Портрет с одной неизвестной

Мария Очаковская, 2011

Он смотрел и не верил своим глазам. Неужели в этом старом дачном доме, куда его пригласила вчерашняя знакомая Лиза Сергеева, он видит картину самого Карла Брюллова? Причем это была работа, о которой художник писал в письме, недавно попавшем Павлу в руки совершенно мистическим образом. Она смотрела и не верила своим глазам. Неужели портрет «тетки», который она помнила с раннего детства, принадлежит кисти Брюллова? Или это фантазия ее нового знакомого, копииста Павла Берсеньева?! Этот день стал поворотным в жизни Лизы и Павла. Но слишком много людей знали, что обнаружен неизвестный ранее портрет работы Брюллова. К сожалению, в мире искусства сенсационные находки полотен великих мастеров часто сопровождаются громкими скандалами, связанными с кражами, подделками и грандиозными аферами. «Неизвестный» Брюллов не стал исключением. Картина похищена. Но Павел Берсеньев сделает все, чтобы найти и вернуть ее Лизе…

9. Подруга

Валентиновка, август 20… г., акварель/картон

— Ну, наконец-то! Добро дошли! — выглянув за калитку, закричала Лиза. У ворот припарковался старенький серый «Гольф». Через минуту груженная сумками из машины вылезла рослая молодая дама. — Мила, я тебя уже заждалась! Что ж так долго!

— Заштрафовали меня гаишники. Рублев опять нет. Наменяешь мне, пожалуйста. Купила, как вы говорите, болгарский перец — почему болгарский, а не сербский? Будем готовить пэчэну паприку. Любишь? Как мой дедушка ее готовил! Пальчики оближешь! Как тут хорошо… все-таки какие гады, почему заштрафовали. А у меня на Смоленке так противно, душно… — Мила, на самом деле Милица Мркч, была сербкой, переводчицей. Лет восемь назад она на год приехала в командировку в Москву и так здесь и осела. Жила на два дома, кочуя между Москвой и Новым Садом. Как-то на вечеринке, теперь уже непонятно, у кого и где, они познакомились и подружились.

Пытаясь прикурить сигарету, Мила продолжала вытаскивать из багажника пакеты и говорила без остановки.

— Милка, хватит трепаться. Пошли в дом. Будешь зеленые щи?

— Боже мой, как здорово. А где я буду спать? Ой, яблок-то сколько! А где все твои?

Шумная, энергичная, деловая, она налетела, как ураган, обрушивая на Лизу последние новости. Она то исступленно кого-то ругала, то с жаром что-то расхваливала. Милица жила в полярном мире: любовь — ненависть, черное — белое, драка — объятия. Середины не было. Похоже, что редкое чувство покоя посещало Милицу, только когда она усаживалась на террасе старой Лизиной дачи. За окнами, повинуясь ветру, качались ветки сирени, щебетали птицы, издалека доносился лай собак… В любом другом месте Милица держала оборону по всем фронтам, готовая броситься на каждого подозрительного ей человека.

Был уже восьмой час вечера, когда они расположились на террасе. Милица нахваливала зеленые щи, молодую картошку с малосольным огурцом, шарлотку. Ей решительно все нравилось, ела она вкусно, и ее приятно было кормить. Соседский самогон на лимонных корках тоже пришелся ей по душе… Самогонка была крепкая, в чем обе убедились, когда подожгли маленькую лужицу в блюдце, и пошла хорошо. Разговор завязался сумбурный. Обо всем и ни о чем. Про работу Милица говорить не любила, потому что отчаянно ненавидела шефа, Лизка же напротив всегда с удовольствием рассказывала и о забавных клиентах, и о необычных заказах. Уже больше десяти лет она работала в рекламно-полиграфической студии, родившейся буквально на ее глазах, и довольно неплохо сочетала функции дизайнера и копирайтера одновременно. Она проворно комстролила фирменные стили, логотипы, составляла рекламные тексты, придумывала слоганы, и работу, в общем-то, свою любила. А чего… вольные хлеба, свободный график, творчество, начальство непротивное, да еще за все это деньги платят.

С рабочей темы разговор плавно перешел на более близкие, понятные всем женщинам. Обсуждали затянувшееся Лизкино одиночество, сколько можно, уже три года прошло, как они с Сергеем развелись; Милкиного бойфренда, хотя шведский фирмач пятидесяти лет в эту категорию вписывался с трудом.

— Что ты в селибатеры себя записала, не знакомишься ни с кем, — Милка обожала давать советы, — имей в виду, чем старше возраст…

–…Тем шире горизонты…

— Нет, я серьезно. Должен же тебе кто-нибудь глянуться. В твоем возрасте…

— В моем возрасте, Мил, уже любой может глянуться. Вот боюсь влюбиться в нашего сантехника.

— Очень глупо. Женщине надо держать себя в форме, и для здоровья полезно. Ну а как, кстати, у тебя с этим… на работе, Кириллом, что ли?

— Никак, совершенно никак. Да и не нужно это ни ему, ни мне.

Делать ничего не хотелось. Навалилась сыто-пьяная нега. На террасу пришла кошка Марта и уселась на мягкий потрепанный стул. Она была животным с пониманием, не приставала, не навязывалась, просто обходила всех, как будто спрашивала, кому в данный момент нужна.

— Ой, Лизка, какое у нее лицо! Смотри, она мне улыбается!

— Да нет. У нее просто зубы выпадают. Ей же двадцать два года.

Шамкающая кошка, сообразив, что говорят о ней, спрыгнула со стула и залезла на колени к Лизе. Под абажуром вились мотыльки.

— Слушай, подруга, ремонт здесь надо делать. В порядок все приводить. Ты не собираешься? Вон, какая красота стоит, пропадает, — и Милка ткнула вилкой в угол террасы, где черной горой возвышался буфет в стиле «модерн», несколько потертый, с недостающими кое-где витыми медными ручками. — Это тоже дедкино наследство?

— Да, его он вместе с домом купил, еще до войны. Прежние хозяева строили-строили, наводили уют. А потом, бац! Хозяина посадили. А жена испугалась, продала все, что было, и растворилась в неизвестности. Дед ее искал — что-то нужно было, но куда там — никаких следов. Так что это добро от прежней хозяйки: буфет, зеркало, кресло… картина, корзина, картонка… Точно уж не помню, может, бабушка, может, еще кто пустил слух, что перед отъездом старая хозяйка где-то на участке клад зарыла. Зачем? Почему? Бред, конечно, но мы с Ленькой поверили.

— Это сосед твой, который голубенький?

— Ну да, ты же его знаешь — так вот мы с ним в детстве, нам лет по десять было, как кроты, полсада изрыли — все клад искали.

— Ну и?

— Что «и»? Какой клад, Мил, я тебя умоляю. Откуда ему взяться!

— А вдруг, как было бы классно, эх, Лизка, — Милица мечтательно закатила глаза. — Все хотела тебя спросить, чем он занимается, этот Ленька? Он такой всегда аттрактивный, ухоженный.

— Они все ухоженные. А работает он где-то на телевидении.

— Так он журналист?

— Что-то в этом роде, на каком-то музыкальном канале, но журфак так, по-моему, и не закончил.

Пошел дождь и громко застучал по крыше. В саду сразу стало темно. В приоткрытое окно зашелестела сирень, потревоженная каплями дождя. На террасе посвежело.

— Мил, давай еще по рюмочке, а то как-то зябко, — сняв с гвоздя полинялый полушалок, Лиза накинула его на подругу.

— Ты слышала? — Милица вдруг резко вскочила и высунулась в окно. — Там кто-то ходит! Лизка! Слышала?

— А что слышала?

— Ну, как что? Топ-топ-топ? — метнувшись к выключателю, Милка вырубила свет.

В темноте стало страшно, обе стояли, затаив дыхание, и прислушивались. Лиза кашлянула. Пум-пум-пум-пум-пум — донеслось из сада. Было похоже, что кто-то, пробежав несколько шагов, вдруг остановился.

— Вот опять. Слышала? Топ-топ? — шепотом спросила Мила, сверкнув глазами. — Лизка, мне страшно. Может, это… в Москву уедем?

— Да не шепчи ты! Тихо! — Лиза напряженно вслушивалась в тишину. Пум-пум-пум-пум-пум — раздалось опять.

— Мила! Дура! Нервы надо лечить. Это же яблоки падают! Нет там никого.

— В пичку матер! Как ты тут одна ночуешь! От страха с ума сойти можно. Давай наливай теперь твоей самогонки, а то я ночью не засну.

— Она не моя, это как раз Ленька самогон гнал, из яблок.

— Тогда не самогон, а кальвадос!

Старые часы хрипло пробили двенадцать. От самогонки и свежего воздуха их стало клонить ко сну, но ложиться не хотелось. Было жаль расставаться.

— Как хорошо у тебя, Лизка.

— Давай я тебе постелю, а потом еще посидим.

Было уже около трех, когда они наконец решили отправиться спать. Облачившись в ночнушку и присев на кровать, Лиза снова задумалась о яблоках. Но, так ничего и не придумав, решительно щелкнула выключателем и легла. Она уже почти заснула, когда сквозь сон услышала скрип половиц и шаги…

— Она на меня смотрит! — у изголовья кровати, замотавшись в одеяло, стояла Милка. — Таращится просто. Я не могу там спать!

— В чем дело, Мила? Кто смотрит?

— Да тетка эта твоя, с картины. Смотрит на меня. Как ни лягу — она все глядит. Хичкок просто, а не дача — то яблоки топают, то портреты гипнотизируют.

— Ну завесь ее тряпкой — не будет глядеть. Детский сад какой-то. Хотя ладно, давай я пойду к тебе, а ты ляжешь здесь.

— Нет! Я останусь с тобой! — отрезала Милка, — Я одна спать не буду. И свет одна выключать не пойду.

Спать в одиночестве не хотелось еще и шамкающей Марте. Она тоже решила поддержать компанию. Запрыгнув на кровать, кошка заходила по одеялу и заурчала.

— Откуда эта тетка-то, в смысле, картина, взялась? Я что-то раньше ее не видела?

— Ты просто не замечала. Она уже лет пятьдесят в бабушкиной комнате висит. Тоже дедкино наследство, от старой хозяйки осталась.

— А кто ее рисовал?

— Да бог его знает.

— Знаешь, кстати, о картинах…. тебе надо проветриться, выйти в свет. Ты тут на даче одичала. Пошли со мной завтра… там что-то вроде презентации будет. Выставка одной художницы вашей, как-то с Фрейдом еще связано… кормить-поить будут, я специально Любиша возьму — познакомишься. Пойдешь?

— Пойду, но давай немножко поспим, а то уже светает.