Путеводитель [рассказы]. бессознательное сознательное, выливающееся в мысли просто женщины

Мария Терехова

О том, где. И что, если – внутри. Как близко ощущение, ощущаемое с кем. Когда в чемодане биография, в ногах хореография. Города – самолетами, любовь – самоналетами. О том, как распадаешься алфавитом на саму себя и вращаешься – ретроспективой возвращения. Проза меня – о том, как меняет и меняется. Буквами, километрами, встречами невстреч, мной – книга.

Гарны дивчины у Києві

Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в Киев?

/М.А.Булгаков «Мастер и Маргарита»/

Киïв встретил нас, обнял и сразу втянул в столично-типичную круговерть с хамоватым хлопцем, двугривенным метро и разливным Днепром. Хотя нет, все началось в душном плацкарте за восемьсот рублей с дедком, тяжеловатым на ухо, и неприятной склочной украинской бабой на нижних полках. А рядом теснилась на боковушках чудесная семья с тремя детьми — улыбчивой Машей и близняшками Назаром и Богданом. На границе их долго подготавливали к приходу таможенников, уговаривали и назидательно поучали правильному ответу, и их страдательно-жалобное «вони будут на мэне дывиться, я нэ хочу» загнали нас под стол в судорогах хохота. От них мы узнали о первой достопримечательности Киева — сверкающей на солнце железной статуе со щитом, возвышающейся над крапивно-зелеными холмами матери городов русских и видной из всех уголков города, которую мальчишки за завтраком, поедая «Омычку», обозвали «злой тетей Мотей» — так мы ее и запомнили.

Путь до гостиницы смело могу назвать героическим и экскурсионным — часовая прогулка под знойным украинским солнцем с неподъемной сумкой на плече, набившей мне первый киевский синяк (наверное, это две пары так и не обутых туфель на шпильке, фен и верный никон так нежно избивали мою плоть), мимо памятника Гоголю, проката велосипедов, местного театра с представленным в репертуаре спектаклем «Моя дружина — брехуха» (на тот момент, обладая идеальной незапятнанной репутацией, в отношениях с мужчиной брехухой почему-то слыла я), в компании с Днепром по правую руку — и вот мы на месте. Уже в последний вечер я категорично заявила А., что жить в отеле и не напиться в его баре на десятом этаже — признак дурачины, стукнула себя в грудь и захрапела. А. меня поддержала.

Заклеив пластырями мозоли и почесав синяки — вперед! — двинулись покорять Киïв. Стояли первые майские деньки, солнце палило нещадно, обдавая жителей города, его гостей и нас тридцатиградусной жарой, и Днепр так и соблазнял своей прохладой и тишиной. Пробежав по-царски раскинувшийся Хрещатик от жадности слишком быстро и как-то ненасытно, и как-то сумбурно, и совсем уж спотыкаясь, мы вышли к Европейской площади. Там мы посидели на скамьях, расположенных амфитеатром, полюбовались на Арку Дружбы народов. Нас как-то сразу восхитила способность киевлян к парковке: они оставляют машины не вдоль бордюра, а на нем, причем в несколько рядов, экономя пространство. И вот мы немножко посидели, немножко посмотрели, поохали как красиво, и пошли дальше. Вверх по улице Грушевского — слева знаменитый стадион Динамо и прилегающий к нему Міський парк, справа Художественный музей, строгий, красивый, с колоннами, темно-серый, серьезный. Понравился. Рядом два щупленьких гаишника, объясняющие жертве, как правильно ездить. Поддерживаем, а то носятся по исторической брусчатке, точно истории не жалко. Судя по тому, что при каждом нашем путешествии по Грушевского эти двое сиротливо следили за соблюдением правил дорожного движения, смею внести их в список достопримечательностей. Прошли здание Верховной Рады, которая самым вульгарным образом отгородила себе во владение бордюр для пешеходов, установив железный забор и стража порядка, заставляя простых смертных прогуливаться по проезжей части и пробираться сквозь мерседесы и бумеры — мне кажется, это для людей! Далее Мариинский парк с видом на нашу левобережную часть Киева, который мы посетили не раз. Однажды вечером мы натолкнулись там на кучку парочек, танцующих латину, и пусть это было не профессионально, даже немного хаотично, зато от всей души, особенно зажигала женщина в черном платье, выкручивающая бедрами необычайные кренделя и очень этим смущавшая свою партнершу, да-да, партнершу, а может и не смущавшая, черт их разберет!

На Майдане Незалежности мы останавливаемся на нулевом километре, сверху на нас подозрительно смотрит Берегиня, а я отчаянно ищу Одесу, черноморскую жемчужину. А. язвительно бурчит сбоку: «Ты не в Одессе живешь, не выпендривайся». С Майдана двинулись по Михайловской вверх к монастырю, потыкались в толпе, уткнулись в фуникулер, отложили его на потом, и по Десятинной к Андріївському узвiзу. Дальше все плачевно — горы щебенки, вывороченной брусчатки, рыхлый песочек, краны, строительные леса и цемент. Увы и ах — до музея Булгакова нам было не дано дойти, что стало сильным предательством со стороны Киева. Но остановимся у Андреевской церкви. Очень хороша и красива! Чистая, скромная, светлого голубого цвета, сияющая позолоченными куполами, на краю холма — замерла и будто упирается в небо. Возможно, она запала в наши сердца еще и из-за своей лирической легенды: в Андреевской церкви нет колоколов, поскольку по преданию некогда тут было море, и оно ушло в гору, оставив место городу, и если ударить в колокол, то море выйдет из горы и затопит эти святейшие места. Этот колокол, которого нет, не давал А. покоя все киевские дни — «А давайте стукнем в колокол!» — просто на море хочется посмотреть.

Сдаваться сразу и мириться с недоступностью Андреевского спуска — это не по нам. Мы решили всех обмануть и подняться по спуску вверх, просто и по-женски: сделать все наоборот. Спустившись по Воздвиженке, усыпанной цветными пряничными домиками, похожими на картонные театральные декорации, к Нижнему Валу, отыскали начало узвiза и наткнулись на табличку «Ходу немає». Потерпев окончательное фиаско, обиженные, мы пошли к Почтовой площади, зайдя по дороге на Житний рынок, буквально ныряя в море вышиванок, скатерок, платков, а я даже в порыве сентиментального приступа приобрела рушник, спровоцированная украинской традицией — считается, что невеста должна сделать вышивку крестиком на рушнике и подарить своему жениху (возможно, к пенсионным годам я вышью палочку — горизонтальную или вертикальную, могу и весь комплекс линий дорожной разметки, но это при условии, что с меня снимут титул брехухи). На Почтовой площади мы сели отдохнуть и поизучать карту в симпатичный дворик, где застали некоего мужчину, на расстоянии метров в двух от него курившую женщину и ровно посередине между ними пустую бутылку шампанского, служившую признаком их натянутой связи. Подслушав их разговоры, мы выясняли, что они в любви, но в ссоре. «Я тэбэ все объясниииила, шо нэ поняааатно?» — и как в фильмах — далеко внизу тихо плещет Днiпро, ветер шелестит листвой и благоухают кусты сирени, и кажется, что мы даже слышали, как пустили фоном музыкальную дорожку «Ты ж мэнэ подманула, ты ж мэнэ подвела». Отдохнув, мы решили отдохнуть еще, совершив часовую прогулку на пароходе по великой реке. Нашему восторгу не было предела целую дюжину минут, а дальше все прозаично — справа холмы, слева пляж, развернулись назад — справа пляж, слева холмы. Устали мы за этот час больше, чем за шесть часов ходьбы, с обгоревшими носами и плечами почему-то только с правой стороны, насмотревшиеся на тетю Мотю со всех ракурсов и слегка ей утомленные. Но наконец, наш Каштанчик-17 пришвартовался к палубе, и мы в счастье сошли на берег и двинулись к фуникулеру (как сказала одна гражданка, совершенно не имевшая к нам никакого отношения, «киевский фуникулер — это экшен!»). Итак, экшен стоит всего полторы гривны, очередь на него выходит за пределы здания несколькими вилюшками, и, пропустив около четырех посадок, мы, наконец, забрались в этот синий пузатый вагон, немного мультяшный, и двинулись вверх — тут нас настигло легкое разочарование, поскольку в ощущениях не было ничего необыкновенного, кроме двух больших поп впереди и трудности с проникновением воздуха в легкие назальным путем из-за плотной массы народа. Но, оказавшись на вершине, даже голова закружилась — так высоко и красиво! Спасибо, пузан! Уходящие вниз пути, аркой нависшая зелень, где-то сливаясь с небом, выглядывает Днепр, словно подсматривает, и вдалеке возвышаются железные баррикады недостроенного моста. Ах, Киïв, вроде ничего особенного, а так цепляешь!

В холмистом Киеве есть что-то мистическое — там точно живет черт. Например, нам всегда казалось, что мы постоянно с одышкой поднимаемся вверх, и совсем редко идем налегке вниз, или до сих пор загадка, почему не все киевляне платят в маршрутке за проезд, или почему дождь каждый день начинается около трех часов пополудни, или куда пропала киевская карта по приезде в Воронеж, или что, в конце концов, означает постоянно преследующее нас слово «будинок», или этот вечный поиск незапароленного wi-fi, чтобы собственно узнать, что «будинок» переводится просто как дом. Сущая чертовщина творилась со зданиями, которые нам хотелось найти, но мимо которых мы упорно проходили, нарезая круги, зная при этом точный адрес и заранее отыскав это место на карте. А чтобы выйти на улицу Гончарную, мы с А. пролетели мимо нее три раза, и только потом обнаружили сырую деревянную лестницу в кустах. Загадка на загадке. Или как мы искали фестиваль-ресторацию Диван. Мы облазили вокруг Бессарабской площади все вдоль и поперек, в несколько заходов, в несколько вторых дыханий, и только на третьем уперлись в вывеску с названием, и кто теперь разберет — отсутствовала ли эта вывеска до этого, или на нас напала пятиминутная катаракта.

Ах, как мы влюбились в Пейзажную аллею. И снова загадочность Киева — идешь-идешь по стандартно киевскому урбанистическому проспекту, поворот направо во двор и вдруг оказываешься в ласковом детстве — милая аллейка точно ручей огибает зеленый обрыв и предлагает гуляющим невероятные сумасшедшие лавочки. Мы с А. посидели на каждой инсталляции современных скульпторов, будь то торчащие из асфальта устрашающие руки или барный стул с отличным углублением для двух половинок пятой точки. Пробираясь сквозь пластмассовые подушки, астрономические башни, железные фигурки, цветных писающих мальчиков, домики и горки в виде кошачьих морд, мы с А., жадные до того, чтобы всего коснуться и везде открыть свой рот (открытый рот — тематика Пейзажной аллеи), норовили согнать счастливых детей с очередного аттракциона под ослабевшими от киевского каштанового воздуха бдительными взглядами мамаш, и бежали сломя голову залезать в рот зайцу или коту.

Отдельное наше внимание привлек Театр Ляльок в виде сказочного дворца в Крещатом парке. Бронзовые Буратино, Мальвина, Пьеро, Папа Карло и жаба обосновались там навечно и позируют рядом с туристами, получаясь на фото просто бесподобно (не то, что я под шляпой папы Карло с одним закрытым глазом). Обычная семья прогуливалась с нами под накрапывающим дождиком (ну естественно, было три часа пополудни) по окрестностям театра, и когда их очаровательный мальчик лет двенадцати подбежал к веселому Артемону, родители в умилении достали фотоаппарат и приготовились его снимать на долгую память. Сынишка вскочил на пуделя, заорав: «Умри!». Какая прелесть!

Петляя по паркам недалеко от театра, мы с А. каким-то неожиданным образом вышли к Мосту поцелуев, который еще называют чертовым. Логика так и шепчет, и вот почему — этот мостик соединяет два киевские холма и пролегает над обычной автомобильной дорогой на высоте порядка пяти метров (или десяти, у меня кретинизм в области мер, но как факт — очень высоко!). Сам по себе он узкий, с железными поручнями и увешан пестрыми замочками — явный знак присутствия тысячи влюбленных мужей, которые перенесли не менее влюбленных жен на своем горбу через мост. Однако к этому стоит добавить, что мост популярен среди самоубийц. Такая вот ирония местных жителей — и в счастье, и в горе. И правда, стоит посмотреть вниз и становится просто страшно — основание моста, который ходит ходуном, состоит из старых досок, расшатанных и с огромными расщелинами, что через них видно, как под тобой пролетают цветные крыши машин. А. вцепилась в поручень и сообщила, что только идиоту придет в голову тащить бедную девушку к счастливой жизни, скорее уж в последний путь. Уговорами о мороженом и сокращении нашего пути (не жизненного, а километрового), мне удалось телепортировать А. на другой холм. Такой вот поцелуйный мост самоубийц, вдохновляющий на замужество.

А в день Перемоги мы с А. уже сидели на своих чемоданах, полные счастья, впечатлений, киевских тортов и магнитов (а я еще и с рушником зачем-то), и покидали чудо-град. Было грустно, как всегда бывает грустно в конце путешествия, но что-то осталось от меня в украинской столице, и я еще обязательно вернусь дышать этим каштаново-сиреневым воздухом (фальшивая уверенность всех путешественников). Киïв — приятный и нежный, как хороший друг, с которым вроде только начинаешь общаться и еще пребываешь в розовых очках производства эйфории влюбленности, но уже чувствуешь, что веришь ему давно и следуешь правилу верности. Я не знаю, как А., а мне Киев стал дорог, словно мы пережили с ним историю. Я це люблю.

2012