Безлюдница

Мария Фомальгаут

– Ну-ка, говори, малец, как узнать, здесь или не здесь?И на меня смотрит. Глаза у вождя желтые, светятся, смотрит, все видит.– Надо нож в землю воткнуть.– И?– И если кровь пойдет, значит, здесь.– Откуда кровь пойдет, из тебя, что ли?– Из земли.– Верно. Ну, давай, – и мне нож сует.Вонзаю в землю, чувствую, как земля вздрагивает под моей рукой. Брызжет мне на лицо из земли алая кровь.

Три и один

Народ аюми просыпается.

Ну, не весь разом, где это видано, чтобы народ весь разом просыпался. Сначала едальщики просыпаются, нет, это не те, кто ест, едят-то все, а те, кто еду готовят. Потом топильщики встают. Это не те, кто топят, а те, кто топливо делают. Потом рабочие к станкам вышли, ну а как же, станция-то не вечная, станцию чинить надо. Там и инженеры проснулись, к чертежам своим пошли. Штурман проснулся, дежурного штурмана сменил. Рабочие в открытый космос пошли, вылазка у них, там чинить чего-то надо. Школьники проснулись, в школу пошли. Маленький Ванечка просыпается, к отцу ручонки тянет, тя-тя, с то-бой-хо-цу, отец Ванечку на руки берет, улыбается — а вот вырастешь, со мной пойдешь — и на работу уходит, работа у отца ванечкиного трудная, отец ванечкин в открытом космосе станцию латает. Ванечка на кухне кастрюлю своровал, на голову надел, по дивану скачет, будто по станции в открытом космосе. Мама хлопочет, а давай тебе в Детском Мире шлем купим, как настоящий, а Ванечка шлем не хочет, Ванечка за кастрюлю свою хватается, ка-рю-лю-ха-цу-у-у-уу…

Ну, не Ванечка, конечно, и не Детский Мир — у народа аюми это все по-другому называется, так называется, что человек и прочитать не сможет. Так что пусть будет — Ванечка и Детский Мир.

И диктор по телевизору говорит, доброе утро, народ аюми. И новости рассказывает, где и чего.

Народ аюми…

Тут-то народ аюми и спохватывается — а что он, собственно, такое, народ аюми. А откуда он, народ аюми, а куда он, народ аюми, а вот станция, она что за станция, а вот штурман, он куда станцию вести должен… ну хорошо, отвел штурман станцию от пылевого облака, молодец, штурман, хорошо сработал, а дальше-то что? И вот рабочие у станка, они чего делать должны? А инженеры… а…

Летописцы в летописи смотрят, а летописей-то и нет.

Ничего нет.

И волнуется народ аюми, и спрашивает — а мы — что?

— Почему не чищено?

— А?

— Не чищено, спрашиваю, почему?

Открываю глаза. Смотрю на капитана. Что-то в подсознании показывает — капитан. Что-то он меня спрашивал, что-то, что-то…

А.

Ну да.

Не чи… не чищено… что не чищено, почему не чищено, смотрю на пол — не чищено…

Хватаю швабру, тут же спохватываюсь:

— Ничего, что я штурман?

— Вы?

— Я.

— Штурман?

— Штурман.

Капитан смотрит на меня, будто хочет спросить — чем докажете — не говорит. Оглядывает станцию, будто ищет, кто убирать должен, спохватывается:

— А… а еще у нас кто есть?

Хочу ответить — понимаю, что не знаю.

— Вроде два техника есть…

Капитан уходит ругаться с техниками, техники орут, что это не их дело, как-то все разом вспоминаем про астрофизичку. Астрофизичка тоже орет, что она астрофизикой заниматься пришла, а не полы мыть, ругаемся, расползаемся по станции, наконец, астрофизичка хватает швабру, начинает убирать, мы спохватываемся, тоже ищем уборочный инвентарь, капитан приговаривает чего-то, позорище, девушка убирает, мужики здоровые сидят…

Убираем.

Садимся обедать, астрофизичка собирает на стол.

Спохватываемся.

Спрашиваем себя как-то все разом — а мы кто.

Смотрим бортовой журнал, бортового журнала нет.

Пять человек на борту станции.

И черная пустота снаружи.

Просыпаюсь.

Первым делом пытаюсь понять, рабочий сегодня день или выходной. Вроде не рабочий. И вроде не выходной. Смотрю на будильник — будильника нет, смотрю на телефон — телефона тоже нет, вместо телефона передатчик в рубке…

…начинаю понимать.

Завариваю кофе.

Пью. Не спеша. Как пьют кофе, когда никуда не надо спешить.

Для порядка оглядываю станцию, проверяю, все ли на месте, все ли в порядке — вроде все, можно расслабиться, у меня еще книги не читаны…

Перебираю необъятную библиотеку, ищу что поинтереснее, спохватываюсь.

Спрашиваю себя — что я делаю здесь, на станции. Ничего не вспоминается, ничегошеньки-ничего, как отрезало.

Хочу выйти на связь — понимаю, что на связь выйти не с кем.

Никого нет.

Только я.

И станция.

Блекстар просыпается.

То есть, какое там — просыпается, Блекстар и не спит. Что-то потревожило Блекстар, вот Блекстар и пробуждается от небытия, оглядывается, проверяет системы.

Все в порядке.

Нет.

Не все.

Что-то случилось, где-то затаилась опасность, где-то, где-то… Блекстар прислушивается к себе, ко всем пятидесяти отсекам, — нет, все нормально, тогда что же, что же, что же…

А нет.

Там.

Снаружи.

Блекстар прислушивается — так и есть, вон там, бесконечно далеко летит камень.

Никто не бросил.

Сам летит.

В пустоте космоса.

А через сорок лет врежется в Блекстар.

Блекстар настораживается, выверяет курс, — теперь не врежется.

Можно успокоиться.

Можно дальше спать.

Ну, не спать, а что там Блекстар делает, энергию экономит.

Можно спать.

Можно…

Можно…

…Блекстар спохватывается, выдергивает себя из небытия.

Спрашивает себя — а он, собственно, кто.

Пробует вспомнить прошлое, прошлое не вспоминается, ничего не вспоминается, ничего нет.

Только Блекстар.

А Ванечка в космонавта играет.

С кастрюлей.

— А я вот что нашла… когда вот тут на кнопочку нажимаешь, тут вот такие два крыла открываются.

Смотрю на астрофизичку недоверчиво.

— И чего эти два крыла?

— А я не знаю еще.

— А чего ты вообще к рычагам полезла?

— А что такое?

— А то такое. Твое дело в телескоп смотреть, черные дыры считать, а не рычаги дергать, ты же тут не понимаешь ничего…

— А кто понимает? Ты, что ли, понимаешь, штурман ты наш ненаглядный, первый раз технику видишь?

— Так, хороши ругаться уже, щас лбами стукну, получите у меня… — капитан хмурится, — ну крылья, ну, хорошо, а дальше-то чего с крыльями этими…

Думаем.

Понимаем, что со станцией еще воевать и воевать…

Смотрю на адресную строку.

Что-то подсказывает мне — адресная строка.

Смотрю на адреса.

Набираю. Наугад. Сам не знаю, зачем.

Что-то происходит.

Что-то…

Что-то…

Что-то…

…оглядываюсь.

Ничего, ничего не произошло, показалось. Нет, не показалось, правда же, что-то происходило, что-то неуловимо поменялось…

Снова смотрю на строку.

Ввожу адрес.

Снова что-то происходит, что-то неуловимое, что-то…

…нет.

Не понимаю.

Блекстар понимает.

Что происходит — понимает.

Набирает адрес.

Неведомая сила перебрасывает Блекстар по адресу. Только там — по адресу — ничего нет.

Может, не было никогда.

Может, было, да умерло.

— А у нас гости.

Это ванечкин папа говорит.

И мама ванечкина говорит:

— А у нас гости.

И диктор в телевизоре говорит:

— А у нас гости.

И все-все говорят:

— А у нас гости.

И Ванечка бежит с кастрюлей на голове:

— Го-о-о-ос-ти-и-и-ии!

Двери станции раскрываются, гости входят. Четверо мужчин идут, а между ними женщина, смущается, волосы поправляет. Плечистый здоровяк Ванечку на руки хватает, ты чей такой малец будешь. Мама ванечкина волнуется, папа ванечкин её одергивает, да не бойся ты, видишь же, нормальные люди, не что-нибудь…

Нет, это не сразу, конечно. Сначала станции друг друга подолгу обнюхивали, обсматривали, обыскивали, да что за станция, почему станция, откуда в пустоте космоса — станция. Еще приближались друг к другу, еще слали какие-то сигналы, один плюс один равно два, еще что-то такое важное, потом радиацию вынюхивали, а что вынюхивать — зашкаливает, потом… много всяких потом, и только потом уже, потом-потом-потом —

— Го-о-о-сти-и-и-и-и!

— А я в космос открытый ходил!

Это Ванечка.

— Да ты что…

Оторопело смотрю на пацана, нехилые у них тут правила, мальчонке года четыре будет, чего он там, в космосе делал…

— А тама планетяне налетели, а во-о-от такие, а я их победил!

Меня прошибает холодный пот, уже проклинаю себя, что приперлись сюда, на эту станцию, нет, хорошо, что приперлись, хоть узнаем у них, что тут за нечисть по космосу шарится…

— А они станцию захватили, а я победил!

— Ну… молодец…

— А я вот шлем надел, а в космос открытый…

Смотрю на кастрюлю на голове мальчишки, на игрушечный меч в его руках, чувствую, как меня разбирает смех, почти истерический, пацан, ты меня до инфаркта доведешь…

— Ну, вот… здесь вот если нажать, тут лазер появляется…

Киваю. Чужой штурман смотрит на меня с надеждой, может, знаю чего про этот лазер. Нет, ничего не знаю, где мне…

— А вот эта штука пространство сканирует…

— Что ищет?

Штурман пожимает плечами, а черт её знает.

— Объединение станций…

Это диктор по телевизору.

Презрительно фыркаю, какое, к черту, объединение, если высвечивается:

НЕТ КОНТАКТА

Вот так.

НЕТ КОНТАКТА

— Об этом и речи быть не может.

Это я.

— Вы пожалеете о своем решении.

Это они.

Там.

Не знаю, где — там.

Хочу отключить связь — не отключаю. Вежливо втолковываю, что я от сотрудничества не отказываюсь, только на их условия не согласен, только…

Они требуют.

Они настаивают.

— У нас плюс один.

Смотрю на отца ванечкиного, думаю, что за плюс один, почему плюс один, в отсеке плюс двадцать, не меньше, если не больше.

А отец ванечкин говорит:

— Плюс один.

Не выдерживаю, спрашиваю:

— Где?

— Да вот…

Показывает на экран радара. Смотрю, пытаюсь понять, на что смотреть, не понимаю, спрашиваю:

— А… а что?

— Так вот же… сигнал.

Догадываюсь:

— Плюс еще одна станция?

— Ну да…

— И… — сглатываю, — сколько там?

— Один.

Не верю себе, не понимаю, что там случилось, как, почему, зачем, эпидемия там, что ли, была, или война какая, или что…

— Вот мне тоже это дело не нравится, — кивает отец ванечкин, — один на станции… сигналы шлет… я знаешь, чего думаю? Нехорошо так думаю… У них там голод какой-нибудь был, он один выжил… понимаешь, к чему клоню?

Меня прошибает ледяной пот.

— Э-э-э… читал чего-то такое… ужастик какой-то…

— Вот, ужастик… а тут на самом деле…

Астрофизичка кусает ногти, боится, пробую вспомнить, как её зовут, не вспоминается, а ведь говорила она мне, раза два говорила…

Спохватываюсь, киваю ей:

— Давай… рассчитай, где он вообще…

— Я тебе штурман, что ли?

Штурман, не штурман, а сам видел, как ты с техникой с этой ковыряешься…

Астрофизичка наклоняется над пультом, спохватываюсь, на хрена я её позвал, сейчас наломает дров, голуба… Голуба дров не ломает, голуба рассчитывает, кивает мне, называет число.

Мне кажется, я ослышался.

— Э-э-э… ты с нулями не ошиблась?

— Да нет… так и есть…

— Врешь… нормально считай, сколько там?

— Да столько и есть, сам считай, блин!

Наш капитан — бывший уже капитан — хмурится, сердится, щас лбами стукну.

Не выдерживаю, считаю сам, понимаю, что так оно и есть. Пытаюсь представить себе расстояние — не могу.

— Ну, ничего… — ванечкин папа смотрит в черную пустоту космоса, — до нас этот людоед не доберется.

Вздрагиваю. Думаю про себя, как-то быстро его в людоеды записали.

— Не, ну вы неправильно пишете… будьте добры предоставить нам свою станцию для осмотра… Ну что такое, детский сад, в самом деле…

Это астрофизичка, чего лезет, чего лезет, я спрашиваю…

— А как надо?

Так вот же… требуем немедленного доступа…

Это уже потом было.

Потом.

А до этого:

— Объект номер три — в тысяче километров.

Ну, объект один — это вот станция, где Ванечка.

Номер два — это мы, станция наша, где решить не можем, кому пыль подметать.

А номер три — вот он.

В тысяче километров.

И — переполох, и — непонятно, как, почему, зачем, откуда.

Астрофизичка руками разводит, не знает.

— А я знаю.

Это ванечкин папа говорит.

Знаю. Это же адреса вводятся на экране… адреса…

Требуем немедленного доступа…

Слушаю динамики, нехотя отвечаю:

Нет.

Почему я боюсь их, почему я их так боюсь, почему я не хочу, чтобы они приходили сюда.

Завариваю кофе.

Оглядываю бесконечные ряды книг, читать — не перечитать.

Думаю, какого черта я вообще приперся сюда, чего мне не сиделось одному, жил же я как-то один, сколько жил, не знаю — час, год, век, миллиарды лет, ничего не помню…

…но жил.

Почему я пришел к ним, почему я не могу просто развернуться и исчезнуть в пустоте, почему я терпеливо втолковываю им что-то про сотрудничество, что должны быть вместе (почему? Кому должны?), что…

Требуем немедленного доступа…

Почему я боюсь их пустить, почему спина холодеет при одной мысли, что сюда войдет кто-то еще…

…нет, всё-таки, похоже, я всегда жил один…

— А тама людоед был, а страшный… а я его победил…

Это Ванечка. Палкой размахивает, как мечом. И мама хлопочет, а давай в Детский Мир пойдем, меч тебе купим как настоящий, а Ванечка не хочет…

— Ну, ты вообще герой, — это я говорю.

— А тама людоед всех съел, а я победил…

— Молодец…

Местный штурман что-то обсуждает с астрофизичкой нашей, косо смотрю на них, чего я на них косо смотрю, кто они мне вообще, да никто…

А ведь смотрю.

— Ой, да какие просьбы, тут ультиматум надо…

ПРИГОТОВИТЬСЯ К АТАКЕ

ОБЪЕКТ УНИЧТОЖЕН

…поворачиваю голову.

Повернуть голову получается не сразу — все тело пронзает боль, жгучая, нестерпимая. Все-таки заставляю себя встать на четвереньки, оглядываю умерших. Их много, больше, чем я думал. Хочу позвать астрофизичку, вспоминаю, что не помню её имени. Хочу позвать Ванечку, тоже не помню его имени, мысли путаются, не слушаются меня…

Все случилось быстро.

Слишком быстро.

Это все номер четыре.

Который пришел сюда.

У номера четыре все просто, номер четыре сигналы не посылал, номер четыре с нами не разговаривал, номер четыре просто пришел, и…

И…

Четвертый.

Блекстар.

Это мы его так меж собой называем. Увидели черную станцию-звезду, которая приближалась к нам в космосе, сказали —

— Блекстар.

Номер четыре (Блекстар) позволяет мне встать. Разрешает дойти до конца комнаты, и только после этого я получаю удар током — еще не сильный, еще только предупреждающий.

Вижу астрофизичку. Даже имя вспоминаю — Натья, хочу позвать по имени — ей не до меня, стоит спиной ко мне, плечи вздрагивают, наш капитан бывший подходит, руку на плечо ей кладет, ну чего ты, ну живы же остались… Сжимаю зубы, почему он там стоит, почему не я, не я…

Натья спохватывается, бросается к лежащим на полу людям, теребит одного, другого, третьего, снова заливается слезами.

Четвертый позволяет нам подобрать тех, кто еще жив, наскоро вспоминаю какие-то правила первой помощи, нажимаю на ребра лежащего парня, только через минуту спохватываюсь, что у парня нет половины черепа.

Думаю, что четвертый сделал со всеми нами. Хоть это он позволяет — думать. Думаю, надо было ему убивать половину наших или нет, или он это нарочно сделал, чтобы показать, что не шутит.

— Третьего вернуть надо, вот что.

Это Натья.

Лежим в темноте, чуть подсвеченной тусклой лампочкой.

Не понимаю:

— Какого… третьего?

— Ну… третьего же.

Меня прошибает холодный пот.

— Так помянуть только можно третьего…

— Нет, нет… — Натья мотает головой, — понимаешь… вон станции… вот мы друг друга видим… а взаимодействовать не можем… первая со второй, вторая с четвертой… потому что третьей станции не хватает.

— Думаешь?

Догадываюсь… третьего этого вернуть надо… или третью, уж не знаю, кто там, мне чего-то казалось, это женщина была…

Фыркаю:

— И как вернуть прикажешь?

— Не знаю я…

Хочу посмеяться — не смеюсь, не смешно мне, Натья встает с кушетки у двери, идет в темноту коридора.

Вернуть…

Легко сказать…

Вернуть…

— А та-ма стан-ци-я…

Киваю Ванечке. Стою на четвереньках, покорно подставляю к кастрюле на полу еще одну кастрюлю.

Говорю:

— А вот еще станция.

— Не-а-а-аа!

— Чего не-а, станций знаешь, сколько?

— А три и одна…

— Четыре называется.

Ванечка не соглашается:

— Три! И одна!

— Ну, хорошо, хорошо… вот состыковались они…

— А не состыковались!

— А чего так?

— А они друг друга не видят. А только третью все видят…

— А чего так?

— А так…

Спину прошибает холод.

Начинаю понимать.

Начинаю…

…этого не было…

…этого не было…

…не было…

…не было…

…не было…

Ловим сигналы.

Не видим.

Не ловятся.

Я знаю, что где-то рядом с нами летят в пустоте станции, станции, станции. Мы их не видим. Мы их не слышим. Знаем только, что они есть… как знаем, не знаем — только чувствуем воспоминание откуда-то из ниоткуда, из той реальности, которой не могло быть.

Искать.

Искать третьего.

Третьего, которого не убили.

Потому что в этой реальности мы не могли его убить.

ВАМ СООБЩЕНИЕ

Вздрагиваю. Не понимаю. Откуда сообщение, как, почему, я же один, один, один…

ВАМ СООБЩЕНИЕ

Нет.

Никакой ошибки быть не может.

Включаю телефон — теперь я знаю, что это телефон.

Говорю — не надеюсь, что меня поймут там, на той стороне:

Я вас слушаю.

Так и есть, — не поняли. Фырканье, хрюканье, хрипение, как мне кажется — еще что-то на каких-то частотах, которых я не могу чувствовать — но ощущаю каким-то краешком подсознания.

Говорю. Тут неважно, что, тут важно — говорить, дать им понять, что я здесь, что я вот он, что…

11:45 — Объект в пределах досягаемости

11:55 — обмен сигналами

12:11 — начата состыковка с объектом

12:56 — проникновение в объект

12:58 — уровень радиации в пределах нормы

13:09 — обнаружен субъект

13:16 — попытки контакта не увенчались успехом

13:18 — субъект не реагирует

13:23 — субъект повторяет сигналы, принятые нашими радарами в начале контакта

13:45 — попытка дешифровки сигналов. Субъект, видимо, в состоянии стресса…

67:90 — соединение установлено

67:99 — обнаружены новые объекты…

— А что мы делаем?

Смотрю на Ванечку, не понимаю. Ванечка уже не Ванечка давно, Ванечка этот выше меня вымахал.

— В смысле… что делаем?

— Ну… вот объединились мы… и…

Хочу ответить. Спохватываюсь, что ответить мне нечего.

— Ну… так надо.

— А… а кому надо?

— Малец, у меня-то чего спрашиваешь? Я-то почем знаю?

Отворачиваюсь.

Сжимаю зубы.

Потому что — знаю.

Знаю то, чего не могу знать.

Чувствую — то, чего не могу чувствовать. В реальности, которую мы не можем видеть.

…испытание оружия прошло успешно.

— Вот молодца… знал, что справитесь…

— Они сами справились. Установились…

Выжженное пространство…

Где-то там… там…