Время неместное

Мария Фомальгаут, 2014

История доходит до начала двадцать первого века и… замирает. Почему? Забудьте все, что вы знали о времени. Окунитесь в мир четырех измерений, где люди ездят в соседний век так же, как в соседний город. Добро пожаловать. Если пойдет кровь из носа, не бойтесь, это бывает с теми, кто путешествует во времени первый раз. Забудьте все, что вы знали об истории. Окунитесь в мир, где люди буквально переживают взлеты и падения цивилизации, после восхождения к прогрессу падают в пучины войн. Если стреляют, бойтесь, вас тоже могут подстрелить. Можно ли пережить взлеты без падений? Есть ли какой-то путь из прошлого в будущее, не обагренный кровью? Может быть, вы найдете этот путь.

Глава 3. Смерть из будущего

Грохнуло.

Ещё.

И ещё.

Там, на Склоне. На западном. На восточном склоне, бывает, тоже грохочет, отголоски каких-то прошедших войн, помню, дед прислушивался, кивал, говорил:

— Мессеры.

Или:

— Фугаской.

Или:

— Наши вдарили… из «катюш».

С тех пор лет пять прошло, прислушиваться и говорить больше некому. Очень-очень редко долетают с восточного склона отголоски выстрелов не то Первой мировой, не то Наполеоновских войн, не то это одно и то же. Отголоски слабые, человек их уже не услышит, только собака какая-нибудь забрешет или кошка уши встопорщит: что-что там такое…

А сегодня ночью грохочет там. На западном склоне. Изредка слышится что-то знакомое, атомные взрывы, а потом за ними нечто и вовсе непонятное, вспышки, всполохи, вау-вау-вау-фью-фью-фью, пик-пик-пик-хрр-р-р-р…

Люди в домах прислушиваются. Гадают по всполохам, что там может быть. В сентябре там, в будущем, всегда как с цепи срываются, расстреливают друг друга вдоль и поперёк…

А это вот наши вдарили. На границе Плато и Склона, не иначе как со Склона перебежчики попёрлись. Это тоже каждую осень. Пытаются пробраться сюда, в мир прошлого, во вчерашний день, где ещё нет войны. Если завтра пройти на рассвете мимо ограждений, можно увидеть, как с проволоки снимают трупы. Смотрят, с какой стороны умершие, с ихней или с нашей. Если с ихней, бросают туда, вниз по склону, на труп тут же набрасываются солдаты, как голодное вороньё, ищут пушки, патроны, срывают амуницию… если с нашей стороны, увозят куда-то на скорой, напишут в протоколе — погибли в уличных перестрелках, не будут уточнять, в каких…

Родственникам компенсацию. И всё такое.

Стучат в окно.

Дождь, что ли… или град… бывало так по весне, просыпаюсь от стука в окно, в страхе бегу в комнату родителей, куда ходить нельзя, мама-папа, воры, и отец идёт к окну, смеётся, а-а, это капель… Ты смотри, Тимка, если бы там был кто, так тень бы на штору падала…

Вспоминаю отца, становится как-то спокойнее на душе. Надо бы позвонить как-нибудь… Позвонить уже не по самсунгу моему со стёртыми клавишами, а по во-он тому, понавороченному, стоит на полке, чёрт пойми, как им пользоваться; девушка, соедините меня с позапрошлым годом, когда папа мой умер… или самому там год набирать…

Стук повторяется.

Смотрю на тень в окне, есть-нет.

Холодеет спина. Тень. Чёткая, тёмная, и не обманешь себя, что это птичка какая-то или ещё какая безобидная хрень. Человек. Человек и есть, тёмный силуэт, как из ночных кошмаров, и вдруг в окне показалась стра-аашная чёрная голова…

Думаю, что делать. Проще всего высунуться и гаркнуть, чего надо-то, я не понял… и получить пулю в лоб. А то и не одну. Жалобно бренчат решётки на окне, решёточки у меня одно название…

Или позвонить куда следует. Алло, полиция… то-то на смех поднимут, здоровый мужик, какого-то попрошайку боишься.

Снова стучат в окно. Бренчат решётками. Хочется как в детстве, кинуться к папе с мамой, или позвонить отцу, папа, там воры, воры… И слышу в памяти голос отца, что ты как девчонка, чессслово…

Тьфу.

Кто это придумал, что мужчинам бояться нельзя… нет, если бы делали нашего брата из нержавеющей стали или титанового сплава, вживляли бы сразу вместо левой руки пушку, у которой заряды не кончаются, тогда конечно… а так…

Отдёргиваю штору. Нет, у других это как-то получается, ка-ак высунется, ка-ак гаркнет, эт-то што такое, я щ-щас милицию вызову…

Стоит за окном в свете огрызка луны. Стоит как-то нехорошо, привалившись к стене, слабо поводит рукой. Распахиваю окошко, чёрт, что я делаю…

— Ч-чего надо-то, я н-не по… по-н-нял?

…исчез. Как-то быстро исчез, как будто растворился, издевается, что ли…

Треск домофона…

Хочется выйти, напинать хорошенько. Зачем-то нажимаю на клавишу. Жду.

Звонок в дверь. За стеной у Пал-Палны заходится лаем Зена, вот, блин, опять её хозяюшка сама лаять будет, а-а-а, вам звоняа-а-ат, а у меня соба-а-ака, я её успоко-о-оить не могу-у-у… А я после твоего ора тоже успокоиться не могу…

Открываю дверь. Что я делаю, с ума сошёл…

Солдат.

Вот теперь вижу в свете ещё никем не выкрученной лампочки, солдат, в форме каких-то грядущих империй, лицо залито кровью, крепенько его зацепили…

Шагает мне навстречу, дуло пушки утыкается мне в шею.

— Ну, привет.

Даже не могу отозваться: привет и ты, коли не шутишь. Он идёт на меня, позорно отступаю назад, какого чёрта я пускаю его в свой дом, а легко сказать, попробуй не пусти, когда тебя на мушке держат… Да что на мушке, у него там такие оружия, какие мне и не снились…

В комнаты врывается едкий дух чего-то жжёного, ядовитого, прогоревшего. Солдат теснит меня. Даже не могу сказать, что дело подсудное. И что наши полицейские его как только найдут, расстреляют на месте. И что…

Грохот выстрелов. Там, на западе.

— Из пи-кьюшника грохнули… — шепчет солдат.

Киваю. Хочется спросить, что такое пи-кьюшник. Не спрашиваю. Всё равно не пойму. Я даже айфон с айпэдом не понимаю, сорванец мой на день рождения просит какой-то там андроид, мне стыдно спросить: а что это такое…

— Это… вот что…

Смотрю на пушку, приставленную к моему горлу:

— Ты чего, а?

Он будто сейчас замечает пушку, спохватывается:

— А-а… извини…

Снимает оружие, бросает в угол, так и жду, что сейчас эта штука выстрелит или взорвётся. Парень хочет что-то сказать, не может, в изнеможении опускается на пол, чёрт, ему же голову прострелили, а я тут крыльями хлопаю…

— Скорую?

Машет рукой, нет, нет, нет, ну ещё бы, наша скорая только руками разведёт, не своё время не обслуживаем… а потом ещё в полицию передаст, у вас тут этот… оттуда…

Ищу по квартире аптечку, где она, чёрт бы её драл, аптечка-то у меня живая, бегает по дому туда-сюда, прячется в самых укромных местах, а когда её хочешь вытащить, огрызается и рычит. Неожиданно сам для себя натыкаюсь на аптечку, вот ты где, мать твою, ищу бинты, не нахожу, чёрт, где они, а-а, ну я же их не в аптечку положил, а куда-то, куда-то… куда…

Ищу бинты, бинты не ищутся, разбегаются по комнате, выскакивают из рук, руки тоже меня не слушаются, дрожат, кажется, вот-вот вырвутся, убегут…

Солдат неуклюже высвобождается из-под шлемов, перчаток, чего-то бронированного, вынимает из головы какие-то гаджеты-виджеты-хренжеты, мда-а, а в наши-то времена всё шутили, что надо бы просверлить в черепе отверстие для флешки… Оторопело смотрю, как он вытаскивает тюбик с какой-то едкой дрянью, подклеивает оторванные на руке пальцы, они приживаются с лёгким шипением… кивает мне, давай, давай свои бинты, привяжем для крепости.

Привязываю. Для крепости. Потихоньку думаю, как бы у него умыкнуть тюбик этой дряни, так, на всякий случай, а случай бывает вонючий… он как будто и сам всё понимает, протягивает мне, дарю, дарю…

Поворачивается затылком.

Вот, блин…

Хочется ляпнуть: я вам в нейрохирурги не нанимался. Не ляпаю. Склеиваю этой дрянью кусочки черепа. Бережно, прямо-таки ювелирно. Что-то подкатывает к горлу, вспоминаю, как в детстве первый раз потрошил глухаря, подбили с отцом на охоте, тогда вот так же мутило от розовых внутренностей, отец посмеивался: у-у, какие мы нежные…

Солдат довольно кивает, вытаскивает знакомую мне хрень с синими лучами. Ёкает сердце, вот ты каков, скотинище, подлечился, а теперь свидетеля, значит, того…

Нажимает невидимые клавиши.

Комнату окутывает тропический лес с кусочком ночного пляжа, где-то в кухне шумит призрачное море.

Благодарно киваю. Нехило. Штучку эту тоже надо будет уточнить…

Грохнуло.

Там, на восточном склоне. Смотрю на часы, киваю, час в час.

— Хиросима.

Говорю, сам пугаюсь своего голоса. Мой гость не отвечает. Он, может, уже не знает, что такое Хиросима, ему собственных Хиросим хватает.

Можно подумать, мы много знаем… от нас тоже много чего скрывают, это только в книжках главгерой уходит в прошлое, убивает там своего дедушку… лопатой… рыжий, рыжий, конопатый… У нас попробуй в прошлое просочись, кордон чёрта с два пропустит, а эти экспедиции, которые уходят туда под грифом секретно… сенсационные расследования… Наполеон Бонапарт — внебрачный сын Владимира Ленина…

Чёрта с два кто-то нам скажет правду…

Потихоньку встаю, плетусь в зал, посмотреть, как там мой гость. Уворачиваюсь от пальм, забываю, что они призрачные, призрачный попугай садится на моё плечо…

Солдат смотрит на меня блестящими глазами, похоже, не видит…

— Вам плохо?

Не слышит. Не понимает. Похоже, что-то не то я склеил ему в голове, да и то сказать, меня клеить никто не учил…

— Пи-кьюшники… не формат, не формат, ай-ти-эр не подходит…

— Ну конечно… где ж ему подойти…

— Эксы… эксы наступают… взяли… формат взяли…

Киваю:

— Сволочи.

Соображаю, что бы ему вколоть, или вызвать врача, какого-нибудь частника, которому половину сбережений отдашь за вызов, вторую половину — за молчание… да какие сбережения, всё за телескоп отдал, ещё должен остался…

— Урал… Уральская республика… ай-ти-эр…

Вздрагиваю. Во, блин…

— Европа… беженцы… беженцев не брать…

— Почему?

— Ривик… ривик… девяносто процентов… смертей…

Не понимаю. Болезнь какая-то, или какой-то новый метод не знаю чего, от чего мрут, как мухи…

— Наводи-наводи-наводи, цель по азимуту, бе-е-е-ей!

Зажимаю ему рот рукой, ты ещё заори, чтобы соседи сбежались… На кой хрен я его вообще пустил, вывести бы сейчас тихонечко и положить во дворе… вообще, в доме пятьсот квартир, нет, надо ко мне вломиться… Зена, ну только тявкни там за стеной, тварь…

— Маккензи наступает… договор о неразархиваци…

— Нарушил?

Не отвечает. Слишком не понимаем друг друга.

–…открыл экс-докс…

Смотрю в его лицо, чуть подсвеченное призрачной луной над призрачным морем, может, очухается, может, поймёт, что к чему…

Вздрагиваю.

Зачем я посмотрел в его лицо, зачем я узнал его…

Так вот какого чёрта припёрся ко мне… куда же ему было ещё переться с войны… Вспомнил, лет через десять — через двадцать вспомнил, где жил когда-то, ещё до войны, ещё до всего, а может, вообще, с пробитой головой забыл, что была какая-то там война, вернулся домой…

А ведь, чёрт возьми, надо узнать у него хоть что-нибудь, из первых рук: кто, куда, откуда, зачем, с чего вообще началась эта бойня… Нет, я понимаю, что наш лучший из миров всегда на грани войны, но что-то же случилось, что-то же послужило той последней каплей…

— С чего… с чего началось?

Смотрит на не меня, а куда-то сквозь меня, не видит, блин…

— Кто… кто начал?

Тот же эффект.

— Отвечай!

Встряхиваю его, самого себя, резко, грубо, что я делаю, раненый же…

— А… да нет, мой командир… мы не смогли… мы не удержим… у нас же нет ай-ти-пи…

— А почему у вас нет?

— Вы что… откуда… мы же не чипуем…

— Давно пора научиться, — говорю, понимаю, что несу какую-то чушь, — с чего началась война? С чего?

— Неизбежно… неизбежно…

— Неизбежно… всегда можно что-то попробовать… я не знаю…

–…все варианты… все варианты… неизбежно… тупиковый путь…

Снова трясу его, что я делаю…

— Плато! Там, наверху, плато!

— Плато… — повторяет за мной, явно не понимает, что говорит.

— Как добраться? — уже сам понимаю, что кричу, — добраться… как?

Отворачивается. Засыпает. Или делает вид, что засыпает. Ладно, фиг с ним, тем лучше… отоспится, там и поговорим, что, куда и зачем…. Если он вообще хоть что-то знает… А то ведь мы всё знаем про все времена, кроме одного-единственного, своего собственного…

…шучу…

Подскакивает, смотрит не то на меня, не то сквозь меня, сжимает моё плечо:

— Мост… мост…

— Какой мост?

— Мост…

— Бруклинский, Тауэрский, Босфорский?

— Мост… идите по мосту…

— Да по какому мосту, м-мать твою?

— По мосту… по мосту…

Зена, сука паршивая, заливается лаем, кто-то уже стучит в стену, правильно, нечего орать среди ночи, как изменить ход истории. Отпускаю самого себя, бредящего, раненного, укрываю самого себя каким-то пледом, ухожу спать, на моей кровати призрачное море лижет призрачный песок, акантастер гложет кораллы… как бы не ужалил… тьфу, чёрт, это же иллюзия…

Выкарабкиваюсь из-под одеял, не сразу понимаю, где я. Спальню окутывают вечнозелёные заросли, глазастая игрунка примостилась на краю дивана, чистит какую-то тропическую хрень. Где-то на улице бухает, бахает, не сразу поймёшь, на котором из склонов, неважно, лишь бы не на нашем Плато…

Спохватываюсь.

Вспоминаю.

Вот, чёрт…

И как теперь с ним жить прикажете… с ним… с этим… прятать в квартире… или не прятать… брат приехал из Юго-Западного Кызыл-Тулук-Каракалмыкска погостить… а на какие шиши я его кормить должен, я уже сам на свои гроши не протяну, долг ещё этот за телескоп, и…

Без документов пришёл, вот где дело-то дрянь. Так бы устроился куда-нибудь… не знаю, куда. А что, мужик толковый, умеет что-нибудь… что он умеет… не знаю… а, ну да, он же — это я, что я умею… ничего я не умею. Совсем. В офисе сидеть, рекламные площади продавать. Траекторию солнца и то рассчитать не могу, оно у меня каждый день всё выше и выше… и все звёзды с ним… как будто плато наше день ото дня опускается.

Накатывает какая-то злоба на себя самого, нет, чш, так день начинать нельзя. Этот день передо мной ещё ни в чём не виноват, нечего на него собаку спускать. Тянусь к призрачной игрунке, тц-тц-тц-на-на-на, фьють, ускакала в заросли…

Выхожу в комнату, мой двойник лежит на диване, уснул наконец, и хорошо, может, отойдёт… нет, я в хорошем смысле, отойдёт. Человек — такая скотина, всё выдержит.

Не нравится мне, как он лежит. Подкрадываюсь, осторожно трогаю за плечо, что я делаю, спит человек, а я тут…

— Ты как… живой?

Левая рука безвольно соскальзывает с дивана, стукает о ковёр. Трясу его, ищу жилку на шее, не умею я искать эти жилки, холод, холод, запашок смерти…

Блин.

Соображаю, что делать дальше. Закопать во дворе. Ага, щ-щас. У всех на виду. Изрубить на куски, и… ты чего, Тимка, детективов обчитался? Ещё что… и как ни крути, остаётся только одно…

Одеваюсь. Долго не могу найти ключи, они у меня тоже живые, тоже бегают по всему дому, прячутся в самых укромных местах, а иногда приворовывают с собой ещё что-нибудь, ручку, например, или сотовый телефон, уносят в своих остреньких зубках. Выхожу из квартиры. Медленно. Как по воздуху. Кто-то проходит мимо, кто-то бряцает — здрасст, так и кажется, все на меня смотрят, все видят, все знают, что у меня дома лежит труп, да ладно бы труп, а то труп оттуда, откуда приходить не велено ни живым, ни мёртвым…

От волнения не сразу вспоминаю, где у нас полиция, вот, блин, как не надо, так то и дело выскакивает из-за угла этот домик полицейский, а как надо, так не найдёшь.

Вваливаюсь в холл. Ещё надеюсь, что будет какая-нибудь очередь из ограбленных, изнасилованных, зарезанных, ещё успею подождать, собраться с мыслями…

— Что у вас?

Человек в форме смотрит на меня. Вот, блин, не отвертишься.

— Человек… умер.

— Родственник?

— Не-е… з-знакомый.

— Пьяный?

— Нет.

— От чего умер?

— От ран.

Ага, вытаращился полицай, всполошился… Тэ-экс, и вот теперь поди-докажи, что не я его хлопнул… Так и хочется повернуться, уйти, а-а-а, из-звините, я вам ничего не говорил…

— Кто его?

— Не знаю… он ко мне ночью пришёл… оттуда…

Показываю на запад.

— Это вы на западный квартал сейчас показали, или дальше?

— Дальше.

— Вы что, с тамошними дружите?

— Да нет… он просто приполз… раненый…

— А говорите, знакомый.

— Ну да… это… я сам.

Уже нечего скрывать. Уже нечего таить. Полицай идёт за мной по рассветным улицам, мимо западных кварталов, мимо колючей проволоки, с которой снимают убитых, жаркая была ночка… правильно, нечего в чужое время лезть, вы сами в своём порядок наведите.

Порядок…

Он же говорил, все варианты…

Мост…

Что за мост…

— Здесь?

Открываю двери, какое-то чувство, что сейчас он оживёт, встанет и уйдёт… не знаю, почему. Мне так кажется.

Он лежит там же, на диване, рука безвольно свисает до пола. Страж порядка оторопело смотрит на цветущие джунгли и тропических змей, не бойтесь, не кусаются, не настоящие.

— Что делать будем? — спрашиваю.

— Это я у вас должен спрашивать, что делать будем…

— А что… не было таких случаев?

— Да как-то не припомню я, чтобы…

…чтобы люди добрые всяких в дом пускали, — мысленно добавляю про себя.

Тело чуть вздрагивает.

Во, блин.

Ещё, ещё… ожил, что ли… да нет, тает, тает, медленно, верно, растворяется сам в себе, сливается с призрачным пляжем, исчезают оба — и он, и пляж, будто и не было ничего…

— Ну вот, — кивает страж порядка, — нет человека… нет проблемы… кто сказал?

Пожимаю плечами. Не помню.

Только сейчас понимаю, как я устал…

Между строк…

1.4 И последний вариант, который мы, дорогие ребята, рассмотрим в этой главе. Линия событий и линия времени идут параллельно друг другу и не пересекаются.

До недавних времён считалось, что такой вариант существует только теоретически. Но последние исследования учёных (К. Джаймс, Сумь Гау Чун) показали, что существуют как минимум три таких параллельных мира. Также есть великое множество миров с мнимым непересечением времени и событий: то, что кажется двумя параллельными прямыми, на деле оказывается прямыми, которые пересекаются под очень острым углом в очень далёком будущем:

Почувствовать такое пересечение можно только с помощью сверхчувствительных приборов (Например, Ультратаймометр)

Лабораторная работа № 1 Путешествие на машине времени в прошлое до Большого Взрыва, измерение течения времени с помощью таймометра.

1. Внимательно ознакомьтесь с инструкцией по работе с капсулой времени…

4

Точка сингулярности не взрывается. Не появляются первые молекулы. Земля никогда не была раскалённым огненным шаром. Живые клетки никогда не складывались в многоклеточный организм. Хвощи никогда не вырастали на суше. Трицератопсы никогда не паслись на зелёных холмах. Первые звери никогда не рыли землю в поисках червей. Первые люди никогда не разводили костры вокруг стоянки, отгонять диких зверей. Армия Македонского не поворачивала назад где-то в Китае, заскучав без родного дома. Христос не делил среди своих слушателей хлеб и рыбу. Фарадей не превращал магнетизм в электричество. Эйнштейн не писал знаменитое эм-цэ-квадрат. Гагарин не говорил — «Поехали!». Военные в Пентагоне никогда не собирали первые компьютерные сети…

IV

Мы с тобой не встречались.

Никогда.

Не было такого, чтобы у тебя рассыпались из сумки румяные яблоки, шоколадки, какая-то консервированная хрень, ты не смеялась, не собирала всё это по площади, я не предлагал донести сумку до дома.

Не было.

И про попугая ты не говорила, и я не жаловался, что жарко, и мы с тобой не пили вино, и я тебя не обнимал, и ты не говорила, ну что ты, нельзя так, после первой встречи, я хотел спросить: а после последней можно? — тут же спохватился, что скажу что-то не то.

Ты никогда не хлопала дверью.

Такого тоже не было.

И я не ругал тебя на чём свет стоит, я не звонил тебе — через два месяца, не было незнакомого женского голоса, а вам кого, а мне Иру, а-а, Ирочку…

Не было такого.

Никогда.

Разрозненные события мечутся где-то там, там, пустое время течёт само по себе, без них…