На краю Самхейна

Мария Фомальгаут

Тетушка Луна считала наш дом самым плохим в округе – и считала весьма справедливо. Правда, если быть честными до конца, плохим был не дом, а место его расположения. Когда владельцы богатых домов начинали жаловаться, что живут за краем Лугнасада, а то и вовсе поближе к Мабону, а если аренду поднимут, то придется переехать за пятнадцатое сентября, совсем-совсем в осень – тут же кто-нибудь говорил, что им грех жаловаться, есть дома и похуже.

Бескрылый офис

— А крылья сюда не прилетят?

Какой хороший вопрос! Не бойтесь, детки, наши офисы оборудованы новейшими системами защиты, которые не пропустят никаких крыльев.

— А мне Скрепочка сказала, а по ночам крылья прилетают и душу пьют!

— Скрепочка! А ну-ка выйди в круг… давайте поприветствуем Скрепочку аплодисментами. Вот так, хорошо. А теперь скажи, Скрепочка, ты рассказала про крыльев?

— Ага… а я… а я её напугать не хотела…

— Нет-нет, погоди, сначала скажи, что ты сделала хорошо.

— А я… а я подружке про крыльев рассказала…

— Верно. Ты дружишь с девочками, это прекрасно. Ты рассказываешь разные вещи, и это здорово. А вот что делать нежелательно?

— Пугать…

— Верно, негативные истории нежелательны. А теперь давайте подумаем, как сделать у истории про крылатых позитивный финал…

Я уже не помню, какой там Скрепочка придумала позитивный финал.

Более того.

Я этого не знаю.

Меня там не было.

Это случилось совсем в другом офисе.

— А башня Рушица, это где?

— Какой хороший вопрос! Мы запишем ваш вопрос в блокнот и обязательно обсудим на ближайшей конференции…

Не знаю.

На языке офисной этики и всего такого это значит — не знаю.

Долго не решаюсь войти в кабинет, наконец, чувствую, что все смотрят на меня. Стучу в дверь. Еще. Еще. Никто не откликается.

Толкаю дверь.

Вхожу.

Екает сердце, так и жду окрика, по-до-жди-те.

— Э-э… Принтер Мониторович…

Тишина.

— Принтер Мониторович, — говорю чуть громче, — вы вызывали…

Тишина. Какая-то пугающая, не офисная. Даже вентилятор притих.

— Принтер Мони…

Спохватываюсь — что никакого Принтера Мониторовича в кабинете нет. Тем более странно, что дверь в кабинет одна, не мог же он, в самом деле…

Башня Рушица.

Среди записей покойного (убитого) найдены две строчки:

Башня Рушица.

Башня Рушица, башня Рушица, думал я. Я знал башню Прогресс и знал башню Консолидация, я знал башню Консорциум и башню Конгресс. Но башни Рушица я не знал.

— Что, Ластик, шеф тебя зовет, — Бейджик посмотрел на меня понуро, обреченно, будто звал на казнь.

Да так оно и было. На казнь. Это я сразу почувствовал. Бывает такое в офисе, еще ничего не случилось, вроде все как было, так и есть, те же чертежи по стенам, те же плакаты, тот же крепкий кофейный дух, а все-таки — не то.

Чуешь беду.

Нутром чуешь.

— Что… — еле выдавливаю из себя слова, — злой сильно?

— Да нет… отрешенный какой-то, никогда его таким не видел, — кивнул Бейджик.

Стало страшно. Злой шеф — это еще дело привычное, на то он и шеф, чтобы быть злым. Но отрешенным шефа я не видел еще никогда, это было что-то новенькое.

Очень новенькое.

— Заявление просил написать.

Гром среди ясного неба. Мне кажется, я ослышался.

— З-заявле…

— Ну. Доигрался ты.

Бейджик говорит — с напускным сочувствием, под которым прячется злорадство. Очень хорошо прячется. Но злорадство. Здесь никто никому не сочувствует по-настоящему, это я понял уже давно, ждут, когда человек выйдет в коридор, чтобы украдкой, только это между нами, только ты ему ни слова, а он-то… а он…

Пищу заявление, долго не могу вспомнить фамилию шефа, потом свою собственную фамилию, потом название фирмы (Арт-хаус-Арабикус), потом число, третье марта две тыщи пятидесятого…

Вроде все…

Перепортил кучу бумаги, так и слышу голос шефа, что, бумаги не жалко? Жа-алко. Жалко у пчелки… пчелка на елке…

Кто-то, кажется, Кулер, хлопает меня по плечу:

— Удачи.

Хочется дать ему в морду.

Лихорадочно припоминаю, какие офисы есть поблизости, кто где требуется, никто нигде не требуется, все места заняты. На нашем этаже, кажется, кто-то был нужен, только на нашем этаже оставаться не хочется, видеть косые взгляды бывших коллег, шепотки за спиной…

Долго не решаюсь войти…

…не мог же он, в самом деле…

Давлюсь собственными мыслями.

Оторопело смотрю на разбитое окно, ветер путается в жалюзи, гоняет бумажки по полу.

— Имя-отчество? — следователь смотрит на меня почему-то исподлобья.

— Ластик Факсович.

— Фамилия ваша?

— Арт-Хаус-Арабикус, только это не моя уже… я из офиса увольняюсь…

— Что ж вы так в день смерти директора уволиться решили. М-м, ничего подозрительного в поведении покойного в тот день не замечали?

— Какой-то задумчивый был, отрешенный. Как не от мира сего. Никогда такой не был.

— Предполагаете самоубийство?

— Ничего не предполагаю.

— И правильно, нечего вам предполагать. К покойному претензии имели?

— Да кто к нему претензий не имел…

— То есть, хотите сказать, сами бы его с удовольствием из окна выкинули?

— Да что я, мы бы его всем офисом из окна выкинули. И еще на бис.

Хихикают девчонки в углу, Ручка с Кнопочкой, погодите, дохихикаетесь, вас тоже допрашивать будут.

Большое спасибо, подождите здесь…

Уже догадываюсь, что это значит — подождите здесь.

Следователь оборачивается, ищет меня.

Напрасно.

Меня уже нет.

Выскальзываю в коридор, поднимаюсь на лифте — на какой-то там этаж, выхожу в незнакомый зал, затравленно оглядываюсь. Закрытые двери, кодовые замки, домофоны, вывески, таблички, жми сюда, жми сюда, распространителей просьба не беспокоить.

Лихорадочно соображаю, как мне жить дальше.

Ничего не соображается. Спрашиваю себя, что я умею. Ничего не умею. День добрый, рекламные площади не интересуют? А в этом месяце у нас скидка, а при единовременном заказе…

Что я умею…

Ничего.

Сижу в очередном холле очередного этажа, смотрю на снующих вокруг людей, черт их дери, все они что-то делают, все до единого, я один здесь сижу как кусок даже не скажу, чего, припоминаю, что я умею.

Ничего.

Люди поднимают снизу наверх тяжеленные мешки, вижу, как один из мешков рвется по швам, из него россыпями летят золотые монеты. Это я знаю, привычное зрелище, люди поднимают наверх мешки с золотом, собирают золото внизу, поднимают на верхние этажи, выше, выше. Говорят, пентхаузы уже доверху забиты золотом власть имущих, видел в новостях. Так забиты, что при сильных порывах ветра бизнес-центр покачивается из стороны в сторону.

Собираюсь с духом.

Иду по этажу, оглядываю двери, читаю на каждой двери неизменное — нет вакансий.

— Первые испытания психотропного оружия прошли удачно.

— Ну, кто так отчеты составляет, кто составляет, я вас спрашиваю?

— Я составляю.

— А вы еще шутить изволите… Удачно — это как?

— Удачно, это удачно. Уже четыре человека из окна выбросились…

— Какие человеки-то, сошки какие-нибудь мелкие, пешки какие-нибудь, которые что живут, что умерли, один хрен?

— А четырёх директоров не хотите?

— Директоров грохнули? Ну вы вообще… это ж надо ж было… Кому русским по белому сказал пробовать на мелкой сошке какой-нибудь, на мелкой — не-ет, мы умные самые, мы сразу межофисный скандал закатить хотим… ладно, черт с вами… сделали и сделали… уешки завтра вам перечислим…

Чувствую, как тошнота подкатывается к горлу, пол подскакивает и приплясывает под ногами. Раньше и не думал, что бывает так, раньше и не думал, что значит — хочется есть. Хочется есть — это когда время ползет к двум, до конца дня еще как до Парижа пешком, что, девчонки, по кофейку дерябнем, или там, Клава, посиди на телефоне, я на обед скорехонько…

Тогда не знал, что так бывает, когда перед глазами пляшут какие-то огоньки, и голова уже вроде как не твоя, вот-вот оторвется, полетит искать себе другое тело, здоровое, сытое, не изможденное скитаниями.

Прислоняюсь к стене.

Чувствую, больше не могу.

Нищим представлял себя только в ночных кошмарах, никогда не задумывался, как это — просить милостыню. Было что-то, на каких-то тренингах, как развить уверенность в себе, подойдите к человеку в коридоре, попросите денег. Привыкайте, что вам говорят «Нет»…

То на тренингах.

А то на самом деле.

Как назло лифт выплевывает в коридор прохожего, и хочешь не хочешь, а нужно идти ему навстречу, просить, и не скажешь — я еще не готов, я еще должен настроиться, у меня все хорошо, у меня все получится…

Иду к нему, повторяю про себя, медленно, нараспев, главное, сказать как можно непринужденнее, а у вас покушать ничего не найдется? Наплету что-нибудь, что весь день мотался по офисам, даже перекусить некогда, кофейку не дашь, вот спасибо, век не забуду…

И все такое.

Расстояние между нами сокращается.

Повторяю — как мантру, как заклинание — у вас покушать ничего не найдется… у вас покушать ничего…

Мы поравнялись.

Оборачиваюсь. Главное, улыбаться, главное…

Он улыбается, говорит мне:

— А у вас покушать ничего не найдется?

Рушится мир.

— А Файл где?

— Увели его.

— В смысле… другую работу нашел?

— В смысле увели. Совсем.

— Это… к-куда?

— А то сам не знаешь…

Тишина.

Кулер разливает кофе.

— Она еще вчера прилетала.

— Кто она?

— Девка эта… вот так же сидим, кофе пьем, ластик на окно показывает, рукой кому-то машет. Я смотрю, там девка с крыльями висит, ну как на заставке на компе… и Файлик ей машет, айда к нам…

— А она чего?

— Улетела, чего… а потом просыпаемся, а Файлика на месте нет, и окно распахнуто…

— Это они так нашего брата выманивают?

— Ну а то… им жрать-то там что-то надо… вот и охотятся за дурачьем таким, как Файлик этот… У них вроде гипноз есть, они человеку что только не внушают…

— А у вас покушать ничего не найдется?

Рушится мир.

— Э-э-э… да… н-ничего.

И язык не поворачивается сказать, что хотел попросить его о том же самом.

Затравленно смотрю на кофейный автомат, затравленно думаю, как бы взломать систему. Нет, программы я еще взламывать умею, но чтобы кофейные автоматы…

— Сейчас бы кофейку… — говорю, не знаю, для кого.

— А у меня монеты есть, — он показывает мне россыпь десятирублевок.

Оторопело смотрю на него, и чего ради он просит у меня чего-нибудь покушать.

— Угощаете? — спрашиваю с надеждой.

— Угощаю.

При этом не двигается с места. Что ему от меня надо, никак не возьму в толк.

— Э-э… а я не умею, — наконец, говорит он.

— Что… не умеете?

— А как тут… сделать, чтобы кофе был?

Смотрю на него — уже не оторопело, уже вообще не знаю, как это назвать, первый раз вижу человека, который не умеет пользоваться кофейным автоматом.

— Ну, давайте я. Вам какой, латте, эспрессо, каппучино?

— Ла… латы.

Берут латте для него, беру шоколад для себя, чуть не роняю стаканы, здорово же я ослаб…

— Да сумасшедший там ходил какой-то.

— Как понять, сумасшедший?

— Так понять, сам с собой разговаривал. Ну, не сам с собой, а жестикулирует перед кем-то, говорит что-то, потом смотрю, два кофе взял, руку со стаканом протягивает, держи, мол, и стакан выпускает…

— Не, это не сумасшедший… тут другое…

Планшет подходит, уверенно стучится в первую дверь. Тут же спохватываюсь, какого черта я пропустил его вперед, вот сейчас он устроится, найдет себе тепленькое местечко под солнышком, а я и дальше буду обивать пороги…

Хорош…

— Входите, входите, не заперто!

Женский смех. Какая-нибудь очередная Ручка со Штучкой, не иначе.

Смотрю, как он заходит, бочком-бочком, неуверенно, кланяется девчонкам, сидящим за столами, человеку в углу. Что за манера, кланяться людям, плохое время ты нашел придуриваться.

— День добрый… э-э… я по объявлению. Вам менеджер…

— Нужен, нужен, — закивали девчонки, как-то слишком уверенно они держатся, не похожи на простых смертных, как бы не оказались начальницами, — давайте знакомиться, где раньше работали?

— Э-э… везде помаленьку.

Девчонки переглядываются, вспоминаю расхожую поговорку, кто везде, тот нигде.

— Ну что же… заполните анкету, будьте добры.

Смотрю, как крашеная блондинка протягивает Планшету разлинованный лист и ручку, что он делает, черт его дери, что он делает, бережно-бережно заштриховывает листок от и до…

— А вы тот еще оригинал… — блондинка смеется, — с компьютером на ты?

— Это как?

— Ну… на компьютере работать можете?

— М-могу.

— Прошу вас, — блондинка показывает на широченный ноутбук на столе.

Оторопело смотрю, как Планшет забирается на клавиатуру, бережно становится на нее коленями. Не понимаю, наяву это все, на самом деле, или мне это снится. Наверное, снится. Уже было такое чувство, когда вошел в кабинет Принтера Мониторовича, а самого Принтера Мониторовича там не было, и в окне зияла огромная дыра.

— Что… что я должен делать? — спросил Планшет.

Молодцы девчонки, вышколенные, ни один мускул не дрогнул на лицах, хотя вон та, рыженькая, кажется, вот-вот упадет в обморок.

— Большое… Б-большое спасибо… нам было очень приятно с вами… общаться…

— Да уж, — подумал я.

— Мы вам… сообщим о нашем решении… в-всего хорошего…

Я смотрел, как он выходит из кабинета, спросил себя, зачем он это сделал. Нет, видел я, конечно, в офисах клоунов, но это был какой-то особенный клоун, такой клоун, который всех клоунов переклоунит…

— Как думаете, меня уже взяли? — спросил он.

Издевается…

— Я так не думаю… пойдемте.

Загоняю Планшета в лифт, едем на этаж выше, проклинаю все на свете, сколько здесь было офисов, сколько лакомых кусочков, и все, и на тебе, теперь ни в один не устроишься, наша дурная слава идет вперед нас.

— Я… что-то сделал не так?

— Вы все-то сделали не так.

— А вы можете показать мне… как надо?

Могу. Это я могу. С этого и надо было начинать, а не строить из себя невесть что. Издевается он надо мной, что ли… Очень похоже. весь вопрос, зачем он это делает…

Лифт раздвигается, выплевывает нас на очередной этаж, в вереницу очередных офисов. Оглядываю двери, двери и двери, замки, домофоны, кнопки… жму на ближайшую кнопку, что-то я поторопился, надо было постоять, обмозговать, хотя бы подготовить речь, день добрый, я по объявлению…

На мой звонок никто не откликается, толкаю дверь, она поддается удивительно легко. Вхожу в еще один длинный коридор со множеством дверей, дергаю ручку первой попавшейся двери…

…одна пуля, кажется, меня оцарапала, да не кажется, а так оно и есть, вон, извивается, струится по штанине красный след. Не помню, как вылетел из закутка, очнулся уже возле лифтов, нет, не может мое сердце так бешено колотиться, это мне кажется…

Ну не смотри на меня так, Планшет, не смотри, сам вижу, опростоволосился, вот что значит, всю жизнь прожил на одном своем этаже, про порядки на других этажах знаю только понаслышке…

Дверь закутка распахивается, выпускает охранника в черном, отчаянно колочу по кнопкам лифта, ну только посмей не открыться…

…вваливаемся в лифт — в последнюю секунду, когда пули уже чиркают по стене…

— Ну что, Бейджик, тебе сегодня задание…

— Будет сделано.

— Я и не сомневаюсь в твоих способностях. Вид за окном надо поменять.

— М-м-м… боюсь, я…

— Нет-нет, не надо бояться, это негативные слова.

— Думаю, мне недостаточно информации для решения этой задачи. Буду вам очень благодарен, если вы поделитесь опытом.

— Ну а что тут делиться, вот, заходите в раздел «Управление окном», здесь выбираете — «Вид», и вот тут… а давайте в этом месяце у нас в окне будет тропический пляж, всё-таки лето…

— Постойте-постойте… вы хотите сказать… это окно… ненастоящее?

— Отчего же ненастоящее, окно как окно…

— Нет… я имею в виду, настоящее окно через которое пройти можно…

— Для этого у нас в офисе есть дверь.

Заказываю латте для Планшета.

Горячий шоколад для себя.

Прикидываю, сколько у нас осталось мелочи, почему у нас, у Планшета, живу на его медяки, только потому и терплю его рядом с собой…

Конторы, конторы и конторы. За железными дверями. За железными замками. За семью печатями. За колючей проволокой.

Спохватываюсь.

Оторопело смотрю на него:

— Вы что… и правда не умеете работать на компьютере?

— А… меня Принтер Мониторович научить не успел.

Чуть не роняю стакан, мне кажется, я ослышался.

— Вы… вы знали Принтера Мониторовича?

— Ага… а он мне что-то показывал, как с телефоном обращаться, и все… а больше я не спрашивал, думал, не понадобится…

— А вы знаете, кто его убил?

Планшет смотрит на меня ошарашено:

— А… а разве его… убили?

— Ну, не знаю, или покончил с собой… из окна выпрыгнул.

— А-а, вы вот про что… из окна…

Сидим на полу в коридоре, потягиваем из стаканов, здесь даже нет кресел, не можем расположиться с комфортом. Без кресла и стола с монитором чувствую себя каким-то раздетым, если не хуже, поганенькое такое чувство, будто с меня содрали кожу.

— А вы мне покажете, как компьютером пользоваться?

Смотрю на него, брось дурить, всякому шутовству есть предел…

— Этот-то велел вид из окна поменять…

— Опять, что ли? Офиге-еть…

— Ну, разнообразие не помешает…

–…да при чем тут разнообразие, ты хоть понимаешь, что наш шеф просто так ничего менять не будет?

— А что там с этим видом старым случилось?

— Опять, похоже, прорыв…

— Канализацию, что ли, прорвало?

— Да не-ет, какую там канализацию, уж луче бы её… тут другое… про крылья слышал?

— Не придуривайтесь. Вы не можете этого не знать.

Наступаю на Планшета — теперь ты у меня не отвертишься, ври, ври да не завирайся… ты за идиота-то меня совсем не держи…

— Но… я правда не знаю…

— Вы не можете этого не знать, как будто вы не в башне родились!

— Да… не в башне.

— Издеваетесь? — взвожу курок.

…ну вот… крылья, как на заставке в компе… только смотрю, не заставка это никакая в окне, а настоящая тварь крылатая из окна лезет… я в неё сканером швырнул, она убралась к черту… Я наутро шефу рассказал, вот после этого заставку в окне и поменяли…

А… что это было-то?

Да не знаю я… заставки, бывает, в окне глючат…

Слушай, страшно как-то…

Да чего страшно, ничего там нет! Вот, смотри, смотри… вот я окно открываю, вот я экран поворачиваю, вот за ним коридор… что ты, в самом деле…

БАШНЯ РУШИЦА

ПО ВАШЕМУ ЗАПРОСУ НИЧЕГО НЕ НАЙДЕНО

— А кулеров у вас нет?

— Нет.

— И кофейных машин нет?

— Тоже нет.

Хочу спросить, как же вы живете вообще. Не говорю. Спускаю крючок.

Пуля бьет в стену — где секунду назад стоял Планшет, теперь понимаю, никакой он не Планшет, черт его пойми, как зовут его на самом деле. Планшета уже нет, вспархивает, машет огромными крыльями, со звоном разбивает стекло, вылетает на улицу.

На улицу…

Слышатся звуки улицы — чужие, непривычные, пугающие.

Две тени.

Там.

Снаружи.

Целюсь. Чувствую, что не убью обоих одним выстрелом, придется стрелять дважды.

Стоящий рядом с Планшетом оборачивается.

Кажется, я кричал, не помню.

Когда увидел лицо своего шефа.

— Ластик, вы что в смете намудрили, вы сами-то видели? — кричит шеф.

Окрик — из бесконечного далекого прошлого, как из кошмарного сна.

— Шучу, шучу, что ты, в самом деле… — шеф смеется, хлопает меня по плечу.

Роняю кольт.

Ощупываю спину.

Ощупываю. Спину.

Ощу…

Быть не может.

И все-таки…

Вот они. На спине. Хочется сказать — две опухоли. Хочется сказать — два безобразных нароста. Много что хочется сказать.

Не говорю.

Называю вещи своими именами.

— А чего башня вчера тряслась?

— Какой хороший вопрос!

— Не знаете ответ?

— Отчего же не знаю, знаю… Помните, директор из окна выбросился?

— Крылья выросли…

— Ну… а помните, псих этот по коридору ходил, сам с собой разговаривал?

— С ума сошел?

— Да нет… выше берите…

— А нет-нет… психотропное оружие, верно?

— Верно. Вот так оно и действует. А помните…

— Постойте-постойте, не сходится что-то… Вот у нас Файл был, его девка крылатая увела…

— Было дело.

— А вот я окно открываю, экран поворачиваю, а за ним коридор…

— Тоже верно.

— Так как такое может быть?

— А вы еще не поняли, что в нашем бизнес-центре пересекаются разные варианты действительности?

— Это легенда?

— Не верите? Ну-ну… я тоже поначалу не верил… вот они и схлестнулись вчера… крепко так схлестнулись… вот башня и дрогнула…

— Так и развалиться может…

Прыгаем в кабину лифта, башня снова вздрагивает, будто ее ударили невидимым кулаком.

Шеф жмет на кнопку с единицей. Никогда не замечал, чтобы кто-то жал на эту кнопку, она даже не поистерлась в отличие от других, стертых до блеска, до невидимости, до — догадайся сам, что за этаж.

Кнопки лифта отчаянно мигают в агонии.

Черт…

Башня раскачивается. Лифт замирает с предсмертным хрипом. Отчаянно колочу по клавише — открыть двери, не верю, что откроется. Створки нехотя раздвигаются, не выходим — вываливаемся из лифта в суету и неразбериху в коридоре. Кто-то сбивает меня с ног, хочу кому-то дать сдачи, не успеваю, снова накреняется башня…

Лихорадочно вспоминаю, где тут лестница, ничего не вспоминается, а может, я и не знаю ни про какую лестницу. Шеф мой с ума, что ли, спятил, распахнул окно, замер на подоконнике…

— Прыгай!

Не двигаюсь с места, жить мне, что ли, надоело…

— Да прыгай же, м-мать твою!

Спохватываюсь, вспоминаю про то, что у меня за спиной. Поднимаюсь на подоконник, смотрю вниз, в пустоту Улицы, понимаю, что не смогу.

Шеф тоже понимает, что я не смогу, сталкивает меня с подоконника.

Захлебываюсь криком.

Крылья расправляются сами собой, крылья сами знают, что делать.

Летим, подхваченные ветром.

Снижаемся.

Что-то с грохотом падает позади, сотрясая землю. Не оборачиваюсь. Некогда оборачиваться.

Медленно опускаемся на ковролин, странный, покрытый крупным зеленым ворсом. Мое лицо овевает ветер, не понимаю, откуда он дует, не вижу рядом ни одного кондишна. Что-то опускается мне на руку — плоское, зеленое с золотом по краям, чуть клейкое, пахнущее чем-то свежим, манящим.

Я еще не знаю, что это.

Мне многое еще предстоит узнать.

…вчера при столкновении нескольких реальностей погиб случайный прохожий. Очевидцы указали его имя — Ластик — и род занятий — он временно не работал в связи с увольнением. Судя по поведению, погибшего терзали очень яркие предсмертные видения, а возможно, виной тому были проблески иных реальностей…

— Отличное резюме! Еще вопрос: вы умеете водить машину?

— Да.

— А вы знаете, что такое машина?

— М-м-м… какой хороший вопрос, я обязательно узнаю…

— То есть, вы уверяете, что умеете водить машину — но при этом не знаете, что это такое?

— А в вашей фирме умеют задавать на собеседовании неожиданные вопросы.

— И все-таки о машине…

— Ну, я сказал так, потому, что это ритуал. Так положено на вопрос о машине ответить — да.

— Молодец, признались. Мы очень любим честных людей. Ну что же, вы знаете, чем занимается наша фирма?

Вариантами реальности.

— Очень хорошо, а вы знаете, что это такое?

— М-м-м… имею представление.

Вы в курсе, что недавно на семьсот двенадцатом этаже столкнулись несколько вариантов?

— Да.

— И сколько же?

— Все четыре.

— А вот и нет… их было пять.

— А какая пятая реальность?

— Вот это вам и предстоит выяснить. Что же… ненормированный рабочий день, оклад плюс премиальные…