Игры со временем. Стихи и песни

Марк Аксенов

Книга «Игры со временем» является пятым по счёту сборником стихов и песен Марка Аксенова. Содержание книги поделено на пять глав – пять времен. Это не времена года, а, скорее, времена жизни, отпущенные нам для разных дел. С помощью QR-кодов книга дополнена видео- и аудиоматериалами.

ВРЕМЯ СТРАНСТВОВАТЬ

***

Иллюминатор в каюте открыт,

Солнечный луч с занавеской играет,

Мерно волна за бортом шелестит,

Пенится, не умолкает.

Стоит лишь сесть, и вы под водой,

Под ватерлинией ваша каюта.

Не знаю, как вам, мне же это порой

Лишь добавляет уюта.

Если на камбузе потчуют вас

С нежной заботой, почти материнской,

А над столом — наважденье для глаз —

Тонкий пейзаж Вертинской,

Если по палубе можно гулять,

Дни провожая, встречая рассветы,

Что еще может, скажите, желать

Сердце поэта?

Ночь на берегу

Спала, таинственно темна,

Морская гладь, и горы спали.

Сатурн, Юпитер и Луна

Наш праздный ужин освещали.

Из камня сложен был мангал,

На брёвнах, выброшенных морем,

Сидели мы. Прибой молчал,

Луне задумчивой покорен.

Светла душа, как чистый лист

Перед загадкой вековою.

В такую ночь евангелист

Под нависающей скалою,

Быть может, отдыхал от дел

Иль прятался от сарацина,

И лев у ног его сидел.

А где-то в северных долинах

В такую же, быть может, ночь

Не спал апостол первозванный…

Всё повторяется точь в точь —

Планеты, звёзды, океаны.

И та же тёмная гора

Привал от ветра заслоняет,

И Марк с Андреем у костра

Вино по чашам разливают.

Пианист на улице Гарибальди

Не в зале, не в фойе,

а прямо на асфальте

Среди толпы зевак

с айфонами в руках

Играет пианист

на Виа Гарибальди,

И улетают прочь

сомнения и страх.

Вот он берёт аккорд

и опускает веки,

И, приподняв крыло,

взлететь готов рояль.

И кажется, что мир

дарован нам навеки,

И не о чем грустить

и ничего не жаль.

Как будто не дымились

печи в Бухенвальде,

И нету больше войн,

и злодеяний нет —

Играет пианист

на Виа Гарибальди,

Всё то же, что играл

последние сто лет…

Генуя

Здесь море-

не ласка для взора,

А средство труда.

Такое же, как для электрика —

провода.

Ну, разве захочет электрик —

подумайте сами —

под вечер пойти поглазеть

на закат с проводами?

Здесь площади

меньше размером,

Чем дачный надел,

Которым в советские годы

Любой горожанин владел.

Теснины и пропасти

улиц надежно

От моря укрыты

Дворцами вельмож

и домами

Купцов знаменитых.

И в этих теснинах глубоких,

как рыба, снуёт

С утра и до ночи по-своему

добрый народ.

Без чувств нерентабельных

И несъедобных желаний

В кафешках сидит

под отвесными

Скалами зданий.

А море? Оно для туристов,

Чьё сердце мечтой

О странствиях тронуто,

словно виски, сединой.

Им трудно понять,

несмышлённым,

Что есть поважнее дела,

Чем музыка странствий

И всякие там о

красотах морских

Бла-бла-бла.

Секрет доминиканского счастья

Мы займём этот берег,

чтобы построить вигвам.

Мы не требуем много от жизни,

и в этом секрет.

Наше счастье обходится

дёшево нашим властям.

Но и вы не просите у нас

то, чего у нас нет.

А когда станет грозным

Карибское море

и дом наш сметет,

Мы не будем вам в тягость,

мы просто попросим нам дать

Городскую квартирку

за ваш государственный счёт.

И сдадим её людям за деньги,

а после опять

мы займем этот берег,

чтобы снова построить вигвам.

Мы не требуем много от жизни,

и в этом секрет.

……………и т. д. и т. п.

Дикий пляж

В курортной толчее в июле, августе

На море и на рынках — пик продаж.

И, дабы отдохнуть от этих радостей,

Я иногда хожу на дикий пляж.

Но там, где я ищу уединения,

Не радует морская бирюза.

На диком пляже дикость населения

Особенно бросается в глаза

Кругом следы свинарника и пьянки.

Нет, мы не доросли до дикарей!

На первобытных брошенных стоянках —

Лишь пепел да немножечко костей.

А тут окурки, банки, пластик грязный —

Сплошной экологический Содом.

Не всякий зверь человекообразный

Достоин называться дикарём.

Безвременье года

На Канарах зима практически

не отличается от лета. Разница

средних температур — всего

около 6 градусов по Цельсию.

В Эль-Медано*, так же, как Москве,

Старички на лавочках рядком,

С кепочкой на лысой голове

Что ни день, толкуют о своем.

Я испанский в школе не учил,

Но, однако, понял пару слов —

Кризис, панадол и тавегил —

Все, как и у наших стариков.

Но у нас, попробуй, посиди

Вечером на лавке в ноябре.

Дуют ветры и идут дожди

На бульваре, в парке, во дворе.

Проклинает холода и грязь

И чиновник, и простой народ.

А душа, с надеждой, затаясь,

Ожидает снега в Новый год.

В декабре, невзгоду победив,

Русская зима приходит к нам!

А у них опять — прилив, отлив,

Кризис, панадол и тазепам…

За зиму, промерзнув до костей,

Все — и молодежь, и старики —

Ждут, как заблудившихся гостей,

Теплые весенние деньки.

В августе зайдешь в сосновый бор —

Запах хвои, диких трав и смол,

А у них — всё тот же разговор —

Кризис, аспирин и панадол.

На Валаам

В ночной тиши мигает бакен,

Но только утро настаёт,

Как волны — гончие собаки —

Сбивают с курса теплоход.

Сегодня дождь, а завтра радугу,

Холодный день подарит нам,

Через Онегу, через Ладогу

Мы держим путь на Валаам.

Зато, когда утихнет ветер,

И солнце выйдет на закат,

Когда в невиданном балете

Скользят по небу облака,

Как много сердце может высказать

Не подотчётного словам!

По рекам севера российского

Мы держим путь на Валаам.

«Корабль наш, как поплавок…»

Корабль наш, как поплавок,

Волна качает у причала.

тоскливо чайка прокричала

И полетела на восток.

Туда, где ладожский прибой

Бросался грудью на утесы.

Вернулись с берега матросы

И трап убрали за собой.

Через минуту отойдем

От валаамских скал лесистых.

И скроются в тумане мглистом

Причал и купол над скитом.

Александровский ряд

Все на транспорте заняты «чатами»

Через «Вайбер» и «Инстаграм».

Я — осколок века двадцатого —

Отдаю предпочтенье стихам.

Но, воистину, преображение

Происходит на наших глазах —

Вместо книг и газет — приложения

В телефонах, планшетах, сетях.

И одно из них русской поэзии

Всех периодов посвящено.

Для меня это чтиво полезнее,

И приятней, чем, скажем, кино.

В том собрании изобилие

Стихотворцев, которые там

Расположены не по фамилиям,

Как обычно, а по именам.

Вот с почтением наблюдаю я

Александров блистательный ряд.

От Радищева до Полежаева —

Все о главном со мной говорят.

Постигаю науку нескучную

Сочетания смыслов и слов

По стихам Александра Кушнера,

Суть ищу между строчек и строф.

Ту, которую раньше прятали,

Как попавшую под запрет,

Ту, которая в шестидесятые,

Как трава пробивалась на свет.

Вновь от Галича и до Ревича

Прогуляюсь, а перед «Тверской»

Загляну к Александру Сергеичу,

Прочитаю стишок, другой.

И, любимые рифмы смакуя,

Потеряв путеводную нить,

Я конечно проеду «Тверскую»,

На которой мне выходить.

Ну и что из того, что проеду?

Станет чуть подлиннее маршрут.

А Радищев и Грибоедов

Пусть до завтра меня подождут.

Подземная Сорбонна

«В метро нельзя ни рисовать,

Ни спортом заниматься.

На пианино поиграть

Здесь тоже не удастся.

Зато как славно здесь учить

Домашние уроки.

Не рвется рассуждений нить,

Не путаются строки.

В любом вагоне в уголке,

Как будто в кабинете,

Сижу с учебником в руке

Счастливей всех на свете».

Так, я когда-то школяром

Из коммуналки тесной

Бежал в московское метро,

В его бедлам чудесный.

С тех давних пор подземный труд

Я не считал зазорным.

Закончив горный институт,

Стал инженером горным.

И нынче из уютных стен

Трехкомнатной квартиры

Спешу я в метрополитен,

«В объятья вольной лиры».

Ни стол, ни стул, ни канапе,

А лязг и стук дорожный.

Уединение в толпе —

что может быть надёжней?

Никто ко мне не пристаёт,

Никто не поучает.

И даже то, что здесь трясёт,

Нисколько не мешает.

Тут в толчее и на виду

я никому не нужен.

Я с веком нынешним в ладу,

И он со мною дружен.

Приятно, что ни говори,

Держать в одной ладони

Блокноты, книги, словари.-

всё нынче в телефоне.

Пускай мой стих сочтёт за бред

Читатель удивленный,

Но здесь мой университет —

Мой Кембридж и Сорбонна.

«Мужичок продает помидоры…»

Мужичок продает помидоры,

Сладкий перец и кабачки

Горожанам, что выбрались к морю,

Убежав от осенней тоски.

Как черны его грубые руки,

Как живот его девственно бел!

Я спросил его как-то от скуки —

Это где же ты так загорел?

Он сначала обиделся, вроде,

А потом, ухмыльнувшись, сказал:

«Я с весны у себя в огороде

От зари до зари загорал.

А на море… купнулся два раза —

По весне и разок в сентябре».

Помолчал и прищуренным глазом

Посмотрел, как на дальней горе

Утомлённое за день светило

Прилегло от забот отдохнуть…

Ловко тару в багажник сложил он

И в обратный отправился путь.