Фрунзик Мкртчян. «Я так думаю…»

Марк Цыбульский (2009)

Впервые выходит в свет книга о самом грустном комике нашего кино — Фрунзике Мкртчяне. Поколения зрителей не сдерживают улыбки, вспоминая его персонажей из «Мимино» или «Айболита-66». Но мало кто знает, что на театральных сценах Мкртчян гениально играл драматические роли. В качестве театрального режиссера Фрунзик ставил спектакли не только в родной Армении, но и за рубежом. Его искусство радовало, тогда как судьба артиста сложилась во многом трагически. «Я так думаю…» — книга о всепоглощающей потребности играть, жить на пределе своих сил и о редком таланте дарить с экрана радость и смех, не имея их в собственной жизни. В книге собраны автобиографические рассказы актера, воспоминания о нем современников: родственников и друзей, актеров и режиссеров — Г. Данелии, А. Суриковой, Р. Быкова и др. Издание проиллюстрировано большим количеством фотографий, рисунками Фрунзика и его шаржами, большинство которых публикуется впервые.

Часть I

Начало

Босоногое детство

Я почему-то часто представляю себе, как в детстве катаюсь на велосипеде. Наверное, потому что в детские годы моей затаенной и, увы, так и неосуществленной мечтой был велосипед. В войну матери моей Санам еле удавалось прокормить нас, четверых. Тут было не до игрушек и не до велосипедов.

Фрунзик Мкртчян

В Армении 30-х годов была такая мода — называть детей громкими именами в честь известных людей и героев популярных произведений. Маленьких Шекспиров, Гамлетов, Лаэртов, Эсмеральд и Сократов к тому времени по горбатым улицам Ленинакана бегало уже великое множество. Видимо, поэтому родители, поразмыслив, решили назвать своего первенца модно, но оригинально — Фрунзе.

Удивительно, но факт — бывшая в те годы на слуху фамилия революционного командарма стала именем великого артиста.

Вряд ли табельщик Мушег и посудомойка заводской столовой Санам — рабочие Ленинаканского текстильного комбината — имели представление о биографии популярного в те годы героя Гражданской войны. Иначе зачем им было нарекать любимого первенца именем человека, который умер на операционном столе в довольно молодом возрасте. Ведь на Кавказе люди верят в магический смысл имен, в их способность сохранять и передавать судьбу. Вероятнее всего, оно просто показалась им неизбитым и благозвучным.

Позже, когда артист уже стал знаменитым, он почувствовал неловкость за свое такое непривычное имя. И тогда армяне решили дать своей национальной гордости новое имя — Мгер.

Альберт Мкртчян¹:

Однажды Ереванский театр имени Сундукяна поехал в Бейрут на гастроли. Армянская диаспора настолько полюбила Фрунзика, что стала называть его Мгер, что по-армянски означает «светлый», «солнечный». Это имя встречается в армянском эпосе².

Что тут говорить, имя Мгер, «солнечный», как нельзя более соответствовало характеру Фрунзика, его сущности. Но случилось так, что новое имя не прижилось, не перешагнуло границ маленькой горной республики. А легенда уже родилась, обрела крылья и разлетелась далеко за ее пределы. И называлась эта легенда весело и ласково — Фрунзик.

Так фамильярно, по имени, зритель называет актеров не только признанных, любимых, но и особенно ему родственных, «своих»… Фрунзик, как Тото, как Фернандель, как Чарли-Шарло. Такое народное признание дороже самых высоких официальных званий и оценок! (Фрунзик — народный артист СССР, Армении и Грузии, заслуженный артист Дагестана, лауреат множества премий.)

Получилось так, что у Фрунзика было два имени и два паспорта. Если верить в мистические приметы, можно предположить, что раздвоенность эта сыграла с актером злую шутку. Она стала роком, безжалостно разорвавшим его жизнь на две половины. С одной стороны, бесценный дар — любимая профессия и всенародная слава актера, приносящего улыбку и радость в каждый дом, с другой — трагедия человека глубоко несчастного, одинокого, невезучего в личной жизни…

Такое впечатление, что кто-то свыше способствовал его стремительному восхождению к всенародной славе. И этот же кто-то сурово наказывал Фрунзика Мкртчяна за его известность.

Детство Фрунзика можно без всякой натяжки назвать босоногим: одна пара ботинок на двух братьев покупалась раз в четыре года. Младший Альберт донашивал их после Фрунзика, надевая стоптанную, сношенную до стелек обувь на толстые байковые портянки и туго затягивая горловины шнурками, чтобы ботинки не падали с ног (Альберт на 7 лет младше брата).

Сестры и мать носили самодельные армянские чувяки³. И это в Ленинакане, где зимой морозы лютые — под 40 градусов!

Нуждающиеся семьи на Кавказе живы милостью родственников и соседей. Патриархальная эта традиция непререкаема и по сегодняшний день. А в те далекие 30–40-е, когда дворы и улицы жили одной большой семьей, ни у кого в горло не полез бы кусок, если у соседа голодали дети.

Большая семья, четверо детей (старший Фрунзик, младший Альберт и две девочки — Клара и Рузанна), выживала, перебиваясь с хлеба на воду. То мать принесет из заводской столовой пачку серых макарон, то сосед-пекарь подкинет пару черствых чуреков⁴ и кусок сыра… Но дети никогда не наедались досыта.

Родственников у семьи не было. Санам и Мушег выросли в приюте. Родители Фрунзика были жертвами турецкого геноцида. Пятилетними детьми, полуживыми, умирающими с голода, их подобрали на дороге в Ленинакан в трагический 1915 год. Каким чудом удалось им добраться до Ширакского плоскогорья из далекой Турецкой Армении? Кто привел их на историческую родину?

Детская память не успела запечатлеть ни лиц родителей, ни их имен, ни названия места, откуда они были родом. Вроде Санам родилась в Ване, а Мушег — в Шуше. Так их записали в приюте.

Детский инстинкт самосохранения блокировал невнятные, но зловещие призраки прошлого. Только по ночам маленьких беженцев долго еще будили приступы неосознанного, беспредметного страха.

Так уж получилось, что судьбы Санам и Мушега зеркально повторяли друг друга. Впрочем, узнали они об этой своей общей доле значительно позже. Возможно, именно сиротская судьба свела и сдружила их во время работы на Ленинаканском текстильном комбинате. В 1929 году Мушег и Санам поженились.

Ты соль Армении — Гюмри!

Я уже давно живу в Ереване, но в Ленинакан мне хочется вернуться всегда, особенно в дни больших удач или провалов. Мне кажется, что даже рассветы и закаты здесь неповторимые. И нигде я так пронзительно не ощущаю красоту бытия, как в городе детства.

Фрунзик Мкртчян

Молодые поселились на окраине Ленинакана (район этот уже не город, но и не поселок, а так, что-то среднее) в коммунальной квартире — три комнаты на три семьи. Двери всех комнат выходили на балкон, завешенный свежевыстиранным бельем и пестрыми коврами. Посередине маленькой комнаты, в которой жила семья из шести человек, осенью и зимой гудел примус. На нем готовили еду и вываривали в большом котле белье. Во дворе располагались хлипкие, крытые битой черепицей и толем деревянные пристройки. И тут же кран с водой, под которым постоянно полоскалось белье.

Жизнь густозаселенных трехэтажных ведомственных домов текстильного комбината была щедро выплеснута на улицу: хозяйки перекликались с балкона на балкон и с улицы на улицу зычными, натренированными голосами, делясь семейными и дворовыми новостями.

Во дворе мальчишки гоняли тряпичный мяч (резиновый по тем временам был недостижимой роскошью) и играли в кости на фантики — замусоленные конфетные обертки.

В начале 30-х годов серый, ничем не примечательный рабочий район назывался Полигонным. Еще во времена царской империи тут, совсем рядом с жилыми домами, стояли войска — до турецкой границы отсюда рукой подать. А позже в тех же добротно, на совесть построенных казармах поселились советские артиллеристы и танкисты. До поселка то и дело доносился гул взрывов и рев тяжелой техники. На полигоне проводились военные учения. Улицы района, мощенные колючим булыжником, вели к зданию заводского клуба, куда по вечерам стекалась молодежь. Горланили, обсуждая дворовые стычки и разборки, тайком от взрослых докуривали бычки…

Ленинакан, а в до — и постсоветское время — Гюмри (мы так и будем его называть) — второй по величине город в Армении.

Гюмри — это армянская Одесса. Здесь везде непривычная для армян — серьезных, основательных людей — аура раскованности, легкости и веселья, доброжелательной взаимной заинтересованности. На горбатых улицах царит спокойствие и добродушие неспешных пожилых людей. Можно встретить серых осликов с поклажей и множество бездомных, но незлобивых собак.

Ленинакан. Церковь Аменапркич (1859–1866)

Дворы Ленинакана

Давно потерявшее смысл для жителей современных городов, не требующее ответа приветствие «Здравствуй! Как живешь? Как дела?» тут (пусть даже на ходу, на улице) воспринимается в буквальном смысле как приглашение к обстоятельному и заинтересованному разговору обо всех подробностях жизни.

Непременное и неподдельное сочувствие при этом выражается соответствующими громкими восклицаниями: охами, вздохами, активной жестикуляцией и радостными вскриками.

Не выслушать собеседника, который собрался обстоятельно рассказать о своем житье-бытье, заторопиться, прервать его на полуслове считается тут верхом неприличия.

Жители Гюмри

В Гюмри очень ценят ко времени и к месту сказанное острое слово, соревнуются в красноречии, иронично и насмешливо рассуждают о политике, раскованно, хлестко шутят и не обижаются на шутки.

В «Песне о Гюмри» на слова знаменитого армянского поэта Ованеса Шираза, ставшей гимном города, так прямо и сказано: «Ты соль Армении, Гюмри, красноречив и остроумен…» Кто-нибудь слышал, чтобы в песне о любом другом городе воспевалось остроумие его жителей?

И на самом деле, острых на язык, артистичных и говорливых гюмрийцев, разбросанных нынче по всему свету, легко распознать не только по характерному говору, но и по яркой, живой речи, пересыпанной народными шутками-прибаутками, по особой открытости, неистребимому жизнелюбию, умению находить выход из любой ситуации и не унывать. Фрунзик — яркое тому подтверждение.

Однако именно здесь, в Гюмри, Фрунзик впервые узнал жизнь в самом худшем ее проявлении. Война, голод, холод… Беспросветная бедность. Родители вкалывали на фабрике с утра до вечера. Забота о семье в основном ложилась на плечи матери, позже ей стали помогать старшие дети.

Отец был пьющим. Напивался иногда до беспамятства, и Фрунзик нередко помогал матери тащить его по улице до дома под неодобрительные и соболезнующие возгласы и вздохи соседей. (Пройдут десятилетия, и, увы, отцовские гены проснутся в сыне, взыграют и станут бедой его жизни и его могучего таланта… Станут его злым роком.) А в самое тяжелое для семьи время отец исчезнет из ее жизни до самого конца войны.

Текстильный комбинат, на котором работали Санам и Мушег, выпускал бязь. Чтобы как-то прокормить свои бедствующие семьи, рабочие воровали бесценную по тем временам ткань и продавали ее на рынке. Обматывали поясницу под сорочкой и ноги под брюками кусками бязи и проносили через проходную. В тот день попался только один такой «несун» — Мушег Мкртчян. За кражу пяти метров ткани ему дали десять лет лагерей.

Мушег отбывал срок под Нижним Тагилом до окончания войны. Валил лес.

Мушег Мкртчян

Фрунзик Мкртчян:

Четырнадцатилетним подростком поехал я однажды навестить родителя. Повез ему теплые вещи, продукты. Четыре дня ехал в теплушке. Три раза пересаживался с одного товарного поезда на другой. Война… Попав в незнакомый город, страшно растерялся. И было с чего: ночевать негде. Что делать, куда идти, где искать лагерь — не знаю. С расстройства зашел в какую-то пивнушку. Разговорился за кружечкой с местными работягами. Те помогли устроиться на ночлег и добраться до лагеря. Слава Богу, война еще через год кончилась и отца вскоре выпустили по амнистии.

Несмотря на тяжелое, полное лишений детство, Фрунзик не озлобился, а вырос ласковым и добрым. Во многом это заслуга Гюмри. Фрунзик вырос плоть от плоти Гюмри, напитался его «домашней» культурой и на молекулярном уровне унаследовал добродушие, жизнестойкость и природное чувство юмора его жителей. И, конечно же, актер стал таким благодаря своей матери Санам.

Санам Мкртчян

Санам

Когда брат был уже очень популярен, он приезжал домой, вставал под душ и звал маму. Она приходила и мыла его. Они вместе пели… Вот такая была музыка матери и сына.

Альберт Мкртчян

Обычно родители больше холят и лелеют младшеньких. Санам же без памяти любила своего первенца. Словно пуповина связала их на всю жизнь. Это было то чувство родства человеческих душ, которое вернее родства биологического, кровного.

Женщина неграмотная, но умная, вникающая в суть вещей, Санам материнским чутьем угадывала — ее Фрунзик другой. Не такой, как все. Ее тревожила особая ранимость и незащищенность сына, его острый, эмоциональный отклик на, казалось бы, ничем не примечательные, обыденные жизненные ситуации (Санам не знала и не ведала, что на самом деле это лишь проявления тонкой духовной организации художника). Мать четырех детей, Санам постоянно была поглощена заботой и мыслями о старшем сыне — неумехе, худом, нескладном и совершенно беспомощном в быту. Младший Альберт — тот умел за себя постоять. За словом в карман не лез, если надо, мог пустить в ход кулаки, не раз заступаясь и за старшего брата, и за мать. Он спасал Санам от отцовских пьяных дебошей, и тот стал со временем побаиваться младшего сына. Фрунзик — совсем другое дело, мягкий, ранимый…

Остроумная, живая, быстрая как на задорную шутку, так и на сочувствие, на боль, Санам жила в постоянном, неутомимом порыве соорудить защиту Фрунзику: убаюкать его тревоги, вселить в него уверенность, поднять самооценку. И всю жизнь она разговаривала с сыном ласковыми уменьшительными словечками, как с маленьким ребенком.

Клуб текстильного комбината

Работая по дому, Санам постоянно что-то напевала, и эта ее привычка передалась сыну. Они часто пели вместе. Фрунзик очень любил петь. «Он просыпался с песней и засыпал с песней», — вспоминает Альберт Мкртчян.

Только Санам была посвящена в его сокровенную тайну — Фрунзик с детства писал стихи.

Мать знала много народных сказок, поговорок, прибауток, кучу домашних рецептов, была приветлива и общительна и, несмотря на постоянную нужду и тяжелый труд, никогда не сдавалась… Дом Мкртчянов был всегда открыт для всех нуждающихся в добром слове и совете. Фрунзику передалось материнское чувство юмора, ее острословие. Так же, как мать, он умел подмечать смешное и забавное в обыденной жизни. Как и она, актер жить не мог без шуток и розыгрышей.

Спектакли на балконе

Моя юность проходила в то время, когда вокруг было так мало ласки и любви. То, чего мне недоставало в жизни, я получал на сцене.

Фрунзик Мкртчян

С самых малых лет Фрунзик проявил способность к рисованию. Он рисовал всё, что попадалось ему на глаза: кошек, собачек, осликов с ковровыми хурджинами⁵ на спине, стариков, в задумчивости сидящих на лавочке у пыльной дороги, заводские трубы…

Рисовал Фрунзик не по возрасту ловко, схватывая характерные детали. Когда стал взрослым, а потом уже и известным актером, начал рисовать шаржи и карикатуры, снайперски попадая в характер (кстати, самыми хлесткими, самыми острыми и беспощадными были карикатуры на собственную персону).

Отец был страшно горд, показывал всем рисунки сына: «Вот, поглядите, в моей семье растет художник!» Престижная профессия сына виделась ему своеобразным отыгрышем за собственную беспросветную жизнь неграмотного чернорабочего. Однако победили гены матери — артистичной, яркой, всю жизнь тайно мечтавшей о театре.

Фрунзик подружился с механиком заводского клуба. Мальчик забирался в его тесную будку и сидел там часами, скорчившись, до онемения ног, забывая о времени… Мог просидеть несколько сеансов подряд, замирая от восторга. Впоследствии признавался, что нередко прогуливал школу ради кино. «Кинозал был моим убежищем», — вспоминал он. На экране в нетопленом зале заводского клуба он впервые увидел маленького человечка в котелке и с тросточкой, который стал его кумиром, его путеводной звездой.

Тут впервые на интуитивном уровне мальчик ощутил то могущество смеха и слез, которое способно стать противоядием от ненависти и страха.

Фрунзик Мкртчян:

Чаплин для меня, как Бах в музыке, — учитель человечества. Подобно тому как жизнь кишит сюрпризами, так и Чаплин не перестает меня удивлять. Московское телевидение сняло обо мне документальный фильм. Начинался он кадрами, где маленький мальчик смотрит в кинотеатре фильм с Чаплином и загорается желанием однажды так же, как и он, сыграть в кино. Это было не случайно. Я стал комиком, потому что мечтал об этом с детства. Я очень уважаю всех первопроходцев киногротеска. Они были теми, кем стал Гагарин в космонавтике. Только я лично никого не могу поставить в один ряд с Чаплином.

Альберт Мкртчян:

Брат с десяти лет на площадке второго этажа, где мы жили, показывал театральные представления. Прямо перед дверями нашей квартиры брат собирал всех детей двора. С двух сторон вешал занавес из старых простыней. Сам создавал свой текст — о последних событиях во дворе и на улице, пародировал соседей, торговцев и постоянно импровизировал. Увлеченно играл свой моноспектакль… И получалось это у него это очень здорово. Мы, дети, были в восторге.

Позже, когда он стал участвовать в спектаклях драматического кружка в расположенном напротив Доме культуры, на игру Фрунзика собирался смотреть весь поселок. А отец, бывало, возмущался: «Что это за профессия такая — актер? И как только не стыдно — кривляться на сцене, как дрессированная обезьяна!»

Фрунзик Мкртчян:

Моя жизнь могла сложиться совсем по-другому, если бы горсовет не выстроил прямо напротив моего дома клуб текстильщиков. Мы то и дело бегали туда. Там мы увидели совсем другой мир, который не имел никакого отношения к нашему быту. И получилось так, что с детских лет я стал соприкасаться с миром воображаемым. Мог бы, наверное, стать сапожником или рабочим на текстильном комбинате, как и мои родители. Моя юность проходила в то время, когда вокруг было так мало ласки и любви. То, чего мне недоставало в жизни, я получал на сцене.

Вскоре стало достаточно сложно скрывать от отца увлечение театром. В Гюмри Фрунзик становился популярным не только как юный актер самодеятельного театра. Паренек с непропорционально крупным носом на худом лице и обаятельной улыбкой, фонтанировавший невероятными идеями, завоевал известность своими хитроумными проделками. С ним постоянно были связаны забавные истории и шутки, веселившие всю округу. Он и в жизни постоянно играл в театр.

Существует множество легенд о том, как Фрунзик в первый раз появился на клубной сцене.

Рассказывают, будто ему поручили роль слуги в драме «Намус». Посреди серьезной, трагической сцены Фрунзик должен был внести поднос с бутафорским пловом. Роль без слов — классическое «кушать подано!» Фрунзик вышел и даже не успел поставить поднос на стол, как публика вдруг захохотала.

По другой легенде, его персонаж, гонец, должен был произнести одну фразу: «Вам письмо от князя!» Услышав смех после реплики, Фрунзик посмотрел в зал — смех не утихал. «Знаете что, сами передавайте князю это письмо — мне некогда, у меня дела!» — произнес дебютант и скрылся за кулисами, где покатывались со смеху уже и актеры. Такие истории рассказывают его многочисленные фанаты. Но за достоверность легенд поручиться невозможно.

Имя любимого актера спустя много лет после его смерти по-прежнему интересует многочисленных зрителей разных поколений. Фрунзик постоянно обсуждается в Интернете: его фильмы, его роли, его трагическая судьба, эпизоды его жизни — подлинные и вымышленные… И чему тут удивляться, что имя актера со временем обрастает историями подлинными и вымышленными, анекдотами и курьезами. Такова участь Легенды. Она постоянно стимулирует воображение, побуждает народное творчество.

Однако обратимся к достоверным свидетельствам его сценического дебюта.

Чахал Паруйр⁶:

Это было в 1941 году. Мы очень просили Никола Багдасаряна — руководителя театра — разрешить Фрунзику участвовать в занятиях театрального кружка (ему тогда было 11 лет). Долго уговаривали… Наконец он согласился. Шла война, все его актеры ушли на фронт, и потому Фрунзик очень скоро получил роль. Ставили «Кач Назар» (популярную сказку о хвастливом неумехе — армянском Иванушке-дурачке). Фрунзик — в главной роли. А в клубе, естественно, весь наш Полигонный район — старики, женщины, дети…

Фрунзик, тогда уже известный среди нас, ребят, фантазер и выдумщиик, придумал такую эффектную мизансцену. Он верхом на осле выезжает на сцену. Потом пойдет проливной дождь и неуклюжий Назар упадет с осла. Наш друг Акоп должен был создать этот дождь — поливать из лейки. Крестьянин, который продавал на нашей улице мацони⁷, согласился на полчаса одолжить своего осла. И вот Акопа с большим трудом подняли наверх на руках и посадили под потолок. Фрунзик на осле выехал на середину сцены. Акоп стал поливать его с потолка из лейки. Но когда Назар-Фрунзик упал с осла, тот испугался и заорал что было мо́чи. Тут уж Акоп с перепугу и от неожиданности выпустил из рук лейку и упал с потолка на сцену. Осел совсем обезумел — продолжал орать и упираться. С большим трудом совместными усилиями актеров и зрителей осла удалось увести со сцены. А публику, падавшую со стульев со смеху, долго еще не могли успокоить.

Подрос младший брат Фрунзика Альберт (в будущем известный армянский кинорежиссер) и вслед за Фрунзиком потянулся в театр.

Мать всячески потакала сыновьям, гордилась их успехами и не пропускала ни одного спектакля — была самым строгим и самым эмоциональным зрителем. Она сидела с дочерьми в первом ряду и, затаив дыхание, наблюдала за всем, что происходило на сцене, за реакцией зрителя в зале, строго следила за порядком. Когда лузгавшая семечки в последних рядах молодежь чересчур веселилась или отпускала громкие реплики, Санам спускала дочерей с колен, вставала с места и решительно шла разбираться. Нередко она за ухо выводила бузотера из зала. Впрочем, обычно достаточно было одного ее грозного окрика, как расшалившиеся подростки замолкали или же пулей выкатывались на улицу. Случалось, что матери приходилось вмешиваться и в происходящее на сцене.

Фрунзик Мкртчян:

Есть такой рассказ у армянского классика Ованеса Туманяна — «Гикор»… Очень популярный… Дети и подростки играли его во всех ереванских дворах и на балконах. Мы поставили спектакль на сцене нашего районного клуба.

Гикор — армянский Ванька Жуков, деревенский мальчик лет восьми-девяти. Его играл мой младший брат Альберт. Мне досталась роль злого купца Артема, к которому отец привел мальчика на черную работу. По роли купец должен был поколотить Гикора. А мы с братом в тот день успели дома хорошенько поругаться, поэтому, как вы понимаете, я эту сцену играл с особым рвением.

От души колочу Альберта, и вдруг слышу громкий голос матери с первых рядов: «Не смей бить ребенка! Изверг! Он же тебе брат!» Тут такой был хохот в зале! Спектакль долго не могли продолжить.

Фрунзик с благодарностью вспоминает годы участия в любительских клубных спектаклях: «Здесь уже была настоящая сцена. Здесь впервые из зала на меня смотрели сотни глаз».

Фрунзик Мкртчян

Эй ты, Котовский!

Мое странное и непривычное для армянского уха имя не раз ставило меня в неловкое положение. Был, например, такой случай.

В клуб текстильного комбината меня сначала приняли рабочим сцены. Был я тогда робким, закомплексованным парнишкой лет 13–14 и восторженно относился к любой порученной мне работе. Все-таки Театр, хоть и не совсем настоящий! И вот округу облетела радостная весть — на нашей клубной сцене согласился выступить сам Грачия Нерсесян. Я, конечно же, принимал самое активное участие в оформлении сцены. Не знаю, по какой причине — вероятно потому, что я был тощий, долговязый и какой-то нескладный и больше других суетился, — великий актер обратил на меня внимание, подозвал к себе и спросил: «Парень, как тебя зовут?»

— Фрунзе, — ответил я.

Нерсесян переспросил меня: «Как-как?» А потом удивленно пожал плечами.

На репетиции, когда Нерсесян давал указания, я первым бросался их выполнять. В этот день мне выпала неожиданная радость — поручили сыграть небольшой эпизод без слов. Я был безумно горд, что выступлю партнером самого Нерсесяна.

Начали репетировать сцену, и вдруг Нерсесян зовет меня через весь зал:

— Эй ты, Котовский, поди-ка сюда!

Раздался дружный смех.

Я так и не понял — он перепутал мое имя или решил так надо мной пошутить. Но праздничное настроение было испорчено.

Где твоя родинка, Шушан?

Великий Папазян однажды сказал: «Загляни в замочную скважину в любую армянскую семью — увидишь неповторимый театр. Мы, актеры, всего лишь его жрецы, служители». Правда, я до сих пор не знаю, что это за сила такая, что это за магия, которая со сцены передается зрителям, вызывая то смех, то слезы.

Фрунзик Мкртчян

О находчивости и изворотливости юного актера и его умении мгновенно находить остроумный выход из любого положения и импровизировать текст есть множество рассказов, легенд и мифов. Вспоминают, например, такой эпизод. На той же любительской сцене играли спектакль по роману классика армянской литературы Ширванзаде «Намус» (в переводе означает «Совесть»). Эта неувядающая национальная драма — любимое и признанное народом произведение.

Печальная повесть о благородной женской душе, загубленной наговорами и ревностью, была создана на основе реалий и всё еще живых и хорошо знакомых зрителю суровых обычаев патриархальной армянской семьи, а потому близких и волнующих. Спектакль вызывал неизменный эмоциональный отклик зрителей.

Еще в 1926 году роман Ширванзаде стал сценарной основой первого армянского игрового фильма, снятого основоположником армянского кино Амо Бекназаровым. В последующие 30–50-е годы спектакль многократно ставился на сцене академического драматического театра армянской столицы. А в рабочих пригородах и селах его играли на балконах и во дворах лицедеи-любители.

Эмоциональные гюмрийцы приходили в заводской клуб, заблаговременно запасаясь платками, чтобы от души нарыдаться над горькой участью героини.

Ленинакан. Церковь Аствацацин. Основана в XIX веке

Забавно, что в пьесе Ширванзаде роль платка Дездемоны играла родинка на груди героини, о которой знал (или, вернее, должен был знать) только ее законный супруг и повелитель — Рустам.

Рассчитывавший на взаимность Шушан друг ее детства — коварный Сейран предал девушку, рассказав Рустаму об этой интимной подробности. Разгневанный Рустам убивает свою жену. Делает это на свой кавказский лад — закалывает кинжалом.

Фрунзик в роли Рустама, тощий и большеносый юнец с наклеенными усами и бородой неестественного цвета, вероятно, представлял собой весьма забавное зрелище. Однако это никому и в голову не приходило. Простой народ — благодарный зритель. Затаив дыхание, зал с нетерпением ждал заключительного акта спектакля — его последнего аккорда.

Вот наконец и трагический финал! Рустам в ярости бросает Шушан на колени и хватается за рукоятку кинжала. Неверная жена должна умереть!

Но… тут осечка! Да еще какая! Бутафорский деревянный кинжал отсырел и никак не хочет вылезать из металлических ножен ни в какую!

Фрунзик делает одно натужное усилие, другое… И всё безуспешно. На него испуганно глядит растерянная героиня. Незапланированная пауза затягивается…

Друг Акоп за кулисами уже в третий раз выбивает тремоло на сиденье опрокинутого стула, нагнетая трагическую напряженность ситуации. Друзья хватаются за голову. Провал! И тут на ум Фрунзику приходит Шекспир. Он низко склоняется к Шушан и хриплым голосом задает ей сакраментальный вопрос:

— Где твоя родинка, несчастная! Покажи родинку, Шушан!

Ошарашенная актриса соображает не сразу, а потом трясущимися руками начинает расстегивать кофту. Фрунзик приседает, как будто пытаясь разглядеть родинку. Это позиция удобней, и наконец ему удается выдернуть кинжал из ножен. Зритель доволен — толпа почитателей на улице долго не расходится. Спектакль на этот раз как-то особенно тронул за душу. А в театре все ну просто умирают со смеху.

Кончилась война, и отца по амнистии выпустили из колонии. Он пришел в ужас, узнав, что его сын не только учится актерскому мастерству, но и принят в профессиональный театр. Но сделать уже ничего не смог — Фрунзик стал городской знаменитостью.

Альберт Мкртчян:

Однажды отец пришел к Фрунзику на спектакль. Увидев его в зале, Фрунзик так испугался, что чуть не провалил выступление. Ждал страшных последствий.

Домой отец вернулся в тот вечер очень поздно, когда все уже легли спать. В темноте он долго смотрел на Фрунзика, потом снял ботинки и лег у него в ногах — как преданная собака… Утром он сказал Фрунзику: «Молодец! Ты очень хорошо играл». С тех пор он стал гордиться успехами сына.

С 17 лет Фрунзик стал работать на профессиональной сцене Ленинаканского театра имени Мравяна, продолжая одновременно учиться в драматической студии при театре. Правда, в тот первый год его чуть не выгнали из театра за очередную авантюру.

Театр бедствовал. Мизерную зарплату актеры получали от случая к случаю. Сборы со спектаклей были смехотворны. Только кончилась война, и годы всё еще были голодные. Да и кто бы стал платить за билеты в театр в славном городе Гюмри, где каждый кому-то сват и брат, а на сцене играют родственники или соседи!

Да что там актеры! Рабочие сцены приводили с собой ораву близких и просто знакомых людей — познакомить с актерами и показать, что с местными знаменитостями они запросто общаются, а то и выпить с ними стакан вина и получить автограф. Фрунзик решил спасти отчаянное положение театра и вот что придумал.

В спектакле «Семья преступника» итальянского драматурга Паоло Джакометти должен был играть скромный актер труппы Саак Папазян — однофамилец знаменитого артиста. По совету Фрунзика на афишах, возвещавших о премьере, крупными буквами написали, что в главной роли в спектакле выступит Папазян (при этом имя актера указано не было). Ваграм Папазян — легенда Армении и ее гордость. Прославленный Отелло, Макбет, Гамлет, игравший на многих европейских сценах. Спросите у продавца зелени на ереванском базаре, который и в театре-то ни разу не был, кто такой Шекспир или Шиллер. Он бодро и с готовностью ответит: «Знаю! Это мальчишка с соседней улицы». И, надо сказать, попадет в точку. А вот Ваграм Папазян — это совсем другое дело! Тут вы услышите подробную его биографию с перечнем всех наград и всех стран, в которых прогремело имя великого армянина. Можно понять восторженно-пристрастное отношение народа к своим кумирам, чьи имена выводят его за пределы его маленькой страны.

Так вот, в Гюмри прошел слух — к ним приезжает сам Ваграм Папазян! Как тут быть?

Соседей и родственников у великого актера в Гюмри не было. И тут билеты (простые квадратные куски коричневой бумаги с печатью театра) стали буквально рвать из рук. Кассу пришлось закрыть за день до премьеры.

У входа в театр толпился народ. Многие зрители с билетами на руках так и не смогли попасть на спектакль.

Только когда на сцене появился Саак Папазян и произнес первую реплику, до зрителей дошло, что их надули, и они так возмутились, что выбежали на сцену разбираться с самозванцем. Бедного Саака актеры едва сумели вырвать из рук разъяренной толпы и вывести через черный ход.

После этой истории Саак Папазян долгое время не показывался на сцене. И Фрунзика еле отстояли…

Просто к тому времени замены ему в театре уже не было. Однако шутки шутками, а вскоре стало очевидно — на сцене провинциального театра набирает силу большой, самобытный талант. Зритель стал ходить в театр «на Фрунзика». Покупая билеты, спрашивали: «А Фрунзик будет играть в этом спектакле?»

Фрунзик Мкртчян:

Как-то одна милая и очень доброжелательная актриса, увидев меня, со вздохом заметила:

— Этот парень когда-нибудь смотрел на себя зеркало? Присутствовавший при этом Вагарш Вагаршян⁸ отпарировал: «Будущее покажет. Не он будет смотреть в зеркало, а вы будете доставать билеты, чтобы на него посмотреть».

Выяснилось, что балагур и заводила с непривычным именем и, как бы сегодня сказали, «неформатной» внешностью, профессионально ответствен, в то время как многие актеры любительского театра привыкли работать «тяп-ляп — и роль готова». Все, что делает этот молодой актер, он делает выкладываясь до конца, стараясь вникнуть в самую суть роли. Отдает душу зрительному залу, и зал отвечает ему взаимностью.

«Неформатная» внешность ему не мешает. Скорее наоборот. У него массивный, большой нос, как бы продолжение лба, но зато мягкая и добрая улыбка, открытость и неподдельная искренность ребенка, завораживающий, с хрипотцой голос, способный с полушепота, с тончайших лирических нюансов свободно переключаться на обертоны мощного баритона.

В театре ему поначалу поручают лишь коротенькие эпизоды. Но для Фрунзика на сцене с самого начала не существует проходных, несущественных работ. Он выразителен и искрометен, ярок и запоминаем даже в самой крошечной роли. Умеет находить точную, выразительную краску — в жесте, в позе, в выражении глаз — и сразу становится заметным, выделяясь даже из массовки. Его появление на сцене неизменно вызывает оживление в зале.

Сначала Фрунзик осваивал микроскопические роли: немецкий солдат в «Молодой гвардии», солдат в «Гамлете», один из гостей в «Из-за чести». А всего лишь через каких-то пару лет он уже Труффальдино («Слуга двух господ» Гольдони), Хлестаков («Ревизор» Гоголя) и главный герой Сагател («Из-за чести» Ширванзаде). Не правда ли, впечатляет?!

Яркое комедийное дарование Фрунзика, острая, гротесковая выразительность его пластики (всё на поверхности и очевидно) обеспечивают ему признание зрителя и интерес профессионалов-режиссеров.

Перекресток улиц возле кинотеатра «Октябрь» в Ленинакане всегда был местом, где назначались свидания и встречи

Фрунзик Мкртчян

Жизнь — это театр

С раннего детства я жил театром. Устраивал спектакли на лестничной клетке своей коммунальной квартиры в Гюмри. Потом устроился рабочим в фабричном клубе. На сцену попал случайно. Не хватало людей в массовке.

Действие спектакля «Намус» происходит в Дагестане. Когда я увидел на сцене людей с обнаженными кинжалами, со страху влез под стол. Это был позор…

Однако моя непосредственная реакция показалась зрителю забавной, и я ушел со сцены под общий смех и аплодисменты. Так я стал членом труппы. В клубе ставили что попадется под руку.

Быстро и без особого напряга. «Намус», «Ануш», «Шахнаме», «Ревизор», «Пепо». А в 1947 году меня пригласили в Ленинаканский государственный театр. В первом спектакле я был одним из рабов, которые на своих плечах выносили шатер с Шамирам (Семирамидой). Это была, скажу я вам, непосильная ноша. Исполнительница главной роли Толмасян была довольно упитанной, а я страдал от постоянного недоедания.

Первую свою реплику, всего несколько слов, я произнес от имени какого-то безымянного фрица в спектакле «Молодая гвардия». Меня похвалили. И я был очень горд. Потом я с удовольствием и легкостью брался за любую роль. Иногда играл несколько ролей в одном спектакле. И только когда стал обучаться в театральной студии, понял, что ничего не умею и что поощрительные слова были авансом на будущее, не более.

Впервые я почувствовал, что значит входить в образ, когда сыграл Хлестакова.

И тогда я стал проявлять особый интерес к ролям, в которых комическое совмещалось с драматическим. А это уже была сложная творческая задача, которая требовала подготовки и мастерства. К этому нужно было идти длинной дорогой. И я пошел по ней…

Примечания

1

Младший брат Фрунзика, кинорежиссер.

2

Мгер — одно из основных имен армянского эпоса «Сасна црер». Так звали отца (Мгер Старший) и сына (Мгер Младший) главного героя — Давида Сасунского.

3

Мягкие кожаные туфли без каблуков.

4

Хлеб особой выпечки в форме плоской лепешки.

5

Переметная сумка.

6

Друг детства.

7

На Кавказе — простокваша.

8

Армянский актер, режиссер, драматург.