Небесные глаза. Ретагор

Мартин Сикорский

Историю творят обычные люди, но пока они меняют мир, меняют и себя. Когда идет битва за добро и порядок, человек идет дорогой, которую бы не выбрал себе никогда. Даже если она ведет к Святости…

© Мартин Сикорский, 2016

ISBN 978-5-4483-2074-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Ретагор подбросил веток в костер и поежился. Несмотря на лето, под утро всегда холодно, особенно в лесу и особенно на берегу водоемов, но он сознательно выбрал это место для ночевки прошлым вечером и не пожалел об этом. Ему удалось поймать две изрядного размера рыбины, которыми он со своим немногословным спутником разнообразили свой рацион, который последние три дня состоял только из вяленого мяса и начавших портиться лепешек. Немногословным? Ретагор улыбнулся про себя. Пожалуй, даже чересчур немногословным — даже элементарные слова и фразы приходилось вытягивать из него клещами. А еще говорят, что монахи изрядные болтуны. Впрочем, какая мне разница, подумал он, мое дело маленькое — провести этого типа до Велина и все. Тем более что монах поставил ему условие еще при найме — никаких вопросов, никаких разговоров о цели и конкретном месте путешествия и никаких рассказов о нем кому бы то ни было. Сюда еще нужно добавить запрет разговаривать о нем с возможными попутчиками. Об этом не договаривались изначально, потому что монах попросил, нет, пожалуй, потребовал вести в Велин самыми потаенными тропами, и то, что они повстречали этого старика, вовсе не его, Ретагора, вина, просто старик забрел куда-то не туда. Причем вид у него был не блеск. Как сразу понял Ретагор, старик не ел уже день, может даже два — воды-то было здесь вдоволь, хоть ручьи, хоть речка, а вот с едой неважно, потому как старик был совсем немощный, и ни о какой охоте мечтать ему даже не приходилось. Ретагор хотел взять этого беззащитного старика с собой, но монах был непреклонен — едой поделиться можно, но брать с собой нельзя, пусть выбирается сам, как сможет. Самое лучшее, что мог сделать Ретагор, — это тайком объяснить старику, куда идти, чтобы добрести до Велина, а еще договориться, что он, Ретагор, будет помечать их путь, чтобы старику было легче искать дорогу. Не бог весть что, подумал Ретагор, но иначе его кости через пару дней уже будут глодать волки и клевать вороны.

Это было вчера, и если старик не сбился с пути, а следует за ними, то завтра они сами будут в Велине, а потом и старик, подумал Ретагор и вновь подбросил веток в костер. От утренней росы костер быстро намокал, начинал дымить и мог потухнуть. Справа послышался шелест. Ретагор мельком кинул взгляд, рука машинально потянулась к ножу, но это всего лишь монах ворочался во сне. Вообще, у него был странный вид, ему больше подошло бы нанять конного провожатого, а не брести с незнакомым ему проводником пешком через непроходимый лес. Впрочем, в нынешние времена, возможно, именно так и следовало поступать, если не хочешь попасться никому на глаза. Причем не только людям. Ретагор вспомнил того охотника, которого повстречал несколько недель назад на ночевке в одной большой деревне. К тому моменту, когда Ретагор пришел в харчевню, охотник успел изрядно накачаться пивом и сидром, но выглядел больше испуганным, нежели пьяным. А и напился он, судя по всему, от страха. Харчевня могла похвастать только двумя длинными столами и лавками, поэтому не мудрено, что Ретагор оказался напротив охотника, который говорил и говорил, не переставая. Но говорил, можно сказать, одно и то же. Вначале Ретагор не прислушивался к его болтовне, но тот говорил громко, и не слышать его было невозможно. Из бессвязной речи охотника стало понятно, что ему повстречалась группа странных существ, которые молча шли через лес, направляясь неизвестно откуда, неизвестно куда. «Можете мне не верить, но это были не люди, — клекотал охотник. — Издали могли бы сойти за людей, но сблизи..! Жуткие создания. Не знаю, откуда они взялись, но это порождения сатаны. Верьте мне — не иначе, как порождение ада!». Ретагор пожал плечами и погрузился в собственные думы. Он второй раз слышал подобное — первый раз было в позапрошлом месяце при схожих обстоятельствах. И помимо этого ходили слухи. Слухи бывают всегда, но сейчас они, почему-то повторяют друг друга. Может, в них что-то есть?

Ретагор вздохнул, повернулся и посмотрел на спящего спутника. Монах был высокого роста крепкий мужчина лет пятидесяти-пятидесяти пяти с черной с проседью короткой бородой и крепким широким лицом. Он называл себя Ануром, что, по мнению Ретагора, больше напоминало какое-то прозвище на языках восточных варваров. Ему бы больше палица подошла, чем тот хлам, который он бережно таскает с собой, подумал Ретагор в очередной раз. Хламом Ретагор называл довольно объемистый мешок из кожи, который Анур нес на плече, изредка перекладывая в руку, но при этом никогда с ним не расставался. Любопытством Ретагор не страдал, поэтому не стал спрашивать или как-то по-другому разузнавать, что такого ценного он несет с собой, а Анур не откровенничал на эту тему, поэтому если возможно было бы что-нибудь узнать, то только тогда, когда мешок оставался бы безнадзорным. Но такого никогда не происходило — Анур даже спал в обнимку с этим своим драгоценным мешком.

Ретагор поднял глаза и увидел, что на листьях над его головой заиграли первые солнечные лучи. Скоро солнце встанет окончательно, подумал он и решил, что пора будить своего попутчика. Он поднялся, расшевелил костер, оставив только угли и почти сгоревшие ломкие ветки, выставил две деревянные рогатины и подвесил над ним котелок, чтобы разогреть куски поджаренных вчера рыбин. Его этот завтрак вполне устроит, а монах, если решит, что это недостойная его еда, пусть пеняет на себя. Он обещал обеспечивать их свежим пропитанием, он это делает, а если Ануру его стряпня не нравится — его проблема.

Солнце поднялось уже выше горизонта, и Ретагор собрался уже его будить и даже встал для этого, когда тот открыл глаза, с тяжеловесной резкостью выпрямился и уставился на Ретагора хмурым, пронизывающим взглядом.

— Будете рыбу? — спросил Ретагор.

Анур что-то неразборчиво буркнул и, встав, отошел в сторонку.

Ретагор принял бурчание за знак согласия и разложил куски разогретой рыбы на две плоские деревянные посудины.

Монах вернулся, уселся на сложенные еще вчера вечером несколько кривых бревен вместо табурета и молча принялся за еду.

Ретагор доел свой завтрак и пошел вымыть руки. Независимо от себя он сел на берегу речки, с которой открывался замечательный вид — солнце вставало, освещая водную гладь, с берега к воде склонились ветви деревьев, изредка слышался всплеск воды — рыба или бобр резвятся. Хорошо, подумал Ретагор, даже вставать не хочется. Он любил этот лес, этот вид, эти звуки и запахи, наверное, поэтому он бросил кузнечное дело на полдороге, расстроив своего дядю, который возлагал на него такие надежды, и занялся таким странным, по мнению всех, делом — наниматься проводником к разному люду, и даже группам, которым требовалось куда-то зачем-то идти. Охотник — это я понимаю, говаривал дядя, но что это за дело всяких проходимцев сопровождать! Ретагор не стал тогда говорить, что люди нанимают проводников не только, даже не столько от того, что сами не знают дороги, а для того, чтобы не попасться в лапы лесных головорезов и лиходеев, охочих поживиться за счет заезжих путников. При этом они не гнушались убийством — нет свидетелей, нечего опасаться. Через некоторое время Ретагор снискал себе славу бесстрашного и честного человека, что было редкостью среди лесных обитателей. Кроме того, внешность Ретагора располагала к доверию. Это был мужчина высокого роста лет тридцати лет, широкоплечий, на вид ловкий и сильный. Темно-русые волосы спадали на плечи, но не придавали ему неряшливого вида, как и длинная щетина тоже не создавала эффекта неухоженности. Люди приглашали Ретагора сопровождать их, зная, что он либо поможет им отбиться от грабителей, либо проведет такими тропками, где никого не бывает, и поможет избежать неприятностей. Это было давно, много лет назад, сейчас дяди уже нет в живых, а Ретагор уже переменил на своем пути за это время не одно поселение и находился теперь так далеко от родной деревни, что и думать об этом не хотелось. Ладно, пора идти, встрепенулся он и поднялся. И сразу почувствовал, что волшебство, которое так его всегда захватывало, вмиг пропало — за спиной Ретагора лес сгущался, солнечные лучи еле пробивались к земле, там царил вечный полумрак, другие звуки, более реальные и чаще всего сулящие опасность.

— Сегодня ближе к вечеру будем в Велине, — проговорил он, подходя к Ануру, который уже упаковал свои нехитрые пожитки и взвалил их на плечо.

Ретагор за прошедшие дни уже настолько привык к манере «общения» своего попутчика, что даже не ожидал ответа, а потому был изрядно удивлен, когда Анур посмотрел на него в упор и проговорил:

— Храни тебя Господь за твой труд и прилежание. За три дня ты ни разу не нарушил нашего соглашения. Мне говорили о тебе много хорошего, но я не совсем верил. — А потом после короткого вздоха добавил: — Время… времена нас портят, мы уже не верим людям, даже своим глазам и ушам, верим только в самое худшее.

Это была самая длинная фраза, которую Ретагор услышал от монаха за все время их знакомства. Более того, она его сильно поразила. Он, правда, постарался скрыть это, но внутренне был поражен тем, что за обликом непробиваемого, сурового, неразговорчивого и надменного монаха, возможно, скрывался довольно тонкий и проницательный человек, способный на искреннюю благодарность.

— Кстати, мы можем немного срезать путь, — предложил Ретагор, — если здесь свернем левее и пойдем прямо по берегу реки.

Анур покачал головой.

— Нет необходимости. Мы идем, как положено. Нарушать планы — дурное намерение.

Ретагор пожал плечами. Он нагнулся, собрал посуду в продолговатый мешок, который носил на спине перекинутым через туловище, затоптал остатки костра, засыпал его землей и пожухлыми листьями. Еще некоторое время здесь будет сохраняться незримый признак человеческого присутствия, но уже через час-полтора никто не поймет, что здесь кто-то делал привал. Манера скрывать следы своего пребывания выработалась у него до автоматизма.

Ретагор шагал впереди, тщательно выбирая путь, стараясь оставлять как можно меньше следов. Если не считать оставляемые им кое-когда незаметные для непосвященного пометки для несчастного старика, о которых они договорились, можно сказать, что их путь оставался практически незаметным. Из поведения монаха и оброненных им случайных фраз Ретагор сделал вывод, что если тот и не опасается преследования как такового, то, по крайней мере, старается сделать все, чтобы его путешествие оставалось в тайне. И Ретагор делал все от него зависящее, чтобы так и было. Может, с этим и связана неожиданная похвала со стороны монаха? А не все ли равно — он делает свое дело и старается не допустить ошибок, вот и все. Однако он не догадывался, что главную ошибку он уже совершил.

Некоторое время спустя лес стал редеть, появились сначала мелкие, затем обширные прогалины, и Ретагор понял, что скоро они дойдут до опушки леса. Этот участок он знал очень хорошо, и знал, что это не опушка, а волею судьбы и природы образовавшаяся посреди леса большая пустошь, со всех сторон окруженная лесом. В обычном случае он бы пошел напрямик через нее, так короче, да и по яркому солнцу он успел соскучиться, но сейчас он подумал, что, пожалуй, будет лучше обойти пустошь лесом, чтобы не попадаться никому на глаза. А глаза у леса очень зоркие. Он повернулся к монаху и поделился с ним своим предложением. Тот благодушно кивнул, демонстрируя, что более чем доволен подобной предусмотрительностью своего проводника.

— Тогда сделаем короткий привал в незаметном местечке, — скомандовал Ретагор и указал Ануру направление, в котором следует идти. Тот приглядывался, но ничего особенного в лесной чаще не замечал, потому обернулся к нему с вопросительным выражением лица. Ретагор усмехнулся про себя и, придвинувшись к монаху, проговорил: — Там растет дикая бузина, получился шалаш. Пойдемте, покажу. Там и передохнем.

Это было действительно красиво и выглядело эффектно даже для самого Ретагора, хотя он бывал здесь не раз: несколько кустов бузины росли так скучено, что их ветви, прогнувшись к земле, образовали шатер, внутри которого было уютно и приятно отдохнуть. Монах хмыкнул и, раздвинув ветви, расположился внутри. Ретагор чуть задержался снаружи, заметив, что вокруг полно следов оленя. Он пригнулся, чтобы рассмотреть их получше и определить, как давно он здесь был, и в этот миг прямо над головой что-то просвистело, резко, разрезая воздух. Ретагор не колебался ни секунды и прямо через ветки бузины ввалился внутрь. Вслед за ним влетела и вторая стрела. Здесь было темнее, чем снаружи, и Ретагор миг-другой ничего не видел. Он сделал шаг, обо что-то споткнулся и упал. Падая, он кинул себя через то, обо что споткнулся, и уперся в противоположную стенку из веток. Он присел на корточки и посмотрел назад. Монах лежал на земле навзничь, стрела торчала у него из груди, на коричневой рясе расплывалось темное пятно. Анур даже не делал попыток встать, он лишь судорожно хватал ртом воздух и сжимал пальцами землю и траву.

Ретагор пригнулся, опасаясь новых стрел, но все было тихо. Однако он знал, что стрелок где-то затаился и ждет случая, чтобы выстрелить снова. Внутри он ничего не видит, а потому не стреляет, а стрелы, очевидно, предназначались ему, Ретагору, но попали в Анура, которого стрелок на тот момент видеть уже не мог. Ретагор почувствовал, что его охватывает ярость, гнев, злость, все вместе, левая рука сжалась в кулак, а правая сдавила рукоятку короткого меча — идеального оружия для леса. Здесь большой меч — штука бесполезная, всегда говаривал он, кругом деревья, кусты, здесь нужен короткий клинок. Сейчас он понимал, что у него есть два пути: либо затаиться и дождаться, когда нападавшие попытаются войти внутрь и наброситься на них, либо попытаться незаметно выбраться и подкараулить их самому. Страха он не испытывал, он слишком много лет провел в лесу, участвовал в слишком многих быстрых, подчас подобных неразберихе лесных схватках, что успел позабыть это чувство. Сейчас он думал только о том, как лучше использовать свои силы. Прикинув, он решил выбрать второй вариант и, бросив на монаха обреченный взгляд, ползком выбрался наружу, перекатился несколько раз, держа меч прижатым к предплечью, и когда оказался в низком, но густом кустарнике, поднял глаза. Он затаился и старался производить как можно меньше шума. Осторожно подняв голову, Ретагор длинным взглядом окинул все вокруг, но почти ничего не заметил. «Почти» заключалось в легком движении листвы высокого пушистого куста, которого оказалось достаточно, чтобы привлечь Ретагора внимание. Приглядевшись внимательнее, он разглядел шапку темных волос, венчавших голову, склонившуюся к тетиве лука. Он явно ждал, когда цель покажется, чтобы немедленно подстрелить ее. Ретагор рассчитывал, как незаметно подкрасться к стрелку, когда вдруг появились еще несколько персонажей, не столько расстроив его планы, сколько, напротив, ускорив их. К стрелку сбоку тихо подошли несколько человек, одетых на манер крестьян, но длинные ножны на поясах, краги и мягкая, бесшумная манера ходить резко нарушала их идиллический образ безобидных землепашцев или пастухов. Дело осложняется, понял Ретагор и решил действовать, не откладывая. Если до этого он собирался незаметно подкрасться к лучнику и обезоружить его, то теперь это представлялось уже невозможным, более того, получив подкрепление, они наверняка двинутся в их сторону, а значит, рукопашной не избежать.

Ретагор протянул руку и вынул тяжелый короткий нож, перехватил его за клинок, присел на одно колено, стараясь оставаться незамеченным, примерился и бросил его непосредственно в лучника, которого теперь мог разглядеть очень хорошо. Потому что после того, как к нему подошли товарищи, он перестал таиться и даже перебросился с ними несколькими отрывистыми репликами. Это его и погубило. Нож резко воткнулся ему чуть пониже подбородка, между ключицами, отчего он вскинул руками и опрокинулся на спину. Ретагор превосходно сознавал, что в лесу наиболее опасен лучник, засевший в засаде, поэтому, не колеблясь, принял решение первым выключить из игры именно его. Оставалось еще трое или четверо головорезов, вооруженных длинными кинжалами, но главное — лук.

Увидев, что произошло с их товарищем, те кинулись в рассыпную и двинулись в сторону «шатра», в котором, как они думали, засели монах со своим проводником. Это было Ретагору только на руку. Воспользовавшись тем, что внимание нападавших отвлечено на попытку штурма их бывшего укрытия, Ретагор вскочил на ноги и через секунду прижался к стволу одного из ближайших деревьев. Теперь он на ногах, теперь все хорошо. Вскорости один из нападавших приблизился к Ретагору, сам того не подозревая, почти вплотную, только с обратной стороны дерева, пригнулся и, судя по движениям, намеревался первым ворваться в «шатер», так как находился ближе остальных. Ретагор вынул левой рукой из-под рукава правой руки короткий острый нож, прилаженный к предплечью легкой матерчатой скобой, и нанес резкий удар, выбросив руку с ножом из-за дерева. Удар пришелся не подозревавшему о том, что у него за спиной тот, которого он ожидал видеть где-то впереди, по горлу, как и рассчитывал Ретагор, и он, издав короткий всхлип, повалился на колени, уронив оружие. Ретагору вовсе не нравилось убивать, но иногда не оставалось другого выхода. Тем более, что они все равно секторатом, наверняка, осуждены на повешение, успокоил себя он.

Ретагор сжал рукоятку своего короткого меча и вышел из своего укрытия.

— Что вам нужно? — крикнул он.

Его вопрос был обращен к оставшимся двум нападавшим, которые при этом резко обернулись и коротко, переглянувшись, двинулись молча в его сторону. Ретагор сделал шаг в сторону, чтобы они увидели, что стало с их товарищем, и, многозначительно посмотрев на того сверху вниз, вновь обратился к этим двум:

— Итак, я спрашиваю, что вам нужно? Говорите, не то отправлю вас туда же, куда и этого. И того, что сидел в кустах. Говорите!

Его крик и приказной тон не меньше, чем вид товарища с перерезанным горлом, оказали на двух грабителей отрезвляющее действие. Они опять переглянулись, и один из них произнес:

— Если ты шел с этим монахом, ты должен знать, что нам нужно. И мы заберем это, чего бы это ни стоило. Он, небось, спрятался там, — говоривший ткнул пальцем в сторону природного шалаша, — и ему придется нам это отдать.

Они не знают, что Анур погиб, понял Ретагор. Он оглядел обоих с ног до головы: крепкие, высокие, лет около двадцати пяти, довольно опасные, в глазах холодок. Второй, видя, что Ретагор ничего не ответил, расценил, видимо, это как признак слабости, сделал несколько шагов в сторону, как бы заходя сбоку, и присел на корточки, прислонившись к дереву. Небрежно поигрывая ножом, он иронично посмотрел на Ретагора и предложил:

— А еще говорят, что ты осторожный парень. Не стоило тебе откровенничать со стариком — он очень нам помог, иначе мы бы плутали здесь до темноты.

Ретагор молча прикусил губу. Старик навел этих бандитов на его след. Вольно или невольно, но именно он оказался во всем повинен. Ну да ладно, что сделано — того не воротишь.

А разбойник продолжал все с тем же насмешливым тоном:

— Давай-ка, забудем про то, что ты двоих наших уложил, и уладим это дело мирно, а? Тем более, что с этими двумя оплатой делиться уже не придется, — и весело хохотнул.

— Как это уладим? — спросил Ретагор.

— А очень просто, — продолжал тот, что сидел на корточках. Его темные волосы небрежными космами спадали на лицо, поэтому, когда он смотрел вниз, лица было не разобрать. — Ты сдашь нам этого монаха, который сейчас трясется, где ты его припрятал, а мы тебе за это заплатим. Нам самим заплатили неплохо, так что мы не будем в накладе, ты не переживай.

Ретагор усмехнулся:

— А я и не переживаю. Только вот монаха не видать вам, как своих ушей. Предлагаю другой вариант: вы говорите мне, кто заплатил вам и за что, а потом убираетесь прочь. За это я оставлю вас в живых.

Однако его слова не очень-то смутили грабителей. Напротив, они повели себя еще более самоуверенно. Тот, что сидел, поднялся во весь рост и угрюмо посмотрел на Ретагора.

— Мы знаем, кто ты, нам говорили. И говорили, что ты честен, а потому опасен, и тебя нужно прикончить первым. Но ты оказался расторопнее нас, что ж поделать, — он развел руками. — Поэтому предлагаю тебе сделку. Этот чертов монах неким людям здорово насолил, и у него есть кое-что, что мы должны забрать. А если ты встанешь на нашем пути, головы тебе не сносить. Ты ведь в этом лесу, как бы, промышляешь, не забывай об этом. Монах пришел-ушел, а ты останешься. Подумай хорошенько.

Слишком уж они самоуверенные для двоих, тем более, если что-то слышали про меня, мелькнуло у Ретагора в голове. Уж не тянут ли они время, ожидая подкрепления. Если так, то действовать нужно быстро, как бы поздно не оказалось…

— Мой ответ вы слышали, — проговорил он, небрежно поглядывая по сторонам.

— Наш — тоже, — сквозь зубы процедил его собеседник, и, как стоял, выбросил вперед руку.

Нож, вылетевший у него из рукава, непременно бы ранил или убил Ретагора, но тот мгновеньем раньше уклонился немного в сторону, и нож пролетел совсем рядом от его лица. Следующим движением Ретагор прыгнул к тому, что был ближе, резким движением отмел его руку с длинным кинжалом и полоснул острием меча по груди. Легкое на вид движение нанесло тому серьезную рану, он пошатнулся и опрокинулся на бок. Второй тем временем кинулся на Ретагора сам, вооружившись похожим кинжалом и маленьким круглым щитом, который он выставил вперед, отражая им удары мечом противника. При этом он пытался своим кинжалом поразить Ретагора, однако это продолжалось недолго — сказалась разница в мастерстве. Ретагор сделал ложный выпад, отвлек этим внимание соперника и ударил его другой рукой кулаком по лицу. Удар оказался настолько силен, что грабитель опрокинулся навзничь, вторым и третьим ударами рукояткой меча Ретагор оглушил его. После этого он оттащил всех троих, одного убитого и двух раненых, но потерявших сознание нападавших, подальше в кусты и бегом вернулся к монаху. Он не хотел, чтобы его нашли те, кто шли (если шли) на подмогу этим четверым, поэтому намеревался отнести его в сторону далеко от их пути следования. На погребение времени не оставалось, но он не мог не сделать своему бывшему попутчику и нанимателю того малого, что было в его силах.

Ретагор нырнул под сень веток бузины и склонился над телом монаха. Каково же было его удивление, когда он увидел, тот все еще жив, дышит и даже открыл глазами.

— Держитесь, — восхищенно проговорил он, продевая руку под шею духовника, чтобы приподнять и постараться выволочь его на открытое, более освещенное место. Там можно будет рассмотреть рану и попытаться что-то сделать. — Сейчас я вас вытащу.

Но монах захрипел и из последних сил отбросил руку Ретагора, а затем неожиданно ясным взглядом посмотрел на него. Тот знал, что рана монаха безусловно смертельна, потому что стрела пробила его тело в непосредственной близости от сердца, а потому с восхищением смотрел на то, как он борется со смертью. Но поведение монаха его сильно поразило.

— Не противьтесь, вы выкарабкаетесь. — И снова попытался приподнять грузное тело Анура.

— Брось! — Его тихий шепот сопровождался хрипом и свистом, а когда он заговорил, изо рта хлынула кровавая пена.

Плохо дело, подумал Ретагор, шансов никаких.

Монах не хуже него знал это. Тогда почему он так старательно цеплялся за жизнь? Анур очень скоро ответил на этот вопрос.

— Я не видел, но я слышал и понял, что ты доблестно сражался с этими негодяями, — проговорил он. Слова давались ему с трудом, между ними зависали долгие промежутки, но он очень старался, и Ретагор понял, что ему есть, что сказать. — Хотя мог согласиться на их условия. Ведь ты думал, что я мертв.

— Они бы все равно меня убили, — отозвался Ретагор.

Монах скорчил гримасу, как бы говоря, что это неважно.

— Мне говорили про тебя. Ты лучший. Я не верил. Теперь я это знаю, — продолжал монах. — Я доверю тебе то, что для меня дороже жизни. И я знаю, что ты выполнишь, что попрошу.

— Я обещаю, — сказал Ретагор. Его тронули слова монаха, как никогда и ничто в жизни. Когда человек, находясь при смерти, говорит такие слова, остаться равнодушным невозможно.

Монах кивнул, издав при этом глухой хрип.

— Я умираю. Мне осталось несколько минут. Ты возьмешь мой мешок и отнесешь в Велин. В нем находится ларец и кое-какие дорогие мне вещи. В таверне Морура меня ждет человек по имени Харник. Ты отдашь ему этот ларец и все остальное. Не пытайся открывать его ни в коем случае. Впрочем, его не открыть. Но не вздумай сломать его, чтобы узнать, что внутри!

На эту длинную тираду у Анура ушло несколько минут и, похоже, все силы.

— Мне это ни к чему, — вставил Ретагор. Он действительно не собирался совать нос в то, что его не касается. Ни в буквальном, ни в переносном смысле.

Однако Анур еще сказал не все:

— Передай Харнику… Это очень важно… Ключ, это ключ… Теперь у вас есть ключ, нужно найти, что он… открывает.

Анур, приподняв руку, с силой схватил Ретагора за ворот рубахи и притянул его к себе.

— Не ломай ларец. Возможно, ты обречешь себя на большие страдания, если это сделаешь. Я не знаю… никто не знает. А я не могу этого допустить. Ты доблестный человек. Благослови Господь твою душу!

В эту фразу монах вложил все свои оставшиеся силы, и это были последние слова, сказанные им. Ретагор аккуратно опустил его голову на землю и закрыл веки. Он выглянул наружу и по теням понял, что солнце уже перевалило зенит. До Велина идти не близко, еле поспеет до темноты, да еще нежелательные гости могут пожаловать в любой момент — счастье, что еще не появились! — а значит, времени отдать монаху последнюю дань не остается. Ретагор не раздумывал долго. Он поправил на трупе рясу, несколько долгих мгновений смотрел на него, после чего перекинул мешок себе на плечо и двинулся в путь.