Семья (не) на один год

Марья Коваленко, 2022

– Теперь ты свободна. Наша сделка закончилась. – Он говорит тихо, а у меня в ушах словно барабаны гремят. – Спасибо, что помог мне, – слова благодарности приходится вырывать из груди. Вместо них хочется кричать о любви и умолять забыть о сделке. – Будь счастлива теперь. – Он смотрит, не сводя глаз. Внимательно, будто опасается услышать ненужные нам сейчас фразы. Самый красивый, самый любимый на свете. Мой единственный. И уже чужой. – Обязательно. Буду.

Глава 3

Никита

Свадебное путешествие началось как обычная командировка. Час в зале ожидания, долгий перелет и потом такси с чемоданами.

Что это не совсем рабочая поездка, стало ясно, только когда катер доставил нас на остров и небольшой электрокар по дощатой дорожке довез до просторного домика на сваях.

В нем уже ничто не напоминало о работе. Из каждого окна виднелся бескрайний океан. Прямо под ногами, заметные благодаря стеклянному полу, плавали разноцветные рыбки. А моя красивая спутница больше не выглядела хмурой секретаршей и всерьез стала казаться настоящей невестой.

— Кажется, я понимаю, почему Татьяна Егоровна и Николай Петрович летали сюда по три раза в год, — выйдя на террасу, произнесла Лера.

— Они здесь отдыхали той зимой, когда дома сломался генератор?

Нужно было переодеться после дороги, но ничего не хотелось. Непривычное спокойствие и соленый запах океана опутали по рукам и ногам.

— Да, Татьяне Егоровне после долгой подготовки к моему дню рождения нужно было срочно сменить обстановку.

Возможно, мне показалось, но в голосе Леры не было ее привычной покорности. Скорее в нем звучала горечь. Именно такая, какую и заслуживали ее совсем не святые приемные родители.

— Они никогда не предлагали тебе поехать с ними?

— А зачем? — Лера пожала плечами и, раскинув руки, глубоко вдохнула свежий воздух.

— Иногда дети ездят в путешествия с родителями.

— Дети — да. Но ты ведь сам все понимаешь. Я была нанятой дочкой. Как сейчас нанятая жена. — Она обернулась ко мне с легкой улыбкой. — Наверное, стоило идти не на медицинский, а в какой-нибудь театральный.

В отличие от себя трехдневной давности, сейчас Лера не выглядела потерянной. Нельзя было сказать, что ее подменили: на меня молодая жена смотрела редко и даже в самолете предпочла занять место в другом ряду. Но что-то в ней поменялось.

Вот так сразу понять, что именно, было сложно. Я раскладывал вещи в своей комнате. Решал, как начать важный разговор, задуманный еще вчера. И периодически бросал взгляды в окно на соседнюю комнату.

Наверное, не стоило тянуть. Вряд ли я ошибся в чувствах Леры. Но того сумасшедшего напряжения, что было между нами в отеле, здесь почему-то не было. Я будто совсем не интересовал свою жену. Ни капли не смущаясь меня, она расхаживала по бунгало в тонком, идеально облегающем красивую фигуру сарафане. Шлепала босыми ногами по стеклянному полу. И сама себе улыбалась, когда думала, что я не вижу.

Говорить с такой Лерой о влюбленности и контракте было верхом идиотизма. И я молчал.

Стараясь не смотреть на изящные маленькие ступни, заталкивал в себя обед. Одним ухом слушал рассказ администратора об островах и развлечениях. И сам не заметил, как согласился на небольшое путешествие под парусом.

* * *

«Только женщина способна превратить мужчину в безумца. А красивая женщина может еще и погубить!» — за последние полтора года я как-то забыл об этой святой истине. Ни стриптиз в исполнении Кристины, ни вполне откровенные намеки других женщин не способны были сбить меня с толку.

А тут… то ли долгий перелет, то ли обилие кислорода, то ли чьи-то ноги… Так и не понял, что Лера наговорила администратору, но парусная яхта прибыла по наши души сразу после обеда.

Этот парусник не вызвал особого доверия ни издали, ни вблизи. Я каким-то шестым чувством ощущал, что не нужно мне взбираться на его палубу. Но природное упрямство и все те же босые стопы отключили здравые мысли.

Дальше я не помнил ничего. Морская болезнь, о существовании которой я у себя и не подозревал, скрутила в бараний рог, и свет перед глазами померк.

О том, что я счастливый молодой муж, я забыл где-то на пятой минуте путешествия. О том, что ехал сюда с серьезными планами, — на пятнадцатой.

Словно на третьем курсе института, когда нас привели в морг, содержимое желудка принялось подкатывать к горлу. Рот заполнился привкусом горечи. И от любого наклона парусника мой обед все сильнее рвался наружу.

Шанс дожить до возвращения таял на глазах с каждой минутой. Более позорную смерть и придумать было сложно. Но шкипер, будто нарочно, не обращал внимания на посиневшего от счастья пассажира и на мои вялые просьбы вернуться. Матросы, словно рыбки-прилипалы, вились исключительно вокруг Леры. И, если бы не жена, я бы точно бросился за борт, чтобы прекратить наконец это мучение.

Как мы оказались в домике, так и не понял. Все мои силы уходили на то, чтобы держать рот закрытым и не превратиться в ходячий фонтан. Но и по возвращении лучше не стало.

Моей молодой жене пришлось мгновенно переквалифицироваться в личного доктора и заодно — секретаря. А спальня молодоженов, куда я поселил Леру, превратилась в лазарет.

Не в состоянии подняться или долго сидеть я до вечера оказался прикованным к кровати.

Чтобы не упустить что-то важное, Лера зачитывала вслух письма от Паши и из офиса. Сама набирала ответы. Периодически что-то уточняла для себя. Но исправно меняла влажные полотенца на моем лбу. Поила солоноватой водой. А один раз даже поругалась со мной из-за того, что отказываюсь отдыхать.

— Если ты попытаешься сам взять ноутбук и вернуться к работе, я договорюсь, чтобы тебя забрали на парусник.

Она с такой злостью стреляла в меня глазами, что невольно хотелось разозлить ее еще сильнее.

— Я не буду тебе больше ничего читать. Не можешь без дела, смотри на рыбок.

Лера взглядом указывала вниз, на стеклянный пол, и я, как дурак, пялился на отражение ее ног и белья под сарафаном.

— Твой Паша поклялся мне, что на сутки берет Биркина под свой контроль! — убивала она своими неожиданными организаторскими способностями.

Болеть в таких условиях было и паршиво, и приятно. Все еще мутило, но от обилия красоты перед глазами на душе поселилось непривычное спокойствие. Попавшая в свою стихию Лера больше не таяла и не замирала рядом. А у меня напрочь вылетели из головы все мысли о серьезном разговоре.

Вместо разговоров я смотрел, слушал и удивлялся. Даже врач с острова оказался менее компетентным, чем моя умница-жена. И уж точно уступал ей в красоте.

Порой я ловил себя на совершенно мазохистской мысли, что медовый месяц получается гораздо лучше, чем я опасался.

Однако следующий день не принес нам облегчения. Я уже мог ходить и только-только перестал чувствовать себя инвалидом. Но будто одной поездки на паруснике нам было мало, к обеду на острова налетел тропический шторм.

* * *

Лера

После разговора с Наташей и ее безумной догадки, свадебного путешествия я и ждала, и одновременно боялась.

Больше всего хотелось прогнать слишком смелые мысли из головы и подготовиться умирать каждый раз, когда Никита будет меня касаться или о чем-то спрашивать.

За все наши встречи я, кажется, уже привыкла так умирать.

Но одно малюсенькое сомнение, вернее надежда, заставляло то безумно улыбаться… неожиданно, на пустом месте, то вместо закрытых платьев и легких брючных костюмов класть в чемодан легкомысленные сарафаны.

С этой надеждой я добралась до островов. С ней же заселилась в уютный домик на воде. А потом случилось путешествие на парусной яхте.

Для меня оно стало настоящим удовольствием. Океан, соленые брызги в лицо, огромный белый парус — совсем как в сказке.

Но вот на Никиту после этой поездки даже смотреть было больно. Бледный, слабый, он казался полной противоположностью того всесильного мужчины, от которого акционеров моего банка накрывала паника.

Уверена, нынешнего Никиту, с полотенцем на лбу и красными глазами, даже Биркин не смог бы узнать. Впрочем, я тоже его не узнавала.

А еще не узнавала себя.

Вместо влюбленной дуры включился врач. И вместо того, чтобы впадать в ступор от любого взгляда серо-голубых глаз, мне пришлось заняться лечением своего несчастного мужа.

Наверное, даже глупо было сравнивать, но делать ему холодные компрессы и поить было примерно так же приятно, как и целовать.

Настрадавшийся из-за морской болезни, Никита оказался в полном моем распоряжении. Не смотрел больше как на неразумного ребенка. Не рвался решать за меня проблемы.

Он был таким земным, таким простым и… своим. Поэтому, когда на следующий день Никита проснулся полностью здоровым, мне стало немного жаль.

Хоть проси о новой поездке на паруснике и продолжении нашей маленькой ролевой игры. Но планы природы оказались гораздо коварнее.

* * *

Что с погодой что-то не так, я поняла еще до первых капель. Небо очень быстро потемнело, а резкий порыв ветра распахнул настежь все окна и двери.

По-хорошему, стоило закрыть их, пока нас не залило. Но в самый последний момент я краем глаза заметила вазу с цветами. Она сиротливо стояла на нашем личном маленьком причале. Пошатывалась от ветра и размахивала белыми бутонами, будто просила спасти.

Если бы я только могла представить, что случится дальше, закрыла бы глаза и отвернулась. Но дара предвидения у меня не было. Не задумываясь, я бросилась из домика на причал.

Какая это ошибка, стало ясно уже спустя пять или шесть секунд.

За них я успела добежать до вазы. Схватила двумя руками белоснежный букет. А потом порыв ветра и огромная холодная волна сбили меня с ног прямо в воду.

На то, чтобы вдохнуть побольше воздуха или хотя бы крикнуть «На помощь!», не хватило ни времени, ни скорости реакции. Так, в чем была, я и ушла на глубину.

Полы сарафана мгновенно сковали ноги, мешая плыть. Затылок встретился с дощатым настилом.

Где-то под причалом из моих рук уплыли цветы.

Где-то под домиком, как раз за стеклом, началась паника.

Как рыбка, выпучив глаза, я билась о стекло. Кричала, выпуская воздух. Глотала воду.

Я ничего не понимала и не могла никуда плыть. Красивый домик мгновенно превратился в клетку. Без стен, но с прочным потолком.

Вода, которая до этого радовала своим бирюзовым цветом, стала мутной и грязной. В лицо ударил комок водорослей. Сил даже для паники не осталось.

А после в доме надо мной неожиданно погас свет и в легких закончился кислород.

* * *

Не знаю, как у других выглядит «тот свет», но мой был потрясающим. Меня нежно гладили по голове, прикасались губами, и самый любимый на свете мужчина ласково звал по имени.

«Лера! Лера! Лера, ну, пожалуйста…»

Безумно хотелось отозваться, сказать «Никита» и попросить снова поцеловать. Ну что ему, жалко?

Однако рот почему-то не слушался. Из него с кашлем рвалась вода… литры соленого раствора, похожего по вкусу на тот, которым я вчера сама поила мужа. И перед глазами все расплывалось.

«Лера, давай же! Ты сможешь!»

Любимый голос словно вел меня. Он будто что-то требовал. Я не могла понять, что именно. Не могла спросить.

Каждая попытка произнести хоть что-то обрывалась из-за толчков горячих ладоней. Под какой-то непонятный счет они сдавливали грудную клетку. Наперекор моему желанию мешали уплыть на любимый голос. И вместе с водой из горла по щекам лились слезы.

«Дыши, девочка! Умоляю тебя! Лера!»

С новым прикосновением губ к губам легкие насильно заполнились чужим воздухом, и все красивые райские картинки в голове померкли.

Я в одно мгновение вспомнила стеклянный пол, сквозь который смотрела на комнату и молилась о помощи. Вспомнила, как кто-то дернул меня в темноте. Как чьи-то руки потянули сквозь стену воды в сторону и подняли на причал.

— Слава Богу!

В моей голове больше не звучало никаких голосов. Радужные ворота в рай тоже закрылись. Вместо них рядом вздыхал и тихо ругался Никита.

По его лицу и одежде стекала вода. Широко открытые глаза смотрели не моргая. И от каждого порыва ветра ткань мокрой футболки звонко хлестала по бокам.

— Я… не ум-ум-ерла? — Воды во мне уже не осталось, но от холода начали стучать зубы и произносить слова оказалось сложно.

— Кто б тебе разрешил! — Никита смахнул с лица воду и, пошатываясь, поднялся. — Но больше так не пугай! Я чуть не умер от страха, когда увидел твою руку под стеклом.

Он тяжело дышал. Казалось, что сам еле шевелился. Все делал как в замедленной съемке. Но стоило мужским рукам коснуться меня, оторвать от холодного пола, как мышцы затвердели, и Никита словно превратился в сталь.

— Я не хо-хотела…

В горле ком застрял. В сторону океана даже смотреть стало страшно. Где-то глубоко, на подкорке, я все еще стучала кулаками о стекло и глотала соленую воду.

Часть меня до сих пор не верила в спасение. Ужас был сильнее реальности.

— Я оч-очень ис-пуг-галась. — Зажмурившись изо всех сил, я повернулась лицом к плечу Никиты и прижалась лбом к мокрой ткани.

Наверное, если бы он отругал или сказал, что сама виновата, я бы разревелась как последняя дура. Слезы так и рвались из глаз. Опять! Будто глаза только для этого и были созданы.

Но ругать Никита не стал. Вместо этого наклонил голову, приклеившись ухом к моей макушке. Покрепче вжал меня в свою грудь и молча понес на кровать. Осторожно, словно я из тонкого стекла. Не шатаясь больше. И не вздыхая.

В том кошмаре, который творился вокруг нас, Никита казался бронированным поездом на рельсах. Ветер завывал, бросал в стекла брызги дождя и волны. Стучал открытыми форточками.

Дождь превратил пол в одну сплошную лужу. Залил кресло возле окна и стол с раскрытым ноутбуком. Красивая большая лампочка под потолком, вместо того чтобы освещать нам путь, шаталась из стороны в сторону, угрожая в любой момент разбиться о деревянную балку.

Наш уютный дом превратился в сито, продуваемое всеми ветрами насквозь. И только Никита в этом безумии оставался собой.

Он быстро донес меня до кровати. Метнулся к окнам и наглухо закрыл их все. Тут же вернулся.

— Ты мокрая и замерзшая. Нужно переодеться.

Его ладони без спроса принялись шарить по моему телу, стягивая бретели и распутывая полы сарафана. Не замечая вялые попытки прикрыться, Никита сбросил на пол мокрую одежду и принялся растирать меня первым попавшимся под руки полотенцем.

— Сейчас станет теплее.

Сильные пальцы скользили по плечам, по обнаженной груди и животу. Не останавливались ни на секунду. Касались везде, словно для нас не осталось интимных мест.

— Немного потерпи. Ты обязательно согреешься. — Никита ворочал меня как куклу, растирая кожу докрасна.

Если бы не завывание ветра и страх, который пока не получалось заглушить, я бы потерялась в этих прикосновениях. Застонала бы и призналась во всех своих желаниях. Поцеловала бы его… как на свадьбе, как четыре года назад в его доме. Я бы разрешила все что угодно.

Безумием было в такой момент думать о какой-то близости. Скорее всего, во мне говорил стресс. Адреналин и целый коктейль других гормонов. Но, когда Никита закончил и устало отбросил полотенце, я сама потянулась к нему.

— Ты тоже мокрый!

Мои непослушные пальцы схватились за низ его футболки и потянули ее.

— Лучше сам… — Кадык на горле Никиты дернулся, и он рванул футболку вверх.

— Я помогу тебе.

Полотенце оказалось слишком далеко, но на тумбочке лежал мой халат. Я схватила его, не обращая внимания на потемневший взгляд Никиты, и начала обтирать своего мужа. Почти как вчера, когда он был абсолютно беспомощным и согласным на всё.

Будто сам только начал приходить в себя, поначалу Никита не сопротивлялся. Его глаза внимательно следили за каждым моим движением. Грудь вздымалась высоко и часто. А желваки на скулах выдавали напряжение.

Мой железный идол словно добровольно сковал себя. Не пытался помочь, но и не мешал. Хватал губами воздух, когда мои руки скользили по рельефному прессу вниз. Позволял расстегивать пуговицу на легких льняных брюках. Вздрагивал от касаний ниже. И сжимал зубы так сильно, будто собирался стереть их в крошку.

От такого напряжения и выдержки у меня голова кругом шла. Слова Наташи сами всплывали в памяти, и самое красноречивое доказательство ее правоты одним своим видом заставляло стыдливо сжимать колени и облизывать губы.

Впервые я была с мужчиной наедине так близко. Впервые без защиты в виде одежды, обнаженная. И желанная настолько, что это нельзя уже было сохранить в секрете.

Шторм за окном только усиливался, но я ничего не замечала. Словно хотел помешать, дождь стучал в окна. Но я его не слышала.

Ради того, что сейчас происходило в моей комнате… спальне для молодоженов, можно было утонуть и воскреснуть.

Не жалко.

Не страшно.

Я до конца не верила глазам. Боялась поверить сердцу. Но…

Передо мной, загибаясь от тех же чувств, что и я, был не известный адвокат Никита Лаевский, не мой извечный спаситель, а мужчина. Красивый, сильный, совершенный… Тот, которого я очень давно любила и о котором даже не мечтала.

Стоило только решиться. Отбросить халат и коснуться его ладонями. У меня не было никакого опыта, никаких знаний — лишь слепая уверенность, что этого хватит.

Подушечки пальцев уже покалывало от напряжения. Все нервные окончания горели. Но Никита вдруг закрыл глаза… опустил голову… и сам перехватил мою руку.

— Лер, нет… не нужно. Хватит.

Звуки больше походили на треск ломающегося сухого дерева, чем на человеческий голос. Я даже не поняла сразу, что именно Никита сказал.

Однако спустя пару минут, откашлявшись, он повторил:

— Не нужно. Я сам.

Застегнув пуговицу на брюках, он медленно слез с кровати. Как будущую бабочку, укуклил меня в одеяло. И, словно разрядившийся робот, опустился вниз, на мокрый пол.

— Это стресс. — Устало потер глаза. — Просто стресс. — Обхватил руками голову.

В ответ так и хотелось крикнуть: «Нет!» А еще лучше — швырнуть в этого невозможного упрямца что-нибудь тяжелое. Но, сгорая от стыда, я натянула одеяло по самые глаза и до боли закусила губу.

— Я сейчас еще одно одеяло принесу. И позвоню администрации, чтобы решили вопрос с электричеством.

Мы, не сговариваясь, оба посмотрели на столик у окна, где рядом с залитым ноутбуком лежали два телефона.

— Мне вполне хватит одного одеяла, — я кое-как смогла вытолкать из себя слова.

— Да… Пока этот апокалипсис не закончится, наверное, побудем немного без света.

Никита провел ладонью по своим коротким волосам. Чертыхнулся.

— Можешь полежать со мной? Просто рядом. — Сама не поверила, что это сказала.

Зубы опять начали стучать. В этот раз совсем не от холода. Но при мысли, что Никита снова уйдет, становилось совсем плохо.

— Мне… — Я набрала полную грудь воздуха. Просто необходимо было как-то убедить Никиту. Не дать выстроить между нами еще более высокую стену. Оставить хоть ниточку связи. — Мне страшно.

Даже лгать не пришлось. Признание само сорвалось с губ. И Никита, на удивление, не стал спорить. Посмотрев куда-то себе под ноги, он кивнул. И ушел за вторым одеялом.