«Хинд Сварадж», или Индийское самоуправление
Работа, написанная Мохандасом К. Ганди (1869–1948) в 1909 году, отразила взгляды мыслителя на современную цивилизацию. Книга была запрещена британским правительством в Индии в 1910 году. Последовавшие затем две мировые войны, технический прогресс, развал колониальной системы, создание оружия массового поражение, международный терроризм не укладывались в систему ценностей Ганди. Тем не менее книга представляет большой интерес, оригинальными идеями мыслителя начала ХХ века. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Хинд Сварадж», или Индийское самоуправление предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
После многих лет попыток воплотить на практике взгляды, изложенные на следующих страницах, я чувствую, что описанный здесь путь — единственно верный путь к свараджу*. Сатьяграха* — закон любви — это Закон жизни. Отступление от него — приводит к распаду. Чёткое следование ему — путь к возрождению.
Моханда́с Карамча́нд (Маха́тма) Га́нди (1869–1948 гг.) — индийский политический и общественный деятель, один из руководителей и идеологов движения за независимость Индии от Великобритании.
Ганди
I
В этом помещении стенные часы показывают не лондонское, а нью-йоркское время: лондонским не слишком интересуется Объединение американской печати.
Передо мной одно из самых могущественных учреждений в мире, быть может, даже самое могущественное. Трещит телефон — говорят, вероятно, из Нью-Йорка или из Чикаго? Барышня стучит на какой-то странной машине: ее сообщение через несколько минут будет подано двум тысячам редакторов двух тысяч американских газет. Эту рукопись сегодня вечером прочтет не менее пятидесяти миллионов людей. Радиоаппарата я не видел, но, конечно, здесь можно и по радиоаппарату слушать речь сенатора Бора или следить за матчем знаменитых боксеров.
Все эти чудеса создались на нашей памяти. За первые тридцать лет двадцатого века жизнь в бытовом и техническом отношении изменилась гораздо больше, чем за несколько тысячелетий предшествовавшей истории — скажем, от Соломона до Людовика XIV. Да еще мировая война, да еще русская революция, — кое-что видело наше удачливое поколение!
Заведующий отделением чрезвычайно любезен:
— Я сделаю все возможное, но обещать не могу ничего: весь Лондон хочет видеть Ганди. Если б вы оставались долго, это можно было бы устроить, но вы уезжаете…
Любезный американский журналист хорошо знаком с Ганди и пользуется его благосклонностью: ездил к нему в Индию в ту пору, когда Махатма еще не был так знаменит. Кроме того, весь мир очень ухаживает за американскими журналистами. Кроме того, индусы ухаживают за американскими журналистами особенно: их тактика отчасти заключается в том, чтобы жаловаться Соединенным Штатам на Англию.
— Я предлагаю вам следующее: поедем к Ганди наудачу. Если будет можно, я вас ему представлю. Если нельзя, тем хуже…
Прямо отсюда к Ганди: из Америки в Азию!
Поправку на место надо иметь в виду постоянно, если хочешь что-либо понять в самой фантастической из всех возможных биографий: в необычной истории о том, как присяжный поверенный стал Богом.
Сам Ганди, впрочем, себя Богом не считает. Но его Богом считают — или считали — сотни миллионов людей. В Индии распространены его изображения в образе Кришну; говорят, будто они есть — или были — в любой индусской хижине. Ганди три раза в одном только 1921 году печатно протестовал против этого на страницах «Молодой Индии» (25 мая, 13 июля и 25 августа)1. Надо войти в положение человека, который вынужден писать письма в редакцию с убедительным заявлением о том, что он не Бог Кришну. И не так просто что-либо понять в психологии страны, где такие письма в редакцию возможны. Обращаться, например, в «Тан» или в «Берлинер Тагеблатт» с подобным письмом было бы явно неудобно.
II
Как нам разобраться во всем этом? В Индии шестьсот государств, две тысячи триста сословно-кастовых делений людей2, двести двадцать два языка, из них более тридцати главных (по данным официального английского издания). Из трехсот миллионов населения, трудолюбивого, честного, несчастного, огромное, подавляющее большинство ни на одном из этих двухсот двадцати двух языков не умеет ни читать, ни писать. Бесконечное множество верований. Сложнейшая основная религия, тесно связанная со сложнейшей мифологией, — за ее философскими оттенками не всегда мог уследить ум Шопенгауэра. В повседневном же быту — Культ коровы…
Многим европейцам, вероятно, надо делать над собой усилие, чтобы отнестись к бытовому культу коровы с тем уважением, которого требует всякая страстная, искренняя вера. Индусы — народ очень даровитый: об этом свидетельствуют их поэзия и философия. Приходится просто признать, что многое в Индии нам совершенно непонятно, и ограничиться этим признанием. В корову слепо верит темный житель бенгальских лесов, защищающий ее дубьем от тигров и удавов. Слепо верит в нее и вождь сотен миллионов людей. Ганди отрицает всю европейскую цивилизацию; но в корову он верит твердо, и в его писаниях она занимает виднейшее место. «Никто не почитает корову больше, чем я», — говорит он в одной из своих статей. «Не надо защищать корову насилием, — пишет он еще, — это значило бы принижать высокий смысл защиты коровы»3. Собственно, Европа на корову и не нападает. Но, быть может, западная цивилизация вправе скромно пожелать, чтобы и ее, с Леонардо, Декартами, Гёте и Пушкиными, не так уж безжалостно разоблачали — во имя культа коровы.
Его зовут Мохандас Карамчанд Ганди. Он родился 2 октября 1869 года. Отец его был первым министром в Порбандаре. Не зная ни местного быта, ни местных политических условий, не берусь сказать с точностью, что такое порбандарский первый министр: может быть, большой сановник, а может быть, нечто вроде исправника? Родители Ганди были, по словам его биографов, люди культурные и образованные. Но, очевидно, и образование их, и культурность надо применять к порбандарскому уровню. Мы знаем, например, что Ганди был помолвлен со своей нынешней женой восьми лет от роду, а женился на двенадцатом году. Родители его принадлежали к одной из средних каст. Они не были брахманами, но над «нечистыми» возвышались неизмеримо. Ганди сам рассказывает, что в детстве он прикоснулся к парию. Это было чуть ли не катастрофой. Брахманы и кштарии, прикоснувшись к «нечистому» должны совершать очистительные обряды4.
Но мать Ганди знала простой домашний способ, как себя очистить от прикосновения пария: надо немедленно прикоснуться к мусульманину. Так и было сделано с юным Ганди.
Со всем тем тяга к цивилизации у родителей Ганди, по-видимому, была и в самом деле. По крайней мере, когда мальчику минуло восемнадцать лет, его отправили в университет в Англию.
Об этом периоде жизни Ганди мы знаем очень мало. Ганди не любит англичан: это чувствуется (правда, только чувствуется)5 в его писаниях. Быть может, поэтому он неохотно говорит о влиянии, оказанном на него английской цивилизацией. Впрочем, в числе книг, сыгравших большую роль в умственном развитии Ганди, он называет сочинения Рескина. Очень большое впечатление, по его словам, на него произвели Священное Писание и Толстой.
Ганди окончил курс юридического факультета, стал адвокатом и вернулся к себе на родину, где занялся практикой, преимущественно по гражданским делам. Впоследствии — много позднее — он отрекся навсегда от адвокатуры и назвал ее грязным, безнравственным делом. Но в молодые годы Ганди занимался адвокатурой с увлечением. Мне приходилось слышать, что он был превосходным адвокатом-цивилистом. Во всяком случае, он имел немалый успех и в пору своей адвокатской деятельности зарабатывал практикой от пяти до шести тысяч фунтов стерлингов в год — такой заработок в Париже, в Берлине, в Петербурге имели только очень выдающиеся или очень ловкие адвокаты.
Быть может, успех Ганди покажется еще более удивительным, если принять во внимание, что он применял несколько своеобразные приемы, кажется, не слишком распространенные в адвокатской среде. Так, например, когда клиент ссылался на какой-нибудь закон или решение суда, которые не были известны Ганди, будущий Махатма, откровенно заявлял, что он этого закона не знает и постарается навести справки. Очень часто он сообщал клиентам о пробелах своего юридического образования вообще и советовал обратиться к какому-нибудь более опытному адвокату. «У меня было правилом, — говорит Ганди, — не скрывать своего невежества от клиентов»6. Он добавляет, что это правило производило на клиентов весьма благоприятное впечатление, Я не сомневаюсь в свидетельстве Махатмы. Однако я не решился бы посоветовать молодым помощникам присяжного поверенного следовать примеру Ганди. Клиенты бывают разные, и возможно, что психология их в Индии резко отличается от той, какая была в России. Но я боюсь, что в Петербурге или в Париже адвокат, смиренно и правдиво заявляющий клиентам о своем юридическом невежестве, не мог бы с полной уверенностью рассчитывать на очень блестящую карьеру.
Была у этого странного адвоката еще и другая особенность. Если на суде во время разбирательства дела доводы противной стороны неожиданно его переубеждали, то он тотчас так суду и заявлял, что противник поколебал его убеждение и что он с противником соглашается. Это тоже, насколько мне известно, прием довольно необычный в адвокатской практике. Не знаю, производил ли и он чарующее впечатление на клиентов, но уж его-то я никак не решился бы рекомендовать начинающим адвокатам. Впрочем, такой случай должен был являться исключительным, ибо Ганди принимал только совершенно чистые дела, правота которых сомнений не вызывала.
Политикой Ганди не занимался; в свободное время он читал философские и религиозные книги. Особенное его внимание останавливало древнее индийское учение об «ахимсе». Сущность этого учения заключается в неделании зла и в непротивлении злу насилием.
III
В 1893 году одно индусское торговое предприятие, имевшее большой судебный процесс в Претории, предложило адвокату Ганди быть его представителем и выехать для этого в Южную Африку. Дело было чистое, условия хорошие. Ганди принял предложение, менее всего, вероятно, предполагая, что эта поездка перевернет всю его жизнь и положит начало новой «карьере», небывалой в новейшей истории.
Это было за несколько лет до Трансваальской войны с ее легендой, облетевшей весь мир и надолго его взволновавшей: с грубой властью могущественного иностранного завоевателя боролся маленький свободолюбивый героический народ. Сочувствие всего мира было на стороне буров. По всей вероятности, у многих, от Вильгельма II до Мориса Барреса7, неожиданное расположение к свободолюбивым бурам было оборотной стороной некоторого нерасположения к Британской империи. Но в подавляющем большинстве своем передовой цивилизованный мир сочувствовал бурам так же искренне, как горячо8. Сколько добровольцев из разных стран пошло сражаться за свободу трансваальского народа!
Лорд Байрон, отправляясь на войну за свободу Греции, помнил о греческом прошлом; но, естественно, он не мог предвидеть греческое будущее; упрощенно-символически скажем, что Байрон помнил Перикла и не предвидел генерала Пангалоса. Я не хочу сказать ничего дурного о генерале Пангалосе. Но за него Байрон, вероятно, жизни не отдал бы. Мысль о том, что за всяким торжественным праздником могут наступить весьма прозаические будни, — довольно простая и естественная мысль; однако приходит она с опозданием, да и не приемлет ее освободительный энтузиазм. Было бы, разумеется, очень хорошо, если бы для выяснения своего отношения к той или иной освободительной войне всякий доброволец мог заранее знать, что будет делать после победы страна, освобожденная при его участии. Но осуществить это нелегко. Впрочем, европейским добровольцам, храбро сражавшимся за свободу буров, легче было проявить некоторую осмотрительность, чем за восемьдесят лет до того лорду Байрону.
В Южной Африке с давних времен обосновалось около 150 тысяч индусов. Свободолюбивые буры обращались с ними хуже, чем американцы обращаются с неграми в южных областях Соединенных Штатов. Индусы в Натале были почти буквально на положении собак. Но молодым отважным людям, стекавшимся из разных стран Европы для борьбы за свободу бурского народа, это обстоятельство легко могло быть неизвестно, — если о нем не имел ни малейшего представления индус Ганди.
Тотчас по приезде в Южную Африку Ганди с парохода отправился на вокзал и занял место в вагоне. Вошедшие в купе буры, изумленные такой наглостью цветного человека, избили его и выбросили из поезда на полотно. Он отправился в гостиницу — оттуда его выгнал хозяин, тоже пораженный наглостью индуса. Для «цветных людей» в Натале есть особые теплушки на железных дорогах и особые ночлежки в городах. Буры объясняют свои действия разными недостатками индусов, в частности их низким моральным уровнем, — в отношении такого человека, как Ганди, это объяснение звучит особенно убедительно.
Дальнейшее было в том же роде. Первой мыслью Ганди было немедленно уехать назад, к себе на родину. Но затем он от этой мысли отказался: Ганди решил, напротив, навсегда остаться в Южной Африке, бросить свое дело, адвокатуру в Индии, общественное положение и посвятить всю жизнь освобождению африканских индусов.
Это называется в биографиях духовным кризисом. Кризис Ганди был особенно глубок потому, что ему пришлось оглянуться и на себя, и на всю свою жизнь, и на собственное отечество. Буры рассматривали как зверей индусов. Но ведь и индусы рассматривали как зверей своих париев.
Не знаю, стоило ли Ганди большого труда признать париев людьми. Он и теперь считает законным деление индусского народа на касты, причем дает этому взгляду довольно замысловатое и бестолковое объяснение. Ганди не очень радикален и в некоторых других вопросах, относящихся к той же или сходной области. Так, индусские мусульмане в своей печати с торжественной наивностью, которая отличает Индию9, многократно спрашивали Махатму, выдал ли бы он свою дочь за мусульманина, согласился ли бы он обедать с мусульманином за одним столом и т. д. Ганди отвечал уклончиво, преимущественно в полувопросительной форме: «Зачем же непременно обедать за одним столом?» или: «Уж будто смешанные браки такие счастливые?..» Эти мрачные идеологические вопросы, эти хитрые ответы бывшего адвоката нельзя читать без улыбки. Надо, повторяю, делать поправку на Индию — может быть, прямой ответ Ганди вызвал бы там революцию? Ламартин сказал: «Надо отделиться от народа, чтобы думать, и надо слиться с ним, чтобы действовать». Как бы то ни было, у себя на родине Ганди является в настоящее время главным защитником париев. С большим риском для своей популярности он появился в 1921 году на конгрессе «нечистых» и взял на воспитание «нечистую» девочку.
Вопрос об отношении к бурам и к париям был, однако, только частью душевного кризиса Ганди. Перед ним встала вся проблема правды и неправды в мире. Решалась она у него трогательно-наивно, сразу по двум перекрещивающимся линиям. Надо было бороться с угнетателями. Надо было также бороться с грехом в себе.
«Толстой», — скажет читатель. Да, разумеется, без Толстого здесь не обошлось. Лев Николаевич жил в глуши, не читал газет и, казалось, ни о чем происходящем в мире не знал. В действительности он замечал многое такое, чего совершенно не замечали люди, усердно читающие газеты. Толстой чуть ли не первый обратил внимание на Ганди. У себя в Ясной Поляне он не читал «Речи» и «Русского слова», но читал «Indian Opinion» — листок, издававшийся по-английски в Претории никому не ведомым молодым индусом! Толстой написал Ганди письмо, в котором его ободрял и очень сочувственно отзывался о его взглядах. Завязалась оживленная переписка, насколько мне известно, она до сих пор не опубликована (последнее письмо к Ганди написано Толстым за два месяца до его кончины).
В 1904 году Ганди основал вблизи Дурбана земледельческую колонию, названную им «Ферма Толстого». Она существует и до сих пор. Это довольно типичная толстовская колония русского образца 90-х годов. Но колония эта в течение многих лет была политическим центром гандистского движения. На «Ферме Толстого» создалась ныне столь знаменитая Сатиаграха.
Борьба за освобождение, борьба с грехом. Понимание греха у Ганди было почти то же самое, которое в свое время несколько надоело у толстовцев. Он опростился. По его собственному выражению, он «освободился от рабства прачечной и цирюльника»: иными словами, начал сам стирать свое белье и стричь на себе волосы. Ганди отказался от всех прежних удобств и стал жить на три фунта стерлингов в месяц» Отказался он и от супружеской жизни. История его отношений с женой занимает в воспоминаниях Ганди семь страниц. Думаю, что в политической книге политического деятеля подобная глава является совершенно беспримерной, — ее касаться я не буду, хотя Ганди сам подарил эту тему всем весельчакам мира. От «убоины» он отказаться не мог, ибо не ел ее и прежде. Но со времени своего кризиса и по сей день Ганди питается только фруктами и козьим молоком (коза не священное животное), причем опять-таки он очень подробно рассказал, как отражаются фрукты и молоко на его борьбе с женским соблазном. Толстой? Во всяком случае, Толстой без его огромного ума, без его чутья и понимания жизни и вдобавок без всякого чувства юмора.
Быть может, Ганди хотел подействовать на свой народ примером праведной жизни? Франклина спросили: «Какое свойство всего полезнее политическому деятелю?» Он ответил: «Видимость проповедника». Уж НЕ знаю, был ли это простодушный или циничный ответ. Ганди едва ли очень думал о видимости. По книгам его выходит как-то так, что, борясь с грехом внутри себя, он этим, в самом деле, наносил тяжкие удары угнетателям-бурам. Его борьба с бурами свелась к митингам протеста, к мирным манифестациям, к «неучастию во зле» без противления злу насилием. В совокупности с «самосовершенствованием» это и составило гандистское учение о Сатиаграхе (Satia-gra-ha — правда-сила).
Ганди несколько раз избивали до полусмерти, несколько раз сажали в тюрьму. Он проявлял истинно железную волю и фанатическое упорство — в особенности в отказе от насилия. Вне Сатиаграхи не было спасения. Ганди с той поры ничего нового не придумал. Он теперь борется с англичанами точно так же, как тридцать лет назад боролся с бурами. Недавно его спросили, что он будет делать, если после ухода англичан на Индию нападут дикие гималайские племена, от которых теперь ее охраняет английское оружие. Ганди ответил, что будет и с этими новыми завоевателями бороться посредством Сатиаграхи, не участвуя во зле, но и не противясь ему насилием.
Людям, пожимающим плечами при виде такой политической тактики, Махатма с гордостью указывает, что в Южной Африке он этой тактикой добился успеха. Так Бриан в качестве блестящего результата деятельности Лиги Наций неизменно приводит благополучное разрешение греко-болгарского конфликта (боюсь, что в свете новых событий этот довод скоро перестанет производить потрясающее впечатление). И действительно, после долгих лет Сатиаграхи генерал Смете отменил декрет, особенно оскорблявший индусов. Можно, однако, с некоторой уверенностью утверждать, что Сатиаграха вообще здесь имела не слишком большое значение, а внутреннее самосовершенствование — ровно никакого. К освобождению от «рабства прачечной и цирюльника», к фруктовой диете Ганди, к его беспрестанным постам, к его отношениям с женой буры были, наверное, вполне равнодушны. Оскорбительный декрет был отменен по самым разным причинам: потому что за двадцать лет естественный политический процесс мог сказаться и без Сатиаграхи; потому что вечные манифестации индусов, далеко не всегда бескровные, вопреки воле Ганди, беспокоили бурское правительство; потому что в самой Индии из-за африканских событий начались волнения, неприятные англичанам; потому что генерал Смете был недурной и незлой человек; потому, наконец, что европейская печать, хоть и без особой горячности (дело далекое), обратила внимание на невыносимое положение индусов в Южной Африке: в частности, и английские газеты и английское правительство весьма рады были при случае — в самой ласковой форме — пройтись по адресу буров, пламенное свободолюбие которых достаточно дорого обошлось Великобритании.
Добавлю, что «победа» была, по-видимому, далеко не полной. Не берусь сказать, какова теперь жизнь натальских индусов. После победы Ганди вернулся в Индию; с тех пор прошло много лет. Однако в своей последней книге Махатма вскользь, очень кратко, замечает, что положение индусов в Африке в последние годы опять стало хуже. Ганди довольно глухо объясняет его ухудшение тем, что среди самих африканских индусов очень ослабела Сатиаграха. Не знаю, что именно это значит. Но, по-видимому, по учению Махатмы, для сохранения элементарных человеческих прав в Африке нужна весьма большая и постоянная доля общенародной святости. Как хорошо, что в Европе требования не так высоки!
IV
Тем временем создавалась легенда. В Индию давно проник слух о том, что появился человек (человек ли?), ведущий святую жизнь и защищающий от угнетателей бедный индусский народ. Легенда крепла с каждым днем. Рост ее мне непонятен, и я, конечно, не берусь сделать его понятным читателям. Дело происходит в таинственной стране, в стране чудес. Скажу только, что чудеса начинают приписывать и самому Ганди: он исцеляет больных и воскрешает мертвых. По религиозному учению индусов, Вишну, высшее божество Вселенной наряду с Брамой и Шивой, несколько раз воплощался на земле — в виде рыбы, черепахи, кабана, льва, карлика, героя, Будды, Бога Кришну. Верующие индусы ждут нового земного воплощения Вишну.
Где появились впервые картины, изображающие Ганди в виде Бога! Я этого не знаю. Забегая несколько вперед, скажу, что лет десять тому назад культ Ганди в стране с шестой частью населения всего мира достиг наивысшего предела. В ту пору жизнь индусов была особенно тяжела, и сотнями миллионов людей точно овладело исступление. «В декабре 1921 года, — говорит биограф, — Национальный конгресс всей Индии дал Ганди полную власть, передал ему свои права с правом назначить себе и преемника». Ганди становится бесспорным властелином индусского народа. Он может вызвать политическую революцию. Он может, если захочет, осуществить религиозную реформу.
Индусская интеллигенция не считала Ганди Богом; но и она отдавала должное его святой жизни, его беззаветной энергии и исключительным качествам, которые, конечно, и споров вызывать не могут. В 1922 году на свидание с Ганди в Ашрам прибыл сам Рабиндранат Тагор. Он не разделял взглядов нового пророка, однако относился к нему с чрезвычайным почтением.
В древней книге Упанишад есть стих о высшем светлом существе, разум и сердце которого — драгоценный дар людям. Имя этому существу — Махатма (великая душа). В Индии, по-видимому, любят прозвища — Рабиндранат Тагор, например, носит имя Гурудева (почтенный учитель). Увидев Ганди, знаменитый поэт восторженно произнес упомянутый выше стих из Упанишад. Слово мгновенно распространилось по Ашраму, оттуда по Индии, оттуда, позднее, по всем миру.
Мистера Ганди больше не было.
Был Махатма.
V
Деятельность Ганди в Индии свелась, главным образом, к борьбе, с английским правительством за «Swaraj» (самоуправление). Необыкновенно популярная историческая форма свараджа гораздо короче, чем, например, «Учредительное собрание на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права»; зато она и значительно менее определенна. Одни понимали под свараджем широкую автономию Индии, другие — права доминиона, третьи — полное отделение от Британской империи (англичане находят, что Индия, собственно, уже имеет сварадж). Может быть, именно вследствие своей неопределенности слово и сделало блестящую карьеру. На нем сходились все индусские партии. Спор между ними шел преимущественно о способах борьбы за освобождение.
И спор, и борьба начались довольно давно. Мировая война чрезвычайно все осложнила. Среди индусской интеллигенции мнения разделились, но отнюдь не по циммервальдской линии. На том, что воевать Индии надо, сходились люди разного круга мыслей. Вопрос был: с кем воевать? (так приблизительно вопрос ставился еще и в Польше). В Индии часть интеллигенции разрешила вопрос немедленно и традиционно: разумеется, воевать надо с Англией — более благоприятного времени для этого быть не может. И в самом деле, император Вильгельм стал в 1914 году ярым свараджистом; германский генеральный штаб предлагал всякую помощь индусским революционерам. С ними обсуждался даже вопрос об отправке в Индию небольшого немецкого десанта.
Однако громадное большинство индусов признало, что воевать нужно с немцами. После сокрушения германского милитаризма начнется новая эра свободы для всех народов мира. Поэтому надо забыть счеты с британским правительством и шиться всей силой в дело союзников. Сварадж будет добыт вместе с общим благоденствием человечества в Берлине (по более кровожадной формуле: «на развалинах Берлина»). Хитрые индусские политики, однако, требовали гарантий: «нужно, чтоб британское правительство обещало», и т. д.
Британское правительство обещало. Оно вообще не скупилось на обещание во время мировой войны (как, впрочем, и другие правительства). Оно обещало России Константинополь, мусульманам — полную неприкосновенность халифата, сионистам — еврейский национальный дом в Палестине и многим другим многое другое. В Индии наряду с физически слабыми, почти небоеспособными народами есть племена, представляющие собой превосходный боевой материал: сикхи, например, по общему отзыву специалистов, принадлежат к лучшим солдатам мира (их на Западном фронте посылали туда, где появлялась прусская гвардия). Британское правительство с полной готовностью обещало Индии сварадж. Транспорты с индусскими войсками поплыли один за другим в Европу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Хинд Сварадж», или Индийское самоуправление предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
2
На юге Индии существуют, например, касты правой и левой руки, и никто из исследователей не может понять, что это значит. Касты эти резко враждебны друг другу.
4
В некоторых городах Индии, в Мадрасе, например, для париев отведены особые улицы. На улицах, где ходят индусы высших каст, парии появляться не могут. «Чандала, — сообщает автор труда об Индии, — должен был жить вдали от жилищ прочих людей, носить на себе особый знак, чтобы его можно было узнать и избежать с ним встречи (прикосновение к нему оскверняло); владеть он мог только низшими животными — собакой и ослом, есть из битой посуды, одеваться в платье от умерших и т. д. Подобные взгляды перешли в плоть и кровь современного индуса. До сих пор около 14 процентов туземного населения Индии принадлежит к таким отверженным кастам».
5
Он говорит, правда: «Нужно ненавидеть сатанизм, любя сатану». Однако, несмотря на чрезвычайно вежливый тон всех его книг, по прорывающимся отдельным фразам иногда замечаешь, что Ганди «сатану» всё-таки не любит.
