Нежеланная. Книга первая. Проклятый атаман

Маша Моран, 2017

Он – равнодушный палач, убийца и охотник на ведьм. Она всю жизнь провела в услужении другим, презираемая и одинокая. Он пытает и истязает. Она пережила насилие. Им не суждено было встретиться. Но Судьба решила иначе, сведя их за миг до смерти. В мире, где правит лицемерие, благочестивые жители окажутся бессердечными ублюдками, а жестокий убийца – героем. Страсть и похоть пересилят страх и сметут все границы. В романе присутствуют сцены жестокости, насилия и эротики. Исходники для обложки взяты с сайта Shutterstock. Обложка от Ирины Северной.

Глава II. Дом старосты

…но пришла беда с полунощи^[8]. Полчища ведьм, выживших после кровавой расправы, объединились и подошли к Каменну. Седые космы их развевались на ветру, точно стяги боевые, а лица бледные щерились^[9] в тумане. Сам Чёрт во главе этого войска стоял. И никто не обладал силою достаточно, чтобы победить их.

Но вышли из города двенадцать атаманов. Двенадцать ворожейников буестных^[10]. Как они могли с многими тысячами ведьм сразиться? Были же те атаманы самыми искусными колдунами. Не было никого, кто мог бы с ними в мастерстве сравниться. Даже Чёрт их силе завидовал. Но ещё слыли те атаманы хоробрами^[11], коих Свет Белый доселе не видывал. Много своей крови пролили они на поле ратном, но обратили ведьм окаянных в золу.

Речи о Северном кряже.

Хутор Пеплицы боязливо примостился у подножья трёх гор, которые все величали Венцом королевы. Они отделяли границы Северного кряжа от конца Света. Ни один живой человек не переходил горы. А те, которые пытались, там же и сгинули. Сосновая, Ледяной удел и Ведьмина метла испокон веков стояли на страже северных границ.

Пеплицы были единственным поселением в этих местах. Ближайший хутор располагался в трёх неделях пути. Лес, горы и озеро окружали Пеплицы, словно оберегая от всех невзгод. Большую часть года жителям приходилось сражаться с холодом и дождями. Весной-Холодницей да Летом Звонким каждый день трудились люди, чтобы запасы заготовить. А как приходили две сестрицы Осень-Туманница да Зима-Лютыня, начиналась другая жизнь. Обрядами и песнями пытались задобрить пеплицкие сестёр хладных, а вечерами собирались у очагов тёплых, рассказывали предания и сказки разные.

Сейчас в Пеплицах госпожой гуляла Весна-Холодница. Зелёная листва на осинах и берёзах распускалась, травы расцветали. Птицы всё чаще пением своим радовали, Солнышко на небе дольше задержаться могло. Но всё ж не сильно оно ещё грело. Ждать же тепла люди не могли. И только снега таять начинали, как сразу за работу и принимались. Всё в Пеплицах было строго, у каждого свои обязанности и заботы.

Первыми просыпались рыбаки. Ещё темно в округе, Луна на небе хозяйничает, да птица ночная сурово ухает, а рыбаки уж на ногах. Собирали они свои снасти да тихо уходили из хутора.

Вот и сегодня, ещё задолго до рассвета, отправились трое рыболовов на озеро. Путь их лежал через весь хутор, потом мимо леса дремучего и прямо к горе Ведьмина метла. Вся она была покрыта островерхими елями, что раньше ведьмы для своих мётел использовали. А стоило пару шагов по склону сделать, как открывался вид на озеро. О том, как оно появилось, много историй было сложено. Но все пеплицкие верили, будто это сам Чёрт проделал огромный котёл, в котором ведьмы какое-то страшное зелье сварить должны были. Да только проведал о том Созидатель Света Белого и наполнил котёл водой чистейшей, пока Чёрт спал. Озеро так и стали называть — Катла. Это на древнем языке, значит. А вода в Катле и впрям чудесная. Иной раз, кажется, что каменья драгоценные по ней разбросали — так на солнышке сияет. И рыбы там обильно. А на дне — ил да глина целебные, аптекарь из них свои настои варит. У берегов трав лекарственных много — опять же, для целительства хорошо. Знатное озеро в Пеплицах!

Но сегодня неспокойно оно было. Ветер тревожил макушки елей да осин редких, пыль в глаза швырял. По воде рябь пробегала, а сама водица на берег выплёскивалась. Лодочки, на берег вытащенные да к стволам привязанные, в озере барахтались — вот какой силы ветер разыгрался. А лодки у пеплицких рыбаков тоже знатные были. Плотник каждую по особому заказу мастерил. Узоры по бортам вились, слова обережные. На носу голова птицы, али зверя лесного вырезана, — это чтобы рыба людей за своих приняла. Мол, увидит над рекой птица какая парит, так чего волноваться?

Взялись рыболовы за верёвки, начали вытаскивать лодки свои чудесные на берег. А ветер судёнышки швыряет туда-сюда, будто забавляется. Не хочет рыбакам отдавать. Но кое-как сдюжили мужики, вытащили лодки. Разошлись каждый к своей, начали осматривать, не повредилось ли чего, и тут вдруг один над лодкой своей и замер. Звали его Хаврун. Сорок вёсен он уже встретил, опытный рыбак, а тут и кровь вся с лица схлынула, белее мертвеца стал.

— Эй, мужики! Подите-ка сюда.

Рыбаки к Хавруну подошли, смотрят с удивлением, дескать, что не так? Тот головой мотнул, взглядом на лодку указал. Остальные тоже в судёнышко заглянули.

А там не иначе призрак лежит. Кожа белая-белая, почти синяя. Вены голубые реками растянулись по лицу. Грязь да кровь спёкшаяся на щеках и лбу, губы липкой паутиной спутаны. В волосах длинных ветки и листья запутались, жук какой-то копошится. Девица… Сверху плащом прикрыта из ткани богатой, серебряная застёжка с камнем голубым хитро так сияет, будто спрашивает рыбаков: «Ну что, испугались?»

А они и впрямь от страха дрожат. Откуда умертвие это появилось? И вдруг губы у неё разомкнулись и тихо-тихо она что-то прошептала. Рыбаки отскочили, молить Созидателя о пощаде начали. Видать, Чёрт с ведьмой забавляются!

— Парни! Да это ж дочка старостына! — Хаврун уже осмелел, к лодке снова приблизился. — Жива, видать, ещё… В хутор её надо!

Другие тоже присмотрелись — и впрямь дочка. Втроём из лодчонки её достали, плащ соскользнул. И снова рыбаки от страха реже задышали. Под плащом сорочка исподняя — изорвана вся, в грязи и крови. У живота кровь, на ногах — запеклась уже, бурая. Кто ж это с ней такое сотворил? Побежал озноб по коже у мужиков, пот холодный прошиб. А ветер ещё пуще разыгрался, толкает рыбаков в спины. И послышалось им, как злые ели, что ведьмам издавна прислужничали, заскрипели: «Быстрее… Бегите… Спасайте…» Ещё больший страх мужиков льдом сковал. Недоброе что-то нависло над озером. Сова злобно так заухала, ворона ей вторила.

Но Хаврун крепко обхватил грудное^[12] тело и понёс в хутор. Товарищи его молча пошли следом. А сова с вороной всё громче кричали, беду накликивали.

* * *

В Пеплицы дружинные прибыли под вечер. Ветер разыгрался такой, что лошади с трудом передвигались. Антипке даже шапку пришлось снять да за пояс засунуть, чтобы ветрище окаянный её не унёс.

Могучие кмети и те сгибались под порывами ветра, чтобы удержаться. Воевода вон к самой гриве прижался, низко-низко наклонился. Одному Чернявому, кажется, всё нипочём было. Ни ведьма, ни укус змиев его не волновали. Не ветер — ураганище деревца к земле гнёт, а атаман в седле сидит, будто на троне, ещё и Тучку Антипкину умудряется вести за собой. Ох, колдун! Ворожейник лютый! Не будет от него добра — нутром Антипка чуял. И хоть спас давеча атаман торговца, а всё равно муторно на душе, боязно.

Наконец, в хутор въехали. Ветер туч нагнал, темным-темно сделалось, будто ночь глубокая. Все дома заперты, на улице никого, даже огоньков в окошках не видно. Поскрипывают на ветру деревянные заборы, ещё чуть-чуть и поборет их ветер. Антипка по сторонам оглядывается: вымерли все, что ль? Аль беда какая приключилась, пока его не было?! Дома вроде все на месте стоят, лавки торговые тоже.

— Куда теперь, заполошный? — Воевода к Антипке наклонился, ветер перекрикивает.

А Антипка-то что? Ему велено было подмогу привести. Он и привёл. Что ж это все попрятались? Торговец плечи опустил. На воеводу глаза поднять боится.

— Кто у вас тут главный? — Это Чернявый уже на Антипку смотрит. Пристально так, словно в душу заглянуть пытается.

А ведь точно! Кто послал, к тому и ехать надо.

— Староста! Староста Багумил главный. У него дом в конце хутора стоит. Там, небось, и натоплено уже, и есть сготовили.

— Так показывай дорогу. — Воевода весело улыбнулся.

До дома старосты добрались быстро и без происшествий. Ветер как будто решил над путниками сжалиться, утихомирился. Кмети у старого колодца спешились, а Антипка к старосте поспешил. Крепкий дом выглядел неуютно, словно и не рад гостям был. Серый камень кладки суровым казался, холодным, а деревянные доски чердака и крыши вдруг напомнили Антипке гроб. В окне мелькали чьи-то фигуры, и казалось, что повсюду призраки. Страшно.

Антипка вздрогнул, задрожал, но пошёл дальше. До двери дошёл, постучал. Как-то тихо вышло, неуверенно. Он ещё раз стукнул, громче. За дверью послышались голоса, потом чьи-то шаги, потом всё стихло. Кто-то глухо прокричал:

— Кто?

— Антип это! Вернулся я. — И чтоб уж наверняка пустили добавил. — С подмогой!

Дверь тут же распахнулась, едва не стукнув торговца по лбу.

— Антипка?! Неужто ты? А мы уж думали, сгинул!

Вдова Злотична втащила Антипка в тёплое нутро дома и начала придирчиво осматривать, бормоча что-то себе под нос. Антипу даже дурно сделалось от такого мельтешения. Отодвинувшись от Злотичны, он оправил одежонку свою и заглянул вдове за плечо.

— Со мной кмети господаревы. Ведьму искать прибыли. Надо бы со старостой свидеться.

Злотична вмиг посерьезнела, прищурилась и странно как-то на Антипку посмотрела, словно и не рада была этой новости. Только рот открыла, как появился и сам староста. Выглядел он ещё суровее, чем обычно. Глаза злобно из-под седых бровей вокруг зыркали.

— Кто явился? — Голос трескучий такой, как дерево под ветром гнётся.

— Антип это! Вернулся. Кметей, говорит, привёл.

Староста, наконец, разглядел в дверях Антипку. Постоял, помолчал, а потом развернулся и пошёл обратно, только обронил едва слышно:

— Раз пришёл, пущай заходит, неча холод напускать.

Антипка осмелел, шею вытянул:

— А дружина господарева как же? Пристроить на ночлег надо бы.

Староста остановился, обернулся. Снова недобро глаза сверкнули.

— Ну, раз надо, зови. Пристроим.

* * *

В доме у старосты Багумила и вправду тепло было, но скорее не из-за растопки, а количества люда, там сидевшего. Злотична суетилась по хозяйству, туда-сюда горшки переставляла и больше шума создавала, чем пользы. Хаврун — глава всех рыбаков — тут же сидел, перепуганный какой-то, бледный. Аптекарь и целитель местный, Грас, у окошка примостился, вид у него был несчастный. Бергрун, судья пеплицкий, с суровым лицом подле старосты сидел.

Что за сбор такой? Ведьма опять дел натворила? Антипка только рот открыл, собираясь поведать, как в Каменн пришёл, да как король дружину свою в подмогу дал, но судья его опередил:

— Это хорошо, что вы приехали. Вовремя подоспели. Дела у нас тут совсем лютые творятся.

— Осади, Бергрун. Не видишь — с дороги хоробры, устали, небось. Мы им о своих бедах завтра расскажем. — Староста тяжело опустился на скамью. — Сперва пущай отдохнут. Злотична, накрой на стол. И что же за воев нам король прислал? Как величать вас?

Воевода вперёд выступил:

— Меня Сальбьёргом звать, воевода каменнецкий. А это дружина моя: Лейвюр, Гирдир, Хотовит, Ягин, Вигарт. И атаман — Лютовид.

Все кмети поклонились старосте и вслед за воеводой опустились на длинную лавку. Злотична начала расставлять перед ними миски, не стесняясь рассматривать.

— Так что за беда приключилась? — Сальбьёрг пристально посмотрел на старосту своими глазами-льдинками.

Староста и судья переглянулись. Второй тяжело вздохнул:

— Вчера дочка Багумила пропала. Ну, думали, в лесу заплутала али перед свадьбой волнуется. Но сегодня… Сегодня… — Судья Бергрун сглотнул, голос сорвался.

— Мы с мужиками её на ловище^[13] сегодня нашли, — это бледный Хаврун подал голос. — На рассвете на озеро пошли. А она в лодке моей лежит… Синяя вся, в крови, в плащ завёрнута. Окоченела почти.

— Как так?! — Антипка подскочил с лавки.

Все головы повернулись к нему.

— Мельца? Жива ли?

— Жива. Да недолго ей осталось. К утру… — Аптекарь Грас вздохнул и уставился в окно, за которым вновь разбушевался ветер.

— К утру отмучается. — Староста Багумил осушил кружку. — Мать её сгинула, и ей, видать, так суждено было.

— И что же, нельзя ничем помочь? — Антипка заметался из стороны в сторону.

Мельца хоть и странной была, да к нему всегда с лаской обращалась, с добротой.

— Да чем?! Чем помочь? Даже зелья Грасовы на неё не действуют! — Багумил зло ударил ладонью по столу, аж посуда звякнула.

Аптекарь виновато вздрогнул и ещё пуще в окно глядеть стал.

— Грас наверняка знатный зельевар, — Воевода Сальбьёрг, до этого молчавший, нарушил тяжёлую тишину. — Но пусть теперь наш атаман посмотрит, что там за немочь такая. Вдруг помочь сможет.

Воевода кивнул в сторону атамана, а тот уже у дверей стоит, кожаный мешок на плечо повесил.

— Куда идти? — Голос у него тихий, вкрадчивый.

— Я покажу! — Злотична молнией метнулась к Чернявому, взгляд хищным сделался, глаза, как у кошки, загорелись, словно добычу заветную почуяла.

Антипка аж передёрнулся.

— Я тоже пойду, — Он подобрался к Чернявому и стал подле него.

Злотична бросила на Антипку злобный сердитый взгляд, глаза сощурила. Но торговец и не подумал отступиться. Мало ли, что Злотична надумает, с неё станется. Она баба видная, ладная, вон полхутора на неё заглядываются — хороша так! Вдруг и атаман на её прелести падким окажется. Будет на Злотичну глазеть вместо того, чтобы дочке Багумиловой помогать.

Кивнув самому себе, Антипка гордо плечи расправил, на атамана взглянул, дескать, ты смотри у меня, я тебе отлынивать не дам! Чернявый же серьёзным был, куда только девалась вечная усмешка. Морщины вокруг рта глубже сделались, брови нахмурены, взгляд такой, что оторопь берёт. На Злотичну даже не смотрит.

Втроём поднялись по лестнице крутой, на второй этаж, где спальни хозяйские. Злотична, словно у себя дома была — уверенно дверь отворила, в комнатку вошла. Антипка с атаманом следом.

В крошечной спаленке было холодно и темно. Свечка оплавилась, едва горела. Стекло в оконце жалобно звенело под ударами ветра. На узкой кровати, под тонким одеялом угадывались очертания человека.

— Очаг зажги. — Атаман повернулся к Антипке, и тот мигом бросился к очагу в стене.

Весело затрещала кора берёзки, с аппетитом пламя принялось уплетать растопку да веточки сухие. Не страшно, даже спокойно стало. До тех пор, пока атаман не откинул одеяло. Бурые пятна, синяки, раны… Никто даже сорочку грязную не снял с Мельцы, раны не обвязал. По всему телу ручейки кровавые, засохшие. А у бёдер на ткани пятна расплылись. Антипка тихонько вскрикнул.

— Сама виновата! — Злотична рядом оказалась и брезгливо оглядела Мельцу. — И дураку понятно, что ведьма тут ни при чём! С полюбовником она встречалась, как пить дать! Откуда бы у неё плащ такой богатый?! Он над ней снасильничал да убёг, а её прикрыл. Видать, думал, померла…

Злотична неодобрительно поджала губы и тыкнула пальцем в богатый серый плащ, что в ногах у Мельцы лежал.

— Полюбовник и снасильничал, — ещё раз повторила, для пущей уверенности, видать.

— Вон…

Антипка вздрогнул и обернулся. Атаман, прищурив серые глаза, глядел на Злотичну. Ох, что за взгляд это был — холод аж под кожу пробрался, до самого сердца. Антипка зубы сжал, чтобы не закричать от боли. Атаман вытянул руку вперёд, длинные пальцы впились Антипке в плечо. Отодвинул ворожейник его в сторону, чтобы не стоял между ним и Злотичной. А вдова словно к полу приросла. Только и смогла вымолвить:

— Ч-что?

— Вон отсюда…

Сверкнули серебром глаза атамановы. Что-то злое в них встрепенулось. Злотична с места сорвалась, из комнаты бегом бросилась, даже дверь не прикрыла. А Чернявый моргнул и вновь самим собой сделался. Взгляд серьёзный, но спокойный.

— Воды горячей принеси!

Антипка не сразу понял, что атаман к нему обращается, а как сообразил, тут же вниз кинулся. Злотична сидела за столом и громко причитала. Аптекарь Грас подносил ей воду и обмахивал тряпицей. А вдова шумно дышала, выставив пышную грудь на обозрение всех кметей. Ипат^[14] едва ли не смеялся над этим, а дружинные споро опустошали миски с едой, ни на кого не глядя.

— Воды нужно. Горячей! — Все разом уставились на Антипку. — Атаман просит… Горячую…

— Где у вас тут колодец? — Это Гирдир встал со своего места. — Мы за водой, а вы очаг посильнее растопите. Лютовид не любит ждать. Ну, заполошный, веди, показывай.

Антипка кивнул. Это он мигом! С таким-то молодцом они много воды натаскают. Гирдир был высок и силён. Светлая чёлка на глаза падала, а нос хищным клювом изгибался — от этого вой на зверя лесного был похож. Даже сейчас за спиной у него острый топор с длинной рукоятью висел. Грозный кметь.

Схватив старое деревянное ведро, Антипка вывел Гирдира на улицу. Ветер снова унялся, будто чувствовал, что у людей дело важное — не нужно им сейчас мешать. Вдвоём воды набрали из старого колодца, что подле старостиного дома стоял. Отсюда воду давно уже никто не носил с тех пор, как ведьму пытали. Жители его нечистым считали, пришлось другой копать. Новый же в центре хутора стоял. Туда идти — только время терять. А время сейчас, ох, каким ценным было!

Гирдир ведро нёс осторожно, чтобы ни капельки не расплескать, а Антипка впереди бежал, чуть ли не подпрыгивал — сам себе пса верного напоминать стал. Фу! Ну и глупость же в голову лезет.

Внутри уже и очаг развели, и Злотичну в чувство привели. Она неодобрительно косилась и на Антипку, и на Гирдира, выливавшего колодезную воду в медный таз. Староста в кружку глядел, будто уже дочь похоронил. Судья его по плечу хлопал, а Хаврун и Грас в окно пялились.

— Не уследил ты за дочерью, Багумил. Не уследил! — Злотична принялась убирать со стола, то и дело злобно на Антипку поглядывая.

И вновь своё заладила:

— С полюбовником свидеться бегала! Это я вам точно говорю. Решила перед свадебкой того. — Она мотнула головой куда-то в сторону и поджала губы. — Тебе, Бергрун, тоже надо было внимательнее за невестой следить! Раз бедовую решил такую брать, то за ней глаз да глаз нужен. Это хорошо, что сейчас выяснилось. А то потом ребёночка бы родила, а тебе почём знать, твой или сластолюбца какого!

— Довольно, Злотична! О покойнице говоришь! Постыдилась бы! — Это судья, наконец, решил прервать Злотичны причитания.

— Она ещё жива. — Гирдир удивлённо поднял брови.

Староста и судья тяжело вздохнули. Грас отвернулся от окна и виновато посмотрел на кметя.

— До утра не дотянет.

Гирдир хмыкнул и отвернулся к очагу — воду проверить. Немного помолчали. И снова Злотична за старое принялась:

— А полюбовник-то не из нашенских… Ещё и богатый, видать. Плащ якой! Тут и не сыщешь сукна такого. Поигрался девкой, нелюдь…

— Да замолчишь ты или нет?! — Судья Бергрун стукнул кулаком по столу, и Злотична недовольно умолкла.

Надолго ли, Антипка не знал — вода закипела, и спорый Гирдир уже доливал в кипяток прохладной. Обхватив тряпицами таз, он двинулся к лестнице, кивнув Антипке:

— Пойдём, подсобишь атаману.

* * *

В спаленке Мельцы царил могильный холод. Антипка поёжился. Едва дверь отворил, запахом листвы прелой да земли сырой повеяло. Мельца на кровати лежала, обнажённая. Грязная исподница,^[15] изорванная, в углу валялась. На груди чёрным символ какой-то начертан, на животе — ещё один. Атаман перед кроватью на коленях стоял. Кафтан снял, рукава по локти закатаны, воротник расстёгнут, а пальцы в чём-то чёрном перепачканы. По вискам пот стекает, волосы всклокочены. Антипка на пороге замер.

— О, уже и колдовство своё творить начал. Если нас хотел спровадить, мог бы и сказать, а не на холод за водой посылать.

Атаман отодвинулся от Мельцы и медленно повернулся. В пальцах уголёк чёрный был зажат. Вот, значит, откуда рисунки странные на теле девичьем взялись.

— Зачем спровадить? — Голос у Чернявого скрипучим сделался, хриплым. — Раны промыть нужно.

Он устало с колен поднялся, уголёк на стол положил. А там уже разные склянки расставлены, пробирки, веточки какие-то разложены. Ну и ну! Антип в сторонку сдвинулся, Гирдира пропуская, а сам на стол таращится. На Мельцу смотреть боязно — лежит, неприкрытая, почти что труп, а Чернявый как ни в чём не бывало. Кто его знает, что он тут творил, какое колдовство ворожил?

Гирдир из комнатки вышел, а Антип не сдержался и снова на дочку старосты взгляд бросил. Грязная кожа, покрытая синяками и глубокими ранами, уже не была синей, а грудь поднималась от тихого дыхания. Мельца худышкой не была, росточка небольшого, а подержаться есть за что. Ох, и грешно же её рассматривать! А Чернявый, будь он не ладен, заметил всё. Зыркнул злобно, глазами сверкнул, накрыл Мельцу одеялом тонким.

Антипка со стыда чуть не сгорел. Собрался вниз топать. Но атаман его остановил.

— Знаешь её?

— Как же не знать, нарочитый?! Знаю… Дочка старостина.

— Это уже и нам ведомо. — Атаман криво усмехнулся, морщины вокруг рта ещё глубже сделались.

— Мельцей кличут… — Антипка тяжело вздохнул.

— А вёсен сколько? — Атаман взял тряпицу и принялся вытирать грязные пальцы.

— Тридцать, почитай, этой весной будет.

— И до сих пор не замужем? — Атаман вздёрнул чёрные брови.

— Её в хуторе недолюбливают. — Антипка не знал, куда деться, но и молчать не мог — такое ощущение засело, что атаман из него всю правду силой вытянет.

— Отчего же?

Тяжело вздохнув, Антип заговорил:

— У старосты жена была, дочь ему родила, а потом в лес пошла за ягодами да сгинула. Три весны искали — даже косточек не нашли. Я тогда ещё маленьким был — плохо помню. Вот он второй раз и женился, на матери Мельцы. Красавица… Весь хутор за ней бегал. Сваной звали. Совсем ещё девица. Шестнадцать вёсен, кажись. А старосте больше тридцати стукнуло, ещё и с дитём. Кто ж захочет нянькой да прислугой идти в мужнин дом?! Да только её не спрашивали. А старосте бы другую в жёнки взять, а он — нет, эту захотел! И чем только его приворожила?.. Только худое у них житьё вышло. Ссорились часто, ругались. Однажды она от него прямо ночью в лес убежала. А потом вдруг понесла. Ну, все и решили — не иначе, с Чёртом спуталась! Он мастак на такие дела — с жёнами чужими, коль житьё неладное. А раз с Чёртом, значит, ведьма. В колодец собрались кинуть, пытать, чтоб призналась. А староста ни в какую, мол, пущай родит сперва, а потом и разберёмся. А Свана совсем ополоумела. Мечется по дому, окна бьёт, кричит на весь хутор: пусти к нему! А к кому? К полюбовнику, значит. К Чёрту. В общем, кое-как Багумил её удержал, Грас ребятёнка принял, а Свана ночью из дома ускользнула. А уж утром на осине возле колодца висела. Сама, али кто её туда… До сих пор никто не знают. Ну, а Мельца… Сам видишь, атаман, на отца она не похожа. Да и на мать не шибко — я-то Свану помню — загляденье, а не девка! Ну все и думают, что чёртова дочка она. А ежели не его, так и не Багумила точно. Всё одно — грех. Замуж вон её никто не берёт. Да и это… — Антипка умолк ненадолго и взглянул на неподвижную Мельцу. — Не шибко у неё радостное житьё было. Она-то весёлая, добрая, ко всем с улыбкой. А люди её боятся, сторонятся. Уж и вправду, быстрей бы отмучилась…

Торговец ещё раз вздохнул тяжело, на атамана взглянул. А тот странно так на Мельцу смотрит, задумчиво, и как будто с… нежностью, что ли? Но треснуло в очаге поленце, и вновь атаман серьёзно глядит, думу какую-то думает.

— Заночуем с ней, чтобы рядом быть, если что. Она тебя знает, поэтому тоже тут останешься, чтобы не испугалась. — Атаман отвернулся к столу, оторвал от тряпицы лоскут и в воду опустил. А затем к Антипке обернулся.

— Ну? Чего стоишь? Раны помоги промыть.

Антипка засуетился, по-прежнему опасаясь глядеть на Мельцу. Атаман тем временем начал пробирки свои откупоривать да пузырьки разные. На мутное зеленоватое стёклышко высыпал три разных порошка. Получились три горки, совсем как Венец королевы. Отделил Чернявый от каждой горки часть, смешал, в таз с водой кинул. Вода вдруг забурлила и зелёной сделалась. Смочив ткань в этом зелье странном, атаман вновь на колени подле кровати опустился. Аккуратно одеяло сдвинул, начал царапины протирать. От них аж пар пошёл. Антипка рядом топтался, не знал, куда себя деть, всё на атамана глядел. А тот грязь с кровью из ран вычищал, и так нежно делал это, что Антипка себя лишним ощутил. И не будь он это время с Чернявым в пути, подумал бы, что действительно Мельца к полюбовнику бегала. К тому, кто на коленях возле неё стоял да с тоской глядел страшными серыми глазами.

* * *

Шумит что-то… И скребётся… Это за душой её пришли. Холодно на сердце. А в голове больно. Пальцем не пошевелить… Словно куклу соломой набили. Пока ребёнок не начнёт тряпичные ручки дёргать, они неподвижно болтаются. И шум этот. Не утихает… В глазах как будто пыль. И пыль же на языке.

Мельца открыла глаза. Знакомая каменная кладка стены. От неё исходил холод. Дом. Из окошка за головой лился мутный свет. Шумел дождь. Острые ветки скреблись в стекло, требуя впустить в дом, в тепло. Мельца попробовала пошевелиться, но тело как будто не принадлежало ей. Она ощущала лишь странную тяжесть и тепло. Наверное, так чувствовали себя ведьмы, когда им вспарывали животы, набивали камнями и бросали в озеро. Хоть и были они уже мертвы. Мельце тоже казалось, что её набили камнями, даже пальцем пошевелить не выходило.

Тихий резкий звук напугал. Храп… С трудом повернув голову, Мельца увидела подле себя какого-то мужчину. Он, скукожившись от холода, спал в старом деревянном кресле. Из приоткрытого рта снова вырвался храп.

Этот человек казался Мельце знакомым. Как будто давным-давно она его знала. И волосы цвета пыли, и грязные пальцы, и старую одежонку. Незнакомец всхрапнул ещё раз, повернул голову к окну и сонно почмокал губами. Это же Антип! Главный торговец Пеплиц. Хитрый пройдоха, который всегда был к ней добр. Но Антип ведь отправился за помощью в столицу. Неужто уже вернулся? И когда только успел?! Как это Мельца пропустила такое…

И вдруг перед глазами мелькнул Хмурый лес. Вот бежит Мельца по холодной земле, а чьи-то пальцы хватают её за подол, тащат за собой. Потные руки срывают платье, шарят по коже. И так мерзко от этого, что хочется плакать. Но Мельца будет плакать потом. Сейчас она будет сражаться.

Не знала она тогда, что эта битва проиграна ещё до начала. Не знала, как больно будет. Как мучительно. И как страшно.

Снова всхрапнул Антипка, и воспоминания рассеялись. Покатилась слеза. Лучше бы осталась она там, в Хмуром лесу. Умерла бы, и не было больше ничего. Как теперь жить, помня, что с ней сотворили?..

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

8

Полунощь — север.

9

Щериться — скалить зубы.

10

Буестный — отважный, дерзкий.

11

Хоробр — храбрый.

12

Грудный — замёрзший.

13

Ловище — место для звериной и рыбной охоты.

14

Ипат — воевода.

15

Исподница — нижняя женская рубашка или юбка. Зд.: рубашка.