Истории моей мамы

Маша Трауб, 2015

Мама все время рассказывает истории – мимоходом, пока варит кофе. Истории, от которых у меня глаза вылезают на лоб и я забываю про кофе. Истории, которые невозможно придумать, а можно только прожить, будучи одним из главных героев.

Моисей

— Ты, наверное, его должна помнить, — начала мама. — Мы жили на Севере. Я работала в юридической консультации и стала первым адвокатом на всю округу. Первым в буквальном смысле слова. В поселке и врачей-то не было, не то что адвокатов. Моисей стал моим первым клиентом. Конечно, я взялась за его дело — мне нужны были репутация, деньги, слава. А Моисей — идеальный клиент, просто подарок судьбы.

На самом деле его звали Георгий Моисеенко. Но для всех — Моисей. Очень хороший мужик. Не просто хороший — настоящий. Немногословный, уверенный в себе, честный. Он работал начальником участка на буровой. Город наш еще тогда считался поселком, а Моисей — местной знаменитостью. Его обожали. Тогда ведь кто приезжал на Север — или уголовники бывшие, или сумасшедшие, или такие, как я — авантюристы в погоне за большими деньгами. А Моисей приехал по зову сердца… Не смейся. Это сейчас кажется странным, а тогда… Он верил, что горы льда можно превратить в цветущий город. И только об этом и говорил — как вместо бараков вырастут многоэтажки, больницы, детские сады, школы.

Еще он мечтал, чтобы рядом с нашим поселком появился комплекс, которого нет нигде в мире: чтобы из горы выходили мамонты и другие вымершие животные. А детишки бегали бы вокруг скульптур саблезубых тигров и любовались ледовыми дворцами.

Что еще его отличало от всех остальных? Отличное образование, прекрасная речь и харизма — настоящая мужская харизма. Вот он сидел напротив меня, рассказывал про мамонтов, и я начинала ему верить и готова была пойти за ним куда угодно. Он организовывал субботники, и мы все выходили — сажать чахлые саженцы, которые не желали приживаться в мерзлой почве. Но Моисей верил, что из этих палок вырастут деревья.

У него были жена Светлана и пасынок Сережа, которого Моисей усыновил и относился как к родному. Кто бы сомневался. По-другому и быть не могло. Просто образцово‑показательная семья. Я даже не думала, что такие встречаются. Смотрела на них, раскрыв рот, хотя была уверена, что меня уже ничто удивить не может. Всегда же смотришь на такие счастливые пары и гадаешь, когда они начнут скандалить — после первой рюмки или после третьей? А тут — никакого подвоха. Светлана — пухленькая, в кудряшках, хохотушка, добрая, простая, как пять копеек. За плечами — восемь классов образования и неоконченное училище не знамо чего. Нет, не это главное. Я была у них в гостях… То Света мужа за руку тронет, то он ее поцелует. Не на публику. Просто так. Будто они молодожены и не могут еще оторваться друг от друга. Некоторых это удивляло, а я завидовала. По-хорошему. У них была связь — с прикосновениями, с полувзглядами. И Сережа обожал отчима. Я никогда не видела, чтобы мужики так к детям относились. Он ведь все бросал, чтобы покатать с Сережей машинку. Представляешь, стол накрыт, гости, а Моисей встал и пошел Сережу укладывать — мальчик без него не ложился. И пришел через полчаса, когда Сережа уснул. Мужики в шоке, бабы чуть ли не рыдают от умиления. А Света гордая ходит. И это было так естественно, так, как должно быть. Он искренне любил этого ребенка.

Получалось, что он и дома такой же идеальный. И Света вроде чуть ли не святая — она готовила потрясающе. Особенно котлеты рыбные ей удавались. И пироги. На столе такие расстегаи стояли — язык можно проглотить. И вроде бы из ничего делала, а вкусно до истерики. И кто бы ни пришел — у нее забит холодильник и стол накрыт. Георгий в таких рубашках ходил — лучше чем из химчистки. Хотя о чем я говорю? Тогда и химчисток не было. Но Света отбеливала, отпаривала, крахмалила и складывала стопочкой — каждая рубашка аж хрустела, а воротничок стоял колом. Как уж она умудрялась, какие секреты знала — так мужика обиходить, чтобы он и пасынка признал, и домой спешил, и на сторону не смотрел. Вот тебе и восемь классов образования. И кудряшки. Ну готовит, ну на полках у нее порядок, полы сверкают, ни пылинки, ни соринки, но ведь не красавица. Поди пойми, что у мужчин в голове. Что им нужно? Неужели вот такой стерильный диспансер с регулярным питанием и дурой под боком, которая, чтобы понравиться мужу, встает рано утром, красит ресницы, а потом снова ложится?

С другой стороны, Моисей и сам был как не от мира сего — с его представлениями об идеальном Севере, о городах будущего, о цветущих оазисах, разбитых между льдами, о покорении вечной мерзлоты.

Почему я так долго об этом рассказываю? Чтобы ты поняла. Такого не бывает. Жизнь не кино. И Георгий не комсомольский вожак в исполнении красивого актера. Но он был таким. Как в кино. И Света в его тени казалась другой. У них было то, чего не было ни у кого, — семейное счастье, горящие глаза…

У Георгия и на участке всегда царил полный порядок. Как только начальство с Большой земли приезжало, их сразу к нему везли — буровую показывали. А потом к нему домой, на пельмени и расстегаи. Начальство в восторге, Георгию — премия, почет и уважение. Они со Светланой были визитной карточкой нашего поселка. Семьей, на которую все равнялись. Тебе смешно? Я тоже сначала не верила, но это происходило на моих глазах. Я казалась себе трезвенником, который оказался на пьяном застолье и вдруг поддался всеобщему веселью, будто пил наравне со всеми. Я даже корила себя за плохие мысли. Смотрела на Моисея, на его жену и чувствовала себя виноватой — за то, что не верю, не в силах поверить в их искренность и такую уж безгрешность, что ни одного камня за пазухой.

Никто не мог предположить, что такое случится. Как раз накануне очередной проверки все и произошло. На участке Георгия — трагический случай. Катерпиллер в болото утянуло вместе с машинистом. Что такое катерпиллер? Чудо японской техники. Как экскаватор. Был выделен образцовой буровой за особые достижения в покорении Севера. Можно сказать, выдали лично Георгию, как премию, и ждали перевыполнения плана.

На самом деле это страшное ощущение — сегодня ты думаешь, что все хорошо, и знаешь, что будет завтра. И вдруг — все, пустота. Когда ты такой идеальный, любая оплошность может стать роковой. Люди умирали, смертность на буровых была очень высокой, никто не удивлялся — погодные условия, невыносимые условия труда, лишения. Но если тебе выделили чудо техники… Каждый твой шаг должен был стать победным, тебе ничего не прощали. То, что погиб человек, не имело никакого значения. А то, что новенький экскаватор утоп в болоте — непростительно. Как теперь отчитываться перед руководством?

Моисей ходил сам не свой. Все понимали — несчастный случай. Но начальству нужен был козел отпущения. Кто-то должен был ответить за технику, которая ценилась дороже человеческой жизни. На Моисея завели уголовное дело — он формально отвечал за технику безопасности на участке. Формально, поскольку никакой безопасности не существовало. Суд провели экстренно, чтобы перед начальством отчитаться, даже адвоката не было. Моисею дали три года условно и выписали за этот самый экскаватор огромный штраф, который он за всю жизнь не выплатил бы.

Он пришел ко мне на следующий день после суда. Как-то он мне сказал, что я на него похожа — думал, что из Москвы приехала поднимать Север. Что я честная, идейная, своя. Понимаешь? Он мне доверял. А мне нечего было терять. Знаешь, что меня потрясло? Он не за себя пришел просить. Не за себя боялся. Сказал, что я должна сделать больше, чем подать кассацию. Он с моей помощью хотел доказать, что буровую нужно закрыть. В том месте, где произошла трагедия, нельзя было бурить. Георгий готов был биться до конца. Да, я схватилась за это дело. Как это сейчас называется? Пиар? Так вот я прекрасно отдавала себе отчет в том, что могу или выиграть, или проиграть с треском. И в первом случае у меня будет все и, главное, репутация. Во втором — придется уезжать. Мы проговорили два часа у меня в конторе, потом домой к нам пришли — Георгий не хотел тревожить Светлану. И он до утра мне рассказывал про геодезическую съемку. Что она была проведена, есть все документы и данные, согласно которым в том самом месте, где все случилось, работать было запрещено категорически. Но по велению начальства съемку проигнорировали и стали бурить.

— Я виноват. Знал. Но тоже молчал, — признался Моисей. — Решил, что начальству виднее.

— Мы можем обжаловать приговор, — сказала я.

— Достань эту съемку. Она наверняка в архиве. Пусть буровую закроют. Ты сможешь это сделать?

— Ты что, партизан? Ну какая из тебя Зоя Космодемьянская? Зачем тебе оно надо? Может, лучше не связываться? Ты же знаешь, что никто не будет разбираться. Тебя уже наказали. Перед начальством отчитались. Будут бурить дальше. Дело проигрышное, хоть и громкое, — пробовала уговорить я Моисея.

— Я заплачу́. Любые деньги. Только достань эту съемку. С твоими московскими связями у тебя получится, — упорствовал он. — Мы должны перенести буровую на другое место, иначе будут новые трагедии.

— Будут, обязательно. Как везде. Тут люди мрут как мухи. Это же Север. Их никто сюда не гнал. Сами приехали за надбавками. Знали, на что шли.

— Ты тоже?

— Да, и я тоже. Приехала зарабатывать.

— Тогда делай свое дело. Деньги у тебя будут, — отрезал он.

Георгий был упертый, словно баран. И обиделся на меня, разочаровался. Он думал, что я приехала за права простых работяг бороться, людям помогать. Там даже юристов толковых не было. Дела рассматривались на коленке.

Он положил мне на стол папку со всеми документами и деньги — двадцать тысяч. Сказал, что это только аванс. Двадцать тысяч тогда были огромной суммой, на эти деньги можно было купить квартиру, машину, дачу и жить спокойно. Наверняка он снял все, что у него было на сберкнижке, все, что накопил.

— А если я возьму деньги, и ничего не получится? — спросила я.

— Ты так не сделаешь, ты не такая.

— Моисей, я такая! Я могу врать и обманывать! Я — юрист! Мне плевать на твоих мамонтов! И Север так и останется Севером! Здесь жизни нет и не может быть! Не эта буровая, так другая. Ты не спасешь всех! Скажи спасибо, что тебе условный срок дали. Живи и работай дальше. Зачем тебе эти проблемы?

— Я тебя нанял! — закричал он. — Раз ты такая продажная, считай, что я тебя купил! И ты будешь делать то, что мне нужно!

Георгий ушел, а я начала работать. Позвонила знакомым, села читать материалы дела. И ведь он оказался прав — нельзя было там бурить, ни в коем случае. Удивительно, что только один несчастный случай за все время произошел. Если бы мы были не на Севере, а в Москве, я бы легко выиграла это дело. Доказала бы, что Моисей невиновен. Даже без съемки. Но съемка была нужна, чтобы комар носа не подточил. И я знала, что смогу ее достать.

На следующий день, когда я пришла на работу, меня уже ждала в кабинете женщина. Такая резкая, брюнетка, очень сдержанная, жесткая. На птицу похожа, с носом-клювом. Галина. Имя ей очень подходило — птица-галка. Оказалось, что она работала главным бухгалтером на буровой и хотела помочь Георгию.

— Я оформлю Моисеенко командировку, — сказала Галина, — задним числом. Тогда вы сможете доказать, что его в тот день в поселке не было. У меня все с собой — бланки, печати.

— Это не поможет, — честно ответила я.

— А что поможет? — спросила Галина. — Что нужно сделать?

— Я со своей стороны сделаю все, что смогу, и почти уверена, что мы выиграем. Нужно только набраться терпения. Процесс не будет быстрым. Но я буду защищать Георгия как адвокат. Не волнуйтесь. — Почему вы взялись за это дело? Ради денег или славы?

— И то и другое. Георгий мне нужен так же, как я ему. И потом — я посмотрела документы. Он невиновен. А почему вы так за него беспокоитесь?

— Потому что он честный и порядочный человек. Все за него беспокоятся. То есть я беспокоюсь. Многие уже отвернулись, хотя еще вчера назывались друзьями. Но так ведь всегда бывает, когда человек попадает в беду, правда? И знаете, хорошо, что вы называете его по имени. У него очень красивое имя — Георгий… Придумали ему кличку, как собаке… — Галина ушла, будто улетела. Она очень быстро ходила.

Ну а на следующий день прибежала ко мне Светлана — заплаканная, заполошная, в истерике. Пришлось ей корвалол накапать, чтобы она успокоилась.

— Что случилось?

— Моисей умер. Угорел в бане, — снова зарыдала Светлана.

— Как — умер? — Если честно, я была в шоке. В это невозможно было поверить. Нет, Георгий не мог умереть вот так — угорев в бане. Он был мужиком, настоящим, а тут… бытовуха.

— Как это случилось?

Света рассказала, что вечером Георгий купил водки, попросил закуску и пошел в баню. У них была роскошная баня — он соорудил ее рядом с лесом. Очень гордился — ведь там бревнышко к бревнышку все было сложено. Не баня, а целый домина — с раздевалкой, купелью, огромной парной. Веники сам вязал. Он любил попариться, знал в этом толк. И после парилки снегом растирался. Считал, что именно поэтому ему никакие болячки не страшны.

В эту баню многие ходили — и начальство, и коллеги, и друзья. А уж когда Моисей за веник брался, то тут уж самые крепкие мужики не выдерживали. А рядом река, сугробы. Хочешь в реку ныряй, хочешь в сугроб прыгай, хочешь — в купель ледяную.

— Как он себя чувствовал перед тем, как в баню пошел? — спросила я у Светланы.

— Расстроен был очень. Хотел напряжение снять. А так все, как обычно. Он же только с виду такой непробиваемый, а оказалось — сердце слабое. Не выдержало. Это его суд подкосил. И приговор. Да, может, и водки перебрал. — Светлана опять стала рыдать и причитать. Я ее до дома довезла, таблеток дала, спать уложила.

А сама все думала — ну не мог Георгий угореть в бане! Да он в парной сидел дольше всех! И все про баню понимал, лекции мог про парную читать. Не любитель какой-то, настоящий профессионал. У него же все по науке, по правилам. Там и температурный режим, и травы разные. Он в бане себя чувствовал лучше, чем в ванной. Молодой, здоровый как бык. Всего тридцать восемь лет. Да какая водка? Он спирт пил, как воду. А тут — бутылка, сказала Света. Да хоть пять! Не верилось в то, что он был расстроенный. Не был! Он бороться хотел. Правды добиваться. Не мог он уж так переживать из-за суда. Не стал бы он меня нанимать, если бы не хотел увидеть результат.

Да и Светлана уж как-то сильно страдала. Не верю я в такие чувства, когда убиваются и волосы на себе рвут.

Я приехала на работу и еще раз просмотрела все документы. Георгий знал, что я отправила запрос на предоставление съемки. И дата кассации была назначена. Два плюс два не сходилось. Не верила я в такие несчастные случаи.

Я поехала в милицию, потом в морг, поговорила с врачом, с участковым, который приехал по вызову.

В Москве я была начальником юротдела, а тут себя новичком почувствовала. Как будто дура молоденькая, совсем жизни не знаю. Ходила, спрашивала, знакомилась. Никто не сомневался в том, что Моисей умер в бане. Светлану все жалели. Ну, и его, конечно же. Никто разбираться не собирался. И мне не советовали. А если кто и сомневался, то не спешил делиться подозрениями — я была новенькой, чужой. Но кое-что я узнала.

Галина, эта бухгалтер, которая ко мне приходила, оказалась любовницей Георгия. И весь город, оказывается, об этом знал. И Светлана знала. У Моисея от Галины и ребенок рос — мальчик трех лет. Вроде бы Георгий и разводиться собирался, только никак не мог решиться. А тут вдруг — этот несчастный случай на буровой. Да и жена — образцово‑показательная, со своими расстегаями. Она держалась за Моисея зубами. И говорила, что не даст развод. Мол, они семья. И нужно о будущем думать. А будущее — в ее пельменях и расстегаях. Раз Моисей таким героем считался, то должен соответствовать образу. Светлана обещала такой скандал закатить, что мало не покажется.

Но когда трагедия произошла, Галина сразу сказала — борись, подавай жалобу, доказывай. Я — рядом, поддержу. А жена, наоборот, говорила, что Моисей еще дешево отделался и пусть сидит на попе ровно. Да еще добавила, что ей наплевать на моральные принципы, на этого мужика, который погиб, на всю буровую, вместе взятую, да на все наплевать, лишь бы Моисей деньги в дом приносил.

Что-то мне Галина рассказала, что-то следователь, который не раз в бане с Георгием парился. Он же и посоветовал, чтобы я особо не рыпалась, не поднимала пургу — и так проблем хватает. Несчастный случай, так бывает. Да еще и по пьяни. Хорошо, хоть в сугробе не замерз, а то они жмуриков каждый день вытаскивают. Моисей уже не герой, разжалован, начальству неприятности не нужны. А бабы его пусть сами разбираются.

— Он тебе оставил деньги? — спросил следователь.

— Да.

— Ну и живи спокойно. Возникнут проблемы, обращайся. Помогу, чем смогу. Поселок у нас маленький, так что выживать всем нужно. А будешь мне мешать, урою.

— Не уроешь. Не такие урывали, — буркнула я.

— Ты в Москве, может, и была начальницей. А тут мы все одинаковые. Тут, как в стае, — или вместе, или загрызут. Вот сломается у тебя машина на трассе, я на тебя посмотрю, как ты на морозе будешь прыгать. Тут ведь никто по судам не бегает. Не хочу, чтобы тебя башкой вниз в сугробе нашли. Я тебя предупредил.

Этот следователь, Юрка Соловьев, потом был назначен начальником милиции. Мы стали большими друзьями. Он из Ленинграда приехал. Думал, на пару лет, а задержался. Мы дружили по-настоящему. Он и с трассы меня вытаскивал, как накаркал, — я ведь и вправду застряла на служебной машине и, если бы не Юрка, замерзла бы. И прикрывал всегда. Когда я в Москву уезжала, он чуть не плакал. И мы в аэропорт на милицейском «уазике» ехали… Хороший был мужик. Тоже в Ленинград хотел вернуться, но так и не смог. В Норильск перебрался…

Прошли похороны. Проводили Георгия со всеми почестями. Светлана все слезы выплакала над гробом, как безутешная вдова. Галя на похоронах не появилась.

Я ушла с поминок и вернулась в консультацию. Открыла папку, которую мне Моисей оставил, — еще раз просмотрела дело. И увидела среди документов черновик завещания. Не знаю, как я его сразу не заметила. Судя по дате, Моисей его написал еще до суда — готовился к тому, что его посадят. Все свое имущество и сбережения завещал Галине и родному сыну. Приемному сыну Сереже — квартиру в Ставрополе, откуда был родом. Светлане, законной супруге, — ничего.

Я могла выбросить папку и забыть об этом деле. Аванс оставался у меня. Можно было бы спокойно работать. Но я разозлилась. Так бывает, когда что-то внутри бередит, а ты не понимаешь, что именно. И когда все вокруг говорят — не суйся, очень хочется сделать назло. Я опять поехала домой к Светлане, где поминки проходили — она таких расстегаев наготовила, каких начальство никогда не пробовало. И холодец, и салаты — столы ломились. Я подсела к Юрке и показала ему завещание. Он кивнул. Со стороны казалось, что он пьяный в хлам, но когда мы вышли на улицу, оказался трезвым как стеклышко.

— И что ты хочешь? — спросил он. — Я же тебе сказал — не рыпайся.

— Мне съемку пришлют, я добилась, — ответила я.

— А я что должен делать?

— Скажи мне правду. Георгий мог угореть в бане? Ты в это веришь?

— Это ты могла в бане угореть. Но не он, — ответил Соловьев.

— Там ничего странного не было? Ты ведь знаешь, что я имею в виду.

— Было. Бревно рядом с дверью валялось. Как будто кто-то дверь подпер снаружи, чтобы Моисей не мог выйти. Слушай, я думал это из-за буровой. Чтобы не останавливать работы. Думал, сверху заказ — от Моисея избавиться, чтобы дальше не копал да скандал не устраивал — все же знали про ту съемку, но молчали. Да у нас тут и дома на болоте стоят — не сегодня-завтра поплывут. Что теперь делать?

— Мне кажется, это не из-за буровой.

— Тогда только бабы остаются, — кивнул Юрка. — Как ему Светка яду в пироги не подложила, удивляюсь. Она ведь его ненавидела. Да только привыкла к славе и почету. Деньги Моисей хорошие зарабатывал. Она ж чуть что — сыном его шантажировала. Мол, как он Сережку бросит? Вот Моисей и не знал, как выкрутиться. Он очень Галину любил. И все равно развелся бы, не мог больше Светку терпеть под боком. Она ему такие истерики закатывала, я бы ее сам задушил.

— Тогда все сходится.

— Ты тоже будешь из себя героиню изображать? Учти, я тебе ничего не говорил, и дело закрыто — несчастный случай. Поняла? Галю с ребенком жалко. Все же жене достанется. Слушай, я же не гад какой-нибудь. Но я правда не могу. Что мне — Светку за решетку посадить? Из двух баб выбирать? У нее тоже ребенок. Моисей пацана как родного любил. А если Светку за решетку, то парня в детдом? Нет, я не могу в этом участвовать. Не могу выбирать из двух зол. Пусть жизнь сама рассудит.

— Ничего не надо делать. Я сама.

— И что ты надумала? Вот я как только тебя увидел, сразу понял, что моя спокойная жизнь закончилась. Ты в другой поселок не могла приехать? Ладно, я домой пойду. Не могу здесь больше сидеть.

Соловьев уехал, а я опять отправилась в контору, отпечатала завещание Георгия на машинке и наставила всех печатей, какие были. Туфта, подделка. Но хорошая подделка. И с этим листочком снова приехала к Светлане. Люди только разошлись. Светлана была не такая уж пьяная. И уже не рыдала. В квартире музыка играла. Она аж пританцовывала.

— Что ты забыла? — спросила она. Ей уже не нужно было изображать горе.

Я показала ей завещание.

— Успел все-таки, гад. — Она налила водки и опрокинула сразу полстакана.

— И как все было? Теперь ты мне можешь рассказать.

— Интересно, да? — У Светланы аж глаза загорелись. Она была собой очень горда, и ей очень хотелось похвастаться.

Она видела, как Георгий пишет завещание. И в тот день, когда он пришел ко мне в контору, думала, что он пошел оформлять завещание. Видела и то, что он кладет в сумку деньги.

— Я ей ни копейки не отдам, — с угрозой произнесла Светлана. — Я на него горбатилась столько лет, а она — на все готовенькое? Да еще этому гаденышу все достанется? А на моего сына наплевать?

— Ты же знаешь, что он никогда бы не оставил тебя и ребенка без помощи.

— Да больно нужны мне его алименты на три копейки! Да если бы у меня мужик был подходящий, я бы его сама давно бросила. Только где тут найти нормального? Был у меня один, но тоже женатый. Все меня дурой считали, а я не дура. Вы все дураками оказались! Даже Соловьев ваш хваленый ничего не заметил!

— Что? Бревно, которым ты дверь подперла? Заметил.

— Только ничего доказывать не стал. И ты мне не помешаешь! Никто тебе не поверит, а мне поверят! Да я с такими людьми знакома, что тебе и не снилось! У меня тут за столом кто только не сидел! Да мне только позвонить, и все — тебя выкинут из поселка! Вернешься в свою Москву, поджав хвост! Бревно они заметили! А трубу, которую я тряпкой закрыла, не заметили? Ничего вы не докажете! Я ведь дождалась, когда Моисей задохнется, и аккуратно тряпку вынула. Нет тряпки, и улик нет! И его нет! Я и сама в милицию позвонила! Все видели, как я плакала, как над гробом рыдала!

— И тебя не мучает совесть?

— Нет. — Светлана налила себе еще водки. — Он мне изменял с этой бухгалтершей! Да и до этого на сторону ходил. Только героя из себя строил. Когда Галка эта сына родила, он пришел и все рассказал. Просил отпустить его. Даже врать не стал. А мне его честность поперек горла. Как будто он один принц такой, а все остальные в говне. И что ни скажет, все у него складно получается. По совести, по чести. Ненавидела я его за это. Он у всех хороший, со всех сторон, а я вроде как его не заслуживаю. Что ты думаешь, я не слышала, как бабы за спиной сплетничали — какой Моисей благородный и как я ему не подхожу? Только, мол, пирогами его и держу. Да, когда ему надо было перед начальством выставиться, так мои пироги жрал и не поперхнулся. Знаешь, как мне хотелось один раз всем сказать — попробуйте сами поживите с таким героем! Я на вас посмотрю. Его все любят, а меня… как будто я кошка подзаборная. Я его ненавидела. Знала, что он уйдет. И почему я должна отдавать свое? То, что мне принадлежит? У меня тоже ребенок. Я не для себя, я для Сережи! Чтобы он из этого проклятого места на Большую землю вернулся. Да плевать я хотела на все буровые, на все работы! Не будет тут ничего! Все, на кого ни покажи, все на Большую землю мечтают вернуться. Только деньги держат. Языком молоть горазды, а по делу… Как прищучит, так и сидят здесь, сопли морозят за эти гребаные надбавки. Я одна знала, что Моисей никакой не герой! Сволочь, ходок и мразь. Вот он какой. Лучше бы его посадили. Я очень хотела, чтобы его посадили, надолго. Уверена была. Думала, заберу деньги и уеду отсюда. Но он и тут сухим из воды вышел! Условный срок. И как же меня раздражали его разговоры! Про правду, про съемку эту. Да кому нужна его правда? Как бурили, так и будут бурить! Нашелся борец. Тут он чистенький, чуть ли не святой, а для меня он преступник. Ненавижу его. Вот похоронила, и легче стало, что избавилась. Да, я счастлива! Сдох он наконец! И забудут его через неделю! Никто и не вспомнит!

— Ты же понимаешь, что я это так не оставлю, — прервала я ее.

— А как докажешь? Кто тебе поверит? Вчера сюда заявилась и думаешь, что тебе все можно? Это ты в Москве своей преступников защищай, а у нас здесь все по-другому. И что ты сделаешь? Из могилы его выкопаешь? Или меня в тюрьму посадишь? Ну попробуй. Только кишка тонка. Поживи здесь с годик, я посмотрю, как ты запоешь.

— Я хочу, чтобы ты в ближайшее время уехала в Ставрополь — у Георгия ведь там квартира? Все, как ты хочешь — вернешься на Большую землю. Только не оспаривай завещание, не трепли нервы Галине. Выбирай. Я никому ничего не скажу. Юрка тоже будет молчать.

— А если не уеду? Я тоже могу адвоката нанять и оставить эту бухгалтершу без копейки! Это мои деньги, а не ее! И квартира эта моя! Шиш ей с маслом, поняла? Я еще узнаю, сколько ты с Моисея взяла! Может, и ты с ним переспать успела? Естественно, не упустила своего! Да я вас всех!

— Да, Георгий оставил мне аванс. За то, чтобы я доказала его невиновность. Чтобы буровую закрыли. И буду делать свое дело. Отработаю. А ты решай сама. Если начнешь портить жизнь Галине или поливать грязью своего бывшего мужа, я докажу, что ты его убила, уж поверь. Если ты думаешь, что Соловьев на твою сторону встанет — ошибаешься. Он и бревнышко то у себя держит. И фотографии успели сделать. А если он копать начнет, так и свидетели найдутся. Думаешь, люди молчать станут? Уезжай. Не надо со мной связываться.

— Стерва, — сплюнула Светлана.

Она уехала. Но до этого сняла все деньги со сберкнижки Георгия, собрала все заначки и ходила по людям — просила деньги. Плакала, говорила, что муж ее без копейки оставил. Ей давали. Баню она продала — какому-то мужику из города, который ничего не знал о трагедии. Светлана оказалась шустрой. Хотела и квартиру продать, но она принадлежала управлению. Служебная была. А я отдала эти двадцать тысяч, которые получила от Георгия, Галине. Рассказала ей про завещание, предлагала подать в суд. Но она отказалась: «Мне не нужно. Пусть все забирает».

Я дружила с Галиной все время, пока мы жили на Севере. Совместными усилиями все же достали ту геодезическую съемку и закрыли буровую. Был громкий процесс. Я получила и славу, и репутацию. Все было так, как и хотел Моисей — больше не было жертв. Во всяком случае, на его участке.

* * *

— А почему это самый страшный случай в твоей практике? — спросила я. — Конечно, убийство, но ведь ты уже работала по таким делам.

— Светлана с сыном ехали на «Урале» — другой возможности выехать из поселка тогда не было, — и машина застряла на дороге. Снегопад был очень сильным. Пока ждали помощь, сын Светланы, Сережа, простудился. Пневмония. Он умер в больнице, уже в Нижневартовске. Его не смогли спасти. Врачи говорили, что если бы они добрались хотя бы на два часа раньше…

Я тогда поверила… нет, не в Бога. В расплату за грехи. И в то, что за наши грехи будут расплачиваться дети.