Без чувств

Мери Ми (2024)

18+ Арчер Девис равнодушен к чувствам. И это его повседневность — как аккуратная тарелка с завтраком или идеально выглаженная рубашка. Проживая жизнь серийного убийцы, временами жертвуя и спасая, Арчер ничего не чувствует. Он старается быть обычным человеком: живет один, работает брокером в частной фирме у Тони. Все движется по течению, но… это лишь иллюзия. Преступность и хаос просачивается в город, мешая спокойной, размеренной жизни. Весь город — один темный, большой и единственный грех. Но и в нем иногда встречаются проблески света. Арчер с детства не любил зло. Нет чувств. Нет страха. Он другой.

Прошлое

— Где пацан?

— У себя в комнате. Не переживай, он нам не помешает.

— Есть пиво? Сегодня не лучший день в моей жизни.

— В этом доме спиртного нет и не будет. Ты ведь не за этим пришел, верно?

— Да, иди ко мне, Руби.

Глаза Хью затуманились. Он молча наблюдал, как она судорожно расстегивала пуговицы домашнего платья, которое скользнуло по изгибам и упало к ногам. Увидев нижнее белье, Хью, не сдержавшись, обхватил женщину руками и ощупал нежные изгибы, издав громкий звук наслаждения.

— Угомонись, Хью. Арчер услышит и…

— Заткнись. В баре ты так сладко брала в рот. Я две ночи не спал, думая о тебе. И не напоминай мне про выродка Джона, только не сейчас.

Хью впился в губы Руби и порвал ее трусики. Но что-то изменило настрой Руби после услышанного от Хью: в глазах мелькнуло отчаяние, смешанное с паникой. Она не понимала, как смогла довести себя до дна так быстро. Потеряла веру, семью — все, что было ей так дорого. Казалось, силы покинули ее в один момент, она уже ничего не соображала и не чувствовала. Хью повалил ее на пол, оставляя синяки на теле.

— Отпусти! — пальцы судорожно сжали ткань его футболки, глаза остекленели и закрылись. «Почему тебя нет рядом? Я ведь любила тебя… Джон». Глаза вновь распахнулись, вспышка сопротивления зажглась в них. Она опомнилась, но поздно. Хью, хрипя, расслабился и придавил Руби своим телом, закончив начатое. Она поняла это по неприятному чувству липкости на животе. Грусть и тоска снова проникла в ее сердце.

В такие моменты она старалась не думать над происходящим. Руби столько раз разочаровывалась в жизни, что попросту устала, не было сил. Ее сжатые пальцы на футболке ослабли, воздуха не хватало. Она оттолкнула от себя Хью, нашла платье и натянула его на голое тело, в спешке поправив волосы. Хью резко притянул ее обратно.

— Убери лапы! — тон ее поменялся. «Надоело, хватит. Прошлое не изменить, но будущее я смогу исправить».

— Разве тебе не понравилось, крошка? Я могу повторить.

— Пошел вон!

Руби в ярости залепила ему крепкую пощёчину, ладонь онемела. Хью, озверев, ударил ее кулаком в ответ. От удара Руби упала, стукнулась затылком об пол и затихла.

***

— Пап, сколько можно есть? Дай попробую. Наверное, у тебя вкуснее, — Трой со смехом наклонился над тарелкой отца, зачерпнул ложкой суп и, проливая половину на стол, поднес ее ко рту. Зажмурив глаза, он скорчил рожицу от удовольствия.

— Хочешь попробовать? — подмигнув мне, Трой пульнул ложкой прямо на мою рубашку. Я в это время снимал происходящее на старенькую видеокамеру отца. Передав камеру в руки матери, я радостно кинул в Троя остатки еды со своей тарелки, а затем полетело все, что попадалось под руку.

— Мальчики, прекратите, я только убралась, — слышался голос мамы. Помню тот яркий взгляд красивых, радостных глаз. Теперь он потух. Выглядывая из-за камеры со своего «операторского стула», она пыталась успокоить нас, звонко смеясь вместе с нами. Видео пошло помехами и затряслось. Слышался шум возни и голос отца.

— Что за свинарник устроили, из-за стола живо…

На видео Трою тринадцать лет, прям как мне сейчас. Я смотрел, не моргая, в экран, который так и рябил. На улице стемнело. Выключив телек, взглядом уперся в потолок, спать совсем не хотелось. Я снова наедине с самим собой, становилось страшно от удушающей тишины, затем меня отпустило, и наступило спокойствие.

Мать, нет, подобие матери, все, что от нее осталось, это красивая оболочка и запах. Иногда смотрю на нее и чувствую, как ненавижу. А иногда я так опустошён и разбит, что чувствую, как люблю ее, ведь мы остались только вдвоем. Отец ушел… Не прощу его, это останется со мной до конца жизни… Я должен быть сильным. Но были дни, когда не справлялся. Закрывшись в комнате, я плакал, держался из последних сил, но не мог. Накатывала тоска и скорбь, мать вспоминала обо мне временами, готовила для меня, старалась наладить контакт, но выходило плохо. В школе было еще хуже, все напоминало о Трое…

Я напрягся от шума в гостиной. Мать привела в дом очередного мудака, но мне абсолютно плевать. Я знал: если увижу их, то сорвусь, не смогу сдержаться, злость и обида сожрут. Чувства убивали меня заживо. Я мог не спать и не есть долгое время, страдания были моим топливом. Они расползались во мне, как сорняки, и пили сок всего живого, что от меня осталось.

От грохота внизу, накатила ярость. Просунув руку под подушку, я нащупал самодельный нож и выглянул из комнаты, внизу было слишком тихо. Стараясь не шуметь, я спустился по лестнице и увидел на полу мать.

Мое сердце начало колотиться, я ничего вокруг не слышал, только ее обездвиженное тело перед глазами. Мой страх заползал в скорлупу, прятался и тихо шептал: «Она мертва, мертва…Ты виноват… Убей его… Убей…».

— Эй, мальчик, иди спать. Видишь, мамочка уже в отключке, перебрала немного, бывает, — сказал мне мудак.

— В этом доме не пьют, говнюк, — злобно прошептал я, показывая зажатый в кулаке нож.

— Полегче, я уже собирался валить отсюда. Не совершай ошибок, парень.

Он, крадучись, отступал к выходу, надевая на ходу куртку. Я не думал о страхе, не боялся опасности. Взглянув на мать, я пообещал себе только одно: к ней больше никто не притронется.

Я едва ли осознавал, как вонзил нож ему в сердце, все случилось быстро. Теплая кровь измазала руки. Нанося беспрерывные удары по его телу, я не мог остановиться.

Легкие горели, пальцы свело. Ублюдок давно мертв.

— Мальчик мой… — я оглянулся и замер, наконец выронив нож…

***

Ваш сын получил глубокую психическую травму. Психика ребенка и так нестабильна после смерти Троя, нервная система до конца не сформировалась. В связи с этим у него появилась приобретенная безэмоциональная особенность. Детская травма отчасти вызвана поступками родителей, вы не смогли вовремя заметить диагноз. Отсюда и осложнения. Это тяжелый случай, может потребоваться многолетняя терапия.

— И как ему теперь нормально жить? — спросил Джон Девис.

— Будет нелегко, начнутся проблемы в общении, в школе. Возможно, болезнь будет прогрессировать всю его жизнь. Все зависит от вас и от ситуаций, в которые он попадет, — ответил тюремный психолог Пол Конелли. — В первое время будет создаваться впечатление, что ему не интересен ни собеседник, ни окружающий мир. Его лицо останется непроницаемым и без особой мимики, тон голоса будет тихим и ровным. Не комфортное поначалу общение с ним уйдет, вы привыкните и станете различать, зол он или спокоен. Вполне возможно, что Арчер будет испытывать удовольствие при беседе и наслаждаться разговором, но выразить это как все не сможет…

Руби Девис внимательно следила за сыном, который в это время был занят чтением конституции. Она прикрыла глаза и тяжело вздохнула. После случившегося она сразу же позвонила Джону. Тот примчался мгновенно, исхудавший, с запахом перегара, она даже не сразу узнала его. Сын уже тогда повел себя странно, пошел на кухню и стал накрывать на стол, а затем сел спокойно есть, не замечая взглядов ошарашенных родителей. Девис-старший вызвал копов, началась суматоха. Арчер так и продолжал заниматься своими делами, пока Руби не обняла его. Только тогда он посмотрел на нее и спросил: «Отец снова будет жить с нами?».

— Да, — Руби сама не знала ответ, но огорчать сына больше не хотела.

— Он больше не уйдет?

— Не знаю, сынок.

Джон подошел к ним и присел на колени возле сына.

— Я всегда буду с вами… — он тяжело выдохнул, сдерживая слезы и обхватил ноги мальчика.

— Прости меня, прости…

Арчер высвободился из объятий отца, потухшим взглядом посмотрел на родителей: «Я устал».

Застывшие слезы на лицах… Сколько всего они успели натворить за этот год, столько ошибок.

— Нам за всю жизнь не исправить, — прошептала Руби, взяв сына за руку, и повела наверх. Уложив его в постель, прилегла с ним рядом и крепко обняла.

Когда Арчер заснул, Руби разрыдалась.