Туман

Мигель де Унамуно (1914)

Мигель де Унамуно — испанский классик и философ. В противовес роману он изобрел жанр «нивола» (или «раман»), изменив литературные правила игры. Унамуно в «Тумане» делает читателя соавтором и позволяет выбрать один из двух вариантов концовки. Аугусто, герой рамана, подозревает, что он всего лишь плод фантазии автора, что его жизнь подчинена чужой воле. Свет глаз хорошенькой пианистки вызволяет героя из густого тумана обыденности, но вместе с тем приносит эту роковую мысль. Впрочем, поначалу Аугусто не обращает на нее особого внимания. Все его силы брошены на то, чтобы понравиться своенравной пианистке и отбить ее у жениха. Однако девушка начинает играть чувствами Аугусто. В отчаянье он решает свести счеты с жизнью, но сперва приезжает к своему создателю домой и узнает, что тот собирается его убить… Герой «Тумана» — это одновременно и «маленький Гамлет», и Дон Кихот. Помимо аллюзий на Шекспира и Сервантеса в тексте можно уловить отсылки на произведения Достоевского «Записки из подполья» и «Бесы». Унамуно играет не только со своим персонажем, но и с читателями. Он заставляет усомниться нас в своем существовании, намекая, что окружающий мир и все, что в нем происходит, — это тоже чей-то раман. Иллюстрации на обложках коллекции «Магистраль. Сиеста» вдохновлены аутентичными испанскими и латиноамериканскими орнаментами и символами. Клапаны — продолжение обложки — можно использовать как закладки. Сюжет ниволы Унамуно может стать отличным материалом для аргументации в сочинении ЕГЭ и ОГЭ по русскому языку и литературе.

III

— Сегодня ты припоздал, приятель, — обратился к нему Виктор. — Ты, всегда такой пунктуальный!

— Дела, дела…

— Дела? У тебя?

— А ты думаешь, дела только у биржевых маклеров? Жизнь намного сложней, чем ты себе представляешь.

— Или я куда проще, чем ты думаешь…

— Все может быть.

— Ладно, твой ход!

Аугусто пошел королевской пешкой на две клетки вперед. Вместо того, чтобы мурлыкать себе под нос отрывки из опер, как было у него заведено, он все думал и думал: «Эухения, Эухения, Эухения, моя Эухения, цель жизни моей, сладостный блеск двойной звезды в тумане, поборемся! В шахматах точно логика есть, однако же сколько в них тумана и случайностей! Так, может, эта логика тоже произвольна и случайна? А явление моей Эухении, разве не закономерно оно, как ход в неких божественных шахматах?»

— Слушай, приятель, — прервал поток его мыслей Виктор, — мы разве не договаривались, что ход назад брать нельзя? Тронул фигуру, так ходи!

— Договаривались, да.

— Так, ну если ты пошел сюда, то я съем твоего слона.

— Точно, точно. Я отвлекся.

— А вот не отвлекайся; в шахматы играть — не каштаны жарить. Ты же знаешь: взялся за фигуру — ходи.

— Да, сделанного не воротишь!

— Верно. Этому шахматы и учат.

«И почему нельзя отвлекаться во время игры? — говорил себе Аугусто. — Наша жизнь игра или нет? И почему не годится брать ход обратно? Вот логика!.. Наверное, Эухении уже передали письмо… Alea iacta est!^[2] A lo hecho, pecho^[3]. А завтра? Завтрашний день — в руках Господа! А вчерашний? Вчерашний в чьих? О, вчера, сокровище сильных! Святое вчера, субстанция тумана повседневности!».

— Шах! — вновь прервал его мысли Виктор.

— И правда… посмотрим… И как это я допустил такой позорный проигрыш?

— Отвлекался, как обычно. Если бы не твоя рассеянность, ты стал бы у нас одним из лучших игроков.

— А вот скажи мне, Виктор: жизнь — это игра или способ отвлечься?

— Да ведь играют, чтобы отвлечься.

— Тогда какая разница, на что отвлекаться?

— Лучше на игру, приятель, на хорошую игру.

— А разве нельзя играть плохо? И что значит — играть плохо, играть хорошо? Почему мы двигаем фигуры так, а не иначе?

— Таковы правила, друг мой Аугусто. Ты меня и научил, о великий философ.

— Ну, бог с ним. Хочу сообщить тебе большую новость.

— Валяй.

— Но ты удивишься!

— Я не из тех, кто удивляется заранее.

— Так слушай: знаешь, что со мной происходит?

— Ты становишься все рассеянней.

— Это потому, что я влюблен.

— Тоже мне новость.

— Не удивлен?

— Естественно, нет! Ты ab origine^[4] влюблен, прямо родился влюбленным. Влюбчивость у тебя природная.

— Да, любовь рождается вместе с нами.

— Я сказал не «любовь», а «влюбленность». Я сразу понял, что ты влюбился или, лучше сказать, увлекся. Тебе и рассказывать необязательно было. Мне это известно лучше, чем тебе.

— Но в кого? Угадай, в кого?

— Этого ты и сам не знаешь, откуда мне-то знать.

— Ну, может статься, ты и прав…

— А я тебе говорил! Если я неправ, скажи, она блондинка или брюнетка?

— По правде сказать, я не знаю. Кажется, что-то среднее. Такие, знаешь, волосы… каштановые.

— Высокая или низенькая?

— Тоже толком не припомню. Наверное, среднего роста. Зато какие глаза, друг, какие у моей Эухении глаза!

— У Эухении?

— Да, у Эухении Доминго дель Арко, что живет на проспекте Аламеда, 58.

— Учительница музыки?

— Она самая. Но…

— Да мы с ней знакомы. А теперь тебе опять шах!

— Но ведь…

— Шах, говорю!

— Ладно…

И Аугусто прикрыл короля конем. А партию в итоге проиграл.

На прощание Виктор закинул ему руку на шею, точно хомут, и шепнул вполголоса:

— Значит, пианисточка Эухения, да? Отлично, Аугусито, отлично. Победа будет за тобой.

«Ох уж эти уменьшительные, — подумал Аугусто, — эти кошмарные уменьшительные!» И вышел на улицу.

Примечания

2

Жребий брошен! (лат.)

3

Испанская пословица, примерно: «Назвался груздем — полезай в кузов», то есть брать на себя ответственность (исп.).

4

От рождения (лат.).