Возрождение полевых цветов

Микалея Смелтцер (2022)

Его сердце было разбито. Моя жизнь изменилась окончательно и бесповоротно. Прошло шесть лет с тех пор, как я в последний раз видела Тайера Холмса. Случившееся навсегда развело наши пути. Мне пришлось собирать себя по кусочкам: новый мужчина, новый город, новая жизнь. Если бы все было так просто… Я вернулась домой, где мне предстоит попрощаться с матерью и разобраться с последствиями моего развода. И не думать о Майере. Ни в коем случае не думать о НЕМ. Вот только… Может ли старая любовь возродиться из пепла?

Глава девятая

Салем

Я накрываю стол на троих и расставляю приготовленные мной блюда на барной стойке, чтобы не загромождать стол и чтобы мы с Тайером могли обслуживать себя по принципу шведского стола. Для мамы я соберу тарелку, чтобы она слишком долго не стояла на ногах.

— Пахнет вкусно.

Голос мамы доносится из дверного проема, и я быстро вскидываю голову.

— Мам, прежде чем вставать, попроси о помощи.

Она пренебрежительно машет рукой.

— Я еще не умерла. — Это ее единственный аргумент.

Мои плечи опускаются.

— Я бы хотела, чтобы так оно и оставалось как можно дольше.

— Мне нужно было пописать, — возражает она.

— Раз уж ты встала, тогда подходи и садись. Я приготовлю тебе тарелку. — Спорить бесполезно. Она слушается, только если у нее совсем нет сил.

— Я не голодна.

Прищурившись, я смотрю, как она отодвигает стул, напротив которого сервирован один прибор. Следовательно, мне придется сесть рядом с Тайером или передвинуть остальные тарелки, что будет выглядеть странно.

— Я положу на твою тарелку всего понемногу. Попробуй поесть, хотя бы по кусочку.

Она кивает, хотя на ее лице отвращение.

— Зачем ты пригласила Тайера на ужин, если не хочешь ужинать?

— Я поступила по-соседски, Салем. Он хороший человек.

— Он тебе нравится? — я отворачиваюсь к раковине вымыть руки.

Она насмешливо фыркает.

— Я умираю, Салем. У меня нет времени любить кого-то в том смысле, на который ты намекаешь. Но он мне нравится как человек.

— Хм, — хмыкаю я.

Без одной минуты пять раздается стук в боковую дверь. Я поворачиваю замок и впускаю Тайера. Не могу удержаться и оглядываю его с ног до головы. Его волосы еще влажные после душа. Я жадно рассматриваю легкую щетину на его подбородке, на этот раз с близкого расстояния. Его глаза напоминают теплый шоколад, в котором так и хочется раствориться. От него пахнет одеколоном, как будто сегодня вечером он с особой тщательностью приводил себя в порядок.

Нет! Остановись! Не позволяй этому мужчине снова сделать тебя слабой до дрожи в коленях! Он уже достаточно тебе навредил.

Но я ничего не могу поделать.

Я смотрю на него другими глазами, более взрослыми. Я больше не та неожиданно забеременевшая девятнадцатилетняя девушка, до смерти напуганная. Оглядываясь назад, я понимаю, что приняла решение, которое, как я считала, я должна была принять. Был ли это лучший выбор? Возможно, и нет, но жизнь — это череда выборов, и в моменте ты не всегда знаешь, хорошо поступаешь или плохо. Ты просто делаешь то, что можешь, используя ту информацию, которая у тебя есть.

Тогда я ужасно боялась стать мамой, но у меня ни разу не возникло вопроса, оставить ли ребенка.

После смерти Форреста Тайер погрузился в депрессию. Это объяснимо, но вытащить его из этого состояния в одиночку я не могла. Я знала, что он должен был сделать это сам. А я была обязана позаботиться о том, что мой ребенок рос в безопасности, и я сделала это наилучшим образом, даже если для этого мне пришлось отпустить Тайера.

Я думала… Я думала, он меня найдет. Позвонит. Напишет сообщение. Отправит ко мне гребаного почтового голубя, в конце концов, но он ничего не сделал, а я чувствовала себя использованной и выброшенной на помойку.

— У меня что-то на лице?

— О! — Я отпрыгиваю в сторону и ударяюсь об угол барной стойки. — Ой!

— Осторожно. — Чтобы поддержать, он берет меня за запястье. От его прикосновения мою руку пронзает разряд тока.

— Я в порядке. — Я осторожно вырываюсь из его объятий, не желая выдавать свои чувства.

Он меня отпускает и протягивает бутылку вина, а я и не заметила, что она у него в руках.

— Я не знал, что на ужин, но не хотел заявиться с пустыми руками.

— О, какая прелесть. — Мама улыбается. — Спасибо, Тайер. Разве это не мило, Салем?

— Очень мило, — на автомате повторяю я и отворачиваюсь. — Схожу за бокалами.

Если бы я была уверена, что это не так, я бы поклялась, что мама пытается сосватать мне этого красавчика. Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, что он разбил мне сердце или что он отец Сэды. А раз они друзья, интересно, знает ли он, что у меня есть ребенок? Я думаю, что нет, иначе он бы об этом упомянул, когда мы говорили о моем замужестве.

Тайер болтает с моей мамой, а я ставлю на стол бокалы. Я набираю для мамы тарелку с едой и опускаю ее перед ней.

— Возьми себе тарелку сам, — говорю я Тайеру.

— Салем! — ругает меня мама.

Мои щеки вспыхивают.

— Я имела в виду, что он может выбрать все, что захочет.

Повернувшись к ним спиной, я беру тарелку и начинаю накладывать еду. Я не слежу за тем, что делаю, пока Тайер не говорит:

— Сомневаюсь, что курицу следует накрывать картофельным пюре. — Его длинный палец указывает на соус, который я приготовила и который должна была черпать ложкой вместо пюре, и я возвращаюсь к реальности.

От ужаса я закрываю глаза. Теперь для него очевидно, что даже спустя годы я к нему неровно дышу. До сих пор безнадежно в него влюблена Бог знает по какой причине.

Он разбил твое сердце! Он его разбил, и все-таки оно трепещет в моей груди при виде Тайера. Я ненавижу его. Я ненавижу себя. Я ненавижу все это. То, что он здесь, на кухне моей мамы. Что она умирает. Что Сэда в Бостоне. Я просто…

— Вот, давай я помогу. — Он забирает у меня тарелку, отделяет жареную курицу от картофеля и делает все как надо.

— Может быть, я хотела, чтобы пюре было поверх курицы, — ворчу я.

Он вскидывает бровь.

— Вот как?

— Ну… нет.

Не дожидаясь, пока я скажу что-нибудь еще, он докладывает в мою тарелку еды и несет ее к столу.

— Ты собираешься садиться? — спрашивает он, выдвигая для меня стул.

— Гм-м, да.

Мне не нравится, что он так со мной возится. Как будто я не в состоянии различить, где верх, где низ, где право, а где лево.

Я сажусь, и он задвигает мой стул, а я тихо пищу от удивления. Неужели он не понимает, насколько все это странно? Мама уткнулась в свою тарелку, но я успеваю заметить улыбку на ее губах.

— Чему ты улыбаешься?

— Ничему.

— Лгунья, — ворчу я.

Она насмешливо вздыхает, и вздох переходит в кашель, который заставляет меня насторожиться. К счастью, он прекращается до того, как я успеваю разволноваться.

— Нельзя называть умирающую женщину лгуньей.

— Почему? — Я знаю, что Тайер слушает наш разговор, но мне все равно. — Если туфелька подходит…

Она улыбается. Тайер отодвигает стул рядом со мной, его рука касается моей. Он садится. Мое предательское тело дрожит. Я знаю, что это заметно.

— Ты в порядке?

Я стараюсь изобразить улыбку:

— Великолепно. Просто немного прохладно.

Он с недоумением смотрит на меня, ведь в доме совсем не холодно. Мама вечно мерзнет и отказывается включать кондиционер.

— Аромат потрясающий. Ты приготовила ужин?

Я поворачиваюсь к нему и вскидываю бровь.

— А кто же еще? Ай. Ты меня пнула.

Мама невинно моргает в ответ.

— Вовсе нет.

Тайер смотрит то на маму, то на меня, явно забавляясь.

— Я ценю твое приглашение, Элисон.

— Я уже говорила тебе… — она кашляет, и моя рука с вилкой мгновенно опускается, — зови меня Элли.

— Элли, — повторяет он. — Точно, извини.

— Ты в порядке? — спрашиваю я ее.

Джорджия упоминала, что иммунная система нашей мамы сейчас не работает и она более чем когда-либо восприимчива к болезням.

— Я в порядке. Только в горле немного першит.

Я напряженно смотрю на маму, и даже Тайер выглядит обеспокоенным.

В такие моменты я понимаю, что она умирает. Что бы я ни делала, с каким бы упрямством она бы ни сражалась, это ее последняя битва и счастливого исхода не будет.

Одно дело — знать, другое — быть свидетелем этого.

— Может, тебе прилечь?

Она ковыряет еду в своей тарелке.

— Я в порядке.

— Мам, если тебе лучше лечь…

Мы сидим напротив нее, и она смотрит поочередно то на меня, то на Тайера.

— А что? Может, мне и правда стоит прилечь.

Я вскакиваю, чтобы помочь, но Тайер возвращает меня на место.

— Я ее отведу, — тихо произносит он.

Прежде чем я успеваю возразить, он обходит стол, помогает маме подняться и провожает ее в гостиную.

Я сижу, уставившись в свою тарелку, чтобы она не видела моих слез. Возвращается Тайер, и его стул скрипит по покрытому линолеумом полу.

— Ты не обязан оставаться, — бормочу я, не глядя на него.

— Я голоден, — хрипло произносит он. — И не собираюсь отказываться от домашней пищи. Я слишком устаю и ленюсь, чтобы готовить, и чаще всего заказываю еду навынос.

Я поворачиваюсь к нему, оценивая его фигуру. Он похудел.

— Не похоже, чтобы ты питался нездоровой пищей.

Его бровь изгибается, а губы дергаются в улыбке.

— Проверяешь меня?

— Не льсти себе.

Он усмехается и подносит ко рту вилку с картофельным пюре.

— Ты сделала его на скорую руку.

Это не вопрос, но я все равно отвечаю:

— Да. — Я заставляю себя проглотить немного пюре.

— Ты случайно не знаешь, откуда несколько дней назад у моей двери появились кексы? — спрашивает он таким тоном, будто уже знает ответ, так что лгать смысла нет.

— Я испекла их вместе с мамой, и она попросила меня отнести несколько штук тебе. Вот и все.

И не нужно искать в этом скрытый смысл. Он кивает и вытирает губы.

— Салем, я…

— Не сейчас. — Сейчас я не могу говорить. Только не тогда, когда в соседней комнате моя умирающая мать. Сейчас все мое внимание принадлежит ей. Не Тайеру.

— Нам нужно поговорить.

Нам нужно поговорить о гораздо большем, чем он думает.

Я мысленно возвожу вокруг своего сердца стену. Только так я смогу общаться с Тайером. Я не хочу, чтобы он добрался до меня с такой легкостью. Не в этот раз.

— Ты помнишь? — ледяным тоном произношу я. — Помнишь тот день, когда мы виделись в последний раз? Что ты мне сказал?

Он морщит лоб и выглядит смущенным.

— Смутно.

— Ты сказал, что ненавидишь меня. — Он в ужасе бледнеет. — Честно говоря, это было самое мягкое из того, что ты сказал. Да, ты был пьян и убит горем, но перед этим я переживала и другой вид насилия и не хотела, чтобы ты ранил меня словами.

— Салем… Я не… Черт, я не могу поверить, что так сказал. — Он качает головой.

— Я знаю, что нам нужно поговорить, — невозмутимо продолжаю я. — Но я не могу говорить сейчас, когда увидела тебя впервые за столько лет. — Я встаю, оттолкнув тарелку и не глядя на него. — Что-то у меня аппетит пропал. Закрой за собой дверь.

Я выхожу из кухни, прохожу мимо спящей мамы и поднимаюсь наверх. Я закрываю дверь спальни и поспешно опускаю жалюзи. Делаю все возможное, чтобы отгородиться от ненавистных слов, которые он наговорил мне той ночью.

Он умер из-за тебя.

Я отвлекся, думая о тебе, и вот его нет. Это ты его убила. Это твоя вина.

Я ненавижу тебя. Убирайся.

Лучше бы я тебя никогда не встречал.

Последняя фраза навсегда оставила шрам на моем сердце. Остальные слова причиняли боль одному Богу известно какую, но я знала, что это слова сломленного отца.

Я сворачиваюсь калачиком на кровати и засыпаю.

Утром все остатки еды убраны, на кухне чистота.

На столе записка.

«Прости меня. Т.»