Дневник ведьмы

Мила Воробьева, 2023

Это история о девушке Эмилии (Миле), со смешным прозвищем Лара Крот. Так её зовут друзья, которые знают о страстном увлечении Милы – поиске ценностей. Как она это делает? С металлоискателем в руках и рюкзаком за плечами. Кстати сказать, у неё скопилась уже довольно солидная коллекция артефактов. Однажды Миле в руки попадает нечто необычное, медный диск со странными надписями, похожими на латынь. Мила читает их и даже не подозревает, что завтра проснется в другом времени.Ведьма! Вот, как называют Милу теперь, но она не обижается, а порой очень умело пользуется своими историческими знаниями, повергая людей в шок.Как Миле вернутся домой и есть ли у Провидения, Судьбы или Господа цель, с которой он прислал её сюда?Не переставая Мила вела свой дневник, записывала и запоминала, из чего и сложилась эта книга, основанная на реальных событиях, как бы это странно не звучало…

Глава 2. Для себя.

Раздался резкий стук, и я вскочила с кровати, это в палату с тележкой вкатывалась медсестра.

— Напугала? — произнесла она металлическим голосом, и я поняла, что ей абсолютно неинтересно, что я отвечу.

— Да нет, — буркнула я, ослепленная резким электрическим светом, готовясь к экзекуции.

Молодой врач, очевидно, решил, чтобы мне жизнь малиной не казалась, ну и так, на всякий случай, назначить уколы обезболивающего два раза в день и витамины, тоже в виде уколов. Позже выяснилось, что он просто забыл их отменить после приступа, с которым меня привезли.

Процедуры были закончены, медсестра ушла также внезапно, как и появилась, попутно щелкнув выключателем. Я встала и подошла к окну, на улице ещё не рассвело. Снег падал пушистыми хлопьями. Зима выдалась какая-то промозглая и серая. Теплая погода сменялась заморозками, так что снег не успевал накапливаться. В углу двора завершало унылую картину жизнеутверждающее здание морга с открытой настежь дверью. Днем я подолгу смотрела в окно, видела, как к моргу подъезжают машины, грузят свой скорбный груз и уезжают в последний путь. В такие моменты мне становилось страшно, я отворачивалась и старалась не думать об этом. Так было и сейчас.

В это утро мне даже не нужно было придумывать, чем отвлечь себя от дурных мыслей. Я смотрела на белый лист неба и не видела ничего, кроме своего бесконечно повторяющегося в мозгу сна. Белое полотно было для меня словно экран в кинотеатре, на котором снова и снова проигрывался мой сон. Я сжала свой кулак, разжала и посмотрела на ладонь. Конечно, никакой пузатой пуговки на ней не оказалось.

«Кто этот парень? К чему вообще весь этот сон?», — мой разум ждал ответов, но не получал их.

«Нужно поподробнее расспросить врача, что за уколы он мне прописал», — пошутила я про себя, чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивых мыслей.

Я отвернулась от окна и подошла к зеркалу над раковиной, чтобы умыться. На меня смотрела девушка с бледным лицом, широким лбом и темными глазами. В полумраке зеленая радужка глаз и зрачок сливались в единое темное пятно, так же как у ведьмы в одном из недавно вышедших голливудских кинофильмов.

Мною уже давно подмечено, что не только глаза зеркало души, но и волосы. Мои волосы длиной до плеч и в это утро отражали яростный хоровод мыслей. Они у меня не как у актрис фильмов и сериалов, отнюдь не до пят, и, когда собраны в хвостик, не толщиной с руку, как хотелось бы. И не кудрявые, как у героинь романов, что является непременным атрибутом романа и отражением бунтарского характера героини. Совершенно обычные, немного волнистые, разве что цвет имел не совсем обычный оттенок. Золотисто — русый с пепельным отливом, как-то допыталась я у мастера, который планировал закрасить его ровным темно-каштановым тоном. Это сочетание слов я запомнила, оно мне понравилось, так что впредь я зареклась более не красить свою шевелюру, пока не увижу седые волоски на голове. Кстати, вы когда-нибудь замечали, что волосы могут незначительно менять цвет, под настроение хозяйки? Например, в момент выхода в «свет», на очередной корпоратив мои блестели рыжиной, а в домашней спокойной обстановке больше отливали пеплом. Летом у виска появлялась белая прядь, которую я старалась прятать за ухо, а зимой вся шевелюра становились приглушенного желтого оттенка, словно далекое и холодное солнце за окном. Сейчас в полумраке они казались мне темно — серыми, почти черными, были растрепаны и едва касались белых плеч.

Я не была худой, и до известных всех модельных параметров надо было убавить ещё несколько сантиметров в талии и бедрах. Но я не стремилась к этому, мне всегда казалось, что параметры моделей отражают не красоту тела и души, а состояние изможденности. В моем случае вкусная еда была обязательным условием существования. Наверное, в силу возраста калории сжигались и потому вес я не набирала.

В стесненных условиях больничной палаты, когда у тебя всего один спортивный костюм и пара халатов, не нужно делать макияж и укладку, не надо спешить на работу самое главное развлечение — это ожидание завтрака, обеда и ужина. Особенно это увлекательно, когда меню в больнице либо отсутствует совсем, либо оно месячной давности.

Ещё одно из немногих развлечений лежа смотреть в потолок и размышлять о грядущем. Этим-то я и решила заняться ранним весенним утром, потому как созерцание себя в зеркале не производило на меня хорошего впечатления, да и ответа на свой сон я так и не нашла.

Никогда не любила и не ела овсяную кашу, а тем более не стала бы есть её на завтрак сейчас. Никакие увещевания о пользе для желудка не заставили бы меня это сделать, тем более, что с минуты на минуту я ждала прихода мужа, его зовут Степан.

Полчаса назад Степа написал мне сообщение, что доваривает куриный бульон и на всех парах летит ко мне. А пока я задумчиво ковырялась в сером клейстере каши, да простят меня работники больничных кухонь. Так я не заметила, как пролетело время и дверь в палату открылась.

— Привет! — сказал он, нежно улыбаясь, и протягивая руки для объятий.

Я ничего не ответила ему, а просто бросилась на его широкую грудь. С момента моего приступа прошла уже целая неделя, приближались новогодние праздники, а это значило, что все нормальные люди скоро будут отдыхать и есть салаты, а такие как я, не понятно, чем болеющие, будут смотреть в унылое окно на открытую дверь морга и хлебать остывший куриный бульон.

— Ты спроси, может тебя выпишут завтра, всё же вроде уже хорошо и ничего не болит? — успокаивающе говорил он мне.

— Угу, — промычала я и почувствовала, что сейчас плотину моих слез прорвет.

Так и случилось. Я плакала не потому, что хотела домой, а от того, что одиночество больничной палаты и бесконечные мысли о жизни, её качестве, цели существования, сводили меня с ума и требовали действий. Плюс ко всему накипел страх от пережитых мною процедур, которые, судя по результатам анализов, были напрасны. Плакала я ещё и от того, что меня пугала ситуация с неизвестной болезнью, я всё никак не могла совместить, как же так, приступ был, а болезни нет.

Я села на кровать лицом к окну, Степа попытался взять мою руку и повернуть меня к себе лицом, но я хотела побыть одна и не повернулась к нему.

— Ну ладно, тогда. Я пошёл, — с досадой сказал он, вставая.

Сердилась я на Степу не специально, это выходило, само собой. Случалось, что мне требовалось от него банального молчания, но он от природы не обладал достаточной чуткостью и не со зла делал что-то такое, что выводило меня из себя. А когда я злилась, то злилась на всю катушку. Эта нехорошая черта характера, которая называется вспыльчивостью, была мне присуща с детства, и я ничего не могла с собой поделать.

Потом скрипнула, закрывающаяся дверь и я поняла — ушёл. Опустив голову на подушку, я смотрела в голубую высь неба за окном, оно сегодня было удивительно хорошо. Мысли мои куда-то улетучились, на сердце стало легко. Я полежала так минут пять, а потом оглянулась на дверь.

Степа стоял там и никуда не выходил, оказывается, он просто ждал. На этот раз его чуткость все же сработала правильно. Я подошла к нему и обняла.

Мы со Степой очень близки духовно. Подруг у меня всегда было мало, ходить в гости из-за бешеного ритма города удавалось редко. Когда выпадало свободное время, мы как правило, ехали со Степой за город и шутили, что все едут на дачу, а у нас вся Нижегородская область — дача.

Мы знали где клюет рыба, где растут грибы, где в заброшенных деревнях можно набрать малины, а где сливы. Степа был ещё и опытным охотником, он брал меня с собой, объяснял правила обращения с оружием, показывал на следы зверей и долго с упоением рассказывал об их повадках. Поначалу я ходила по лесу как по парку, треща ветками и громко смеясь. Степа то и дело прерывал меня и говорил:

— Слушай! Вот слышишь? Это рябчик. Смотри, вот он вспорхнул!

Я смотрела и не видела ничего кроме разлапистых елей, и слышала только писк надоедливых комаров. Но со временем, я стала внимательней и довольно быстро сама научилась различать далеко впереди силуэты лесных птиц, подражать их пению и даже стрелять по дичи. Я стала разделять взгляды Степки на всё: на мир, на природу, на бережное отношение к ней, и даже иногда писала стихи на эту тему, чем очень радовала его. Мне было хорошо с ним, хоть иногда я и капризничала, вот как сейчас.

— А где бульон? — хлюпая носом, по-детски прогнусавила я.

— Тут. Ещё горячий, наверно! Я банку в шапку вязаную положил, чтобы не остыла, — произнес муж без тени обиды в голосе.

Не мудрено, что он не психанул и не убежал из палаты, хлопнув дверью. В законном браке мы с ним прожили уже с десяток лет. В середине июля мы планируем отметить наш юбилей. За это время мы уже достаточно изучили повадки друг друга, чтобы принимать верные решения, не обостряя конфликт.

Мои мучения закончились буквально на следующий день. Врач выписывал мне заключение о том, что я здорова, все с тем же извиняющимся видом. Но я уже поняла, что эта пауза в жизни была послана мне свыше, чтобы я наконец-то, нашла свое предназначение и начала жить «для себя». Судьба напоминала мне — «мечты, особенно детские, должны сбываться».