Игрица

Митя Сергеев (2025)

В этой книге вы найдёте не только рецепт уникального существ, но и ключ к пониманию того, как из, казалось бы, из ничего создать нечто ужасное и неповторимое. Читатель сможет насладиться не только описанием этого удивительного десерта, но и поразмышлять о его обличии.

Три

Сквозь гул в ушах доносятся скрипы повозок, мчащихся туда-сюда по улице, а она — посреди дороги. Угодившая в лужу барышня валяется, а подойти? Кто подойдёт, подымет и утешет? Только влага неутомимо пробирается к спинке, совершенно вымочив пышное платьице. Густые волосики растрепались, волнами расположившись на дороге. Маленькое, беззащитное дитятко страдает, страдает и терзает себя мыслью: “почему меня?” Тоненькую полосочку губ перекосило в болезненной жажде утешения. Сбитая, вся мокрая, она терпела, ожидая помощи на обезлюдившей улице. Шум колес утих, раздаваясь откуда-то спереди, сквозь тяжесть головы все звуки доносились будто сверху. Ничегошеньки не поможет ей — прекрасной даме — красиво лежащей посреди грязной улочки.

Быть может, пьяный извозчик сбил её на отдалённой, маленькой, от того и тихой улочке. Вот, она, великолепного стана фигура, страдает от падения своего достоинства: с красным от душевной боли личиком, к глазкам на котором подступают такие желанные в эти минуты слезы, а молодой бедный поэтишка… Юный, тяжелой судьбы поэт — пройдёт, единственный заметив её. Он ужаснется, да, подобное нельзя терпеть! Не открывая глаз, она ощутит, как тяжелые от труда руки поднимут её — совсем беззащитную. Спасение совсем рядом — вот и дом,,буквально в минуте, где её уложит юноша, разденет и обогреет. Конечно, её отец — большой человек — подобного не стерпит, поэт наверняка будет застрелен, но эти счастливые минуты… О таких можно всю жизнь воздыхать, рассказывая в своих мемуарах, пусть вы — низжайшая челядь, поймёте наконец, что такое боль!…

А если меня сбили посреди широкой мостовой? Ох, сколько может жизнь подарить мне тогда… Хворостинку посреди поля найдёт — Еву…

— Евдокия! Евдокия! — тонко прорезало сквозь забытие, — Прости, ну прости! Хватит распластываться тут, я знаю, что ты слышишь!

Очень странный голос, да и не очень-то и приятный… Бездомный какой-нибудь. Наверняка хочет вцепиться в тельце руками, разорвать на нём всё… А я? Ничего мне не сделать — беспомощный цветок. Разве что барчонок сейчас проедет, сквозь брань своего глупого ямщика услышит, как это чудовище пускает слюна надомной, в треморном желании утащить в свою берлогу кусочек чего-то прекрасного. А юный барчонок спрыгнет, ринется ко мне, развивая на ветру поля шляпки — заберёт, подложив ладонь меж лопаток… А имение, большое ли?

— Евдокия, ну вставай? — от удара по шеке девочка вздрогнула, открыв глаза. Сверху над ней склонилась Лика. Разразившиеся чувства умеряли своё обаяние, влажные глазки начали высыхать, губки перекосило в недовольстве, быстро переменённом натянутой улыбкой, поверх злобы и досады: “ты…” — всплыло в голове девочки, точки после слова всё прибавлялись, одна за другой, складывая из себя слова, которые, пожалуй, мы опустим.

— Лика, меня хотели убить… Мне кажется, — губы окатило выражение страдания.

— Да, я врезалась… Почему ты не ловишь? Бегу, бегу к тебе, мы ведь не виделись… Сколько мы не виделись?

— Не знаю. — Евдокия аккуратно снимала с тонких пальцев налипшую грязь сложенным сереньким платочком, сидя в луже над нависшей подругой.

— А я считала, мы не виделись… Два дня! Тебе наверняка было не просто, но вот, я здесь! — Лика притопнула ногой, раскрыв руки для объятий. Из-под ботинок выскочила череда каплей.

— Можно было не обрызгивать меня ещё раз! — улыбка на лице Евдокии кривилась.

— Ой, прости, прости! Я сейчас всё вытру!

— Не трогай! Я сама… У меня шляпка надета аккуратно, ты собьёшь. — девочка потянулась рукой, чтоб приподнять шляпку. Губы перестали подчиняться: улыбку смыло, всё лицо окатило ужасом, — Шляпка…

— У тебя была шляпа? — в недоумении Лика присела на корточки.

— Да, тварь, у меня была шляпка, а ты её сбила и кинула куда-то, где шляпа? — от накипающей злобы, Евдокия оперлась на починенные пальчики, приподнялась, готовая в следующую секунду со всей силы толкнуть подругу в грязь. А чем хуже?

Слизкая опора пальцев не выдержала, маленько тельце опять полетело в грязь, теперь уже окончательно вымазавшись в ней. Покосившиеся на лице очки слетели, утонув в пучине грязи. На глазах выступили ручейки слёз, губки перекосило в жуткую гримасу. Схватившиеся судороги разорвали налепленные манеры — рыдания полились, стекая в лужу.

Лика стояла над подругой, покачиваясь из стороны в сторону и смотрела, как её бардовое пальто, обшитое понизу цветными нитками, шаркает по асфальту. Переводя глаза с рыдающей подруги на нитки, затем на асфальт и заново, она была скована недоумением. Подобные инциденты случались с ней не часто… Никогда. Обыденная, повседневная радость выточила её — жизнь идёт, она за ней, пошаркивая полами пальто. Всё как у людей, потому и пальто менялось не редко — стертые полы её очень огорчают, а как сделать, чтоб они не стирались — она не знала, да и не хочет.

Конец ознакомительного фрагмента.