Такси Блюз. На обочине

Михаил Бледнов

Произведение создано на рубеже «нулевых». Вечно похмельная и обворованная Россия под пылью мутной бюрократии. Персонажи, наспех созданные своими амбициями. Молодые люди с не вполне законопослушным менталитетом как визитная карточка того временного отрезка.

Глава 3. Однажды в Америке

Ни у кого из четверых (уже четверых) не вызывало сомнения, чьих рук мокрая делюга.

— Кава, гондон штопанный, мразь скипидарная. Я по любому его достану, — больше других распалялся Некрас.

Парадокс, но когда Шутил был жив, они часто конфликтовали. По крайней мере, чаще других. Антитеза!

— Мы, Серый, вместе достанем этого вора. Я с человеком разговаривал. Этот чел котируется, он с северными урками работает, — сказал Макс.

— Сафрон?

— Угу, он самый.

— Чего кричит?

— Пиздец, говорит, так не делается. Получил за косяк с пацана. Не угомонился, опарыш. Дважды за одно не спрашивают. Умные поймут, а для дураков весь балаган устраивать — это достойно клоуна.

— Я с детства клоунов ненавижу. Косматые подонки с фальшивыми носами и картонными улыбками.

— Мне сдали исполнителей, — вдруг вставил Боря.

— Кто тебе их сдал?

— Тополек, к которому нашего Савку пригвоздили.

— Ну и?

— Это Сугроб с Окулистом. Пингвины отмороженные.

— Мы сможем достать их?

— Выдержим паузу.

— Какая пауза, Борек, под молотки пидоров невыебанных.

— Месть — это блюдо, которое нужно подавать в холодном виде.

Некрас метался по комнате, как Уссурийский тигр.

— Для начала мы возьмем у них все то, что они взяли у нас, а потом и остальное.

— Не говори, Макс, загадками, — торопил Чика.

— Теперь по существу. Это перед нами Кава браваду гнул. Мол, на Волге колесит по Российской Федерации. Залупу! У него такой автопарк, мама не горюй.

— Какой? — проявил интерес Борис.

— Загибай пальцы. Мерина — три. Один в сто сороковом кузове, трехсотый и сто девяностый. И в Бэхах он, пиздобол, кричал, не разбирается. Мне Сафрон шепнул, у него 528-я — единственная в городе с подобным тюннингом. Там лайба не по-детски нафакстрочена. Поехали дальше: Бронко, Таурас, Крузак — восьмидесятка. А теперь совдепия, как не странно, Волги вроде как нет. Но две девятки, это сто пудов. Я сам видел, и та девяносто девятая, которую мы ему срезали.

Парни, крещенные в купели каменных джунглей, решили совершить блицкриг в автопарк опального авторитета.

— Куда скинем автопарк? Десять в гору, машины, пизженные у жульмана, хуй кто подпишется вцепить, — разумно предложил Некрас.

— Будем решать, отзвонимся людям в Новосиб. Тут, если что, дороги часов на пять. Если вечером отработаем, еще засветло в Сибе будем.

— Не говори гоп, Максим. Где у него гараж?

— Мерины на коттедже, там и наша девятка. На Крузаке он зажигает сам, а форды и Бэха на СТО у Лефика.

— Я думаю, надо брать Мерседесов и БМВ.

— Там видно будет, — остудил пыл Борек.

«Талант — это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее — симулировать» (С. Довлатов).

Макс не симулировал, у него был талант. Криминальный талант. Максим Малецкий выступил в этой истории номинальным стратегом. Отзвонившись людям в Новосибирск, Макс настоял на встрече, обещая ее итог обоюдовыгодным. В центр Сибири делегировались Борек и Чика. Некрас по умыслу все того же Макса занялся наружкой за охуевшим жуликом. Отслеживал его маршрут около пяти дней. В завершение кропотливой работы Некрас приготовил отчет.

— Ничего консервативного, определенного маршрута нет. Наваливает на Крузаке, за рулем неизменный опричник Фока, мать его! Разве что вечером, но не знаю, быть может, совпадение.

— Ну, говори, обсудим.

— С десяти до одиннадцати — пол двенадцатого они в обязалово на коттедж заезжают. Хуй знает, что он там творит, может, дозняк принимает, или, говорю же, совпадение. Но последнее мало вероятно.

— Почему? — тривиально спросил Макс.

— Жопой чую, бля буду!

— Чем ты чуешь?

— Ну, внутренний голос мне подсказывает.

— Он у тебя, что, в заднице квартируется?

— Подъебнул. Наверное, доволен собой?

— Всяко разно. Ладно, продолжай.

— Собственно все.

— А когда вечером приезжают, машину где паркуют? И как долго в хате виснут?

— Джипера у ворот бросают, если еще ехать собираются, а если все, то в гараж. Но не меньше часа дома шкуру трут, я заебался ждать.

— А ворота у него с улицы в гараж, — рассуждал вслух Максим.

— С улицы, — подтвердил Некрас.

— Если Крузак у ворот, будет еще движуха, я так катаю.

— Ну и что?

— Чего ты втыкаешь! В гараже мерины и крузак при них. Главное, не офоршмачиться.

Некрас сложил губы неровным полумесяцем и сделал вид, что прочитал замысел друга.

— Один хрен, ты ничего не понял, — расколол его Макс.

Некрас пожал плечами.

— Поясни, просвети дурака, если умный сам, — обиженно произнес он.

— Ладно, надулся, как мышь на крупу.

Соцреализм с человеческим лицом — это был Сергей Некрасов. Но он знал, что они сделают это. Они обязаны это сделать. Ради памяти Шутила.

«Легко не красть. Тем более — не убивать. Легко не вожделеть жены своего ближнего. Гораздо сложнее — не судить. Может, это и есть самое трудное в христианстве. Именно потому, что греховность тут не ощутима. Подумаешь — не суди! А между тем „не суди“ — это целая философия».

Сам Максим не терял времени так же. На то самое СТО, где мирно стояла Бэмка Кавы, он заехал на взятой у Кости Горе восьмерке, на предмет замены моторного масла.

— Я там терся весь кон. БМВ — кайфовая, не коцаная, напидарашенная, как у кота яйца. Черная, стоит и блестит, а с нее пыль халдеи сдувают. Там все фарши в ней. Я с одним разговорился. Он мне дал расклад. Еще плюс техпаспорта на все тачки, которые в боксе, в сейфе у мастера. Если мусора шмон проводят, чтобы все законно было.

— Это везде так.

— Ну и ништяк.

— А что с охраной?

— Ворота ни хуя такие, конкретные, охранник там никакой, по ходу, больше сторож с лоховской попрошайкой и баллоном газовым. Нужна тонированная на глушняк машина, или эту затонируем, — и Макс указал на восьмерку.

— Чего удумал?

— Заедем движку делать или ходовку, там решим, но ближе к концу смены. Им по любому придется оставить ее на ночь. Мы спорить и торопить не будем. В машине загасятся двое. В багажнике и на заднем сидении. Как все снимутся, этого цирика под стволы, а дальше дело техники.

— А там камер нет? — спросил Некрас.

— Если нас сфалуют, будет тебе камера, по любому, на тюрьме.

— Завязывай, Макс, такими вещами не прикалываются.

— А кто тебе говорит, что я ору. Я смотрю на вещи реально. Просто не исключаю любого форс-мажора. Теперь нужно дождаться пацанов.

Ребята прибыли с отрицательным результатом. Новосибирские коллеги пошли в отказ.

— Жопой крутить стали, — рассказывал Боря. — Смотрю, нос воротят, даже за цену не пробивают. Не доверяют, по ходу, нам купцы. Раньше через Костю решали, а сейчас вдруг мы и самостоятельно. Я другого объяснения, ни ебаться, не вижу.

Отсутствие результата — это тоже результат. Казалось, Макс предусмотрел и такое развитие лихо закрученного сюжета.

— Погоним в Казахстан. В этом влагалище вообще хуй, кто найдет.

— И искать не догадаются, — поддержал Чика.

— Сначала надо их взять, — отрезал Борек.

— Это да. Но с такими настроениями, как у тебя, Боря, лучше сидеть дома. Не отпугивай удачу заранее, — разозлился амбициозный Максим.

Боря пропустил это мимо ушей. По приезду домой Боря Бархатов обнаружил у себя дома повестку на призывной участок. «Пришло время отдать долг Родине». Вот только хоть убей, а Боря не мог вспомнить, когда это он у нее что-нибудь брал в займы.

— У него ворота новые, — зачем-то сказал Чика, разглядывая гараж Кавы. — Такие недавно стала фирмочка одна лепить. Я постеры рекламные видел…

— Ты чего, баранины объелся?

— С чего ты решил?

— Уставился на новые ворота.

Дефицита пространства и времени концессионеры не испытывали. Уверенно шагая в авангарде собственных идей, они полностью владели ситуацией. Жулику и на ум не могло прийти, что на его автопарк могут сделать дерзкий налет. Кто жить устал? Кому это надо?

Что делать? Кому на Руси жить хорошо? Вторая пара вопросов могла бы стать здоровой оппозицией первой. Классики писали для нас. Все повторяется в этой жизни. И, наверное…, да нет, точно — литература. «Писатель не творит ее, а как бы улавливает сигналы. Чувствительность к такого рода сигналам и есть Божий дар». Это не я придумал. Я бы не смог. Разве что запеленговать сигнал.

Чика в антураже бомжа выглядел комично, но бесспорно превосходно, с точки зрения театрального костюмирования. Не колеблясь, критики отдали бы пальму первенства Владу. Под длинной полой драпового пальто выгодно располагался Ремингтон. Этот шпалер Борьку дарили на девятнадцатилетие.

Сиротливый безучастный фонарь с люминесцентным потоком света освещал гаражные ворота и немного подъезда к ним. Чика прижался к голым кустам и уже замерзал. Он искренне не завидовал и жалел пингвинов, тюленей и еще кого-то, кто живет там, где всегда зима. С противоположной стороны дороги бомжа Чику прикрывал Макс. У него был обрез охотничьей тульской вертикалки, туго заряженной порцией жиганов. Расчет был верен. Появление бомжа в «долине нищих» не могли удивить никого. Но на всякий случай Макс дал немного денег натуральному бродяге и тот три дня до этого момента околачивал заборы, как рядом стоящих особняков, так и коттеджа Кавы. Привлекал внимание и приручал местный люд, дабы не удивились внезапному появлению представителя «отбросов общества».

Крузак жульмана появился неожиданно, как Джаз. Он по боярски переваливался из стороны в сторону, боясь не расплескать пассажиров, и подбирался к месту плавно и трагично, как чикагская мафия…

* * *

Некрас и Боря с треском разместились в тонированной восьмерке. Чудо охранник дефилировал между стальных четвероногих друзей человека, и что-то весело напевал. В боксе практически было пусто, но еще где-то терся мастер кузовного цеха.

— Какого хуя он не уходит, — шептал Некрас.

— Да, тише, — толкнул в спинку заднего сидения Боря.

«Сикьюрити» вплотную подошел к восьмерке и стал пытаться демонстрировать чудеса своего зрения. Но тонировка была густа и ему не по глазам. Он даже уперся прыщавым носом в заднее боковое стекло. Борьку стало смешно. Он приподнялся и состроил гримасу охраннику. Теперь смешно стало Некрасу. Он еле сдерживал себя, чтобы погасить очаг накатившего смеха.

— Завязывай, Боря. Ни хуя ты канканы мочишь. Спалимся.

Боря принюхался. Его нос забегал по всему лицу. Тут он кое-что понял и спросил:

— Ты что, пернул?

— Естественно.

— Это противоестественно. Ты чего гонишь, побойся Бога, Серый. Люди так не срут.

Борек хватал воздух у себя под мышкой. «Уж лучше так», — решил он.

— А чего смешил?! — оправдался Некрас. И тут же перевел тему в другое русло. — А может он того…, уже дома.

— Кто?

— Ну, этот, мастер.

— Не знаю, может. Еще подождем кропаль.

Наступила резиновая тишина, как ковбойские америкосовские подтяжки.

— Ты не спишь еще? — разрядил паузу шепот Бори.

Из багажника последовал ответ:

— Лежу просто.

— Лежи себе, я спать хочу.

— Идиот.

* * *

Кава вышел, не доезжая до гаража, и вошел в калитку. Но эта дверь из металла шестерки с огромной натяжкой попадала под определение «калитка».

— Загоняй, наверное, — бросил он, скрываясь за дверью.

— Опять эта блевота шкуру трет, — комментировал свои эмоции по поводу увиденного Фока. — Хули ты тут груши околачиваешь, ублюдок?

Чика вежливо промолчал и прикрылся от заведомо спрогнозированных ударов. Фока подошел вплотную и, склонив на бок голову, попытался разглядеть бомжа.

— Что, тараканы! — бросил он, словно плюнул.

Небрежно размахнулся правой ногой, но удара не совершил. Это живо смахивало на незаконченную симфонию. Два безапелляционных аргумента в виде двух вертикально посаженных стволов настырно уперлись в Фокин позвоночник.

— Без кипеша, фантоций. Я умоляю. И руки в гору.

Макс был настроен решительно, как стержень гвоздя, коснувшийся крышки гроба. Он был высоким и неуклюжим, как Авраам Линкольн, и, наверное, легко мог бы стать мясорубом, способным выйти на крыльцо в одних носках встречать гостей.

— Чтобы ваши эмоции не провоцировали вас же, я бы попросил открыть эти ворота и впустить нас в гаражное помещение.

Чика, не растерявшись, обшмонал Фоку и выудил у него из кобуры вороненый ПМ.

* * *

— Ладно, до завтра. Закрывай! — раздался высоко акустический баритон где-то там в другом смежном боксе.

Этот голос принадлежал мастеру кузовного цеха.

— Хвала Всевышнему, — с грохотом выдохнул Боря.

Небольшое лирическое отступление (авторский каприз): «Кстати, вывожу эти грешные строки, когда на дворе апрель 2005 года. Скончался одиозный понтифик Папа Павел 2. Обезумевшая толпа паломников попыталась приравнять его к лику святых. Распиарить, так сказать, после жизни. Собралась вся богемная тусовка. Все на свете президенты США. Скорби не наблюдаю. Они даже не стараются завуалировать свое отличное жизнерадостное настроение. На передний план вышла кучка Бушей. Их американские улыбки разрывают маски лиц на две неровные половины. Позади попытался засветиться развратник Клинтон. Я хочу сказать, у кого в свете последних событий популярность пошатнулась, как Пизанская башня, со смертью Папы поимели возможность поставить ее на прежнее место.

Такой свирепый тусняк некрофилов. Папины «Фаны». Весь Ватикан смахивал на гигантский рок-фестиваль. Извиняюсь за кощунство, но не перед вами, перед Богом. Канул в лета очередной посредник между нами и Им.

Когда хоронили Савку Шутила, все было по настоящему. Смерть понтифика — подготовленное театрализованное шоу… Наверное, его похоронили намного раньше».

Круто я выдал! Вам не кажется? А вы знаете, я даже не в курсе, за каким все это написал. Быть может, всплеск несанкционированных эмоций. Всегда ставил справедливое слово на порядок выше приспособленчества. Последнее мне вообще не удается в жизни. Я как автомобиль, который пересек сплошную полосу и подпирается к цели против движения. Все моргают фарами и сигналят противными клаксонами. Я не хочу, как они все. И цель моя в другой стороне. А где-то там есть еще подводные течения.

Боря, хрустя суставами, покинул восьмерочный салон. Некрас продирался следом.

— Да сиди там, я тебе багажник сейчас открою.

Некрас послушно притих.

— Возвращается стражник.

— Давай за тот «микрик».

Концессионеры юзанули за японский микроавтобус «Таун Айс».

Вы знаете, как подают настоящий стейк? На настоящей дубовой доске! А настоящие решительные парни, крещенные в городской купели, свои утилитарные цели примерно так:

Они пиздили его по почкам. Некрас с оттяжечкой прощупал бейцалы (яйца). Сикьюрити взвизгнул и присел. Некрасов вошел в раж. Он со знанием дела вбивал в это туловище свои весомые пиздюли.

— Пацаны, кончайте! — умолял он.

— Сейчас ты у нас кончишь, прочувствуешь оргазматрон.

Некрас не мог успокоиться. Наверное, этот несчастный охранник напомнил ему плохого узурпатора педагога, скорее всего, учителя физкультуры, от которой Сергей был пожизненно освобожден.

— Ну, ты, охуевшее тело. Давай ключи от кабинета.

— Осади, Некрас. Ты его ушатаешь, вообще ни хуя не найдем.

Некрас сидел верхом на потерпевшем и размашистыми движениями превращал его лицо в безаппетитную запеканку. Борек обхватил Сергея за шею и пытался оттащить.

— Ты чего, совсем ебанулся, слезь с него. Ты чего гонишь? Бля-я, ни хуя… Некрас, вернись в семью! Он помер.

Некрас тут же пришел в себя. Весть о трупе под ним заставила его трезво мыслить.

— Чего ты исполняешь, недоумок? Этот фуцын у тебя телку увел?

— Не-е, — тупо бычился Некрас.

— Ты бы еще выебал его.

— Мертвого?

— Да жив он, только не исправляй этого. Одыбается, спросим за ключи. Пиздец, ты его отоварил, сейчас жди, когда при памяти будет.

— Очнется, — повеселел Некрас.

— Ты ему все ебало поломал.

— Да, действительно, — Сергей проникновенно осмотрел свое произведение. — Да, на самом деле, как-то неудобно получилось.

— Извинишься позже, — теперь Боря уже успокаивал, ища липовые оправдания содеянному. — Он просто оказался не в то время, не в том месте.

— Может, он хотел стать певцом. Слышал, он что-то намурлыкивал. А тут мы. И его творческим планам на ближайшее будущее — кирдык.

— Это как у Гумилева: «Жизнь — это то, что случается с нами, пока мы строим планы на будущее».

— Слышь, ты, философ!

— Ну, а что? На мой взгляд, верно сказано.

— Очнулся, олень.

— Похоже. Поднимай его.

— Почему я?

— Ты же его уронил.

* * *

— Открывай, животное, — скомандовал Макс. Его лицо скрывала вязаная маска-ночь.

— Я не знаю, кто вы, но пизда вам по любому, — огрызнулся Фока.

— Ни тебе говорить, пингвин банановый.

Ворота плавно сложились к верху, обнажая доступ к Мерседесам.

Фока был слишком близко с блатной когорте России бандитской, чтобы присесть на лютую измену и легко сдать свои позиции. Чика нырнул в салон одного мерина. Макс несколько притупил бдительность и на мгновение стал пустотным, как сознание Будды.

Фока круто развернул свой корпус на сто восемьдесят градусов. Правым своим предплечьем он удачно выбил обрез из рук идейного вдохновителя. Двустволка звонко ударилась о кафель гаражного полка. Слева хук, справа — апперкот. И Максим присоединился к ней. Фока, не дожидаясь разворота событий, нанес короткий удар с ноги в голову. Подняв с пола обрезанную двустволку, особо приближенный к вору, устремился в сторону Мерседеса.

Чика осознал всю серьезность происходящего, но растеряться не успел. Приобретенный им ПМ оказался надежен. Влад и не понял, что сотворил. Это минутами позже его колбасило и детонировало. Два выстрела на встречу и опережение. Первая же свинцовая пилюля избавила Фоку от жизни. Вторая попала куда-то в молоко, но это не имело уже значения. Никакого значения. Сгусток желтых мозгов вылетел из затылка и упал на грудь Макса. Человека, с раненными амбициями, это обстоятельство только подстегнуло. Утирая тыльной частью ладони кровь с верхней губы, Максим второй рукой сграбастал мозговой коэффициент и плотно обнял его пальцами. Потом бросил к ногам и растоптал как нечто совершенно лишнее, мешающее мировой гармонии.

— Сваливать надо, сейчас урка кипеш поднимет.

— Форс-мажор.

Два мерина, как пришитые, вылетели из долины нищих, свернув с дороги на кемпинг, он застыли.

— Делаем быстро! — крикнул Макс, и Чика перепрыгнул к нему.

Пятисотый вернулся к коттеджу, Чика пересел в Крузак и, развернувшись, рванул к трассе. Парни рисковали определенно, но вероятно Кава не слышал дуплета выстрелов. Возможно, стены гаража успокаивали слух. На кемпинге одного Мерседеса взяли на жесткую сцепку, привязали к Крузеру.

* * *

Бумер послушно взревел двигателем, заставляя поверить в мощность пятилитрового ДВС.

— Этого возьмем с собой.

— Кого? — не понял Некрас.

— Охранника.

— Ты, что, с дуба рухнул. Свяжем его и ништяк.

— Голова не только для того, чтобы в ней есть. Нет охранника, нет бумера, все косяки на него.

— И время выиграем.

— Ты делаешь успехи, мой юный друг.

— Умойся, как тебе?

— Слава, — прошептал Секьюрити.

— Умойся, Слава, с нами поедешь.

— Зачем. Я ни кому ничего не скажу. Правда.

— Я знаю. Но так будет лучше.

* * *

— Где их носит? — беспокоился и ерзал Чика.

Макс очередной раз включил Моторолу, но приема не было.

Черная, словно ночь, БМВ вылетела пулей на трассу.

— Врубай рацию. Мы в радиусе… уже.

Некрас щелкнул вращателем.

— Прием, прием, братва.

В ответ он услышал тишину. Попытка «намбэ ту»…

— Есть, Борек, они на связи.

— Ебучие рога, где вас носит!?

— Какие дела, Максим, работали. Вы на месте?

— Давно.

— Сейчас подтянемся.

Темный кортеж влетел в соседний Казахстан без мыла. Всего за 50$.

Брутальный казах по имени Серик со знанием дела смачивал кривой казахский палец в мясистых казахских губах и не торопливо отсчитывал русские деньги. Наебать никто никого не пытался, о происхождении машин не спрашивали. Прений не возникло. Стороны обменялись заверением о намерениях и разъехались в стороны.

— Алкоголь пить не будем? В смысле, Арак шесум бе?

— Они, Серый, кумыс жрут.

— Ну, ясно.

— Могли бы бараном угостить.

Чика перенервничал, его откровенно трясло, как шанхайский бронепоезд. Хочу отметить, казахи в своем Казахстане довольно неожиданные люди. В этих степях пропасть даже проще, чем в зарослях Камбоджи.

— Надо выпить, пацаны.

— А где взять, с алкоголем засада.

— Найдем в кафе.

— В степи?

— Едем до Кокчетава.

В Кокчетаве было весело, как с похмелья. Пахло грязной водой и прелым кумысом. А молодые казашки шокировали, как Акбара пророчества Салама. Кривизне их национальных ног могла позавидовать самая продвинутая триумфальная арка. Луноликий овал лица и монголоидный разрез глаз. Нет, конечно, местами попадались и ничего себе. Но, видимо, парни бродили не по этим местам.

Некий казахский «зендан» больше смахивал на передаваемый из поколения в поколение перештопанный шатер беженцев цыган. Почти на полу, ну, типа того, где-то около, на низеньких приземленных, словно их воображение, скамеечках, скрестив ноги, расположились вонючие аксакалы в халатах «от Саида». Иногда бомжи у Казанского вокзала выглядят благообразнее. Ну, не будем! Не все они плохие парни.

— Здесь нет водки, — вынес вердикт Чика. — Они чай с пиал хуячат.

— Ага, зеленый.

— Ну, нам нужен алкоголь…

Молодого казахского мачо родители назвали Ракатом. Как раз он и являлся исключением из правил. Аккуратно одет, гладко выбрит. Его светлые отутюженные штаны белым радикальным пятном отсвечивали от серой действительности местных степей.

Алкоголя раздобыть не удалось, но любезный Рома, он же Рокот, рассказал, где возможно приобрести качественного гашиша и Чуйской «Зе Бест» анаши.

— А еще у нас есть русские женщины.

— Это ты о проститутках? — загорелся Некрас.

— Да, да.

— Сможешь решить?

— Говно вопрос.

Вопрос действительно оказался говно. Кстати, профуры тоже. Их привезли на темно-синем (цвета мокрой изоленты) Москвиче-2140. Он махал рихтованным железом и надрывно визжал ремнем генератора. За рулем сидел метис — «казарус». Водитель, евнух и сутенер в одном флаконе, по совместительству хранитель продажных тел. Наложниц было много, как апельсинов во Флориде. Они брикетом утрамбовались в салоне и испуганно моргали точками бесцветных глаз.

— Выбирайте, — гордо бросил Рокот. — Цена — почасовая!

Час с русской красавицей казахстанского толка, как пол ящика «Московской» по спекулятивной цене, плюс стаканчик, три плавленых сырка и три бутылки дефицитного «Байкала».

— Не кисло. Вы их, что, напрямую с тверской доставляете, — наморщил лоб Боря.

— Не вижу достойных, секонд хенд просроченный.

— Есть местные.

— Не надо, оставь вон ту, мелированную, смуглую большеротую…

— И эту с грудями! — дополнил Чика.

Рокот жестом «Бодхисатвы» (помогающий людям. Буддийский миф) пригласил грешниц пройти в шатер.

— Мы их на сутки вцепим, — сказал Макс.

— Покуражимся.

— Хорошо, значит, сутки, — рулевой метис бросил опытный взгляд на хронометр своих командирских часов, и, что-то прикинув, вынес, просчитав при этом как за 24 часа:

— Сейчас у нас 7 часов.

— А у нас девятнадцать.

— Ну, да! Конечно. Значит семь вечера. Завтра с семи до восьми утра я заеду за ними.

— Это у вас такие сутки?

— А у вас разве нет? — искренне не понял сутенер.

— Что ты втыкаешь, гоблин! Барбосов в нас узрел. Филки верни за 13 часов и приходи утром. Математик — не ебаться.

— В натуре, редкий антиквар. По зеленому горбатого лепит.

Но не русский действительно не мог разобрать причин волнения. И даже попытался забраться за пояс и достать кривой нож. Рокот первым понял, что происходит в голове у его соплеменника. Когда до сутера все же дошло решение высшего математического уравнения, он растерянно улыбнулся, наслюнил грязный указательный палец и, отсчитав, вернул лишние деньги.

— На самом деле, на хуя эти бляди нам на целые сутки?!

С кайфом Рокот не обманул. Забили три папиросы чуйкой и крополями гашиша. Казахский гид сказал, что это слишком убойная вещь, и возможно они погорячились.

— Ладно, укуримся в хлам, — смело парировал Некрас.

Отдельный косяк заделали жрицам любви.

— Взрывай, чего ждешь?

Аромат далеких иллюзий вонзился в ноздри присутствующих, седым облаком повис под потолком шатра. Когда ему надоедало висеть, он ломался и тяжелыми кусками тяжело падал на тюбетейку Рокота.

Все дружно попали уже на косяк, накрыло, как КамАЗ брезентом и перло, что тот паровоз.

— Ты чего нам подсунул, корешок? Меня таращит как индейца.

— Я предупреждал, — растерянно оправдывался Рокот.

Нижняя челюсть Некраса упала ему на грудь и не хотела возвращаться. Чика походил на истерика без спроса покинувшего приют для душевно нездоровых. Наложницы забились в углу из подушек и нервно хихикали. На Макса и Борю накатила волна неконтролируемого, но санкционированного смеха.

Максим держался за живот, и весь вибрировал, как испорченный миксер.

— Слышь, — еле выговаривал он, обращаясь к Борьку. — Этот кричит, что его зовут Рома.

— Кто?

— Ну,… Он.

— Рокот?

В ответ Макс заржал и указал пальцем в сторону нового товарища.

— Рома? Так он русский?!

Теперь хи-хи словили и остальные, даже сам Рома — русский брат с монголоидным лицом. Они, как наркосерфенгисты оседлали волну нездорового смеха и летели по ней на встречу неизвестного. Если лететь наверх, то на самое высокое небо. Если падать, то с самой высокой горы. И, наверное, это правильно, по крайней мере, по настоящему.

— Пойдем на воздух, порожнячка покурим, — предложил Чика, вытаскивая пачку «Бонда».

Предложение было принято без прений и поправок. Сигареты догоняли, словно скорый фирменный поезд. Впереди, по бокам и даже позади, там за шатром раскинулись степи с хаотично посаженными по ним бесформенными камнями. Некоторые из них в свою очередь оседлали беспредельные птицы-хищники. То ли орлы, то ли соколы, я в них не разбираюсь, только дефилируют они там, как наши голуби, а срут с особым цинизмом и в четыре раза больше. Могут на плечо за раз целую мышь высрать после органичной «дистиляции».

На воздухе было жарко, но все же не так душно, как в этой прокуренной палатке. Куда-то к скучному горизонту тянулось кривое, как турецкий ятаган, лезвие дороги. Оно рвало папирус степи на две абсолютно неровные половины. Небо было низким и весело сразу же над конусом шатра. А может оно просто давило на тех, кто вышел покурить. Свинцовый дым наполнял легкие, а в голове плавно, как засранцы птицы, кружили фиолетовые мысли с бархатным оттенком.

Макс увлеченно рассматривал просторы, и уже тогда у него зародилась цветная идея рекламных банеров. Это сейчас они по всему городу. Увлеченный своими идеями, он стал выкладывать их ровными рядами на поверхность слуха. С момента первой хапки Чуйской марихуаны, ты глубоко проникаешься тантризмом и понимаешь, что наука о нирване и просветлении непременно должна сопровождаться ароматом этой пряной травки.

Макс живо напоминал Шанти Деву. В позе буддийского мыслителя, он извергал коммерческие мысли, разумеется, не время в их жизненное продолжение.

Вы же понимаете, дабы создать все это и настроение в том числе, мне пришлось впасть в состояние персонажей. А что делать!

— Какие просторы и дороги здесь, в принципе, проходные.

— Вон три фуры.

— Как гусеницы.

— Нахлобучить предлагаешь?

— Да тут и без нас разбойников как говна.

— И что у них, карт-бланш?

— А ты как думал! Прикинь, пацаны, на этих просторах рекламные щиты ставить можно, — и Макс истомно зажмурился.

— Ага, ништяк ты сообразил, — подколол Борек. — Орлы все твои плакаты обделают, а рекламодатели тебе за эту пургу ноги выдернут. Какой идиот в этом влагалище свой бренд намажется раскручивать.

Все представили нелепо торчащие лозунги, призывающие потных аксакалов и беспардонных птиц вкладывать финансы в концерн МММ или приобретать биотуалеты по праздничным ценам в цеху по производству туалетных кабин, который расположен на территории завода по производству лифтов. А под рекламными банерами ползает безногий Макс. Ноги ему выдернули, как и пообещал Боря, и крутит динамо, вырабатывая электроэнергию для прожекторов, освещающих рекламный слоган.

— Короче, тему раскатали, дай вам начало, — злился Макс. Но волну смеха, накрывшую всех по новой, остановить было утопией.

— А прикинь, пацаны, — задыхаясь от веселья, продолжал паясничать в цвет Боря.

— Прикинь, размещать лучше рекламу у нас в лесу или тайге. Заблудился грибник, напоролся на поляну, а на ней щит пять на десять. «Гаражные ворота» или «Ювелирный салон Сливянка».

— Не-не, — на перебой стал предлагать Чика. — В тайге такая тема: «Шоп-туры в Грецию за шубами», «Летур — тур фирма».

— «Автомобильный альянс»!

— Потом станем рекламными монополистами. Чика за тайгой смотрящий. Некрас с Максом здесь в степи. Я акварекламой займусь. Заплывет рыбак в камыши, раздвинет их, а там как буек — курс доллара по данным ММВБ.

— Можно похоронные конторы под себя подмять. В обязалову, чтобы на крышках гробов рекламу размещали.

— Представляю: «Размещение вашей рекламы на бортах гробов» — дешево и эффективно. Пройдет какой-нибудь перец на погост и гордо так: «Вот на этой северной стороне кладбища все гробы с моей рекламой»!

— Эффекта гольц, зато какое самоуспокоение и значимость.

— А у кого денег мало, но реклама один хуй нужна, могут разместить в салоне гроба, на внутренней части крышки.

— А покойник не залупится?

— Вот вы исполняете. Гоните, как семь удавов, — попытался прервать цепочку бреда и кощунства Максим.

— Слышь, ну ты же сам предложил.

— А вы раскачали. Скажите хуйню и ржете над собой же.

— Нашелся правильный.

— Иди, динаму крути, энергию вырабатывай.

— Какую?

— Чтобы прожектора рекламу освещали. Вон она там, где ноги твои оборванные валяются.

— Во, дебилы! У нас телки там, в палатки валятся, ебать, что, никто не будет?

— Пусть они тебя к работе донесут, а то пока доползешь.

Низкое казахское небо вздрагивало от приезжего гогота. Редкие перистые облака не понимая, пожимали седыми от перхоти плечами.

— Хорош одно и тоже, над собою приколись.

Макс уже сто семьдесят шесть раз пожалел о слабости высказать свою неудачную мысль.

Волна эмоций как накатила, так и моментально ушла куда-то в сторону, обнажая берег. Воцарился штиль. Все дружно затупили.

— Может, еще приколотим костыль?

— Гонишь, что отпустило?

— Не знаю.

— Иди, вдуй самке, та губастая, видел, какие флюиды засылала.

Некрас, словно опомнившись, вынырнул из астрала и бодро рванул в шатер на подушки. Сграбастав большеротую, он стал похожим на Стаханова со своим молотом. Сергей зациклился, как это и происходит по накурке, на идее кончить в рот. Он, словно, ломал два ряда берлинской стены, запихивая свой имплантант в пышный и мокрый рот некрасивой проститутки. Она сначала чуть не задохнулась, потом поперхнулась, а когда Некрас подернулся, как подстреленный, и замотал в стороны тазом, девушка чуть не захлебнулась. Потом наложница выбежала за юрту, и там ее два раза вырвало.

— Ты, что, без презерватива к ней макал?

— А что? — пожал ушами Некрас…

По приезду домой у него потекло с конца, как весною с крыши.

Обратно собирались ехать поездом, но по определенным обстоятельствам остались еще на сутки, но уже в гостинице города Петропавловск, до коего добрались на такси. В такси даже скрипело радио, и какая-то попсовая певица давала интервью. Она рассказывала: «Первый день мы снимали клип всю ночь».

Казахский степной «Агролан» (рай) оставался за спиной. В Петропавловске зарождались намеки на цивилизацию, а точнее на то, что от нее успело остаться в постперестроечный вязкий обворованный период. В гостинице разместились в двух номерах.

— Супер-пупер. Даже вода горячая.

— А тараканы ходят в плюшевых тапочках, вон как тихо пробирается к розетке.

— Наверное, это из администрации «отеля».

— Отеля! Круто, мать его!

— Надо телок заказать.

— Не хватило?

— А чего творить будем?

Макс неслышно встал с просиженной кровати. Достал из-под нее дорожный баул и, покопавшись в нем, пошел на выход. Чика был в душе. Боря и Некрас решали вопрос вызывать или нет девочек в соседнем номере.

— Слышь, Чика, — бросил на ходу Максим. Тонкая дверь охотно пропустила оба слова в «душевой кабинет».

— Чего хотел?

— Я пойду, пройдусь.

— Далеко? — перекрикивая журчание, спросил Чика.

— До вокзала и назад.

— Валяй.

Максим не любил не законченных симфоний. Релаксирующее воздействие на его душу, всегда оказывал здравый прагматизм. Он был собран, как хороший боксер, и хотел лишь сохранить приобретенное совместно. Угловатый, как пентагон, он покинул белые стены привокзальной гостиницы. Подобно «Шерипутре» стоящим на лепестке лотоса. Он почти всегда принимал прозорливые и своевременные решения. И ни один кайф в мире не мог засрать ему мозги, его мысль работала в ритме швейцарских часов.

— Ячейку, будьте добры, — сказал Максим, войдя в вокзальную галерею, где располагалась камера хранения.

Русская девушка с казахскими ногами показала на свободную дверцу, и, взяв названную сумму, запихала сграбастанные купюры в боковой карман застиранного рабочего халата. Максим бережно вложил желтый туго набитый пакет во чрево стальной ячейки и, захлопнув, набрал код: год рождения своей матери.

Выйдя на спертый воздух, он закурил и уныло вздохнул, когда вспомнил, что не за горами зима. Попинывая воздух, Максим побродил по улочкам, поплевал в сухой загаженный арык. Смятые пачки «Астры», «Примы» и болгарских сигарет пылились на дне некогда живой системы водостока. Из-под некоторых, как из-под обвалов, торчали уже пожелтевшие и разбухшие трупы бычков. Искореженные пустые спичечные коробки походили на подорванные танки и молчаливо напоминали о некогда сильной империи. Максим еще раз плюнул на всю эту тяжелую действительность и, помочившись за ржавым гаражом, пошагал к гостинице.

— Ты где бродил? — спросил Некрас. Он и Боря были уже в их номере.

— Да так, променад, город посмотрел.

— Дрек?

— Ну, а ты как думаешь?

— Сейчас телочек доставят, и водовка будет, — гордо возвестил Чика и заерзал на покрывале.

— Петропавловского «Рому» нашли?

— Не-а, тут «Ромой» администратор работает. У него как у волшебника Сулеймана, все по-честному без обмана.

— Шнягу втулит какую-нибудь.

— С чего ты решил?

— А чья водка?..

–…

— Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса!!! — пропел Некрас, и, кажется, остался доволен своей своевременно вставленной удачной шуткой.

Через час с небольшим гостиничный дипкурьер по имени Андрей доставил четыре бутылки местной водки.

— Сейчас будут девчата, — пообещал он, после чего запустил в номер двух стриженых азербайджанцев.

Сутенеры выглядели так, будто водили на случку не девочек, а горилл. Сверкнув фиксатой частью своего рта, один из них произнес на удивление елейным голосом. Не все было понятно, но из сказанного удалось разобрать, что девушки из самого Тадж-Махала, наложницы Эмира, красивы, как сакура весной; спелые, как персик летом; совсем свежие, с глазами, словно звезды и… и хорошо сосут. Ну, а стоили они, как путевка на Венеру.

— Расчет потом.

— Пятьдесят процентов сразу, — деловым тоном обрезал второй азер.

— Без проблем, — ответил Боря. Отсчитал денег и, закрыв за гостями скрипучую дверь, налил, выпил пол стакана алкоголя.

— А знаете, о чем я вспомнил, — выдохнул Борис.

Видимо алкоголь помог вспомнить важное.

–? — повисло молчание.

— Ведь того фуцына, охранника с автосервиса, где мы отработали Бэху, мы вместе с тачилой казахом продали.

— Вот они тихо приколются. Кент в багажнике с торцом разбитым и в форме охранника.

— Во, слива.

— Да, он сам виноват, мог бы признаки жизни хоть подать, а то затихорился там на измене. Мы и забыли за него, — оправдал всех и сразу Боря и снова налил, но уже не только в свою тару. — Давай, пацаны, не микрофонь за успех.

Наложницы-гимназистки прекрасные как луна проносились, как осенние листья, мелькая розовыми ягодицами с орнаментами легкого целлюлита.

Первым пошел Чика. Бардельеро превратилось в оргию Калигулы. Алкоголь и секс, выходящий за рамки приличия…

Первым поднял голову он же, то есть Чика. Остальные спали, как неровно разброшенные шпалы. Женщин, подруг эмира, в номере не было.

— Пацаны, подъем! — почувствовав неладное, тревожно крикнул Чика, после чего нырнул под кровать и обмяк рядом.

Ноги отказали ему, и тело следовало их предательскому примеру.

— Е-е-ебучие рога-а! — завопил он.

— Что за кипеш? — поднял чугунную, словно крышка колодца, голову Боря.

— Жопа, Боря, жопа! Нас развели, как лохов, конкретно! Походу, «клавой» (клафилин) убрали.

— В рот мента… — схватился за волосы Борек.

Теперь очнулись и остальные…

— Все лаве, все заработанное, мама дорогая. Во, встряли, как хрен в рукомойник.

— Да! По самые помидоры. А кто хотел девчушек потоптать?! — съерничал Макс.

— Чего сейчас крайнего искать. Все угощались.

— Надо этого пингвина под ответ поставить.

Все дружно, толкаясь в дверях, рванули вниз к администратору. Тот еще не успел смениться, но при виде решительно настроенных парней вжался в угол.

Били долго и по не приятным местам.

— Где этот ублюдок, Андрей, твой курьер?

— Он уже снялся, еще ночью, я адреса не знаю.

— Чего ты гонишь, недоносок, — Борис достал финский нож и приложил его к уху администратора.

— Пацаны, клянусь, не знаю за него, он вечером бывает, он со зверями работает.

Буцкнув «Бэримора» гостиницы, и отняв у него всю наличность, плюс две бутылки белой, концессионеры вышли на воздух.

— Ну и хули?

— Что?

— Хули делать? — задал тривиальный вопрос Некрас.

— Валить надо, — однозначно сказал Максим.

— Этот фуганок сейчас, сто пудов, мусорам цинканет. А если нас здесь примут, будет шило.

— Конкретное, — согласился Боря.

— С гастробайтерами они жестко поступают.

— Пидоры, — сплюнул Чика.

— Пошли на вокзал, — сказал Макс и сделал первым шаг туда, откуда рельсы уносятся в горизонт.

Дату рождения своей матери Максим помнил, как Отче наш. Хотя это естественно. Четыре щелчка и…

— Макс, красавец!

— Молодца! — сыпались лестные дифирамбы.

Еще бы, человек спас все заработанные деньги. Он был для остальных полу Богом, как минимум.

— Ты как догнал-то?

— Я не исключал форс-мажора, мы же не дома, еще с таким воздухом.

— Красавец! Проси, чего хочешь.

— Надо сваливать, на любой поезд и домой отсюда.

Удалось взять отдельное купе.

— Давай, пацаны, Савку помянем, — предложил Некрас.

— За суетою и праздностью жизни мы так часто забываем о ближнем.

— Поторопитесь восхищаться человеком, ибо упустите радость… Надо Савке памятник заказать.

— И место рядом на нас оставить.

— Не весело.

— Все там будем. Еще не ясно, чего там нас по возвращению ожидает.

— Да все ровно. Не пойманный — не вор, если что, в отказ будем идти.

— По любому.

Все молча и стоя выпили. И, наверное, у каждого еще в свежей памяти стояла улыбка Савки Шутила. Нырнуть туда в столь юном возрасте, уйти под эту родившую когда-то всех землю, это не совсем то, о чем мечтают молодые достигшие зрелости люди, это не совсем то, что планируют их родители. Улыбка, теперь это все, что от него у них осталось.

— Надо в честь Шута основать фонд, — предложил (нет, не Макс), предложил Чика. — Наш фонд. Часть филача возьмем на раскрутку, а остальное положим в банк. Сейчас масса вкусных вкладов. Я знаю, есть и такой.

— Какой?

— Смотрели фильм «Однажды в Америке», — и, не дожидаясь ответа, Чика продолжил. — Конкретно кладем в банк, но получить деньги можем лишь, когда все вместе, либо если есть письменное разрешение, заверенное у нотариуса, остальных. В общем, любому по отдельности их не выдадут. Тут дело не в недоверии. Так будет правильно. Вон и Борек в армейку собирается, да мало ли что по чем. А так тити-мити наши на нашем счету. Наступит время, и они на нас поработают.

— Прикольная затея, — одобрил Макс.

— Я решу, — сказал Чика. — У меня сестра в банке.

— А у меня брат в Москве, тоже в банке.

— У тебя что, Борек, брат есть? Пиздишь!

— Да он давно там, еще до меня. Он как бы старше.

— И как давно?

— А как родился с двумя хуями, так его сразу в банку и в Москву.

— Да пошел ты, я думал в натуре.

— Гадом буду.

Отщелкивая межстыковые швы, поезд выбивал свой металлический реквием. Он глухо отдавался в диафрагме каждого, но не щадя не натянутых нервов не прозрачной души, продолжал выдуманную мелодию. Все молчали, молчание стало темным, как осеннее небо над вагонами. Теперь их уже было четверо.