Жанна де Ламот

Михаил Волконский

В основе произведений одного из самых известных беллетристов начала ХХ века князя Михаила Николаевича Волконского – «неофициальная история» XVIII столетия, сплетающаяся из множества скандальных историй, дворцовых тайн, приключений и мистики. Интриги, власть, коварство, любовь и деньги – неизменные составляющие его авантюрно-приключенческих романов «Темные силы» и «Жанна де Ламот».

Глава XV

Заседание

В четверг, в назначенный Иваном Михайловичем Люсли час сошлись в указанном месте семь человек на заседание под председательством седовласого старца в черной шапочке.

Комната, в которой они собрались, была невысокой, со сводами. Ее окна выходили в сад, стены были выкрашены белой клеевой краской. Посередине ее стоял стол и семь стульев, кресло. Другой мебели в комнате не было.

Приглашенные входили каждый с кокардой своего цвета, вдетой в петлицу, почтительно раскланиваясь с сидевшим в кресле стариком, у которого была белая кокарда, занимали свои места вокруг стола.

Последним в комнату вошел высокий плечистый черноголовый Борянский, развязностью своей походки и свободой манер сразу нарушивший чинность этого собрания. Желтой кокарды не было в его петлице. Он вошел боком, не то поклонился, не то оглядел присутствующих, рассевшихся вокруг стола, и проговорил, ни к кому не обращаясь: «Привет честной компании!», сел за стол и положил на него локти.

Все переглянулись между собой, пораженные таким поведением нового сочлена, и оглянулись на старика, который не спускал взора с Борянского и пристально смотрел на него, чуть улыбаясь одними губами.

— Ты забыл, — сказал он, — надеть отличительный знак твоего цвета!

— Однако Белый отлично говорит по-русски! — шепнул Соломбин, у которого красная кокарда криво сидела в петлице.

— Будет вам бирюльками-то заниматься! — просто и громко проговорил Борянский. — Я к вам пришел сюда по делу, так и будем рассуждать о деле!

— Ты пришел сюда, чтобы повиноваться мне! — тихо произнес Белый.

Борянский удивленно вскинул на него взор и вдруг рассмеялся.

— Ну, уж это, знаете ли, не того! Этого у вас со мной не выйдет!

Все присутствующие, видимо, были поражены тем, как держал себя Борянский. И только Белый сохранял полное спокойствие.

— И ты будешь повиноваться мне! — с улыбкой сказал он опять.

Это было сказано так, что даже Борянский в первый момент опешил и с удивлением взглянул на старика.

— Седьмого мая 1801 года, — чуть внятно выговорил тот, едва шевеля одними только губами.

Никто не понял, что означало это число, но Борянский вдруг весь вспыхнул, потом кровь быстро отлила от его лица, и он побледнел, как мел.

— Вот тебе желтая кокарда, надень ее! — приказал старик Борянскому, бросив ему через стол кокарду, и тот покорно взял ее, нацепил в петлицу.

Все переглянулись, на этот раз как бы сказав друг другу, что ими распоряжается настоящий Белый.

— Для первого заседания, — начала Белый, — я сообщу вам о двух делах, или, вернее, о двух задачах, которые нам предстоит решить.

Первая относится к Александру Николаевичу Николаеву, получившему наследство кардинала Аджиери. Дело в том, что этот Николаев не знал своего отца, который был вынужден держать его вдали от себя из-за своего сана. Затем было учреждено тщательное наблюдение нашим обществом за ним, мы вступили в переговоры о наследстве, о котором Николаев не подозревал даже. Мы взяли с него расписку, что он в случае получения им наследства половину его отдаст нам. Конечно, были приняты меры к тому, чтобы Николаев думал, что он получает наследство благодаря помощи лиц, взявших с него расписку. Все было обставлено безукоризненно.

Наше общество и в этом случае действовало, как всегда, наверняка и в первый раз в течение времени своего существования дало промах. Вы спросите, как это случилось? Как все могло случиться? Разве расписка не была действительна и Николаев уклонился от платежа? Нет, наоборот, Николаев не уклонился от платежа и внес нашему агенту всю причитавшуюся с него сумму. Но дело в том, что эту сумму составляли сравнительные гроши, о которых не стоило и заботиться, потому что официально Николаев получил в наследство небольшую мызу в Голландии, стоившую очень недорого. Все состояние же, на которое мы рассчитывали, было спрятано в тайнике на мызе и не подлежало никакому учету, став для нас недосягаемым.

Но наше общество слишком много затратило на это дело, чтобы примириться с таким положением, в которое оно благодаря этому попало, к тому же в первый раз. Если мы не получили половины состояния, перешедшего к Николаеву, то в вознаграждение за это мы должны будем получить его полностью. И теперь нам с вами предстоит конкретно обсудить это.

Старик замолчал. И не нашлось никого, кто смог бы ответить ему сразу.

— Если Николаев, — произнес после долгой паузы Борянский, — играет в карты или же хотя бы чувствует склонность к ним, то я берусь легко и скоро обделать это…

Старик покосился на него и, отвернувшись, недовольно проворчал:

— Нет, он в карты не играет.

— Я не могу предложить никакого плана, — сказал Люсли, — но заявляю лишь, что по совершенно особым причинам, известным нашему Белому, что бы общество ни решило сделать с Николаевым, я готов исполнить все.

— А нельзя ли привлечь его просто членом в наше общество? — предложил Соломбин.

— Чем же вы привлечете его? — спросил Люсли.

— Как это чем?.. Огромными доходами, которые он может получить, вложив свой капитал в наше общество. У него и без того достаточные доходы…

— Но он, как человек случайно разбогатевший, должен непременно желать большего.

Однако все почувствовали, что это предложение более чем слабо, и, казалось, Соломбин и сделал-то его только для того, чтобы не молчать, а сказать хоть что-нибудь.

После этого все замолчали окончательно…

— Теперь второе дело! — снова заговорил старик. — Оно заключается в наследстве маркиза де Турневиль и еще не вполне выяснено мною во всех подробностях, которые, впрочем, я считаю сообщить вам преждевременным. Скажу лишь по этому делу, что нам прежде всего нужно достать латинский молитвенник, переданный в Голландии маркизой Елизаветой де Турневиль кардиналу Аджиери, когда она, бежав из Франции во время террора, вынуждена была искать убежища за границей. Она боялась потерять этот молитвенник и потому дала его на сохранение кардиналу Аджиери. В этом молитвеннике находится указание места, где де Турневиль скрыл в Париже свои богатства, не имея возможности увезти их. Этот молитвенник сейчас находится у бывшего камердинера кардинала Тиссонье, который живет у того же Николаева.

— Однако! — заметил Соломбин. — Всюду Николаев!.. Неужели с ним одним не в состоянии будет бороться наше общество?

— Справимся! — уверенно заявил Люсли.

— Тем не менее, мы даже не пришли ни к какому плану действий и не знаем, что будем делать.

— Я скажу вам сейчас, что делать, — проговорил Белый. И когда все поглядели на него, внушительно произнес: — Слушаться меня!..

На этом совещание закончилось, и все стали расходиться.

Соломбин вышел вместе с Люсли и сказал ему уходя:

— С этим Белым у нас, кажется, дела пойдут!