Авиатор: Назад в СССР

Михаил Дорин (2023)

Чертова война забрала мою жизнь. Однако старушка-судьба не желая разбрасываться такими боевыми кадрами как я, закинула сознание боевого офицера в шкуру тщедушного подростка. Вот это поворот! Теперь моя давняя мечта — стать лётчиком, может наконец сбыться! Поступить в училище — легко! Окончить — без проблем!И всё бы ничего, да только год на дворе — 1976. Советский Союз во всем его «скромном» блеске!

Глава 10

Крутов буквально «сверлил» меня взглядом, пытаясь то ли загипнотизировать, то ли морально задавить авторитетом, так сказать.

— Не могу знать, товарищ полковник. Документ мною был получен… — начал я ответ, но Крутов не стал слушать.

— Я вижу, что вы получили за документ. Мне интересно, как это у вас получилось?

— Документ мною был получен после окончания аэроклуба ДОСААФ. Программу обучения я прошёл…

— Вы её не прошли! — повысил голос Крутов. — Подлинность этих документов, Иван Иванович, вызывает у меня сомнения, — сказал он, размахивая перед Кузнецовым характеристикой и свидетельством об окончании аэроклуба.

«Вы чë такие трудные? Телефон из кармана достань да позвони во Владимирск», — подумал я. Хотя здесь стационарные-то телефоны не везде.

— Николай Евгеньевич, оснований не допускать его до экзаменов у меня нет. Как и у вас. Предлагаю сделать запрос во Владимирск, а Родину продолжить поступление.

На лице Крутова появилось разочарование. Хотя, а чего он думал? Дипломы ещё не продаются «в переходах», как бы я тогда сделал его сам. Компьютер, фотошоп, сканер, принтер — пока это всё неизвестно жителям СССР.

— Принято. Занимайтесь. Я в столовую, потом подойду, — сказал Крутов и вышел из кабинета.

Кузнецов громко выдохнул и снова снял с себя галстук.

— Ну что, товарищ Родин, о чëм ещё мы с вами не поговорили? — спросил он, наклонив голову к вентилятору.

Ужин в столовой ждал с нетерпением. Весь день на ногах в постоянных перемещениях, и теперь организм требовал «дозаправки съестным топливом». В голове ещё не улеглись мысли о встрече с Крутовым. Надо ж так попасть!

Сначала он не стал разбираться в происшествии с моим участием и, чуть было, не лишил меня возможности поступать. А теперь он может закончить начатое. М-да, уровень везения у меня, как у рождённого двадцать девятого февраля!

Курсантская столовая, образца 1976 года, не впечатлила. Перловка под довольно плотным слоем жира и небольшой кусок сала в панировке.

— Ооо, «сникерсы», — сказал я, когда наряд по столовой принёс нам порции.

— А что это такое? — спросил Макс. Ну вот, опять ты, Серёга, «палишь контору», что ты не из этого времени!

— Ааа, неважно! Шоколад такой в Болгарии.

— Предлагаю посетить чипок после ужина, товарищи. Есть возражения? — спросил Артём.

Макс принялся наливать чай и просто молча, кивнул. Я сделал тоже самое и взглянул на четвёртого за нашим столом.

— Предложение действует для всех! Как зовут? — спросил я у довольно плотного парня с короткой стрижкой, одетого в белую рубашку и чёрные брюки, а по выражению лица смахивающего на енота.

— Ну… Виталя Казанов, — сказал он, принимая красный пластиковый стакан от меня.

— Виталик, ты как? С нами? — спросил я у Казанова.

— Ну… ну, давайте, — неуверенно согласился он.

— Ты откуда, Виталя? — спросил Макс.

— Москва. Ну… вот прям из Москвы, — сказал он, отодвигая от себя чай, налитый ему Максом.

— Ты чего? — спросил Артём. — Может, несладкий будешь?

— А вы не знали — бром туда добавляют. Чтобы мы спокойнее были, ну… и к девочкам… ну вы поняли, — проговорил Виталя, на что я слегка посмеялся.

Парни призадумались над словами Виталика. Артём даже предложил унести чайник. Однако я не дал этому свершиться.

— Если бы нам бром добавляли в еду, проблемы с потенцией — последнее, о чëм стоило бы волноваться. Он токсичен, а в Первую Мировую его и вовсе использовали как отравляющее вещество, — сказал я, но вновь встретил недоумевающие взгляды.

Чай мои новые товарищи решили попить маленькими глотками. Так себе фильтр!

— Кстати, Виталь, а чего в Москве не сиделось тебе? Вроде не самое престижное занятие у столичных в провинцию ехать? — спросил Артём, уплетая хлеб с маслом.

— Бабушка настояла. Говорит, невесту там себе найдёшь. Ну… я всю жизнь в Москве, в санаторий иногда с дедушкой ездил. А тут, надолго так ещё ну… не ездил, — отвечал неуверенно Виталя.

Насчёт девушек это он прав! Юные красавицы-москвички особенно не любили курсантов. Выйдешь замуж, а потом вас в какую-нибудь дырку от бублика отправят служить. Страна-то немаленькая!

В провинции военные всегда пользовались большим уважением и даже являлись своеобразным символом стабильности и семейного благополучия. С невестами тут проще.

После ужина заспешили в чипок. Аббревиатура ЧПОК придумана в очень «бородатые» годы и расшифровывается, как «чрезвычайная помощь оголодавшему курсанту». Величина очереди здесь зависит от множества факторов. Чем ближе денежное довольствие, тем меньший спрос, а соответственно, и привоз вкусностей. Но вот приходит день выплат, и начинается «чёрная пятница», «новогодний хапун» и так далее. Каждый хочет булочку, шоколадку, лимонад, да хоть сигарет с фильтром купить! Как назло, именно сегодня у курсантов и была выдача денег.

Глаз радуется, когда видишь эту форму! Тоже х/б, что и у солдат, только оттенок «гороховый». Ремень из кожи с прямоугольной латунной бляхой и золотистые пуговицы, синие погоны с жёлтыми полосками и буквой «К».

Одни заседали за столиками, вальяжно поедая сосиски в тесте и запивая берёзовым соком. Другие стояли у прилавка, продолжая торговаться с продавщицей в белой униформе и колпаке. Женщина невысокого роста с короткой стрижкой и огромной грудью доказывала курсанту, что он ей ещё должен.

— Петровна, я у тебя только на трёшку записывался! Ну посмотри в тетради, родненькая, — уговаривал курсант продавщицу проверить в тетради его долги.

Эта картотека стоила астрономических денег! Все долги курсантов и даже офицеров записывались сюда. Когда появлялись злостные неплательщики, эта тетрадь попадала на стол к начальнику штаба. Тогда вопрос решался быстрее.

— Курень, я тебе сказала, не подпишу обходной, пока не принесёшь долг. И не проси. И… да отпусти, стервец! — смеялась продавщица, когда курсант начал расцеловывать руки буфетчицы.

— Олечка Петровна, ну пожалуйста. Приеду с отпуска — верну!

Посмотрев на полупустые прилавки и огромную толпу перед нами, я решил не тешить себя надеждой и сказал, что подожду на улице.

В курилке было несколько человек — два лейтенанта и курсанты четвёртого и третьего курса.

— А я ему, Автандилович, Автандил у меня папа! — смеялся лейтенант в чёрной форме и белой фуражке, рассказывая смешную историю. Лицо молодого офицера напомнило мне кого-то. Сложно мне поверить, что сейчас передо мной именно эта легендарная личность. Такой взгляд мог быть только у него. Я направился к курилке, чтобы воочию увидеть одного из лучших выпускников Белогорского училища.

Тимур Апакидзе, легендарный палубный лëтчик, герой России. Именно он отстоял наших морских лётчиков в Крыму, когда Союз рухнул, и вывел их на Север, отказавшись принять присягу на верность Украине. И ведь я знаю его судьбу! Можно сейчас предупредить обо всëм.

–Тимур Автандилович! Мне надо… — окликнул я его, не решив, как продолжить дальше.

— Да, парень. Что-то хотел? — ответил он. — Щас, мужики.

Апакидзе подошёл ко мне поближе и протянул руку. Крепкое рукопожатие, в котором чувствовалась та самая сила воли и уверенность, о которой говорили его сослуживцы во многих передачах и фильмах.

— Вы… вы в Крым попали служить? — спросил я, не решаясь сказать об истинной цели моего обращения.

— Не-а, я на Балтике. Ты ещё абитуриент, я погляжу? — спросил Апакидзе, одобрительно хлопнув по плечу.

— Да, поступаю. Я… хотел бы вам удачи пожелать. И… подумайте про Крым, вы ему нужны. Может переведëтесь туда… когда-нибудь?

— Конечно, малец. Тебе удачи на поступлении, — сказал он и ещё раз пожал руку. — А за Крым не переживай. То, что его Хрущёв подарил УССР — это ничего не значит. Он всегда будет русским.

— Да, не переживаю. Его ещё вернём! Ну… попозже только. Удачи и берегите себя!

Он вернулся к своим товарищам. Такой молодой и темноволосый, как на архивных фото. Я так и не сказал ему, что он погибнет 17 июля 2001 года в Псковской области во время демонстрационного полёта. Скажи я ему об этом сейчас, станет ли он тем самым Апакидзе? Думаю, за идиота примет и посмеëтся.

Макс и Артём всё-таки достали себе пирожки, а вот Виталя был какой-то разочарованный. Он вообще не улыбался, хотя мы всячески пытались его развеселить. Оботрётся со временем!

Вечерние водные процедуры прошли весьма колоритно. Горячей воды в казарме не предусмотрено, а роль душа выполняли два перевёрнутых крана в умывальнике. «Многоочковый» туалет не видел уборки уже давно. Эту проблему будут скоро исправлять абитуриенты, которые в чём-то провинились. Ну и наряд по роте.

— Живее, чудища! — крикнул на входе в санузел высокий, долговязый сержант Бирсов, пришедший из ВДВ. Он стоял в тельняшке, вращая на пальцах связку ключей. — Ты, похожий на енота, в каптёрку зайдёшь потом, — указал он на Виталика.

— Ну… ну хорошо, — сказал Казанов и продолжил старательно натирать носки мылом. Душистый кусок постоянно вылетал у него из рук, и Виталя бегал по всему умывальнику за ним.

— А чего этот Бирсов тебя в каптëрку позвал? — спросил Макс у него.

— Так… ну… есть там дело одно.

Нездоровая фигня с этими ребятами из войск. Многие в своё время приезжали поступать, чтобы отдохнуть от армейской жизни. Здесь их сильно не гоняли, режим попроще, можно и в самоволки походить. Просто время «убивали» до дембеля.

Майор Неваднев объявил, что времени до отбоя осталось десять минут и водные процедуры пошли быстрее. В двадцать два ноль-ноль прозвучала команда «Отбой».

Начали прибывать другие потоки, места в казарме становилось меньше и приходилось поддерживать порядок. Начались первые наряды по роте и в столовую. Без оружия, конечно, и в гражданской одежде.

Пока другие тянули лямки наведения порядка, нашему потоку предстояло пройти медкомиссию. Пожалуй, врач для лётчика — страшнее отказа двигателей или попадания ракеты. Именно этот человек может поставить крест на мечте о небе и отобрать крылья, если ты уже летаешь.

Предстояло пройти многих врачей, но перед этим необходимо оставить «следы» в истории местной лаборатории — кровь и другие соединения в жидком и твёрдом виде.

Каждого врача проходят в определённой «форме одежды»: где одетыми полностью, где по пояс голыми, где в трусах, а где-то и без них. Послушают тебя, уши и нос посмотрят, покрутят на небольшом стульчике, именуемым «рыгаловкой», обстучат тебе коленки молотком и ещё несколько проверок выполнят.

Конечно, большинство переживает за окулиста. «Орлиный» глаз — это то, чем славятся лётчики, а он у тебя должен быть не девяносто девять, а только сто процентов. Поскольку половину своей жизни пилот смотрит на приборы в кабине. А вот вторую половину на попу официантки в столовой.

Есть ещё такая «весёлая вещь», как барокамера. Это исследование предполагает, что тебя сажают в небольшое помещение, в котором создают условия подъёма на высоту пяти тысяч метров. А затем снижают, но уже с большей вертикальной скоростью. И вот тогда-то и проявляется вся сущность человека, точнее лезет наружу всё, что ел и не ел последние несколько часов. Правда, потом этого человека объявляют негодным к лётной работе, а уборщицы поносят всеми известными именами и прозвищами.

Стоя перед кабинетом терапевта для финального осмотра, я услышал за дверью спор врача и вошедшего парня. Вышел он расстроенным, ругая всех и вся.

— Давление ему не понравилось! Всего девяносто на сто пятьдесят. Сигарету будешь? — спросил парень, присаживаясь рядом со мной.

— Спасибо, не надо. Не пропустил? — спросил я.

— Ага. Сказал, чтоб ехал в другое место. У них, видимо, уже все места расписаны!

Тут я согласен с ним. У каждого адмирала, генерала, полковника, партийного работника есть дети. А вот когда из этих категорий люди закончились, тогда начинают набирать тех, кто годен.

Медсестра вынесла документы парню и пригласила меня. Войдя в кабинет, я сразу понял, в чëм корень беды с давлением.

В просторном помещении на каждом столе работали вентиляторы. В углу стоял телевизор с шильдиком «Рубин-401» и рычащий «Саратов-2». На стенах висели медицинские плакаты, графики, памятки, портреты Пирогова, Сеченова, Мечникова и других светил врачебной науки. Ну и как же без Леонида Ильича в самом центре! У дальней стены за большим столом заседал терапевт с медсестрой. А корнем и самой главной проблемой были три обворожительные девушки в новеньких халатах и колпаках, сидевшие справа вдоль стены за небольшими партами.

— Передо мной встаём, товарищ Родин. Раздеваемся, — сказал терапевт. Гавриил Иннокентьевич Лам — так его зовут, если верить табличке на входе.

— Всем добрый день, — сказал я, и, сделав небольшой поклон девушкам, стал снимать с себя футболку и штаны, оставаясь в одних трусах. Чувствовалось, что девушки осматривают меня пристально. За тот период, что нахожусь в этом времени, всё-таки подкачался немного, пару кубиков прорисовалось на прессе. Эх, вот ту смугленькую с карими глазами бы сейчас, да…

— Родин, не отвлекайся, — одёрнул меня Лам, заметив, что я не свожу глаз с девушки. — Чего остановился? Трусы тоже снимай и руки по швам.

Вот так Гавриил Иннокентьевич! Конечно, так и у меня давление вверх попрёт. Главное — расслабиться и не думать… тем самым местом. А как тут не думать, если кареглазая пару пуговиц расстегнула на халатике! Ладно, что не сделаешь ради дороги в небо! Трусы стянул вниз.

— Очень хорошо, — сказал Лам, посмотрев через большие очки на меня. — Что там у него?

— А, разрешите… — начал говорить я, но терапевт осадил меня.

— Боком поворачиваемся, Родин. Левым боком ко мне. Руки по швам, — сказал он и подошел ко мне с тонометром. — Что там у него?

Девушки по очереди вставали и сообщали мои данные. Вес, рост, показатели зрения, результаты анализов, обследования в барокамере и так далее. Всё было в норме. Кроме моего стоя… состояния. Держать себя в руках получалось, а вот «его» не очень.

— Хорошо. Что скажете, Родин? Летать хотите? — спросил Лам, снимая с моей руки манжету.

— Вы даже себе не представляете как! — воскликнул я и вместе с девчатами мы закатились со смеху. Лам тоже заулыбался. В своих документах я обнаружил желанную запись «Годен к лётному обучению».

Мои новые товарищи прошли тоже. Даже наш «старший» суперефрейтор оказался годен. Что ж, молодец!

Лёша Баля зовут этого паренька, отслужившего один год в войсках. Фамилия, похоже, не склоняется. Предки, видать, французы были. И картавит ещё слегка. Сам он был родом из Краснодарского края и выделялся разве что скверным характером. Высокое самомнение, нарциссизм и походка а-ля «очень широкие плечи». Сам он уверял всех, что с его связями он уже поступил, за него договорились, и он не переживает. А вот за нашего нового товарища, Виталю Казанова, мы переживали. Сегодняшним вечером ефрейтор Лёша был дежурным по роте и очень часто обращал внимание на нашего товарища.

— Ээ, енот! Я тебе сказал подойти! — крикнул Баля Виталику, когда он брился перед отбоем.

— Ну… ну… подойду.

— Не беси меня, лупатый! Живее, псы. После вас ещё убираться будут полночи.

Я дождался, пока Баля вышел и подошёл к Витале. Попробовал узнать, в чём проблема, поскольку каждый вечер заканчивался подобными криками в его сторону. Однако Казанов не открылся мне.

После отбоя мне не спалось. И ведь можно забить на Виталика, на все эти притеснения пухляша. Меня-то не трогают! Поступление в самом разгаре, а я не о том думаю совершенно. Может, там и, правда, нет ничего плохого. Ну, может, деньги вымогают, так пойти сдать их тихонько Невадневу, и всё.

Майор, как по мне, так командир опытный. Знает, как спокойно решить это дело. Только я не стукач! Ладно, пока Неваднев в расположении роты, ничего не произойдёт.

И в этот самый момент дверь канцелярии роты скрипнула. Майор, надев фуражку и опечатав помещение, пошёл в сторону выхода. Через несколько секунд звякнул засов, и он вышел за дверь.

— Толстый, подъëм! В умывальник, живее! — сказал Баля, подойдя к кровати Виталика и ударив по ней с ноги.

Когда ефрейтор потянул за собой Казанова, вместе с ним следовали ещё двое. Похоже, что сейчас Виталику собираются сделать «тëмную». Эх, офицер я или нет!

Вскочил в тапки, со свободной кровати схватил подушку и медленно побрёл в умывальник. Там уже слышались шлепки и угрозы. С Виталика требовали какие-то деньги. И за что?

— Добрый вечер! Я диспетчер, — сказал я, войдя в санузел и закрыв за собой дверь.

— Вышел и закрыл дверь с той стороны! — рыкнул на меня Баля. С ним рядом был долговязый сержант Бирсов из ВДВ и какой-то коротышка.

— Громкость твоей речи не придаёт смысла и весу словам. Как ты нёс чушь, так и продолжаешь, — сказал я, закрывая дверь плотнее.

— Спортсмен, что ли? Сейчас мы тебя потренируем, — сказал Баля, отпустив Виталика.

— Давай-ка ребята! Толстый подождёт, — сказал Бирсов.