Вверх по стечению. Утопический роман

Михаил Коссой

Вышедшая из берегов река угрожает разрушить новомодный жилой район в небольшом городке. Городская управа решает вживить в население устройства место- положения, чтобы легче искать унесенных водой людей. Однако устройства оказываются импортным гаджетом для веселых вечеринок. Так намерение градоправителей вступает в конфликт с реализацией, причем прямо под кожей у горожан.Все закончится хорошо, то есть – спойлер! – утонет все, кроме новых способностей жителей и ощущения, что вместе веселее.

День девятый

Через неделю после того, как господин мэр был расстроен видео с тонущим автомобилем, на городском новостном сайте появилось сообщение:

«В связи с неблагоприятными гидрологическими явлениями законодательное собрание города приняло закон о предупреждении ситуаций, угрожающих жизни и здоровью населения. В целях облегчения работы антикризисных служб и улучшении мониторинга обстановки закон содержит положение об обязательной имплантации вводимых на территории района устройств местоположения жителям города и других населенных пунктов, расположенных вдоль русла реки.»

Дальше следовало еще две страницы такого же изящного текста, объясняющие все выгоды от «использования устройств местоположения», под которыми подразумевались чипы, вживляемые непосредственно в представителей населения. Утверждалось, что это поможет проследить за тем, где находится ребенок или пожилой член семьи, четко сообщить о том, где произошло чрезвычайное происшествие. А самое главное — «быстро и эффективно оказать меры спасения в случае уноса гражданина водным потоком».

Контроль за тем, чтобы население не ускользнуло от собственной безопасности возлагался на силы правопорядка. Этой фразой сообщение и заканчивалось.

Население, однако, принялось читать между строк и, как водится, вычитало там много интересного. Говорили, что до этой мысли додумалось вовсе не законодательное собрание и даже не господин мэр — идею подали люди из «Полностроя».

— Сам подумай, — сказали они мэру, — под прикрытием наводнения ты станешь первым в стране, кто проведет эксперимент по чипизации. Наверху это понравится! — мэру убедительно показали на потолок. — А под это дело попросишь бюджет. И накинешь немного, чтобы на набережную хватило. Всем хорошо.

— А что, у вас уже и устройства есть? — спросил мэр. — Подсуетились?

— Брось. Это голландский гаджет, — сказали ему. — Нашу модель пока только в рюкзаке таскать можно.

Помните, что это вычитывалось между строк, поэтому слова могли быть и другие, но смысл, думаю, передан точно.

***

Лесобаза — главное хозяйство Анатолия Антоновича — располагалась к северу от города, выше по течению реки, прямо на берегу. От городского шоссе подъездная гравийка ныряла в большие, почти всегда открытые ворота. Сразу за ними справа стояло длинное здание типа «барак», где находились всякие нужные помещения, включая кабинет Анатолия Антоновича на втором этаже. В приоткрытое окно влетали голоса баритонального регистра. Мужики делились соображениями:

— Зачем-зачем? Неясно, что ли? Отслеживать нас будут…

— Совсем с цепи сорвались…

— А что им-то? Это только для бедных. Я слышал, сотрудникам всяким силовым категорически запрещено. Мол, для неразглашения служебной тайны.

— Будут записывать, куда ходил, чего говорил.

— Да брось… Звук-то они не передают…

— Говорят, чипы-то эти голландские. Чего они в Голландии — тоже своих отслеживают?

— Да сейчас! Там их собакам вживляют. Чисто, чтобы не убегала…

— Гонишь! У собак чипы в ошейниках. А эти для рогатого скота.

Возникла пауза. Последняя фраза требовала осмысления.

— Ох, валить надо… Я бы вот уже. Только некуда.

— Да ерунда все это отслеживание. Это просто хотят отвлечь народ. Чтобы не замечали, как тонем тут…

Много было и экспрессивных высказываний эмоционального характера, которые я приводить здесь не буду по соображениям эстетического характера. Анатолий Антонович, который к этой экспрессии был вполне привычен, думал о том, что мужики правы все одновременно. По его собственным сведениям от доверенных людей из мэрии, все так и было: там и отвлечь народ хотели, и проследить, а главное — запугать самых ретивых. Если кто сфотографировал что-то порочащее городскую управу — сразу можно узнать, кто в этом месте в это время был. За всеми подряд гоняться, конечно, не будут, но самых активных прижмут.

— А я не стану. Вот не стану и все! — доносилось из-под окна.

— Дурак, ты. Написано же — до середины лета все должны. А потом любой патруль, если ты на сканер не отвечаешь, может тебя повязать. И тогда уже спрашивать не будут. Лучше уж самому.

— А я думаю, если голландцы изобрели, может и неплохо. Зато можно будет за благоверной присмотреть.

— Не забудь только, что и она за тобой присмотрит.

Засмеялись.

Анатолий Антонович подошел к окну и прижал откинутую створку стеклопакета к раме. Стало тихо. Он подумал, повернул ручку в другую сторону и, отведя створку в сторону, сказал вниз:

— Народ, хватит галдеть. Работу не отменял никто.

Мужики покивали, побросали окурки, пошли кто куда. Один задержался.

— Слышь, Анатольтоныч, меня брусом загрузили на дальний километр. Да я как-то опасаюсь туда машину гнать.

— С чего вдруг?

— Пойдем, покажу.

— Некогда мне, Василич, бумаги ждут…

— Пойдем-пойдем. Там не просто так. Сам рассудишь…

Анатолий Антонович закрыл окно, вышел из кабинета и спустился по узкой лестнице. Василич повел его через всю базу мимо навеса над штабелями бревен и эстакады бетонного заводика, мимо жестяного ангара, где работала пилорама и хранилась обрезная доска, брус и покупная фанера, мимо огромной кучи песка, до самых ворот, выходивших на реку.

Сразу за воротами большой участок берега был превращен в причальную стенку — частокол из мощных вбитых в дно бревен. К ней обычно подходили речные баржи с песком, лесом, фасованным цементом и прочими полезными в строительстве вещами.

— Гляди, чего…

Анатолий глянул. Стенка из бревен едва возвышалась над землей, уровень же воды с другой ее стороны был значительно ниже. Обычно был. Сейчас вода текла почти вровень с берегом.

— Так я к чему. До дальнего надо через верхний мост ехать. А он же и так хлипкий. Вот думаю — мало ли чего…

Анатолий Антонович похмурился на реку. Опасения Василича были понятны. Ладно еще, если машина просто на том берегу застрянет — можно через городские мосты вернуться, а если он прямо под машиной осядет?

— Так чего? Ехать?

Внешне Анатолий Антонович своих соображений не выдал.

— Ехать конечно, — сказал он уверенно и ободряюще похлопал работника по плечу. — Иначе откуда я тебе зарплату возьму?

— Ну да. Ну да, — буркнул Василич неубежденно, но повернулся к своей машине.

— Если там и впрямь туго, — примирительно добавил ему в спину Анатолий, — поезжай через город.

— Так ведь это сто верст крюком.

— Лучше так, чем не доставить. Давай. Поезжай.

Хотел бы Анатолий Антонович, чтобы его тоже кто-нибудь одобрительно похлопал. То, что раньше казалось маловероятным, стало вдруг угрожающе близким. Мысленные картины будущего обступали Анатолия Антоновича со всех сторон. Ему было удобно разглядывать их на расстоянии, как экран в кинотеатре, а они увеличивались, надвигались медленно, но неумолимо, как речная вода, нависали, будто он заблудился в декорациях на театральной сцене. От этого было, мягко говоря, неуютно.

Главная же беда была в том, что ни одна из этих картинок не была законченной. Все они напоминали кадры из ужастика: темнота, в которой резкими вспышками проявляются какие-то контуры и тут же гаснут.

Завыла станковая пила. Ее звук, обычно радовавший тем, что работа идет, теперь только вгрызался в мозг, озаряемый сполохами мысленного стробоскопа. Анатолий вернулся в кабинет, попробовал сосредоточиться на накладных. Было душно.

Анатолий Антонович был человеком крепкого характера, решительным и пробивным. Он и сейчас пытался собраться и пробиться сквозь общую ситуацию, но не мог сообразить — в какую сторону ломиться?

Его можно было понять. Когда будущее предстает чередой внезапно подсвечивающихся кошмаров, как в пещере ужасов, невозможно составить никакого плана действий. Какой из ужасов симпатичнее других настолько, чтобы к нему стремиться? Оставалось только цепляться за тележку, которая вроде ехала через пещеру сама, но уже ясно было, что не к выходу, а к какому-то главному кошмару. Бестолковщина в голове отнимала у Анатолия силы, а бессилие раздражало.

Зазвонил телефон.

— Анатолий, — сказал голос важного человека из «Полностроя», — нужен бетон для набережной, готов?

— А проект есть?

— Давно! — сказал голос. — Денег ждали. Тебе расчет перешлют, готовь быстренько договор и за дело. Понятно?

— Понятно. Только…

— Все будет в порядке, — сразу заверил голос, будто подслушивал у Анатолия прямо в голове. — Сделаем как надо, тут на всех хватит.

Анатолий кивнул, будто голос мог еще и подглядывать.

— И вот еще что… — голос помедлил. — У тебя там чипы обсуждают?

— Ну а как же… — покосился на окно Анатолий.

— Так ты им намекни, что сейчас не время бузить. Сам понимаешь.

***

— Папа хочет поговорить… — сообщила Марина вечером того же дня, поочередно приоткрыв две двери в необъятной квартире. — В столовой.

В торце большого обеденного стола, уже возвышался Анатолий Антонович. Вика пришла босиком, в одной длинной футболке, и уселась, поджав ноги, на кушетку у стены. Эдик явился с руками, засунутыми в карманы светлых шорт, и, не вынимая их, сел за стол напротив отца. Марина присела на краешек стула между ними.

— Новости читали? — спросил Анатолий Антонович.

— Новости? — нахмурилась Вика.

Она никогда их не читала.

— Про чипы-то? — хмыкнул в ответ Эдик.

Он не только читал, но уже успел их обсудить. «Хватит хныкать, — возражал он паническим настроениям свидетелей апокалипсиса. — Будущее неотвратимо. Чуть раньше, чуть позже, но это должно было случиться! А тут еще и за казенный счет!» «Технологии развиваются, — объяснял он напуганным на всякий случай гуманитариям. — В телефоне у вас датчик GPS, в фотографиях геотеги, теперь будет прямо в теле. В чем принципиальная разница?». «Это смешно, — обличал он вспомнивших о Большом Брате любителей антиутопий. — Чего еще про вас такого не знают, чего вы сами не выкладываете в сети?» Как видите, Эдик был человеком прогрессивных взглядов.

— Про устройства местоположения, — подтвердил Анатолий Антонович, используя корявый официозный эвфемизм.

Он хотел поговорить с детьми основательно и взвешенно. Слово же «чип» волокло на себе столько негативных ассоциаций, что могло расстроить беседу с самого начала. Однако его неуклюжие попытки не помогли.

— Про какие чипы? — не поняла Вика.

— Объявили поголовную чипизацию, — и брат коротко обрисовал ей ситуацию.

— И чего? — подала сигнал Вика, что положение вещей уяснила.

— Это все очень серьезно. Это важный и нужный шаг, — сказал Анатолий Антонович веско. — И надо, чтобы наша семья правильно отнеслась к этому. И чтобы вы установили устройства вовремя и как положено.

Эдик открыл рот, намереваясь спросить: «И это все, зачем звал?!», но к собственному удивлению услышал нечто противоположное:

— Да ни за что!

Отец нахмурился. Эдик и сам изумился, набрал воздуха, чтобы сказать, что не то имел в виду, но выпалил:

— Пусть они эти чипы себе в задницу засунут!

От собственной резкости он даже оторопел, хотя с помощью теории мысленных картинок, такое поведение вполне можно было объяснить. Эдик видел себя независимым, хотя и не очень удачливым молодым человеком, устремленным в будущее, лишенным предрассудков прошлого, с ясным и свободным умом. Он видел себя как бы немного впереди всего остального человечества, которое уныло и ожидаемо завыло об ужасах тотальной чипизации. Это положение делало его привлекательным для самого себя, выделяло из массы. Каждому же приятно быть уникальным!

Однако, пока он открывал рот для первой фразы, ситуация драматически изменилась. Рядом с собой, буквально плечом к плечу, в группе лидеров человечества Эдик вдруг обнаружил собственного отца, который, по его мнению, никаким лидером не был и вести к светлому будущему и свободе мысли, разумеется, не мог!

Увидев такую картину, Эдик почувствовал себя обманутым, запутанным и неприятно удивленным, и первой спазматического характера реакцией было бежать в любую другую сторону.

Все это произошло у него в голове и теле так быстро, что он и сам не успел ничего понять.

— Не ругайся! — тихо сказала мать.

— Они и засунут! — повысил голос отец. — Написано было — в ягодичную мышцу устанавливать будут.

— Вот пусть себе и ставят! — Эдик был непреклонен.

— Это нужно для безопасности, — подбирал аргументы отец.

— Для чьей?! — язвил Эдик. — Для их же собственной! Уж не для нашей точно.

— Это на сложный случай, чтобы разные там службы могли помочь!

— Это ограничение личной свободы!

— Это все равно произойдет, это всего лишь вопрос времени. Это даже не мы изобрели, а голландцы! — Анатолий Антонович даже и не думал, что он такое думает, но надо же было как-то этого юнца поставить на место.

У Эдика было странное ощущение, что он спорит с самим собой. Однако уступить он уже не мог. Придерживаться противоположных позиций в разное время в разных спорах — еще туда-сюда, но не в одном же разговоре! Такой пластичности убеждений Эдик еще не достиг.

— Разница в том, что голландцы решают сами!

Анатолий Антонович похлопал себя пятерней по круглому затылку, пытаясь понять, почему его собственный сын не может просто послушать по-житейски мудрого отца? В поисках ответа он перевел взгляд на Вику.

— А ты что молчишь? Какое твое мнение?

Вика приоткрыла рот и пошевелила глазами, переводя их с одного конца стола на другой. Никакого мнения у нее, разумеется, не было. С одной стороны, это было простительно — она про всю эту затею с чипами узнала-то три минуты назад. С другой стороны, объяснимо — она никогда не придавала значения тому, что решает и делает городская управа.

Вика вообще существовала в условиях некоторой данной данности. Солнце светит с неба, зимой падает снег, мэрия принимает решения. От того, что на солнце набегали облака, зима выдавалась бесснежной, а река, как этим летом, выходила из берегов — ничего кардинально в этом мире не менялось. Временным неудобством больше или меньше — не стоит того, чтобы обращать внимание. И уж тем более странным было иметь мнение по поводу каких-то там городских законов. Она никак не влияла на то, чем там люди занимаются в управе, и не видела никакой связи между их деятельностью и своей жизнью.

— Мнение? — переспросила она, чтобы выиграть время и придумать, как она хочет выглядеть в этой ситуации.

— Да какое у нее мнение… — вздохнул Эдик.

— Не надо так, — тихо сказала мать.

— Да я как-то не думала… — призналась Вика. — Это так важно?

— В твою ягодичную мышцу собираются вогнать чип, а тебе неважно? — осклабился Эдик.

— В мою?! — в голосе у Вики обозначилось искреннее беспокойство.

— В твою, — подтвердил Эдик. — Выбирай, в левую или в правую?

— Прекрати! — скомандовал отец. — Вика, нужно будет это сделать на этой неделе.

К этому моменту у Вики внутри созрело некоторое возмущение. В центре мысленной картинки она по-прежнему видела себя в непринужденной, но изящной позе. Однако вместо романтичного, шикарного или просто веселого окружения она вдруг обнаружила склизкое зеленое щупальце, тянущееся сзади к ягодичной мышце. Связь между ее жизнью и городской управой неожиданно стала остро очевидной.

— Я не стану! — сказала Вика. — Что за бред?

Никаких отчетливых планов на собственную ягодицу Вика не имела, но вшивания в нее чего-либо по решению кого-либо точно в них не было. Она даже поерзала, поплотнее вжимаясь в кушетку.

— Выбора нет! — начал сердиться Анатолий Антонович. — К концу месяца начнут задерживать, как вы тогда запоете? Сейчас нельзя…

— Как раз сейчас и можно! — Эдик встал и даже вытащил руки из карманов, чтобы подкрепить слова жестом. — Потом будет поздно! Приходит время сказать «нет»!

Это прозвучало неплохо. Эдик уже видел себя на крыше какого-нибудь автомобиля перед собранием сограждан.

— Есть предел!

— Я не буду вытаскивать тебя из кутузки! — поднявшись навстречу, пригрозил в ответ отец, но темницей настоящего бунтаря не напугаешь.

— Всех не запрешь! — воскликнул Эдик.

— Вика! — снова попытался вовлечь дочь в дискуссию Анатолий.

Вика чувствовала себя так, будто оказалась персонажем какого-то триллера: сзади подбиралась с нехорошими намерениями городская управа, прямо перед ней ближайшие родственники приобретали вид обезумевших зомби. Однако у персонажа был сценарий, в котором написано, что случилось дальше. У Вики сценария не было.

— Что «Вика»? — спросила она, болезненно осознавая, что она не главная героиня триллера, а из тех тупых, которых съедают первыми.

— Скажи мне, что ты пойдешь и поставишь чип! То есть… Устройство! — Анатолий был уже не на шутку раздражен.

Вика чуть ли не впервые в жизни оказалась ответственной за принятие какого-то судьбоносного семейного решения. И ей это совершенно не понравилось. Как если бы вовремя посадки самолета пилот вдруг завел ее в кабину и спросил: «Выпускать закрылки или нет? Говори быстрее! Сейчас или позже?» При всем желании быть решительным и разумным, на такой вопрос не ответишь, потому что не знаешь, что такое закрылки и зачем они нужны.

Вика видела себя кем-то наподобие суслика, который вытянулся вверх глянуть через кочку и обнаружил, что там буря: ветер дул в нос, наползали черные тучи, в глаза летел песок, а мимо выдранная из земли трава. Она и сделала то единственное, что только и мог сделать суслик — юркнула обратно в норку.

— Да не буду я ничего! — выпалила она, пытаясь отступить в привычное, понятное и удобное.

— Это же модная — как это говорится — фишка! В телефоне можно будет смотреть… Приложение там… — пытался встать на позиции молодого поколения отец.

— По-твоему, любое приложение, какое выйдет — сразу топовое?

— А разве не так? — спросил отец, искренне уверенный, что молодежь ведет себя не умнее падких на блестящее сорок.

— Ты меня прости, папа, но это дичь какая-то. Это уже давно не так!..

Так Анатолий Антонович устарел прямо во время попытки стать современным.

— Виктория! — воззвал он так, словно настоящая Вика спряталась где-то глубоко внутри головы его дочери и поэтому плохо слышала.

— Не надо на меня кричать! — заслонилась Вика ладонью и спустила ноги с кушетки. — Это все вообще уже!

— Молодец, сестренка! — заулыбался Эдик.

— Куда?! — грозно вопросил отец, глядя как Вика удаляется по направлению к коридору.

— Если вы еще орать будете, я от вас в общагу съеду! — Вика даже не обернулась. — Даром, что пустая стоит!

Анатолий Антонович прикрыл глаза. Все пошло не так. Ему никак не удавалось донести простую мысль, что сейчас не время философствовать, что сейчас надо сидеть тихо, пригнувшись, как в окопе во время обстрела, и не привлекать к себе внимания, потому что…

На этом месте простота заканчивалась, потому что Анатолий Антонович не мог им рассказать про фундаменты. Это ведь повредило бы образу мудрого главы семьи. И хотя сейчас реальность разительно отличалась от желаемой картинки, Анатолий Антонович в глубине себя надеялся, что дети все же одумаются. Мысль о том, что «одуматься» могут не только они, но и он сам, конечно, его не посещала.

Зато он четко видел систему распределения ресурсов. Она напоминала схему разводки воды по квартирам: большой насос — он сам — выкачивал ресурсы из окружающего пространства, а от него широкие трубы вели к семье и другим нужным людям, ветвясь на мелкие патрубки. Сейчас на схеме пульсировала красным не самая толстая, но все же заметная трубка. Невозможно было оторвать от нее взгляд, и Анатолий послушно соскочил на понятную ему тему:

— Вот что, Эдуард. Раз ты такой свободный и умный, может хватит на моей шее сидеть? Иди-ка заработай себе на свои эти… Взгляды! От меня ты больше денег не получишь!

***

Об этом семейном совете мне рассказала Марина, когда пришла ко мне в образе и состоянии свободной женщины, чтобы поговорить. Я вообще большую часть этой истории узнал из первых рук. Немногое оставшееся я восстановил сам, соединяя точки линиями. Они ведь, если помните, в среднем стремятся быть прямыми.

— Ты знаешь, — сказала Марина под конец того первого разговора, который, признаюсь, был довольно длинным и закончился под утро. — Это была, наверное, первая трещинка в фундаменте. Ты еще не веришь, что она появилась, а она становится длиннее, шире, все начинает перекашиваться…

Марина говорила все это фигурально, не зная, что вполне натуральные трещины уже пронизали фундаменты зданий в Экотауне и довольно бодро расширяются. Через три дня все начнет перекашиваться и весь район уплывет вниз по реке вслед за пиломатериалами.

***

У Марины было свое представление о счастье. Выглядело оно так: все домочадцы сидят рядком, сложив руки на коленях и дружелюбно и радостно улыбаются друг другу. Марина могла часами созерцать эту сцену, не переставая ей радоваться. Из этого не так уж трудно понять, что Марина была женщиной довольно несчастной — никто ведь никогда так по-идиотски себя не вел — однако каждый раз, как ей не удавалось достичь цели, она чувствовала, что приблизилась к ней еще немного, и тем утешалась.

Ровно это происходило и во время семейного совета по установке чипов. Стремясь приблизиться к желаемой картине Марина пыталась смягчить обстановку негромкими восклицаниями неопределенного содержания:

— Эдик, зачем так!.. Толик, пожалуйста!.. Вика, милая!..

Ясно, что никто на нее внимания не обращал. За все время спора никто ни разу даже не повернул к ней головы. Вплоть до момента, когда Эдик, сообщив, что принципы не продаются, засунул руки в карманы и демонстративно из столовой вышел вслед за сестрой. Только тут Анатолий Антонович остановил взгляд на Марине.

Она поднялась, шагнула к нему.

— Так плохо? — спросила она, имея в виду настроение мужа.

Он в ответ обвел глазами помещение, шумно вздохнул и посмотрел на свои руки, которыми держался за спинку стула.

— Сложно, — буркнул он наконец.

— У тебя ничего не отложено?

Оценка доступных ресурсов — первое дело в моменты кризиса. Спрашивала Марина только сейчас, потому что до этого никогда не интересовалась финансовым положением семьи. Не случалось таких кризисов, чтобы отменялись поездки на море, а муж неделю ходил мрачным.

— Крохи, — признался Анатолий.

Помимо подаренной «Полностроем» квартиры, которая из-за наводнения сейчас почти ничего не стоила, и старого дома в Низовке, крупных активов у него и впрямь не было. Даже если продать дом да две их уже не очень новых машины — далеко и надолго не уедешь. А бизнес можно было продать разве что «Полнострою» и на выгодную сделку рассчитывать не приходилось. Анатолий вздохнул.

Как и недавно Вика, он тоже словно видел себя в каком-то фильме: героя посадили в закрытую кабину вроде большого лифта, а потолок медленно опускается. И если он немедленно не скажет, где сокровища, то его просто расплющит. Это рождало в нем необычное желание высказать свое беспокойство: выговориться, поделиться, пожаловаться, в конце концов. Только с кем? С Мариной? И чем же она ему поможет? Как она сможет прогнать из его головы человека, который раскладывает на столе бумажки из папочки?

Анатолий никогда не занимался самоанализом и не проводил даже простенького самотестирования, когда, например, рекомендуют выписывать свои чувства в какие-нибудь две колонки. А зря! Если бы он это сделал, то узнал бы удивительный факт — он любил и даже уважал свою жену ровно за те же качества, которые в ней презирал и на которые раздражался.

Качества эти были: покорность и абсолютное ему доверие. Он всегда ощущал жену не полноценным самостоятельным человеком, а примерно как свою третью руку. Это было очень органично и удобно во многих ситуациях, однако если не знаешь, как помочь самому себе, то тут хоть пять рук отрасти, толку от них не будет.

На самом деле у него в голове уже была картинка, на которой Марина, положив свою ладонь ему на грудь, заглядывала ему прямо в глаза и говорила:

— Ты не мог поступить по-другому. Никто не мог знать, что такое случится с озером. Я тебя не оставлю, мы разберемся со всем этим вместе!

И затем обнимала его за шею. От этого у Анатолия в области солнечного сплетения могла появиться какая-то теплота, приносящая силы для встречи с грядущим. К сожалению, эта живительная для него сцена не была видна его осознанному взору, поэтому он ничего не сделал, чтобы ее осуществить, а только плотнее сжал губы.

Марина чувствовала напряжение мужа. Более того, она хотела утешить его, а затем обнять за шею, но не сделала этого, потому что не получила команды. Из этого совершенно не следует, что она была серой, безвольной и затюканной домохозяйкой. В действительности она была деликатным человеком с высокой чувствительностью, а деликатность, знаете ли, требует крепкой самоорганизации. Марина опасалась задеть мужское самолюбие Анатолия Антоновича!

Последовательность была примерно такая: муж, очевидно, старается выглядеть сильным — раз он сказал, что все обойдется, значит, так оно и будет. А ее сантименты могут ненароком его уверенность оскорбить, как бы намекнув, что сильным он не выглядит, или, что еще хуже, бросив тень сомнения на его слова. Это может его расстроить, интуитивно полагала Марина, потому что ему приятно чувствовать себя самостоятельным, властительным и уверенным в себе мужчиной.

В этом она была безусловно права — кому бы такое было неприятно? Однако это приятно, только когда ты себя таким чувствуешь, а когда только делаешь вид, то довольно утомительно и тоскливо.

Таким образом, Анатолий тосковал, пялясь на большой обеденный стол, а Марина, ждала надежного сигнала, выражать ей сочувствие или нет, и ощущала себя при этом точь-в-точь, как послушная третья рука. Редкая, согласитесь, семейная гармония! Увы, даже она не делала их счастливыми.

Анатолий еще раз вздохнул. Если с женой он поделиться своим состоянием не может, то тогда с кем?

— Мне отлучиться еще надо. По делу, — сказал он и, не оглядываясь на Марину, из квартиры вышел.

У рачительного и хозяйственного Анатолия Антоновича конечно было кое-что отложено. Однако три года назад, получив в подарок апартаменты, львиную долю отложенного он потратил на другую квартиру в Экотауне, поскромнее, в шестом корпусе. И об этом он тоже не мог сказать жене. Вот как все было сложно!

***

Тика — такое Анатолий придумал ласковое прозвище — владелица купленной им квартиры, была, кажется, лет на семнадцать его младше. Он точно не помнил. Что-то ей было около тридцати.

Из ее нового места жительства вида на реку не было. То есть не было раньше, пока река сама не забралась во двор. Анатолий шел от своего дома пешком, тяжело шлепая по воде высокими сапогами, важнейшим последнее время атрибутом любого жителя Экотауна. Если жена и смотрела ему в спину из окна кухни, ничего удивительного в его пешеходности не было — со времен утонувшей машины, никто во дворы не заезжал, автомобили толпились на небольшой парковке у въезда в Экотаун, на взгорке. Места не хватало, поэтому страдали и обочины, и газоны.

Когда Анатолий предупреждал о своем визите заранее, Тика встречала его в шелковом тоненьком халатике на голое тело и чулках. Ему так нравилось. Даже если дело не доходило до дела, а они просто пили чай и разговаривали, ему нравилось наблюдать ее в таком наряде — то пола приоткроет грудь, то она положит ногу на ногу, открывая бедро вплоть до узорчатого манжета.

Безобидное постоянство эротических вкусов Анатолия Тику нисколько не утруждало, а даже забавляло. У него была и парочка других фантазий, но столь же необременительных. Никаких сильных страстей, требовавших специального инвентаря и костюмов, у Анатолия Антоновича к обоюдному их с Тикой удовлетворению — прошу прощения за невольный каламбур — не было.

Тика вообще была веселой. Возможно, потому что все ее мысленные картинки были похожи на мультфильмы. Все, что в них двигалось — двигалось стремительно, у всех героев были забавные мордочки, а цвета были яркими и сочными.

Она когда-то приехала в город из отдаленного рабочего поселка, отучилась в колледже на неясную специальность под названием «референт» и потихоньку ползла по бесконечной карьерной лестнице от учреждения к учреждению, снимая сначала угол, потом комнатку, потом крохотную квартирку. В этой постоянной суете, связанной с тем, чтобы в городе зацепиться, потом задержаться, а затем укрепиться, она как-то потеряла свою личную жизнь. Кое-какая жизнь была, конечно, но отрывистая, бессистемная и безрезультатная. А потом случайно пересеклись их пути с Анатолием, он переселил ее в Экотаун, и уже года четыре она и не искала ничего другого. Все как-то было некогда.

Анатолий же Антонович нашел в Тике то, чего ему не хватало в жене. Марина в интимном смысле была покладистой, гиперпредупредительной и в какие-то моменты даже сладостной, но в общем несколько скучной. Тика же и внешне походила на мультяшного персонажа — большие темные глаза все время двигались, то и дело она корчила забавные гримаски, всегда могла подшутить и над собой, и над мужчиной, впрочем, совершенно беззлобно. Она всегда хорошо пахла какими-то фруктовыми шампунями и пенами для ванн, была активна в постельных приключениях, и, когда Анатолию удавалось заграбастать Тику в объятия, казалось, что внутри у нее похрустывают и перекатываются смешинки и веселушки, как пенопластовые шарики в детских игрушках. Это его бодрило.

Регулярные походы к Тике никак в голове Анатолия не противоречили его образу строителя крепкой семьи. Фокус был прост — картинка с семьей в его мысленном поле зрения находилась чуть правее, картинка с Тикой в халатике была чуть левее. Им обеим хватало места, и они никогда не пересекались.

Сами подумайте: когда Анатолий смотрел на правую картинку, он видел безупречного главу семьи и это ему нравилось. На левой же он был в образе солидного, но сексуально привлекательного мужчины, и это ему нравилось тоже. Какие проблемы?

Забавно, хотя это и случайность, что расположение картинок соответствовало поворотам при въезде в Экотаун. Нужно было повернуть направо, чтобы попасть домой, а налево — к Тике.

Пытался ли Анатолий Антонович когда-нибудь совмещать картинки? Один раз. Ощущение при этом было такое, будто свело несколько мышц в разных местах одновременно, и он это занятие тут же и бросил. Опасался ли он, что когда-нибудь они совместятся случайно? Это было пренебрежительно маловероятно. Не отказываться же от теплой и похрустывающей Тики сейчас из-за некоторой гипотетической возможности в будущем, правда?

Анатолий Антонович думал, что правда. Если начать заранее готовиться ко всем возможным гипотетическим трудностям, не останется времени на текущую жизнь, а таких вещей, как прорыв на озере Верхнем, все равно не предусмотришь. В его рассуждениях была, конечно, одна ошибка, но он ее к тому времени еще не нашел.

Этим вечером Анатолий заранее о визите не предупредил, и Тика встретила его в серой домашней футболке и в пижамных штанах с ромашками. С первого взгляда ей стало ясно, что он пришел не за утехами, а за утешением. Они сели на кухне, Тика набрала воды в чайник, щелкнула выключателем.

— Что-то случилось?

— Навалилось… — буркнул Анатолий, начиная издалека.

Всегда легче, если тебя расспрашивают, а ты, отвечая, как бы идешь на уступки.

— Что такое? — честно играла в эту игру Тика, выставляя на стол круглые шоколадные конфетки, стаканы и початую бутылку коньяка.

И потихоньку, отнекиваясь, бурча и прикидываясь, что все это в сущности мелочи жизни, отпивая мелкими глоточками коньяк, Анатолий Антонович рассказал ей про бетон, сваи, фундамент и воду. Эта информация в общем-то никак не вредила его образу солидного, но сексуально привлекательного мужчины, в отличие от образа мудрого главы семьи. Какая разница, какой там подлог совершил этот мужчина? Он же от этого не становится менее сексуальным, не так ли?

Тика взъерошила темные волосы в своей короткой стрижке и посмотрела на Анатолия Антоновича ласково:

— Думаю, все будет хорошо.

— Если что, они же меня подставят крайним, — не поверил ей Анатолий. — Хотя сами акты приемки подписывали.

— Если что, всем худо будет, — со знанием дела сказала Тика и отпила чая, глядя в стену перед собой.

После исповеди Анатолий Антонович чувствовал некоторое облегчение. Вроде во всем сознался понимающему человеку, и ничего не случилось: потолок не упал, пощечину ему не дали, и даже наоборот — посочувствовали и поддержали. Может, и действительно, все это не так страшно? Он протянул руку и погладил ромашки на бедре у Тики. Ромашки были мягкие и упругие одновременно.

— Прости, пожалуйста, я сегодня не могу, — сказала Тика. — Такие дела у меня.

— Да-да, — послушно кивнул Анатолий.

После нервотрепки последних дней и бурного семейного диспута он и сам не чувствовал особого желания. Он дружески помял ромашки еще немного, допил коньяк и в конце концов ушел.

Тика закрыла за ним дверь, взяла с кухни бутылку и стакан, пошла в комнату и уселась со всем этим в большое кресло. Она махом опрокинула в себя сладковатого бархатистого напитка, ощутила первый отзыв организма, выдохнула, глядя в направлении окна, и налила еще порцию.

Никаких «таких дел» у нее, по правде говоря, не было, а была обида. Когда Анатолий поведал ей про фундамент, она почувствовала себя, как висельник в тот момент, когда у него из-под ног выбивают табуретку. Или ящик. Или что там у висельников бывает последней в жизни опорой?

Будь у Анатолия Антоновича к тому времени чип третьего поколения, он бы настроения Тики почувствовал. Вряд ли бы она опустила флажок. Разговор, соответственно, мог бы пойти совсем иначе. Точнее его бы не было вовсе, потому что с чипом бы Анатолий и вовсе бы до Тики не дошел, а скорее всего сумел бы разделить свое смятение с женой. Возможно, так было бы лучше для него, но не для меня, потому что тогда Марина не пришла бы ко мне, и я бы не расписывал вам всю эту историю в таком благожелательном духе, да и вообще бы за нее не взялся.

Однако чипов еще не было, и Тике не составило труда свою обиду скрыть.

Дело было в том, что эта ее квартира была, как ни крути, ее главным имущественным достижением. Все-таки ей скоро тридцать два, и размышления о том, что связь с Анатолием не бесконечна, навещали Тику все чаще. Нужна была какая-нибудь собственная судьба, и квартира была той кадкой, в которой ее можно было начать наконец выращивать. А если Экотаун смоет — что у нее останется после почти пятнадцати лет в городе? И какая ирония — фундамент из-под квартиры выдернул именно тот, кто ее и подарил!

В ее воображении дом обвалился, подняв мультяшные клубы пыли, а она сама торчала посередине с кислой физиономией и вращающимися вокруг головы звездочками. Звездочки были смешные, а вся картина целиком — нет. Тика почувствовала усталость.

***

Анатолий Антонович, конечно, сделал большую ошибку. Посудите сами, с Тикой у него были в конечном счете договорные отношения: он ей некоторую заботу, квартиру и подарки поменьше, она ему свое внимание и некоторую верность. В затруднительной ситуации Тика могла разорвать эти договоренности на основании форс-мажора. Марина же все-таки была женой, которая должна быть рядом, как известно, и в радости и в горе, и потому ничего разорвать не могла. На кого стоило полагаться? Анатолий же исходил совсем из других соображений, если только это можно называть соображениями.

Однако кому интересно читать про человека, который все сделал правильно и ничего не случилось? Лучшие истории рождаются именно из людских ошибок, так что следует поблагодарить Анатолия Антоновича за то, что он так старательно закручивал для нас пружинку сюжета.