Рисунок по памяти

Михаил Лидогостер (2024)

Михаил Лидогостер — автор современной художественной прозы. В 2022 году вышел дебютный роман писателя "Ирисы Негева", который получил высокие оценки критиков и читателей. Рассказы из сборника "Рисунок по памяти" публиковались в известных литературных журналах, среди которых: "Нева", "Дружба народов", "Новый берег", "Артикль", "Новая литература". Сборник также включает произведения, которые впервые выходят в печать. В прозе Лидогостера нет ничего лишнего, только суть, переданная широкими, но точными мазками. Сюжеты его текстов не связаны между собой. Но тем не менее, выполнены в одном настроении. Задумчивом и меланхоличном, с привкусом ремарковской философии и керуаковской отчужденности.

Одежда для пустоты

^{рассказ}

Орен проснулся от собственного крика.

Сел на кровати. Обвел комнату рассеянным взглядом. Вытер выступивший на лбу пот.

Сердце билось так часто, что казалось, еще немного и взорвется. Свет фар от проехавшей под окнами машины скользнул по стенам и выхватил из темноты армейскую фотографию в простой деревянной рамке.

На лицах сослуживцев защитная краска. В руках укороченные винтовки для ведения боя в городских условиях. Сам Орен сосредоточен. Показывает пальцем куда-то в сторону покрытых зеленью гор, и смотрит на солдата с рацией за плечами.

Почувствовав его волнение, Майя тоже открыла глаза.

— Снова тот же сон? — спросила она.

Орен кивнул. Потянулся к тумбочке, где лежали таблетки, но случайно задел стакан с водой. Тот с шумом упал на пол и разбился. В детской тотчас заплакал ребенок.

Майя включила ночник. Поднялась с кровати.

— Ничего, — тихо сказала она. — Я укачаю.

— Хорошо.

Он откинул одеяло и начал собирать осколки.

Колыбельная Майи напомнила ему детство. Слова давно забылись, но мелодия, словно одинокая бабочка под холодным лучом осеннего солнца, все еще жила в голове.

Завернув осколки в газету, Орен вышел на балкон.

На старой, рассохшейся от жары полке лежала пачка дешевых сигарет. Он закурил. Дым поднялся в небо и растаял в подсвеченной софитами вышине. Внизу пульсировали огнями улицы большого города.

Это была Майина идея — сразу после свадьбы переехать в Тель-Авив. Орен понимал, здесь больше возможностей, но душой был привязан к северу. Ему, выросшему среди галилейской тиши, так и не удалось привыкнуть к духоте, загазованному воздуху и вечному шуму. Он надеялся, что когда-нибудь они переберутся в горы. Может быть, в Маалот или Цфат. Туда, где зимой выпадает снег, а в синих сумерках слышны крики перелетных птиц.

Через несколько минут Майя вернулась. Принесла покрывало. Накинула Орену на плечи.

— Ночи стали холодными.

— Да, спасибо. Как там малыш? Уснул?

— Да. Я подогрела молока, но он не захотел. Наверное, зубы.

Громыхая на ямах, по улице проехал грузовик. Орен затянулся и подумал о том, как в таких условиях выживают жители нижних этажей.

— Ты ведь больше не поедешь туда? — Майя откинула длинные темные волосы и внимательно посмотрела на мужа.

Орен не ответил. Вздохнул и отвел взгляд в сторону.

Майя покачала головой.

— Ты даже не представляешь, — ее голос внезапно задрожал, — каково это — каждый раз снова выслушивать его родителей! Они опять будут звонить и просить, чтобы ты больше не приходил. Однажды я просто пошлю их к черту!

— Я не могу не поехать, — Орен затушил сигарету. — Ты ведь знаешь.

* * *

В поезде работал мощный кондиционер. Благодаря этому царящая снаружи жара казалась просто кадром из документального фильма.

Мальчишка, сидящий напротив Орена, вынул из рюкзака пакет чипсов и открыл бутылку колы. Его мама, аккуратная маленькая женщина, похожая на статуэтку из сандалового дерева, прислонилась к окну и дремала.

Поезд выехал на участок дороги, проложенной вдоль моря.

Орен подумал, что оправленные серебром опалы в кольцах его попутчицы светятся таким же сине-зеленым цветом, как набегающие на берег волны.

Через несколько минут машинист объявил остановку. Парящие над водой паруса виндсерферов скрылись из виду, а соседка Орена открыла глаза — цвета горчичного меда — и засобиралась. Она вытащила из-под сиденья сумку на колесиках и, подгоняя сына, направилась к раздвижным дверям. Мальчишка проворно запихнул в рот остатки чипсов, а недопитую колу взял с собой.

Орен проводил их взглядом. В этот момент в вагон зашел молодой раввин в загнутой к полу шляпе и выпущенной наружу рубашке. Огненно-рыжая борода и смеющиеся голубые глаза сразу выделяли его из толпы. Проходя между рядами, он предлагал мужчинам исполнить заповедь возложения тфилин^[11] и прочитать отрывок из «Шма»^[12]. На вид ему было лет двадцать пять, может чуть больше.

Когда он подошел достаточно близко, Орен смог уловить легкий американский акцент.

— Ты возлагал сегодня тфилин? — спросил раввин.

— Нет, — признался Орен.

— Тогда у тебя есть возможность сделать это прямо сейчас.

— Как-нибудь в другой раз.

— Это важнейшая заповедь Торы.

— Да, но я не готов.

Раввин поправил шляпу и почесал затылок.

— Ладно, — он достал визитку и протянул ее Орену. — Вот мой номер. Позвони, если вдруг захочешь поговорить.

Орен взял карточку. На ней было написано «Рахмиэль Глуховски», а внизу шрифтом поменьше указан адрес и телефон.

— Ты американец? — зачем-то спросил Орен.

— Нет, я из Аргентины.

Рахмиэль улыбнулся и двинулся дальше. Через минуту он уже объяснял что-то группе тель-авивских студентов и наматывал тфилин самому громкому из них.

* * *

За высоким каменным забором виднелась крыша большого двухэтажного дома. Орен подошел к кованым воротам и прислушался.

На лужайке царила тишина. Расставленные на террасе кресла и шезлонги пустовали. Лишь нагревшаяся на солнце ящерица лениво поглядывала на незваного гостя.

Сквозь закрытые окна не доносилось ни звука. Казалось, хозяева уехали и не показывались несколько дней. Какая-то часть Орена даже обрадовалась.

Тонкий голосок внутри зашептал: раз так, можешь спокойно уходить. Никто тебя не обвинит.

Усилием воли Орен заставил себя нажать на звонок.

Где-то внутри дома раздалась электрическая трель. Вслед за ней заливистый собачий лай. Орен удивленно повел бровями. В последний визит собаки не было.

Щелкнул электрический замок. Ворота медленно распахнулись, пропуская Орена на участок.

На пороге дома показалась средних лет женщина с распущенными каштановыми волосами. Длинный, весь в катышках, шерстяной кардиган, укутывал ее словно кокон.

Увидев Орена, она сузила желтые кошачьи глаза и изменилась в лице. Не удостоив гостя ни единым словом, женщина вернулась в дом.

В открытую дверь тут же проскочил золотистый ретривер. Завилял хвостом. Подбежал к воротам.

— Привет, — сказал Орен. — Дуду дома?

Пес гавкнул и склонил голову набок, будто хотел получше расслышать вопрос.

Вслед за женщиной к дверям подошел ее муж, похожий на высушенную ветку. Такой же серый и безжизненный.

Мужчина взглянул на Орена и глубоко вздохнул:

— Только недолго.

Орен прошел внутрь. Ретривер последовал за ним.

— Спасибо. Сегодня…

— Я помню, — прервал его хозяин. — Тебе не обязательно постоянно говорить об этом. Раз уж ты здесь, значит так и есть.

Орен поравнялся с мужчиной и протянул ему руку. Тот крепко пожал ее в ответ.

— Он за домом.

* * *

В тени кипарисов, растущих на заднем дворе, стоял маленький деревянный стол. На его потрескавшейся поверхности выстроились ровные ряды белых фигурок-оригами. Кого среди них только не было: люди, животные, птицы, летающие и ползающие насекомые, даже грифоны и единороги.

За столом сидел мужчина с тронутыми серебром висками. Он был настолько увлечен складыванием новой фигурки, что не заметил, как Орен подошел. Только когда ретривер подбежал к столу и громко гавкнул, тот отвлекся и поднял на гостя удивленный взгляд.

— Привет, Дуду! — сказал Орен.

— Привет, — ответил мужчина и поставил на стол фигурку богомола.

— Смотрю, ты стал настоящим мастером.

— Да?! Ты думаешь?

— И думать нечего. Говорю тебе!

— Хм, спасибо.

ДУДУ улыбнулся и изучающе посмотрел на Орена.

— Ты из службы социальной защиты?

— Нет. Я твой армейский друг.

— Ты, должно быть, ошибся, — Дуду развел руками. — Я никогда не был в армии.

Орен вытащил из рюкзака шуршащий бумажный пакет и поставил его перед собеседником.

— Я принес тебе «меринду» и бурекасы с грибами.

— О, это мои любимые.

— Я знаю, — сказал Орен и присел на свободный стул.

— Откуда?

— Несложно запомнить за несколько лет службы.

— Не хочу тебя обижать, — ответил Дуду, — но ты точно меня с кем-то путаешь.

— Каждый год одно и то же, — вздохнул Орен.

— Каждый год?

— Твоим родителям не нравится, что я прихожу сюда, — сказал Орен. — Они считают, это плохо отражается на твоем состоянии. Поэтому мы видимся только раз в году. В день памяти наших друзей.

Дуду пожал плечами.

— Послушай, я сочувствую. Но я даже не знаю, как держать оружие.

— Да уж, стрелок из тебя тот еще.

Орен замолчал и подумал: а что, если его собеседник прав? И это не Дуду сошел с ума и потерял память, а он сам? Что, если сидящий перед ним человек это лишь оболочка, а настоящий Дуду навсегда остался там? С теми, кто не вернулся. А после того, как его душа отлетела, в этой оболочке поселился кто-то другой. Тот, кто, действительно, никогда не был на войне.

Эта мысль настолько испугала Орена, что, несмотря на жаркий день, он побледнел. По коже пробежались мурашки.

— Ты был связистом. Шифровальщиком.

— Шифровальщиком? — по лицу Дуду скользнула тень.

С гор налетел легкий ветер и смел со стола несколько бумажных фигурок. Ретривер проводил их взглядом и положил голову на колени Дуду.

— Откуда у тебя пес? — спросил Орен.

— Он просто появился здесь несколько дней назад. Наверное, потерял хозяев и решил остаться у нас. А может, его бросили. Кто знает? — Дуду запрокинул голову и посмотрел на летящий по небу самолет. — Мы расклеили объявления, но никто так и не позвонил.

Орен помолчал и окинул взглядом поверхность стола.

— Почему оригами? Что ты в этом нашел?

Дуду не ответил. Молча взял со стола богомола и помощью нескольких ловких движений за пару минут сделал из него журавля.

— Держи!

Орен улыбнулся и принял подарок.

— Спасибо.

— Мне нравится, что из любой фигурки можно сделать что-то новое. Абсолютно непохожее на то, что было до. Неизменным остается только лист бумаги, а формы меняют друг друга, как одежды.

— Одежды для кого? — удивился Орен.

— Не знаю, — Дуду пожал плечами. — Может, для пустоты?

* * *

На старый Яффо тихо опустился вечер. Огненно-красное солнце закатилось за горизонт и утонуло в темных водах средиземного моря. В ультрамариновом небе взошли первые звезды. На набережной зажглись фонари.

В маленьком прибрежном ресторанчике стоял шум и гам. Свободных мест почти не осталось. Жители города, уставшие от рабочего дня, оккупировали все, даже самые неудобные столики. В открытие окна дул легкий бриз, принося с собой ощущение чистоты и чуть слышный запах водорослей.

На праздничном столе, за которым собрались родственники и друзья Майи, стояли свежие цветы. Горели свечи.

— Мазл тов, дорогая, — сказал отец именинницы и поднял пузатый стакан с виски. — Будь счастлива и радуйся каждому новому дню! Желаю, чтобы в твоем доме всегда звучал детский смех, а тучи обходили его стороной. Но если какая-нибудь все же набежит, пусть она принесет с собой лишь приятную прохладу и никогда не закрывает солнце!

— Лехаим, лехаим! — хором ответили гости.

— Спасибо, папа, — Майя сделала большой глоток вина. — Это замечательный тост! Надеюсь, все так и будет.

Она повернулась к Орену и шепнула ему на ухо:

— Вот что значит двадцать лет в журналистике.

— Цви, когда ты, наконец, напишешь роман? — Орен обвел гостей рукой. — Все уже устали ждать!

— Это точно, — подтвердила теща. — Дорогой, пора тебе всерьез браться за перо.

— Hy-y, — тесть повел плечом и отправил в рот кусок запеченной рыбы, — есть у меня пара задумок, но пока только на уровне идей. Не уверен, что кому-то они будут интересны.

— Ты недооцениваешь себя, — сказал Майин старший брат Идо, высокий крепкий парень с глазами цвета черного янтаря. — Я помню тот рассказ про Хагану. Он ничего.

— Ничего? — вскинулась Нурит, яркая шатенка, сидящая рядом с ним. — По-моему, очень сильная вещь!

Майя благодарно посмотрела на девушку.

— Ну а я что сказал?! — Идо растеряно пожал плечами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

11

Тфилин — элемент молитвенного облачения иудея, пара коробочек из выкрашенных чёрной краской кожи кошерных животных (в основном — бычьей), внутри которых находятся написанные на пергаменте отрывки из Торы.

12

Шма Исраэль — одна из важнейших молитв иудаизма.