Сотрудник инквизиции. Осатанелый город

Михаил Михайлович Вербицкий

Историческая действительность во вновь открытой параллельной вселенной идет вразрез с устоявшимися на Земле либеральными доктринами. Поэтому в новый мир отправляется первопроходец. Выбор руководства Неолиберальной Ассоциации падает на случайно подвернувшегося под руку сотрудника. Перед ним ставится задача обнаружить в Германии 17-го века фей, гоблинов или хотя бы русалок. Герой бесстрашно отправляется в эпоху, где недавно закончилась Тридцатилетняя война и жарко пылают костры инквизиции. Книга содержит нецензурную брань.

© Михаил Михайлович Вербицкий, 2020

ISBN 978-5-0051-3720-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рано утром доктор ботанических наук, профессор Колумбийского университета Иштван Лукач, на текущий момент — оперативный дежурный Тибетского Центра Сравнительных исследований, в обществе физика, доктора Канта, прибыл на объект «Долбаная лаборатория №39». Чтобы покинуть постели и прибыть в пункт назначения обоим не понадобилось много времени. Ангар, где располагалась лаборатория, вплотную примыкал к административно-исследовательскому комплексу, и чтобы попасть туда, было достаточно спуститься на лифте в цокольный этаж.

Вообще-то объект был засекреченный и официально имел только номер. Но приставка «долбанный» прижилась к объектам подобного типа почти на официальном уровне. Сказывалась специфика.

Ученых встречали лаборанты, бригада проходческого щита, в полном составе. Загоревшие до черноты парни в рабочих комбинезонах тепло приветствовали начальников, с научным уклоном. В одобрительном гуле голосов, можно было различить отдельные выкрики:

— Привет работникам умственного труда! Здорово, професура!

Доктор Кант сразу бросился к мониторам и с головой погрузился в изучение разнообразных параметров, а ботаника окружили проходчики.

Иштван, смущенно улыбаясь, жал работягам руки и терпеливо сносил весомые шлепки широкими мозолистыми ладонями, по спине.

— Ну, чего тут, у вас? Показывайте! Продолбили?! — Нетерпеливо, перешел к делу профессор.

— Продолбили! — Шагнув вперед, радостно сказал бригадир проходчиков.

Он был чернее всех остальных. Прямо — чернее черного. Издалека, непосвященный человек мог принять его за нетипичного африканца. При этом бригада постоянно работала в изолированном помещении и под открытое небо все выходили, только в нерабочее время. Смуглый цвет лица проходчиков объяснялся особенностями производственного процесса. Вернее спецификой работы проходческого щита. Пробиваясь в другие измерения, аппарат долбил материю всевозможными излучениями и разрядами. По технике безопасности, рабочим надлежало носить защитные маски, как у сварщиков, но иногда из-под нее было сложно разглядеть тонкую структуру натянутого, как полотно куска темной материи, между параллельными вселенными, и ими зачастую пренебрегали.

Бригадир сделал размашистый жест рукой, рабочие расступились и Иштвану открылся кусок пограничного пространства, во всей красе. С виду, это был обычный светящийся экран, размером с придорожный рекламный щит, поставленный прямо на землю. Экран интимно переливался всеми оттенками голубого и немного искрил зеленым. К рамке экрана были подведены многочисленные провода, мощность подаваемых через них мегаватт удерживала фрагмент пограничного натяжения под контролем и не давала ему ускользнуть.

— Два месяца долбили. То так, то — этак! — Воодушевленно говорил бригадир. — Никак не могли нащупать слабое место. Думали уже — все! Опять, не тот кусок зачехлили. Потом Джон присмотрелся. Говорит: «Вот, тут надо приложиться, как следует…. Джон, ты — где?

Из толпы вышел здоровенный улыбающийся детина.

— Вот он, Джон! Мы думаем: была, не была. Стали долбить в том месте, где он показал. Сегодня смотрим — пошло! Послали за вами. Пока вы добирались, долбили дальше. Ну и — вот!

Лукач уже и сам рассмотрел это «вот», темное пятнышко на мерцающей поверхности. Пятнышко располагалось высоковато, но рядом стояла стремянка. Профессор взобрался на стремянку. Вблизи пятнышко оказалось обыкновенной дырой в куске изолированного пространства. Из дырки веяло свежим воздухом. Воздух был прохладный, пахло травами. Профессор вздохнул и заглянул в темное отверстие.

В первый момент, из-за сквозняка, ничего разглядеть было нельзя. Потом стало ясно, что там, за экраном, поле и кусты. Трещали кузнечики. Все виделось в туманной голубой дымке. Солнце еще не встало, но уже начинало светать. Ученый, на минуту, отстранился, протер слезящийся глаз и снова припал к заветному отверстию.

— Вроде, дорога просматривается. — Сказал он, некоторое время спустя.

— Ага! — Подтвердил бригадир. — Мы тоже смотрели. Ночью луна была. Как есть — дорога. Причем эпоха не индустриальная. Мусора на обочине нет. Вообще никакого. А там дальше — синее. Мы думаем это лес. Насколько видно, он не кончается. Значит эпоха там, еще слабо цивилизованная. При наличии прогресса, таких лесов быть не может.

— Восхитительно! — Приплясывал на стремянке господин Лукач. — Невероятно! Наконец то, для историков — что-то интересное!

— Премия будет? — Деловито спросил кто-то из толпы проходчиков.

Вопрос вернул профессора в существующую реальность. Он слез со стремянки, подумал немного и сказал:

— Премия будет. Это само собой. Давайте по делу. Пока не рассветет, работы приостановите. Нехорошо будет, если там случайный прохожий заметит, что искры из воздуха сыплются. Поставьте наблюдателя. Может, удастся зафиксировать передвижение представителей местного человечества. Или, кто там обитает, черт его знает. Когда рассветет, начинайте долбить потихоньку. При свете дня, сполохи от щита не так заметны.

Бригадир многозначительно кивнул: «Понимаем. Не маленькие. Сколько лет долбим проходы в иную реальность».

— Я — наверх. Надо срочно звонить во Вселенский Надзор. Потом разбужу специалистов по антропогенной истории. Пришлю вам оперативную группу. Кант, ты идешь?

Кант, только отмахнулся. Отмашка означала: «Это тебе пару звонков сделать надо и гуляй, а у меня работы по горло. Поддержание стабильности прохода — дело не шуточное».

Иштван Лукач пожал, на прощание, руки всем желающим проститься с ним лично и отбыл наверх, в расположение Центра. Ему не терпелось утрясти поскорее все формальности и снова завалиться спать.

— Джулио, заступай на пост. — Отдал бригадир приказ, самому молодому, из проходчиков. — А остальные, пока займутся настройкой оборудования.

Джулио Бескалотти полез на стремянку, наблюдать новооткрытую параллельную вселенную. Остальные разбрелись по ангару и расположились в подходящих местах, в живописных позах курортников.

Когда на объект «39» прибыла оперативная исследовательская группа, проходчики сумели расширить переходное отверстие, до размеров дупла. Оперативников было трое. Из ведомственного бокса была извлечена гора аппаратуры. Старший группы, господин Новак, переговорив с проходчиками, очертил двум своим подчиненным, круг ближайших задач:

— Для начала запустим «шмелей». Мужики говорят: шмели там есть. По поступающим от них данным, начнем маскировать крупногабаритную аппаратуру.

Анжела Корк и Филипп Санчес согласно кивнули, мол: «Все ясно. Процедура — стандартная».

Пока оперативники распаковывались, бригада ушла на перекур.

— Фу! Перестаньте курить. Это вредно влияет на здоровье окружающих. — Стала крутить носом Анжела, Ответственный Наблюдатель.

— А гарь тебе не мешает? — Поинтересовался пожилой проходчик. — Тут после нашего палева, чего, только в воздухе не витает. И свинец, и цезий, и стронций. Ты, тут, без табачного дыма такого надышишься, что сразу — в клиническую больницу придется ложиться. Табак, ей мешает! Тоже мне — цаца!

Девушка не нашлась, что ответить, но еще некоторое время высокомерно крутила носом, демонстрируя свое отрицательное отношение к курильщикам. Продолжалось это, правда, недолго. Подготовка миниатюрных наблюдательных зондов, замаскированных под шмелей, заняла немного времени. Инженер-наладчик Санчес знал свое дело. Сбегав несколько раз к «дуплу» и зафиксировав на камеру представителей потусторонней фауны, он быстро придал приборам нужную расцветку и, с одобрения руководителя, запустил их в во вновь открытую вселенную.

— И, так — что мы имеем? — Спросил профессор Малкин, с воодушевлением глядя на сидящего напротив профессора Юргена Войтеховского.

Малкин, представитель Всемирной Научной Ассоциации Историков, только что прибыл в Тибетский Центр и весь горел от открывающихся перспектив, в связи с открытием нового мира.

— Ну, на данный момент, по прошествии двух суток, мы имеем средневековую фракцию, идентичную земной, по всем параметрам. — Зевнул Войтеховский.

Он представлял в Центре, соперничающую с Научной, Неолиберальную Ассоциацию Историков «Дискавери» и находился здесь на постоянной основе. Сейчас, Юрген всем своим видом демонстрировал полную усталость от научной деятельности. Ему было плохо. Ученый с докторской степенью страдал с похмелья.

— Так, уж и по всем?! — Засомневался Малкин.

— Разумеется, расхождения есть. Но настолько незначительные, что это не влияет на общую картину.

— Если можно — с самого начала.

— Если с самого начала, то предварительные исследования показали, что мы вышли на Германию, в период позднего средневековья. Аккурат, после тридцатилетней войны.

— Поконкретнее координаты уточнить можете. — Ерзал на стуле Малкин, специалист по позднему средневековью.

— Бавария. Герцогство. У них — 1658 год, от Рождества Христова. Но Вестфальский мир заключили на два месяца позже, а военные действия начались не в восемнадцатом, а в девятнадцатом году. А так, все почти, как у нас.

— Наконец-то! — Радостно потер руки представитель научной ассоциации. — А, то мы все время — не туда. Общий ход истории — совпадает, а фрагменты — никак. То турки Вену возьмут. То Чингисхана в младенчестве уморят, то англичане под Азенкуром облажаются, то вообще норманны начнут Америку в одиннадцатом веке осваивать. Теперь, у нас — что? Колумб Америку открыл?

— Колумб. Все — как положено. В этот раз, его за борт не выкинули.

— Мать честная. Какой феноменальный прорыв в исторической науке может произойти. — Ерзал на стуле Малкин — Мы можем существенно залатать все дыры в нашей истории.

— Да, в этот раз, удачно напоролись. — Сказал Войтеховский.

— Нужно осознать какие перспективы открываются перед научными учреждениями, в связи с этим открытием. — Сказал Малкин, сделав акцент на слове «научные». — После такого удачного прорыва, множество теоретических школ можно будет списать за ненадобностью.

— Да, кучу дармоедов можно будет отправить в архив. — Согласился Войтеховский, ничуть не обидевшись на шпильку в адрес своей Ассоциации, где в оглавлении слово «наука» отсутствовало напрочь.

— «Дискавери» этого так не оставит. — Полувопросительно сказал Малкин. — Придумают какую-нибудь гадость.

— Надо полагать. — Согласился Войтеховский.

— Ну, а вообще? Вы своим что докладывали? — Задал животрепещущий вопрос Малкин, источая благодушие и расположенность к собеседнику.

Войтеховскому эта мимика уже надоела. Малкин прибыл сюда по знакомству. По звонку своего знакомого Лукача, которому требовалась консультация специалиста. Было ясно, что открывающиеся перспективы прибывший хочет целиком и полностью загрести под себя. А, в данный момент Малкина интересует насколько велика вероятность, что известие о новом открытии все-таки просочится в прессу.

— Своим я доложил то же, что и тебе. — Вздохнул Войтеховский. — Можешь черпать из этого кладезя, ни о чем не беспокоясь. Никто из наших ничего сливать не будет. Три месяца, в течение которых сохраняется уровень повышенной секретности, все будет тихо, как в могиле.

— Думаешь?

— Чего тут думать. — Слабо махнул рукой представитель «Дискавери». — Судя по тому, что уже имеем, одними голыми фактами, которые поступят с аппаратуры, можно будет все теоретические конструкции, этих фантазеров, порушить. Сотни неолиберальных профессоров сядут в лужу. И, вообще! Многие прогрессивные течения сольются в клозет. Сам, что решил?

— С моей стороны тоже никаких утечек не будет. Лукач у меня, тем более, подписку о неразглашении взял. Вселенский Надзор — тоже. И, алиби они обеспечили. Официально я — где-то в Полинезии. Работаю над книгой. Грех не воспользоваться такой возможностью. Пока откроют ограниченный доступ к поступающим данным, у меня уже монография будет готова. Так, что три месяца я тоже нем, как рыба.

В то же время, в Нью-Йорке, первый заместитель председателя Неолиберальной Ассоциации Историков «Дискавери», Ричард Торп, собрал в своем кабинете наиболее прогрессивно настроенных соратников. Когда он довел, до коллег суть вставшей, перед их научным сообществом проблемы, никто особо не напрягся.

— Не вижу, как это открытие, в Тибетском Центре, повлияет на достижения нашей научной школы. — Сказал Майкл Кавендиш, директор Международного Центра Альтернативной Истории (МЦАИ). — Одним проходом — больше, одним проходом — меньше.

— Все, как всегда, можно будет списать на коэффициент вероятной погрешности. — Поддержал его Роджер Крюгер, из «Фонда Соломона».

— Если радикалы будут сильно выступать — выйдем из нескольких совместных проектов. Пусть сами финансируют свою археологию. — Заявила Ипполита Тауберг, председатель Центра Исследований Древних Практик (ЦИДП).

Во внутреннем обиходе «радикалами», неолибералы именовали членов Научной Ассоциации.

— Неужели непонятно, что в этот раз, все намного серьезнее? — Нервно потер руки заместитель председателя. — Они там продолбились в такое измерение, где все совпадает в нулевых значениях погрешности.

— Так, уж и в нулевых?! — Усмехнулась Зенобия Савская, руководитель Международного Бюро Герметических Исследований (МБГИ).

— Васко да Гама сплавал в Индию. Магеллан погиб на Филиппинах, Кортес завоевал Мексику. — Перечислил совпадения, на пальцах, Торп. — Там, где они открыли межпространственный проход, даже деньги совпадают. Причем не только по названию, но и по весу, и по содержанию благородного металла.

— Ну, все ровно, волноваться — преждевременно. — Успокаивающе сказал Крюгер. — Чего, у них там? Я не понял. Какая эпоха?

— Позднее средневековье. Тысяча шестьсот пятьдесят восьмой год.

— Тридцатилетняя война была? — Наклонила прекрасную голову Савская.

— Была, черт бы ее побрал! — Сокрушенно помотал головой Торп. — Итоги совпадают прямо, тютелька в тютельку.

— Вообще, как, там — оно? — Поинтересовался Кавендиш.

— Хреново. Средние века. Пока нигде не зафиксировано, чтобы женщины активно боролись за свои права. Крестьяне хорошо живут. Некоторые лучше своих господ. Господа, тоже — те гуси! Не хотят жестоко угнетать, своих крепостных. Все у них — по закону. Но самое главное никаких следов магических рас. Пока ни гномов, ни эльфов нигде не зафиксировано. Напоролись на одного алхимика. Оказалось обычный шарлатан. По нашим параметрам химик-любитель. Никаких признаков обладания магией, у него не обнаружено. А согласно Второй Теории, магические расы в это время еще полностью не вымерли. Хоть какие-то следы, хоть незначительные должны присутствовать.

Присутствующие начали потихоньку осознавать величину проблемы.

Основой основ школы неолибералов была магия. Поколениям людей выросшими на Гарри Потере и других литературных героях, способных на магические опыты, требовалась магия в реальной жизни. Так как в быту любители сверхъестественного, в качестве невидимых лучей и колдовской ауры, могли получать только электричество и радиоактивное излучение, для решения этой проблемы потребовался нестандартный подход. Возникновение Неолиберальной Ассоциации историков «Дискавери» и стало ответом на специфические запросы населения. Члены вновь образованного научного сообщества выдвинули идею, что магия и мирное сосуществование людей с популяциями эльфов и прочих только недавно кончилось. В эпоху средневековья. По научной теории Неолиберальной Ассоциации, последние маги и волшебники были уничтожены инквизицией. Сгорели на кострах. Вдобавок, в ту пору, по мнению исследователей «Дискавери», церковь окончательно извела троллей, гоблинов и другие редкие виды землян, живущие за счет природной энергии.

Проникновение в параллельные миры, до этого не подрывало основ неолиберальной школы. Любое открытие антропогенной вселенной всегда, до этого, отличалось полным несовпадением там хода истории с нулевым земным циклом. Где-то кочевники дошли до Атлантики и полностью похоронили римское наследие под копытами овечьих стад. Где-то Китай не пошел по пути строительства империи и, распавшись на мелкие феодальные владения, не подарил миру Конфуция и императрицу Цыси. В отдельных вселенных индийские раджи, победив Александра Македонского, вышли за пределы Индостана и вследствие этого, в Афинах забыли про Зевса и стали поклоняться Шиве с Кришной. Ни в одном из этих миров ни троллей, ни эльфов не было, но это утверждали неолибералы закономерно. Эти миры и пошли по нестандартному пути развития именно потому, что там не было магии и магических существ.

Теперь, когда вновь открытый мир был параллелен с точностью до девяноста девяти процентов, следовало искать там магов и драконов. Или их неостывшие следы. Иначе все научные теории неолибералов летели к черту. Конечно, мир полон наивных идиотов и без куска хлеба они не останутся, но общему имиджу Ассоциации будет нанесен непоправимый ущерб. Еще чего доброго в университетах от преподавателей Ассоциации начнут требовать научных обоснований своих теорий. Скажут, мол, предъявите, в конце концов, нам кости тролля, начните раскапывать стоянки эльфов и пещеры гномов. А, где их взять? Все стоянки, пещеры и даже незначительные гроты уже расхватали представители Всемирной Научной Ассоциации Историков. Они не только подмяли эти объекты под себя, но и раскопали и научно обосновали, простыми и доступными словами, что там жили гомо сапиенсы, а не чупокабры.

Единственное, что всегда выручало Ассоциацию и позволяло ее сотрудникам называть себя историками, была теория о том, что неандертальцы обладали магией. Выдвинул ее замечательный ученый-энтузиаст Франц Дарвин. Это был замечательный человек. Учитывая, то что он не только не получил высшего образования, но даже не окончил среднюю школу, масштабность его мышления поражала. Насмотревшись познавательных телеканалов, он выдвинул теорию, о том, что неандертальцы не вымерли, а благодаря магическим способностям замаскировались и дожили, в Европе, в виде эльфов и гоблинов до Нового Времени. Только костры инквизиции, положили конец мирному сосуществованию неандертальцев и кроманьонцев, в этой части света, утверждал отец-основатель Неолиберальной Ассоциации. Его теория получила дальнейшее развитие. Последователи Дарвина Второго уверенно утверждали, что отдельные локальные группы эволюционировавших Homo neanderthalensis продолжали существовать в отдаленных уголках мира до Первой Мировой войны, и только испанский грипп добил их окончательно. С легкой руки благодарных учеников, эта теория получила наименование: «Вторая теория Дарвина» и успешно служила на благо Ассоциации, до последнего времени. С ее помощью неолибералы заполняли все белые пятна в земной истории магами, волшебниками и инопланетянами-просветителями.

Теперь, когда совпадение миров составляло девяносто девять процентов, и огонь костров в Германии еще не угас, в подтверждение Второй Теории, следовало предъявить жителям собственной вселенной хотя бы одного кобольда или, в крайнем случае — русалку. Нужно было раскопать хоть один скелет, который не распался под влиянием токсичных испарений Промышленной Эпохи, иначе — неприятностей не избежать.

Усугубляло положение наличие на точке бурения представителя Научной Ассоциации. Просто зацементировать скважину вряд ли удастся. Поднимется большой шум. И не только от научных историков. Ботаники, зоологи и даже близкие по духу экологи потребуют держать проход открытым, до получения полного минимума данных об этой вселенной.

Короче кризис был налицо. Надо было что-то делать.

— Ренегаты уже имеют полный доступ к получаемым данным? — Спросил Крюгер.

— Их представитель прибыл. Но по сообщению нашего представителя, не помню как его, тут пока все в порядке. Приехавший сразу засел за монографию, хочет воспользоваться ситуацией и опередить коллег.

Члены совещания понимающе закивали головами. Дело это было понятное. Сами бы так сделали, если бы подвернулся случай.

— Вселенский Надзор, как положено, взял подписку о соблюдении строгой секретности. Так, что три месяца у нас в запасе есть. За это время нужно что-то сделать. Только непонятно — что.

Последовало продолжительное молчание, сопровождаемое переглядыванием, изучением потолка и смахиванием пылинок с поверхности стола.

— Нужно внести в проводимые исследования, свежую струю. Добавить человеческий фактор. — Неожиданно для всех, сказал Крюгер.

— Вы — о чем? — Зло спросила Тауберг.

— Отправим во вселенную «39—1658» для проведения полевых исследований в парочку наших первопроходцев.

— Что это нам даст? — Живо поинтересовалась Савская.

— Послав во вновь открытый мир своих резидентов, мы сможем более детально, чем «Система» ознакомиться со всеми нюансами и получить дополнительные сведения.

— Верно! — Сообразил о чем речь и ухватился за идею заместитель председателя. — Люди, не роботы. Они ничего не пропустят. Машина на магию не среагирует, а человек — обязательно.

— Все ровно ничего не понимаю. Люди, здесь причем? — Продолжала упираться Тауберг.

— Люди вернувшись, доложат о том, что пропустила электронная система наблюдения, дорогая. — Ласково обратилась к ней Савская. — Когда они вернутся, то расскажут, что наблюдали там троллей и эльфов, что лично общались с магами и щупали руками магических животных.

— А, если не скажут?

— Скажут, дорогая, скажут. За те деньги и научные степени, которые мы им предложим, они и не такое скажут.

— Сколько у нас — подготовленных агентов, для этого периода? — Поинтересовался Кавендиш, обращаясь к заместителю.

Вопрос был адресован, к последнему, поскольку, по совместительству, первый зам занимал пост директора Института Повышения Неолиберальной Квалификации. Именно там готовили первопроходцев, для изучения вновь открытых миров.

— Конкретно, для конца семнадцатого века — триста. — Глядя в планшет, сказал Торп. — Для Германии, после тридцатилетней войны — человек двадцать.

— Надо срочно формировать группу и отправлять ее в Гималаи. — Сказал Крюгер.

— Сколько человек послать? Как вы думаете? — Обвел взглядом Торп, свой ближний круг.

— Давайте, пошлем человек десять. — Предложил Кавендиш. — Не будем скупиться. Запас беды не чинит. Главное, чтобы наша резидентура пустила в «39—1658» корни и продержалась какое-то время. Никаких данных они, разумеется, не соберут ни нужных, ни ненужных. Главное чтобы выжили.

— В суть проблемы их посвящать не будем? — Спросила Савская

— Зачем? Я же говорю — дай бог, чтобы они там уцелели и продержались до снятия режима секретности. А, перед возвращением мы их основательно припугнем, мол, не оправдали надежд, подвели руководство и подсунем нужную нам информацию. Чувство вины, чувство благодарности, хорошие деньги и перспективы роста это такой коктейль, что после него они настолько убедительно будут рассказывать про свое общение с жителями холмов, настолько искренне будут пересказывать слова, которые им шептали волшебники, отправляясь на костер, что кто угодно поверит.

— Я так и знал, что твои мракобесы начнут чего-то химичить. — Сказал доктор Кант, своему приятелю, доктору Войтеховскому.

Поносить организацию, в которой последний работал, Канту не возборонялось. Войтеховский даже приветствовал это. Говорил, что все нехорошие слова и идеи у него по этому поводу кончились. А, Кант, дескать, вносит в процесс поношения неолибералов свежую физическо-математическую струю.

Сдружились оба сразу. Можно сказать — с первого взгляда. Произошло это год назад, когда Войтеховский прибыл на объект. Видимо оба увидели друг в друге зеркальное отражение.

Кант, в молодости, будучи молодым сотрудником Северо-Западной Энергетической компании, активно боролся за права коллег. Поэтому в данный момент имел в подчинении промышленную лабораторию, расположенную в безжизненных, заснеженных высокогорьях Гималаев.

Войтеховский тоже был ссыльным. Занимая высокий, но чисто декоративный пост в исторической ассоциации «Дискавери», он, обладая исключительными талантами в каллиграфии, увлекся, от безделья, подделкой древних манускриптов из параллельных миров. Причем, пользуясь прикрытием Ассоциации, развернул это дело, чуть ли не в промышленных масштабах. Когда Надзор добрался до него, высшее руководство это дело замяло и фальшивоманускриптчика перекинули в Тибет. С глаз долой. Кант долго не верил утверждениям Юргена, что тот может поделать что угодно. Только однажды, когда оба были в хорошем подпитии и снова завели спор на эту тему, Войтеховский за пару минут, взяв в руки перо, скопировал страницу первой попавшейся под руки книги. При этом определить, где печатный текст, а где написано от руки не было возможности. После этого, опрокинув еще бокал, опальный историк в один присест соорудил фрагмент древней рукописи. Если бы буквы были нарисованы не на белой мелованной бумаге, а на пергаменте, сомнений в подлинности документа ни у кого бы, ни возникло.

В данный момент, стоя у стены ангара, оба с интересом наблюдали, за действиями прибывшей с Большой Земли группы усиления. Прибыли они в сопровождении представителя Надзора. После соблюдения всех необходимых процедур, надзорный отбыл из этого чертова места обратно, а прибывшие сотрудники стали располагаться.

— Не печалься. Утри слезы. Рано плакать. Еще не вечер. — Успокаивал коллегу Войтеховский.

— Похерят эти недоделки, любые достоверные факты. Ты же сам говорил, что это уникальный случай. А, эти, судя по оперативности, с какой их прислали, эти прибыли закапывать реальность. Далеко закопают.

— Эти закопают. Как же! Как бы их самих не закопали. Ты глянь на их выправку. Прямо — как с конвейера ребята. Один в одного. Что девки, что хлопцы. Как думаешь, долго они продержаться в реальных условиях?

— Ну не знаю. Их вроде готовили в специальной школе. И еще три года, после курсов проходили усиленную подготовку. — Покачал головой Кант.

— Их, кто готовил? Виртуальные историки, звезды «Интернета»? Теоретики, с отшлифованным сознанием?!

— Не знаю, не знаю. — Продолжал сомневаться Кант.

— Посмотрим, как оно пойдет. Мне кажется, что будет весело. — Усмехнулся Войтеховский.

Специальная группа «Дискавери» действовала напористо, быстро и очень целеустремленно. Аппаратуры они приволокли с собой столько, что заставили ею треть просторного помещения. Семь дней и семь ночей, они, не выходя из ангара, вживались в средневековую действительность. Спали, только шесть часов в сутки, здесь же, на раскладушках. Остальное время, попивая кофе, молодые ученые вглядывались в мониторы, на которые поступало изображение, от шмелей и стрекоз, которые рыскали по ближним окрестностям.

В среднем радиусе, в районе Зальцбурга, Нюрнберга и Мюнхена, действовали зонды, замаскированные под воробьев, галок и ворон. С их использованием возникали ощутимые трудности, потому что настоящие птицы относились к электронным имитациям с подозрением, но чаще всего с открытой агрессией. Поэтому данные от этой категории следящей аппаратуры поступали неравномерно и отрывисто. Зонды приходилось постоянно уводить в глухие места, чтобы прекратить атаки, на них, биологических организмов. Это сильно сказывалось на поступающем объеме информации, поскольку еще полдня уходило на зарядку их солнечных батарей. В пасмурные дни, вообще приходилось запускать зонды-заправщики.

В дальнем радиусе, пока действовал, только один беспилотник. Летал он высоко, вне зоны видимости человеческого глаза. Картинка от него была еще более мозаичной, чем от пернатых наблюдателей. Работая на солнечных батареях, он вынужден был постоянно держаться выше облачности, и это создавало многочисленные трудности.

Впрочем, это нисколько не смущало группу, от «Дискавери», которая, на девятый день, была готова форсировать тонкую грань, между мирами. Группу, в качестве ответственного резидента, возглавила Джулия Робертс, с кодовыми позывными «Матрица». Еще двое членов отряда были андроидами. В качестве прикрытия, все трое были загримированы под паломников, идущих из Австрии в Ахен, поклоняться тамошним святыням.

Сама Джулия сохранила свой естественный образ молодой девы. Одного андроида загримировали под бодрую упитанную старушку, второго под худую изможденную женщину неопределенного возраста. Одеты все были скромно. На всех были шерстяные платья, утилитарно коричневых оттенков. Лифы на них были серые. Только белые воротники со скромными кружевами немного оттеняли это унылое однообразие. На каждой паломнице был чепец и длинная, до лодыжек, темная накидка. Все имели походные котомки. У андроидов они были потяжелее, у резидента — полегче.

К этому времени, проходчики продолбили в смежном пространстве узкую щель, до пола. В пять часов, по земному времени, тройка отважных, послав товарищей к черту, протиснулась в нее и тронулась в путь.

По обочине дороги, в зарослях лебеды и прочих сорняков, весело щебетали пташки. Дорога была сухая. Идти было легко. Когда встало солнце, впереди образовалась встречная группа. В ней присутствовала повозка и два всадника.

— Вижу группу людей. — Взволнованно доложила в Центр Джулия. — Очень похожи на военных. Один, так — точно! Очень походит на рыцаря!

В ее голосе чувствовались нотки восторга.

Две группы сошлись, на встречных курсах и притормозили. Две лошади, запряженные в телегу, открыто радовались остановке. Оба всадника, возница и трое пассажиров, на повозке, удивленно таращили глаза на трех одиноких женщин. Паломницы отступили на обочину и смиренно склонили головы.

— Вы, кто такие будете? — Подкрутил усы, тот, который, по мнению Джулии, был похож на рыцаря. — Отвечайте! Перед вами — рыцарь Фердинанд фон Трокен-Кляйневайс!

Собравшиеся у мониторов наблюдения специалисты, из «Дискавери», бурно радовались, что предположение Робертс оправдалось.

— Мы паломницы из Граца. Идем в Ахен, поклониться одеянию приснодевы Марии и прочим святыням.

— Это дело хорошее. — Снова подкрутил усы фон Трокен. — Но может подождать.

Он обернулся к своей свите:

— Правда, ребята?!

Ребята дружно выразили свое согласие, с предводителем и полезли с повозки. Рыцарь и второй всадник, по всем параметрам — оруженосец, спешились. Фон Кляйневайс, развязывая штаны, скомандовал:

— Давайте, девы, располагайтесь, как вам будет удобно и приступим!

Он обернулся к своим и дал наказ:

— Молодая моя. Остальных делите, как хочете.

— Что значит — «располагайтесь»? — Растерянно закудахтала Джулия.

— Га! Упирается. Строптивая! — Обрадовался рыцарь, продолжая возиться с завязками на штанах.

Его спутники зареготали. Они все уже, ослабили узы на панталонах и придерживали их руками.

— Как вам не стыдно?! Вы же — рыцарь! — Продолжала возмущаться Джулия.

— Как вы смеете? Где ваше благородство? — Поддерживали ее андроиды.

— А, ну — цыц! Поупирались и хватит. Вы, как смеете перечить благородному человеку?! Лечь на спину, подолы поднять, лежать и покорно принимать оказанную милость.

Тут фон Трокен-Кляйневайс, наконец, справился с бечевками и направился к Джулии.

— Чур, моя — мясистая! — Воскликнул один из слуг, здоровенный детина и двинулся вслед за господином.

На этом средневековая идиллия закончилась, и сцена превратилась в павильон Голливуда.

Резидент пятясь, уперлась спиной в колючки и поняла, что больше отступать некуда, пора переходить к самообороне. Не подозревающий подвоха рыцарь, протянул к ней руку и получил удар в челюсть. Он очень удивился, потому, что удар был не женский, а прямо настоящий. Таких ударов, за свою жизнь, фон Трокен-Кляйневайс получил немало. Только получал он их не от хрупких горожанок, а от мужчин приличной комплекции.

— Чево — ето? — Удивленно спросил он, прежде чем получить второй удар ногой, в область паха.

— Ребята, валите ее. — Прохрипел он, опускаясь на колени.

Но ребятам было не до него. Ребята попали в крупный замес и страдали не меньше господина. Мясистая уложила детину, претендовавшего на ее честь и достоинство, в числе первых, с одного удара. Детина, правда, хоть и завалился, но не вырубился. Встать он, правда, не мог, потому, что его придавило еще одно павшее тело. Изможденная старушка, тем временем, обрабатывала двух других пассажиров с повозки. Несмотря на серый цвет лица, запавшие щеки и глубокие морщины на лице, двигалась она очень активно. Удары паломница наносила математически точные и механически увесистые. Одного она валила с ног два раза, второго — три. Парни были, по средневековому крепкие и сознание потеряли, только после этого.

Оруженосец, был сообразительный парень, поэтому в бега подался сразу, после того, как его господина поставили на колени. Возможно, ему и удалось бы уйти, но помешали спущенные штаны. Путаясь в них, он с трудом добрался до лошади и даже успел залезть в седло. Только не успел пришпорить. В это время, мясистая оказалась рядом и, ухватив за ногу, спешила его обратно.

— Ты чего, старая ведьма? — Успел спросить оруженосец.

После этого, он получил кулаком в лоб и все в его голове погасло.

В сознании к этому времени оставались двое: сам фон Трокен-Кляйневайс и тот здоровый герантофил, которому нравились старушки в теле. Правда оставались они в сознании не долго, потому, что на подмогу группе специального резидента, прибыла группа прикрытия. На рыцаря и его свиту налетели шмели и осы. Странно было, только то, что обычно жалящие насекомые, не трогают неподвижно лежащие тела. В данном случае, перекусаны были все поголовно, и живые и те, кто не подавал признаков жизни.

Провал первой миссии несколько смутил руководителя группы, господина Смита и его подчиненных. Однако ненадолго. Сразу же после экстренной эвакуации Джулии Робертс и ее технического сопровождения, команда «Дискавери» начала готовить второй выход в параллельное пространство. На этот раз решили обойтись без прикрытия андроидов. В резиденты назначили Санчеса Альвареса. Молодого человека выбрали на эту ответственную должность, поскольку выяснилось, что в рамках специальной подготовки, тот работал с глиной. Проще говоря, освоил профессию гончара.

— Это как раз то, что надо. — Сказал Смит. — В этот период исторического развития, бродячих ремесленников — достаточно. Вы не будете вызывать подозрений. Осядете, где-нибудь. Вступите в цех. Пустите корни. Искусные гончары, по имеющимся сведениям, неплохо, там, зарабатывают.

— А, вдруг и меня — того.

— Что — «того»?

— Ну — этого…. Приставать начнут.

— Это же Позднее средневековье. Только что завершился Ренессанс. Наступает эпоха просвещения! — Патетично воскликнул руководитель миссии. — По отношению к мужчинам, такого происходить, в упомянутую эпоху, не могло.

— Правда?

— Не сомневайтесь. Однако, на мой взгляд, вам лучше держаться подальше от монахов. Нет, ничего такого. Просто на всякий случай.

Подобное заявление руководства, Санчеса, не успокоило. Скорее — наоборот, добавило напряжения. Пока его собирали в путь, товарищи по команде светились энтузиазмом, а сам гончар нервно вздрагивал и обреченно поглядывал по сторонам.

В щель, между мирами, его буквально пропихнули. Ноги у Санчеса не шли.

Оказавшись на свежем воздухе, резидент «Дискавери», под псевдонимом Франц из Юденбурга, немного развеялся и тронулся в путь. Шел Франц, немного горбясь, потому, что ноша была немалой. За плечами в холстине у него был разобранный малый гончарный круг, лопата и мотыга. Личных вещей, ему много взять не позволили. Была при нем рогожа от дождя, грубый плащ и запасные чулки. В глиняной бутыли, привязанной к поясу, плескалась, разбавленная вином, вода, а в сумке на боку лежала буханка хлеба. Несмотря на поговорку, что своя ноша не тянет, через некоторое время после рассвета, Санчес-Франц изрядно подустал и сел отдохнуть на обочине. Пока он с отвращением жевал сухую горбушку, на дороге показалась повозка. Запряжена она была быками или волами, резидент плохо разбирался в этом. На возу сидели двое. По виду крестьяне. Сперва странствующего гончара обдало теплым духом, идущим от животных, а потом ароматами возчиков. От человеческого запаха, перехватывало дух, и кружилась голова. Местные жители взглянули на Санчеса-Франца подозрительно, но не так, чтобы очень. Это вселяло надежду. По всей видимости, все было не так плохо, как казалось вначале. Поэтому в дальнейший путь резидент тронулся довольно бодро. Устойчивость психического состояния заметно прибавила ему физических сил. Долго ли, коротко ли, но со временем впереди показалась деревня. Селение было небольшое, но просторное. Домов было немного, штук пятнадцать, но стояли они не в ряд, а широко раскинувшись, на невысоком пригорке.

Прежде чем попасть в населенный пункт, Санчес-Франц миновал небольшое стадо коров, в сопровождении одинокого пастуха подростка, который при виде прохожего широко открыл рот и не закрывал его пока, тот не отошел на значительное расстояние. За коровами, расположилось стадо свиней. Животные были тощие, грязные и выглядели пугающе. Несмотря на это, трое детишек-свинопасов бесстрашно предпринимали попытки взобраться на них верхом. Статус у этой категории пастухов был пониже, так, как все трое были без штанов, в одних рубашках. При виде незнакомца они открыли рты еще шире, чем тот, в штанах, может, надеялись, что туда что-то залетит ненароком.

Миновав свиное стадо, резидент «Дискавери» приблизился к первому дому, стоящему прямо у дороги. Дом был огражден частоколом, а по периметру двора были расположены хозяйственные постройки различного назначения. Выглядело это не ахти как, но хозяйство видимо было крепкое, потому, что по двору бродили куры. Наверно Франца заметили издалека, потому, что едва он поравнялся с воротами, со двора вышел хозяин и заслонил проход. Негигиенично копаясь в бороде, труженик средневекового сельского хозяйства внимательно разглядывал пришельца.

Ученый тоже глядел на него во все глаза. На сельчанине была длинная, на выпуск, рубаха, штаны до колена, чулки и кожаные чуни, без каблуков. На голове у туземца плотно сидела шапка-горшок. Весь костюм был неопределенного цвета. Нижняя часть была в репьях и соломе, верхняя — засалена до такой степени, что годилась для артельного котла, в голодное время.

— Добрый день! — Широко улыбаясь, поздоровался резидент.

Крестьянин выпучил глаза, перекрестился, еще немного почесал бороду и подозрительно спросил:

— Ты кто такой будешь?

— Я Франц из Юденбурга. Гончар.

— Само собой, само собой. — Пробормотал фермер, странно щурясь.

Он еще немного почесался и спросил:

— Сюда, к нам, ты — по какой надобности?

— Работу ищу, знаете ли. Осесть хочу на постоянное место жительства.

Фермер гляделся по сторонам, почесал патлы и сказал:

— Понятно.

— Где остановиться можно, не подскажете?

После этих слов Франца, обитатель параллельной реальности пришел в легкое смятение. Он заглянул во двор, потом вышел на дорогу и посмотрел в обе стороны.

Снова обратившись к Францу, он промямлил:

— Это, тут такое дело…. Трудно сказать.

Видя, что от этого недотепы ничего не добьешься, Франц подошел к делу с другой стороны.

— Тогда скажите, где у вас трактир. Трактир, у вас, есть? — Спросил он снисходительно.

Тут труженик села отчего-то основательно перетрухнул. Он крутанулся на месте, протер глаза, совершил еще один оборот и вытаращился на резидента.

— Трактир имеется. Как ему не быть. — Сказал он, косясь во все стороны.

— Как туда попасть, скажете?

— Так, это…. По тропинке, по тропиночке. Как же иначе….

Выговаривая это, крестьянин бочком, бочком подобрался к воротам, забежал во двор и задвинул тяжелую плетеную створку за собой. Накинув на колья веревочную петлю, он крикнул Францу, из-за плетня:

— По тропинке, найдешь!

После этого послышались удаляющиеся шаги, и стало тихо.

— Странные тут люди. — Подумал резидент и огляделся по сторонам. — По тропинке! По какой тропинке? Где ее искать?

Тропинка обнаружилась за домом. Даже не одна, а несколько. Сначала Франц долго решал, на какую стежку дорожку ему свернуть. Потом он долго бродил извилистыми путями между дворами деревни. Наконец, один дом, не упрятанный за забором, а смотрящий окнами на улицу, привлек его внимание. Тем более перед ним стояли люди.

— Явно — трактир! — Обрадовался безработный гончар. — А, люди рядом с ним — его завсегдатаи.

Он бесстрашно приблизился к селянам и поздоровался:

— Здрасте!

Сельчане, которые до этого стояли тесной группой и переговаривались, разомкнули круг и начали креститься.

— Дремучий народ. — Подумал резидент. — Темные люди!

Он тоже перекрестился, как его учили, на курсах, и задал очередной вопрос:

— Это трактир — у вас, тут? Не скажете, переночевать тут можно?

Крестьяне стали переглядываться, сопеть, кашлять и сморкаться.

— Наконец один, щурясь, спросил:

— Так, ты, значит, будешь гончар? Из Юденбурга?

— Все правильно. — Сказал Франц, скидывая свою поклажу на землю.

Разглядывая ее, крестьяне тесно обступили его. Кто-то из них сказал:

— Господи, помилуй.

Франц так ничего и не понял. Только наблюдатели в ангаре, получили, от воробья, прыгающего по крыше, картинку, на которой отчетливо было видно, как резидента, сначала, бьют палкой по затылку, а потом начинают вязать.

— Обстановка сложилась крайне сложная. — Сказал заместитель председателя. — Две попытки внедрить нашего агента, в мир «39—1658», были безуспешными.

— В чем причина? — строго спросила госпожа Тауберг. — Плохая подготовка, расхлябанность? Может, не соблюдены этические нормы, при внедрении?

— Все было продумано и соответствовало высоким моральным принципам «Дискавери». Просто неудачное стечение обстоятельств. Первая группа наткнулась на банду и нашего агента Джулию Робертс, пытались подвергнуть сексуальному насилию. Бандитов было много, поэтому андроидам пришлось защищать резидента. Потом, разумеется, мы это дело загладили, нападавшим были введены препараты, для амнезии, на этот временной отрезок. Но повторять попытку с паломничеством, мы не стали. Тем более агент находилась в состоянии нервного срыва. Вместо нее отправили сотрудника, под видом странствующего ремесленника. Прикрытие просто идеальное. После тридцатилетней войны, там полное запустение и разруха. Люди бродят по стране в поисках лучшей доли. На чем он прокололся — непонятно. Только в первой же деревне его схватили и посадили под замок, чтобы передать судебным представителям. Вмешаться сразу не было возможности. Погрузить целую деревню в амнезию было бы чересчур. Пришлось дождаться ночи и эвакуировать его на базу, под прикрытием темноты. Сторожей, конечно, пришлось погрузить в сон, но это вполне естественно, для уставших после продолжительного трудового дня селян.

— Время, тем временем, работает на ренегатов. — Зло сказала Ипполита Тауберг.

— Знаю. — Погрустнел первый зам. — Руководитель операции докладывает, что готовится новая группа. На этот раз они, там, готовы действовать решительно и более наступательно.

— Что это значит? — Поправила идеально уложенную прическу Савская.

— Он не уточнил. Но заявил, что успех, на этот раз, будет обеспечен.

Легкая волна беспокойства прошла по рядам участников совещания.

— Думаю, надо выехать на место и поддержать наших коллег. — Решительно оскалилась Тауберг.

— Это — само, собой.

— Кто поедет? — Поинтересовался Крюгер.

— Я сам. — Сказал Торп

— Думаю, мне тоже стоит поехать. Тревожно как-то. — Покачал головой Кавендиш.

— И я поеду. Это прямо затрагивает тему моих исследований. Думаю, мой опыт пригодится при проведении этой операции. Может, что-то подскажу, поделюсь научными наработками. — Заявила Тауберг.

Группа поддержки из Центрального офиса, приземлилась в аэропорту Катманду, ранним утром. И сразу же отбыла на свою секретную базу.

Прибыли они туда, часа через полтора, как раз перед выходом третьей группы. Открывшаяся высокому руководству картина, повергла мастистых ученых в разные степени психического нервоза. Тауберг впала в ступор, Кавендиш схватился за голову, а зампред потянулся за таблетками, от сердца.

В ангаре было шумно, душно и многолюдно. Кроме группы внедрения, там присутствовало две дюжины лошадей, все три смены бригады проходчиков и весь свободный от работы состав Исследовательского центра «№36», включая обслуживающий персонал, вплоть до официанток. Вновь прибывшим, сразу даже не удалось разглядеть в этой толпе своих представителей. Только по прошествии некоторого времени они разглядели в этом праздничном круговороте своих. Среди всеобщего веселья, они выделялись своей сосредоточенностью и важным видом.

Группа агентов, собирающихся гармонично внедрится в параллельные структуры общества, смотрелась прекрасно. Таковых было четверо. Все они были прекрасными девами, одетыми в мужские костюмы, обутыми в ботфорты, со шпагами на перевязи. Заместитель председателя, Ричард Торп, прежде чем у него потемнело в глазах, успел разглядеть притороченные к седлам пистолеты.

— Где руководитель группы? — Хрипло воззвал Торп, чуть не закупорив дыхательные пути таблеткой успокоительного.

— Я, тут! — Энергичный молодой человек, со стандартной улыбкой на лице, подскочил к группе старших товарищей и принялся жать им руки.

— Как видите, готовимся к решающему этапу.

— А, чего это такое? Как это интерпретировать?

— Это знатные дамы, которые путешествуют, обозревая святыни, инкогнито. — Воодушевляясь, с каждым сказанным словом, стал рассказывать Смит. — Их будут сопровождать слуги. Поэтому нападение бродячих бандформирований им не грозит. Они снимут дом в городе. Будут говорить, что их мужья очень значительные люди, имена которых они не хотят разглашать. Так им удастся затянуть время, и не позволит привязать себя к какому бы то ни было региону Италии.

— Так они у вас по легенде — итальянки?

— Совершенно верно. Пока будут гадать, кто они такие, пока пошлют гонцов в Италию…. Сами понимаете!

— Понимаем. Идея хорошая. Просто великолепная. Но придется с нею повременить.

Заметив тень разочарования на лице руководителя группы, Торп поспешно добавил:

— Хотя бы до завтра. Мы сами включимся в процесс подготовки. Проанализируем. Может, внесем некоторые детали, для большей достоверности.

Лицо молодого человека снова прояснилось.

— Само собой. Тем более, как выяснилось в последний момент — не все лошади еще готовы. Не подзарядились полностью. И слуги вышли очень одинаковые. Мы внесем, за это время разнообразие, в их черты.

— А эти четверо не андроиды? — Спросил Кавендиш, внимательно приглядываясь к затянутым в облегающие лосины девицам.

— Все — наши сотрудники.

— Понятно. Вы нашего работника прикрепленного к этому центру, не видели случайно? — Спросил зампред.

— Видел. Мы, с ним, активно контактируем. Он, кстати, внес идею с путешествующими инкогнито дамами. Идея была его. Остальное мы доработали сами, разумеется.

— Разумеется. Где он не подскажете?

— А вон он стоит. Юрген Войтеховский.

Прибывшие воззрились на небритого мужчину в помятой одежде, с трубкой в зубах. Судя по блестящим глазам и припухлостям под ними, официальный представитель находился в состоянии алкогольного опьянения, причем не первый день кряду.

Совещание прибывших на объект высокопоставленных чиновников «Дискавери», было чрезвычайным, хотя об этом никто не говорил. Собрались в кабинете местного наблюдателя. Выглядело это, как тайное собрание заговорщиков. Потому что проходило без пафоса. Не было у здешнего представителя Ассоциации и подходящего пафосного стола, который присутствовал в каждой совещательной комнате, центрального офиса. Столик у Войтеховского был какой-то несовременный. Он был широкий, по всему радиусу и больше походил на верстак. Хозяин кабинета сгреб с него какие-то древние рукописи и манускрипты и предложил располагаться. Так и сказал:

— Располагайтесь, где кому удобно.

Первый заместитель огляделся, не нашел председательского места и сел спиной к стеллажу, на котором громоздились рулоны бумаги и банки с краской.

— Вы можете объяснить, что происходит? — Зловеще исказив лицо, обратился он к профессору Войтеховскому.

— А, что — такое? Все идет по плану. Ребята стараются. Правда не все у них выходит, но боевого задора достаточно, чтобы преодолеть все препятствия.

— Что это за экспедиция благородных дам? Они что в кавалерийский рейд собрались?

— А, что — такое. Я подобное, постоянно в кино вижу. Там наши консультанты консультируют. — Сделав простодушное лицо, сказал Войтеховский. — Так, что все — согласно неолиберальным теориям.

— Ну, хоть как-то молодежь можно было нацелить на более скромные одеяния? — Вкрадчиво сказал профессор Кавендиш.

Торп, в это время думал о здешнем сотруднике: «Издевается или дурак?»

— Я и нацелил. Они вообще хотели в кожаных трусах ехать, с катанами, за спиной.

Последовала пауза, во время которой приехавшие собирались с мыслями. Доктор Войтеховский с мыслями не собирался. Посасывая потухшую трубку, он доброжелательно поглядывал на высокое начальство и прихлебывал из чашки какой-то напиток, видимо остывший чай.

— Ладно, проехали. — Помотал головой Ричард Торп. — Это конечно придется остановить и придумать другую стратегию. У кого есть идеи?

Идей у всех было достаточно, но ни одна не относилась к нынешней ситуации. Только у Войтеховского было что-то на уме, потому что, размышляя о чем-то, он загадочно улыбался.

Приглядевшись к сотруднику секретного объекта, зампред решил, что он все-таки не дурак, а в самом деле, издевается.

Повернувшись, вместе со стулом, к хозяину кабинета, он по-дружески сказал:

— Послушайте, Юрген, судя по вашему личному делу, вы ведь сами когда-то участвовали в подобных операциях. Лично. Причем, всегда успешно. Уходили надолго и возвращались благополучно.

— Было дело. Только потом сказали, что я делаю неправильные выводы, не сосредотачиваюсь на важном, и больше не посылали. На задания. Послали сюда, на это ответственное направление.

Тауберг и Кавендиш, быстро сообразили, к чему клонит Войтеховский, и включились в разговор.

— Не надоело вам торчать тут, в горах? Не тянет обратно в цивилизацию? — Спросил Кавендиш.

— А, мне все ровно. Что тут, что — там. Везде ледниковый период. Сколько лет с глобальным потеплением боролись! Не успели опомниться — похолодало.

Тройка проглотила прозвучавшую неполиткорректность.

— А все-таки, что вы об этом думаете? — Спросила Ипполита.

— О чем?

— О том, чтобы тряхнуть стариной?

— Многого мы от вас не потребуем. Продержаться там месяца два-три. — Сказал Торп.

— Сможете найти тихий уголок и пересидеть, какое-то время? — Поинтересовался Кавендиш.

— Я, так понял никаких выводов делать не надо? Вы сами все напишете?

— Подумайте сами. После такой командировки, вам обеспечен отдых в умеренном тропическом климате.

Голос заместителя председателя звучал вкрадчиво.

— Хорошая стипендия, для написания научной работы. — Добавила Тауберг.

— Приличные бонусы. — Подлил сладкого Кавендиш.

— Умопомрачительная страховка. — Еще сильнее подсолодил Торп.

Войтеховский залпом выпил полчашки, чего-то там, и, подумав, сказал:

— Командировка — на моих условиях!

— Все, что захотите. — Обрадовался зампред.

— Недоумков этих жалко. Если их начнут мочить, мы их из многолюдного места не эвакуируем.

— Вот видите. Здесь присутствует и гуманитарная составляющая. — То ли улыбнулась, то ли оскалилась Тауберг.

— Ладно. Считайте — уговорили. Денька через три тронусь.

— Раньше невозможно? — Деловито спросил Торп.

— Обрасти побольше надо. Вашего гладко выбритого, чуть не замочили на первой остановке. В семнадцатом веке «жилета» еще не было.

Выход во вновь открытый свет третьей экспедиции, в лице доктора исторических наук Войтеховского, привлек не меньшее внимание, чем неудавшийся рейд амазонок на Мюнхен. Доктор Войтеховский выглядел, как бандит с большой дороги. Руководство «Дискавери» волновалось. Ричард Торп спросил:

— Вам не кажется, что вы выглядите несколько зловеще?

Юрген поправил висящую на перевязи саблю и сокрушенно покачал головой.

— Думаю, что наоборот. Смотрюсь как заморский принц, а не бродяга. Надо было бы еще денька три подождать, пока обрасту сильнее и костюмчик припылить понадежнее. Он ведь не пылится тут, ни черта. Высокогорье. Пыли нет, один лед.

Ипполита Тауберг, зажимая картофелину носа рукой, с сомнением взглянула на штаны и колет Юргена. Одежда была покрыта многочисленными пятнами и пахла очень естественно. Последние два дня, резидент не снимал сшитую для него униформу. Он спал, пил и ел в ней. Салфетками при этом, не пользовался принципиально. Портниха-реконструктор плакала навзрыд, наблюдая за тем, как ее шедевр превращается в костюм клошара.

Кавендиш, ответственный за финансирование, волновался больше всех.

— Я все-таки не понимаю, зачем вам такое количество биоматериала. Вы толком не объяснили. Вы что собираетесь там армию андроидов создать?

— Ну, как вы не понимаете профессор?! Мероприятие, ведь — масштабное. Нужен размах. Ради вас стараюсь. Напишите потом в своих отчетах, которые будете писать вместо меня, что работа была произведена всеохватывающая и прямо глобальная. Я, как осмотрюсь, начну лепить посыльных и рассылать их по всем направлениям. Легенды, у них будут правдоподобные. Не то, что у некоторых.

Юрген покосился на молодежное крыло «Дискавери», которые сидели за мониторами, с кислыми лицами, и привел веский аргумент:

— С таким глубоким и доскональным полевым исследованием, мы всем недругам рот заткнем. Чем больше задействуем средств, тем фундаментальнее будут результаты.

— Вот оно! — Радовалось руководство. — Что значит человек старой закалки. Опыт не пропьешь.

Юрген отхлебнул чего-то из кожаной фляги, явно не воды, и сказал:

— Ну, бывайте! Я пошел.

Резидент пролез в щель, между мирами и растворился в знойном мареве.

— Слава Иисусу Христу! — Поздоровался Крайний Ганс с пришельцем, подозрительно разглядывая его.

— Слава отцу небесному. — Ответил подозрительный тип и небрежно перекрестился. — Говори навозник, что это за хутор?

— Это Шенерорт. И не хутор, а — деревня.

— Деревня говоришь?! Не видал ты деревень, охламон. Ну, ладно, раз деревня, значит, благородному человеку место найдется.

Незнакомец прищурился, наметил направление движения и, не сказав ни прощай, ни до свиданья тронулся в сторону дома Вальтера сына Клауса Плешивого, который содержал, что-то наподобие трактира в своем доме.

Через некоторое время, перед трактиром образовалась стихийная сельская сходка. Каждому, вновь подошедшему, становилось известно, что незнакомец скушал три миски похлебки и полкраюхи хлеба. Пива он пить не стал из-за своей учености, а потребовал вина.

Наконец, после долгого обсуждения, шестеро шеффенов, Крайний Ганс был в их числе, зашли в дом. Оказавшись в пропахшей кислым пивом комнате, вошедшие головных уборов не сняли, но немного пригнулись к полу, выражая этим свое почтение, но в то же время, как бы вопрошая: «Кто вы такой будете, позвольте узнать?»

Вперед выступил официальный глава местных судебных заседателей — староста, Клаус Брюхатый. Он откашлялся и сказал:

— Позвольте господин, не знаю, как вас величать, поинтересоваться, кто вы будете и с какой целью, к нам прибыли?

Незнакомец, сабля которого стояла прислоненная к лавке, недовольно изогнул бровь. Староста поспешно добавил:

— Я Клаус, майер славного имперского рыцаря фон Виллова. Нам шефеннам придется, потом держать ответ, перед ним.

— Что, ваш фон Виллов, теперь — суверенный государь, или его обошли, в Штральзунде? — Поинтересовался прохожий, не торопясь представляться.

— Не-а! Как можно?! Такой славный рыцарь, милостивый господин! — Зашумели шеффены. — Получил все привилегии, как полагается.

— Ну, доложите ему, что его земли посетил, Юрген Войтеховский, шляхтич.

Шеффены загудели, кивая головами.

— А, ну — цыц! Соизволил посетить, скажете, бакалавр искусств, Войтеховский, по пути из Вероны в Данциг. А может и не в Данциг.

Бакалавр задумчиво потер нос, цвет которого, подтверждал его слава о принадлежности к ученому сословию.

— Скажете — в Мюнхен. Доберусь да Мюнхена, там будет видно — на восток, или на запад.

Шеффены одобрительно закивали головами.

— Видно, что вы человек бывалый, много повидавший. — Многозначительно сказал староста.

— А, как же.

— Если господин позволит нам присесть и примет наше угощение, может, мы узнаем какие новости.

— Садитесь, ибо, как человек обладающий интеллектом, придерживаюсь широких взглядов.

Лица крестьян вытянулись, а бакалавр продолжил:

— Потому, как говорил святой Фома Аквинский: «Интеллект, есть наивысшая чувственная способность». А, после хорошей чары вина, я чувствую склонность к разговору и философским рассуждениям.

Хотя никто ничего не опять не понял, но от упоминания имени святого лица шеффенов просветлели. Некоторые перекрестились, а Арнольд Лысый, с громким шипением выпустил утробные газы.

Разгоняя руками смрадное облако, крестьяне стали рассаживаться по лавкам. Служанка Вальтера, нацепившая, ради торжественного случая, белый чепец и передник стала разносить гостям пиво.

Юргену, который сидел за единственным в комнате столом, она подала выпивку последнему. Ставя кувшин с вином перед гостем, она так изогнулась, что груди чуть не вывалились из лифа на стол. При этом ее зад оттопырился настолько высоко, что по рядам зрителей пошел одобрительный гул.

Дождавшись пока гость выпьет, старшина начал разговор.

— Может что известно об инквизиторе? Назначил его архиепископ или нет?

— Его преосвященство, кардинал Гуидобальд фон Тун, архиепископ Зальцбургский, еще после пасхи, назначил инквизитором, высокопреподобного брата Бонифация. А, что вам — до инквизитора? В заду свербит? Или бесы одолели?

— Нет, у нас, все, слава господу нашему, благополучно. Недорода нет. Градом ничего не побило. Скотина не дохнет и доится. Тут, извне, напасти случаются.

Когда все кончили креститься, Брюхатый, под одобрительным взглядом бакалавра продолжил:

— Был тут, у нас невесть, кто. До сих пор опомниться не можем.

— Так!

— Приходит, значит, и — к Гансу. Крестным знамением себя не осенил и сразу завел разговор.

— Подрывной разговорчик?

— Ась?!

— Подрывающий веру, разговор произошел?

— Нет, про веру ничего сказано не было. Говорит, я — гончар. Работу ищу. А руки то — белые. Мягкие, как у младенца. Ни то, что шрамов, царапины ни одной.

— Иди, ты!

— Точно, мы все видели и щупали, потом. Он, значит, спрашивает: «Где, у вас — трактир?» Стало совсем подозрительно. Чего спрашивать? Трактир, в любой деревне, без спросу, слепой найдет.

— Да очень подозрительно. — Согласился Войтеховский.

Он налил себе в кружку вина, выпил и кивнул Брюхатому: «Продолжай, дальше».

— Самое главное видел, что другим недоступно.

— Ого!

— Вот то-то и оно! Вы, говорит, не подскажите, как оно, тут, у вас. Это он к Гансу, так. Словно к благородному. Ганс, про себя, подумал, что кто, из соседей ненароком подошел. Глядь — нет никого рядом. А, этот опять: «Вы не скажите, как в трактир пройти?» Ганс крутился, крутился, по сторонам — нет никого. Скажи, Ганс?!

Крестьянин, которого Юрген встретил у входа в деревню, энергично закивал.

— Точно! Все так и было. Оборачивается, ко мне, словно я не один, а кругом еще кто-то есть. Я весь вспотел. Он как ушел, я сразу — к Клаусу.

— Собрались мы возле Вальтера. Видим — идет. Не осенил себя и сразу: «Здорово!» Мы его связали, конечно.

— Конечно.

— Послали за фогтом. А, до утра, в сарае у Клауса заперли.

— У меня! — Подал голос, заросший черной растопыренной, как веник бородой мужик.

— Поставили стражу.

— Два моих сына, всю ночь охраняли.

— Утром хватились — нет, никого. Ворота на месте, замок на месте, крыша целая, а в сарае — никого!

— Может, подкопался? — Высказал разумную идею Войтеховский.

— Во-первых, подкопа не могло быть. У Черного Клауса, сарай на подмуровке стоит. Во-вторых, он связанный был, и вещи его там лежали, до начала следствия. Ни веревок, ни вещей, ничего не осталось. Испарилось, словно.

— Мои хлопцы глаз не сомкнули. Две собачки с ними были, и Клаус Пастух своего волкодава навязал.

— Собаки не лаяли, парни не спали. Утром фогт приехал. Открываем — пусто.

— Что фогт сказал?

— Ничего не сказал. Послал за преподобным отцом Готвальдом. Тот приехал, почитал молитвы и сказал, что будет писать в инквизицию. Дело это, он говорит — темное. Тут нужен человек, разбирающийся в подобных делах. Ждем теперь комиссара или самого инквизитора.

— Несовместно с высокой должностью, инквизитору по деревням мотаться.

— Это — как сказать. Тут еще случай был на дороге к Кахлерхугелю.

— Ну-ну!

— Проезжал там рыцарь фон Трокен-Кляйневайс. Достойный человек, хоть, по договору, остался в подчинении курфюрста. Так вот! В тот же день, брат, из Святой девы Марии, вез солод, пивовару Гансу Веселому. Смотрит: ходят по дороге рыцарь и его свита, как неприкаянные. И, все — без штанов. Брат Бенедикт ненароком подумал, что на них наскочили лихие люди и раздели. Потом, подумал, что они отбились, но с перепугу наложили в штаны и теперь вытряхиваются. Оказалось — не то!

— Не то?

— Не то, господин бакалавр! Они поведали брату, что у них отшибло память. Говорят, что ехали-ехали, а потом, словно гром небесный грянул и память у них начисто отшибло.

— Бывает.

— Бывает, то бывает. Только странность в том, что очнулись они без штанов и все побитые.

— Так, ведь — гром грянул.

— Только побитые они, очень рукотворным способом. У кого нос переломан, у кого — ребра. И, у всех абсолютно — фингалы под глазами, будто они с врагом сходились, не обнажив оружие, а на кулаках, как люди незнатного состояния.

— Вот это странно.

— У фон Трокена, ко всему прочему, яйца посинели и опухли. Словно его лошадь копытом лягнула. Рыцарь, тут же, на дороге, принял обет: дойти до ближайшей церкви пешком и покаяться в грехах ее приору.

Юрген Войцеховский проснулся в тесном сарайчике, наполовину забитом свежескошенным сеном. Сено было удивительно мягкое, потому, что это была трава не с основного укоса, а та, что сушили, когда окашивали межи и ограды. Он потянулся за трубкой, потом высек искру на трут и раскурил ее. Вчера, когда ему было предложено, с почетом переночевать в доме старосты, Юрген заявил, что человек он склонный к табакокурению и боится, что спалит дом, ненароком. Поэтому, желает переночевать в безопасном месте, желательно на сене, поскольку клопы не переносят запах полевых трав. Шеффены отнеслись к этому с глубоким пониманием, а Рыжий заявил, что он вообще спит на сене до холодов, так, как клопов не переносит из-за того, что уродился с тонкой кожей.

Трактирщик отвел его в этот сарайчик и пожелал господину бакалавру приятного сна. Потом пожелать приятного сна, знатному гостю пришла хозяйская дочь, но бдительный Вальтер, погнал ее в дом, заранее припасенным колом. Когда пожелать спокойной ночи пришла служанка, Войтеховский послал ее кувшином вина, а потом предложил поведать младой деве несколько душеспасительных историй.

Теперь, служанка тихо посвистывала носом у него под плащом, ее полные белые икры оставались открытыми. У бакалавра искусств, мелькнула мысль, что отправляясь на свидание, она могла, хотя бы выковырять грязь между пальцами.

— Но нет! С этим ничего не поделаешь — эпоха! — Пришел он к заключению и отправился наружу вытряхивать трубку.

Вернувшись, он хлопком по заду, пробудил деву ото сна и отправил на работу. Сам же завернулся в плащ и, как положено ученому человеку, проспал до полудня.

Перед отправкой в дорогу, магистр съел, только, две миски похлебки, которые, в этот раз, были заправлены салом, щедрее, чем вчера, и стал расплачиваться с хозяином. Торговались они долго. Бакалавр пытался всучить Вальтеру итальянские сольдо, но тот знал толк в деньгах и требовал баварские крейцеры. Сошлись на имперской денежной системе. Юрген, в качестве компенсации в разнице курсов между баварской и итальянской валютой выторговал еще кувшин вина, который перелил во флягу. Расстались они весьма довольные друг другом. Вальтер оттого, что такой ученый господин вел себя, с ним, запросто. Юрген был доволен, что первые сутки его пребывания в этом мире, прошли в дружественной и приятной обстановке.

Обстановка в наблюдательном центре объекта «39—1658» была нейтрально-возвышенная. Только госпожа Тауберг была настроена на змеиный лад. Она, в принципе соглашалась с коллегами, столпами мировой исторической науки, по поводу противоречий в общественном укладе вселенной «39—1658», но уже, не сходя с места, копала Войтеховскому ямку.

— Не понимаю, куда он направляется. — Шипела она. — По диспозиции, он должен был идти в Регенсбург. А, он куда завернул?

— Ничего страшного. Выправится. В ту эпоху, прямых путей не было. Назад ведь не повернул. — Успокаивали ее.

— А, почему он на запросы не отвечает. Серьгу связи, из уха вынул.

— Возможно, на то есть причины.

— В целом, все идет нормально.

— Нормально говорите?! А, мне показалось, что перед тем, как положить прослушку в карман, он плюнул в микрофон.

— Ну, что вы! Не может такого быть!

— Точно плюнул! А, его безобразное поведение?! Девица — эта?! Несчастное дитя! Мы сможем, по возвращении, привлечь его к ответу, за педофилию?

— Это вряд ли. Местных законов он не нарушал. Все было по взаимному согласию.

— Этой девочке, на вид — не больше пятнадцати лет.

Кавендиш тяжело вздохнул.

— Послушай, Ипполита. Там замуж, в двенадцать, тринадцать лет выходят. В пятнадцать, по двое детей имеют. В Италии и Франции, среди горожанок трудно найти девственницу старше десяти лет. Даже если бы он ее изнасиловал, то не поколебал бы местных моральных устоев. В те времена был такой негласный закон: если деревенская девица позволяет себя догнать, это означает согласие. Он ведь, по легенде, у нас — литовский шляхтич. Ему, по общественному статусу, положено с поселянками баловаться. Программа безопасности никаких нарушений не зафиксировала. Если бы он переступил черту, сработала бы система защиты и все! Его бы укололи и эвакуировали, для разбирательств, на месте.

— Нет! Все-таки он полностью потерял ориентацию. Ну, скажите, куда он опять поворачивает? — Взорвалась Ипполита, тыкая толстым пальцем в монитор.

После полудня, Юрген Войцеховский, сорокалетний доктор истории, а по легенде — тридцатидвухлетний школяр, не закончивший полный курс наук, ни в одном из университетов Европы, узрел вдали крепостные башни.

— Эй, свинтусы! — Обратился он к ватаге бесштанных свинопасов, которые, оставив стадо, вышли к дороге, поглазеть на прохожего. — Это, что за город?

— Шаффурт, господин…. Город Шаффурт…. Да, точно.

— Ага! — Сказал сам себе Юрген и тронулся в сторону оборонительных укреплений.

Рядом со стенами города, налево от ворот, расположился обнесенный крепкой оградой крестьянский двор, по всем признакам недавно построенный. Справа возвышался бастион, по которому лазили козы и овцы. Юрген отметил, про себя предпринимательскую жилку гражданина, который обосновался слева, не убоявшись угрозы со стороны разбойников, бродяг и прочих людей свободных профессий. Деньги, с путешественников, которые не успели попасть в город, до закрытия ворот, он греб неплохие. К тому же здесь могли останавливаться мелкие коммивояжеры, не желающие платить воротный сбор.

Удивление, только, вызывало количество женской прислуги, которая высыпала из ворот, при приближении незнакомца. Женщин было не менее двух десятков, разных возрастов и наружности.

— Это — не городской. — Прошамкала Кривая Матильда.

Половины зубов у нее не было, и сломанная челюсть срослась затейливым зигзагом.

— Красавчик! — Восхитилась Гертруда Нюрбергская. — Господин, милости прошу, к нам. У нас — все дешево.

При этом она повертелась, демонстрируя свою гвардейскую стать, и потрясла складчатым подолом платья, из-под которого пахло тухлой селедкой.

Приветливо помахав гостеприимным дамам рукой, Юрген двинулся дальше к воротам. Ворота были не очень привлекательны на вид, но зато мощные. Завитушек, декора на них не было, и каждому обозревателю сразу становилось ясно, что без артиллерии, к этому рубежу не подступишься.

Юрген уже взошел на мост, когда неизвестно откуда, вылезли трое стражников, в шлемах фасона «морион». Лица, у них были заспанные и удивленные. Из этого следовало сделать вывод, что незваные гости, в этом населенном пункте, явление редкое. Одеты они были, по моде ландскнехтов, начала тридцатилетней войны: в короткие штаны-буфы с многочисленными разрезами и старомодные казакины. Перевязей с зарядами, у них не было, но один имел при себе устаревший фитильный мушкет. Двое остальных были вооружены только шпагами. От удивления, стражники, даже не могли сразу решить, как им поступить.

Наконец, один принял решение и выдохнул. Когда Юрген приблизился к стражникам на расстояние трех шагов, он вытянул руку и сказал:

— Стой!

— Закрыто? — Спросил Юрген.

Вступивший с ним в общение, сразу удивился, потом нахмурился, подумал и сказал:

— Пошлину уплатить надо.

— Воз видишь, поблизости? — спросил Юрген.

— Нет.

— Тюк, у меня за плечами, есть?

— Нет. — Ответили, все трое, разом.

— Может ваш город особенный? Может он не имперский, а турецкий? Может здесь не действительно ius cjvvune?

Услыхав латынь, стражники открыли рты. А, Войтеховский продолжал настаивать:

— Повсеместно, городское право разрешает свободный вход, в город, любому. Пошлины уплачиваются, только с проносимых в город товаров.

Стражники замялись. Двое вопросительно уставились на третьего, того который потребовал плату.

— Извините господин, не знаю, как вас называть. Ошибся. Не сообразил.

— Ничего, бывает. Зовут меня Юрген Войтеховский. Я литовский шляхтич. В городе проездом. По дороге в Нюрнберг.

— Понятно. Будем знать.

— Каким святым посвящен собор города?

— Святой Троице.

Юрген троекратно перекрестился и изъявил намерение продолжить путь. Стражники, последовав его примеру, тоже осенили себя крестным знамением, и расступились.

Когда Юрген скрылся в проходе ворот, один из них обратился к товарищам:

— Шляхтич, это как по закону, значится.

— Благородный господин, по-нашему. Так их называют, в Королевстве Польском.

Оказавшись внутри городских стен, Юрген обнаружил за воротами свободное пространство, окруженное фасадами домов, заборами и амбарами. Судя по количеству лошадиного навоза, это была торговая площадь. Оживленной торговли, правда, не наблюдалось. Стояло несколько распряженных возов, из-под которых торчали человеческие ноги. Две домохозяйки торговались с плотным малым, над вязанкой дров. Еще несколько лиц, без определенных занятий, слонялись по периметру в тени домов, и человек пять завсегдатаев восседали, на лавке, у открытой двери таверны, с деревянными кружками в руках.

Ориентируясь на колокольню, бакалавр завернул на проезжую улицу, и, миновав несколько дворов, очутился перед городским собором и ратушей. Особенно привлекала своим видом ратуша. Она больше походила не на общественное здание, а на донжон, феодального замка. Видимо такой вид зданию, архитектор придал в пику сословию угнетателей, выразил, так сказать, свой протест, заявил о нарождении нового прогрессивного слоя человечества, в лице бюргерства. Типа, они тоже могут иметь башни, если захотят.

Храм был старинный, без новомодной готики, украшенный всякими прибамбасами в клюнийском стиле. Перед храмом и ратушей раскинулась площадь. Статус у нее был повыше, чем у предыдущей. Это было ясно потому, что плодородный слой, под ногами, здесь был толще. Обрамляющие площадь дома, выходили на нее своими фасадами. Тусклые стекла, мозаичных окон, на вторых этажах, поблескивая на солнце, придавали этому месту веселый вид. Заборов здесь не было. Только фасады. Это говорило о том, что место это престижное и земля, под застройку здесь — в цене.

Направив свои стопы к храму, Юрген обнаружил у входа, двух нищих. Ему показалось, что когда он вышел на площадь, их тут не было. Появились они, по видимости, пока он знакомился с особенностями местного градостроительства. Один нищий был одноногий, второй — безрукий. У обоих висели на шее медные бляхи. Еще один подозрительный тип, одноглазый, стоял за углом собора, но подойти не решался. Видимо не имел патента.

Припав у входа, на одно колено, он прочел вполголоса молитву о чистоте сердечной, бросил по крейцеру нищим и вошел в храм. Скопления народа там не было. Только двое пацанов, смиренно подметали березовыми вениками пол. Один мел у входа, второй между лавками. Еще один служка, в белой альбе, слонялся у алтарного возвышения. При виде Юргена, процесс уборки остановился. Третий, который был в белом, постоял, разинув рот, и бросился куда-то. Войцеховский остановился напротив алтаря и, опустившись на оба, колена произнес, про себя: «Господу помолимся». Кончив молиться, он остался стоять на коленях, и молитвенно сложив руки, принялся размышлять: куда ему податься: сразу в трактир или для начала ознакомиться с местными достопримечательностями.

Когда он, уже совсем, решил сначала пропустить пивка, а пройтись после, из просфитория показался священник, судя по некоторой суетливости в манерах — викарий. После благословения и рукоцелования мирянин и клирик начали разговор по существу.

Для начала, они представились, друг другу. Юрген оказался прав, отец Клементий и в самом деле оказался викарием.

— Вы не комиссар, случайно, будете? — Спросил священнослужитель.

Видимо тема инквизиции, в этих краях, была самой животрепещущей.

— Нет, не комиссар. Бакалавр искусств. Путешествую по своим делам.

Когда по лицу викария стало ясно, что он немного успокоился, Юрген добавил:

— Но комиссара сегодня встретил. Двигался в сопровождении свиты, в город Шаффурт. Только непонятно почему, ехал в сторону противоположную моему движению.

Викарий горестно вздохнул, осенил себя крестным знамением и искательно спросил:

— Не желаете ли побеседовать с отцом настоятелем? Гостей, в последнее время, у нас бывает мало. Да и те из ближайшей округи. Уже месяц никого не было не из Зальцбурга, ни из Нюрнберга. А, уж про Вену и Ахен, я не говорю. Вы человек ученый, наверно повидали многого, на своем пути. Есть, что рассказать.

— Буду рад оказанной милости. Тем более сегодня день поста и по дороге, нельзя было вкусить подобающей пищи.

Викарий сделал замысловатый жест рукой и прищурил один глаз, так многозначительно, что стало ясно — в доме настоятеля имеется все, что надо.

На обеде у настоятеля, кроме Юргена и викария присутствовали еще два приора малых церквей Шаффурта: Девы Марии — отец Гиерон и Святого Луки — отец Яков.

Что оба, тоже бенедиктинцы было видно по их двойным подбородкам. Настоятель Святой троицы, отец Аманд был еще более лунообразен.

После молитвы, которую произнес сам отец настоятель, приступили к постной трапезе. Проглотив кусок фаршированной щуки, Юрген рассказал, что начал свое образование, в привилегированной корпорации Парижской Богоматери и Святой Женевьевы.

Видя, как у приоров и викария вытянулись лица, он запил пищу добрым глотком церковного вина и добавил многозначительно:

— Восемь лет постигал науки в оплоте православия, университете города Парижа, взрастившем таких столпов, как Учитель Церкви Альберт Великий и его ученик святой Фома.

Теперь столпам католичества Шаффурта стало ясно, о чем идет речь. Оба были поражены ученостью гостя и не скрывали этого.

— А, сам, сын мой, почему не удостоился духовного звания? — Поинтересовался отец Аманд.

— Грешен, ваше высокопреподобие. Был смущен соблазнами большого города и не особо усердно изучал науки. Схоластика же требует особого усердия и усидчивости.

Отец настоятель, сделал легкий взмах рукой и сказал:

— В тот час, когда раскаивается грешник, Господь слышит его

После этого, он оторвал ножку у кролика, который для укрепления духа отцов церкви, в дни поста, приравнивался к рыбе.

— Хотя могу сказать, что хоть и не конца постиг мудрость Святого учения, но весьма преуспел в этом. — Заметил Юрген, разбирая копченого угря.

Священники наклонами головы, подтвердили, что верят его словам. Мол, видим, что не дурак. Начитанный малый.

Дальше, Юрген изложил свою легенду, рассказал, что после смерти родителей, отклонил предложение дяди, из Гамбурга, приобщится к торговому ремеслу, и вместо этого, на присланные деньги отправился в Болонью, для пополнения багажа знаний.

Отец настоятель одобрил его порыв и попросил служанку принести еще парочку кувшинов. Коротко изложив конспект своего пребывание в Болонье, бакалавр поведал о своем путешествии в Рим.

— Неужто, сын мой, своими газами видел собор Святого Петра? — Изумился настоятель, а викарий и приоры, прямо застыли, в благоговении, не донеся куски осетрины до рта.

Рассказ гостя о соборе, в котором могут поместиться жители тридцати Шаффуртов, произвел неизгладимое впечатление, а сообщение о том, что Войцеховский неоднократно присутствовал на мессах, которые вел сам римский понтифик, Александр Седьмой, озарило обеденный зал ореолом святости и все присутствующие, не сходя с места, прочитали: «Молим Тебя, всемилостивый Боже, чтобы Ты благоволил в мире и изобилии небесных благ умножать Твою Святую Католическую Церковь…»

Ночевать Войтеховский отправился к викарию. Его служанка была очень недовольна состоянием патрона, однако разглядев гостя, у которого ножны сабли терлись о рыжие ботфорты, смягчилась и уложила обоих спать. Прежде, чем Юрген заснул матрона, несколько раз поинтересовалась у него, мол, не нужно ли господину чего-нибудь перед сном. Однако бакалавр на ее вопросы отвечал на латыни, что оставляло ситуацию подвешенной. Когда экономка, наконец, решила, что была не была, нужно брать дело в свои руки, а в случае возникновения недоразумения сослаться на трудности перевода, из чулана, куда поместили гостя, уже раздавался мощный храп.

Утро разбудило Войтеховского не солнечными лучами, а мычанием коров, блеянием овец и свиным хрюканьем. Он понял, что раз скотину гонят на пастбище, значит, город проснулся. Выбравшись из своей каморы, он сразу определился с направлением движения и проник на кухню. В очаге, который был расположен по центру, уже горел огонь. В помещении было дымно и от этого уютно. Заведующая хозяйством викария была на рабочем месте. Она резала что-то овощное на столе и была так занята делом, что даже не поглядела на вошедшего. Войтеховский, для привлечения внимания, вторично стукнул дверью, потом энергично покашлял. Ситуация не сдвинулась с места. Тогда он пошел на крайние меры и громко прочитал утреннюю молитву. Произнеся: «Во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь», он, не секунды не помедлив, наградил капризницу хорошим шлепком по заду. Экономка встряхнулась, так что все телеса пришли в движение и, провозгласив: «Аминь», перекрестилась.

Смело обняв ее за бока, Войтеховский поинтересовался есть ли в этом доме питье и что барышня может ему предложить, для утоления жажды. Сердце экономки оттаяло уже после шлепка, а после того, как ее назвали барышней, для гостя нашлось немного пива. После галантного разговора, насыщенного комплиментами, Юргену было предложено немного вина, в количестве одного кувшина.

Поэтому, проснувшийся викарий обнаружил, что его гость ориентируется, у него на кухне, лучше его самого. Впрочем, настроения ему это не испортило. Оно, настроение, после вчерашнего постного обеда у настоятеля и так было хуже некуда. Но, в это утро, его хозяйка была на редкость щедра и настроение клирика быстро улучшилось. Отправляясь в церковь, отец имярек, увлек своего гостя за собой. От греха подальше. На улице, он осторожно поинтересовался у Войтеховского:

— Славная женщина, моя экономка, не находите?

— Главное правило любого школяра гласит: «Гуляй на стороне. Не гадь, там, где живешь». — Прямо ответил на поставленный вопрос Юрген, и викарий преисполнился к нему самыми теплыми чувствами. Расстались они друзьями. Пригласив Юргена, на ужин и ночлег, викарий отправился на работу, а бакалавр решил пройтись, чтобы ознакомиться с городской планировкой.

Планировка Шаффурта оказалась довольно сложной. Как Войтеховский выяснил позднее, город возник на месте деревни Шаффурт, которая не отличалась правильной геометрией. Когда-то это было сообществом крестьянских дворов, собранных в кучу. Куча располагалась возле рыцарского замка и, со временем выросла в городской поселок. Поселок уже оброс стенами и башнями, но в имперских статутах долго числился рынком. Только в смутные времена правления императора Сигизмунда, Филипп фон Шаффурт Первый купил Шаффурту статус города, а себе титул бургграфа.

Немного проветрившись, Войтеховский решил, что ему как историку-попадананцу, нужно поскорее наладить контакт с сословием горожан и отправился в трактир, который заприметил, на соборной площади. Трактирщик вел дело умело. Никаких ограничений, по времени, у него не было. Двери, с раннего утра были открыты нараспашку, ставни подняты. Стекол в окнах первого этажа не было и все это походило на летнюю веранду.

При виде гостя двое горожан хлебавшие похлебку за столом, у окна, переместились за стол в темном углу. Юрген плюхнулся на освободившуюся лавку и откуда-то, сразу выскочила бойкая девица. Она ничего не предложила, ничего не спросила. Просто стояла у стола и пялила немного раскосые глаза на гостя.

— В этом случае, явно венгры постарались. — Подумал бакалавр, оценивая ее выступающие скулы. — Видишь, какая поджарая! Нет, тут, точно — венгерская кровь!

— Так, что — пива принесешь, или я до вечера ждать буду? — Сказал он вслух.

Девица засмеялась и убежала, а через мгновение из двери, где она скрылась, показался упитанный трактирщик, с кружкой пива в руках.

Юрген важно поднял кружку, поставленную на стол, отхлебнул треть, прислушался к ощущениям и положил на стол крейцер.

— Сколько будет на один. — Спросил он.

— Три. — Сказал хозяин. — Но только потому, что первая, для уважаемого гостя — бесплатно.

— День и ночь торгуете? — Спросил Юрген.

— Закрываемся во время мессы. — Вздохнул хозяин. — Отец настоятель, насчет этого, очень строг. Грозит отлучением от причастия.

В открытое окно дул свежий ветерок. Настроение у Войцеховского было выше среднего.

— Присаживайся. — Сказал он трактирщику.

Тот осторожно сел на соседнюю лавку и стал мяться. Видимо, что-то его тревожило, что-то невысказанное.

— Говори уже. — Сказал Юрген. — Чего мнешься?

— Говорят, вы комиссара встретили?

— Было дело.

— Может, говорил, к нам — за какой надобностью?

— Надобность у него одна.

— У нас ведь ничего такого не слышно.

— В других местах, тоже тихо было, пока Святая Инквизиция не начала следствие. Потом оказалось, что в таких тихих местах, колдовская зараза особенно глубоко коренится.

Хозяин долго крестился, потом сказал:

— Может и не приедет.

— Может. — Согласился Юрген. — Все от божьего провидения зависит.

В таверну вошел запыхавшийся мужчина, с золотой или золоченой бляхой на груди. Было видно, что этот атрибут власти, не идет к тому костюму, который был сейчас на ее владельце. Было понятно, что одежда на нем — повседневная и, собираясь второпях, человек нацепил бляху, на то, что было.

— Слава Иисусу Христу. — Сказал мужчина, без робости присаживаясь к столу. — Иохан Черный, бургомистр этого славного города.

— Сердечно рад знакомству. — Наклонил голову Войтеховский.

— Что тут было сказано о Божьем Провидении? — Спросил бургомистр. — Я, знаете ли, вдобавок к обязанностям бургомистра являюсь регентом церковного хора.

Узнав, что говорили о комиссаре инквизитора, городской голова покачал головой и сказал:

— На все есть божья воля, а с ведьмами — как? Не пойму!

— Тут все происходит от божьего попущения. — Заявил Юрген.

— После войны, в образованных людях, образовалась крупная недостача. — Вздохнул Черный. — Столько княжеств образовалось. Числа им нет. И каждому требуются нотарии, регистраторы, секретари. Не хватает людей.

— В империи, ведь, университетов — не счесть. Иезуиты, к слову говоря, открыли множество коллегий.

— Народ, после войны, грубый пошел. — Сказал, только, недавно вошедший бюргер, с порога. — Не дается им ученье.

У него тоже на груди висела бляха. Вдобавок, через плечо была перекинута желто-голубая лента.

— Городской канцлер. Маркус Рейнский. — Представил его бургомистр. — Глава купеческой гильдии Шаффурта. Маркус прав. Читать писать умеют, а складывать и вычитать, могут только наличные. В счетах путаются. Канцлеру самому приходится все проверять.

— А, когда? Где время? — Возмутился глава купеческой гильдии. — Торговля оживать начала. Дела в гору пошли. А тут, городские счета — камнем на шее. Вот, вы господин бакалавр, умножать числа можете?

— Даже в уме. — Сказал Юрген. — Пять на пять — двадцать пять. Шесть на семь — сорок два.

— Правильно! — Восхищенно сказал Рейнский. — Вы и в законах разбираетесь, я слышал?

— Годы учения не пропали даром. — Сказал Войцеховский. — Могу кое-чего. Хоть имею только степень бакалавра, многие годы провел, изучая право в различных университетах. Степень магистра не удосужился получить, исключительно, в связи с недостатком средств.

— Господин бакалавр. — Не по купечески, раскрыл карты городской канцлер. — Я вижу вы человек бывалый, опытный, во многих делах. Возьмитесь за ведение городской канцелярии. А то у нас там — полная неразбериха. Три бакалавра из Зальцбургского университета, уже три месяца с делами разбираются. Никак разобраться не могут.

— Сразу, ничего сказать невозможно. Это нужно посмотреть. Если увижу, что справлюсь — возьмусь. Нет — прошу не гневаться.

По дороге в ратушу, к ним пристал Карстен Рябой, городской судья, и три советника Витрифт, Хильдберт и Кристоф. Прозвища у них были: Пришлый, Подгорный, Широкий. Эти трое имели больше времени, чтобы принарядиться, поэтому вдобавок к ленте и бляхе, у всех на голове были коричневые шляпы городского фасона. Горожане останавливались и выглядывали изо всех углов, наблюдая за этой процессией.

Канцелярия ратуши располагалась на втором этаже перехода, между донжоном и второй круглой башней, городской тюрьмой. Расположение средневекового офиса было очень удачным — сразу за залом заседаний, городского совета. Собственно говоря, это был перестроенный переход из ратуши в Тюремную башню.

В канцелярии не щадя сил трудились три человека, довольно юного возраста. Всем троим было едва за шестнадцать. Не больше. С первого взгляда было ясно, что опыта, в канцелярской работе, у них — никакого.

При появлении городского патрициата, все трое встали с бумагами в руках, демонстрируя рвение в работе. Правда, глаза у всех были припухшие ото сна.

— Так. — Сказал Юрген, обозревая бумажные и пергаментные завалы на двух столах.

Патриции ждали продолжения. Ничего больше не сказав, бакалавр прошелся по помещению. Осмотрел бумажные залежи по углам, поднял с земли пергамент и бегло пробежался по нему глазами.

— Ну, что же. — Сказал он, бережно положив документ на стол. — Это мне нравится. Непочатый край работы. Сейчас составим предварительный договор, сроком на два месяца и за дело.

Члены городского совета удовлетворенно закивали.

— Бумагу, перо и чернила. — Обратился Юрген к юношам, застывшим в недоуменных позах.

Один самый расторопный, быстро подал бакалавру требуемое и тот присев на лавку у стола, принялся строчить пером по бумаге. Писал бакалавр настолько быстро, что у всех, даже у нотариев, захватывало дух. Чрез пару минут документ был готов.

Переданный в руки бургомистра, документ был торжественно зачитан вслух:

«Это соглашение, которое я, Юрген Войтеховский составил, заключено между Советом Шаффурта с одной стороны, Юргеном Войцеховским, бакалавром искусств, с другой стороны:

1) Юрген Войтеховский и Совет два месяца со дня пятницы, 18 июня 1658 года от рождества Христова, по их клятве, которую они дадут, должны соблюдать этот договор.

2) Совет Шаффурта наделяет на указанный срок Юргена Войцеховского секретарем городской канцелярии, по их клятве, которую они дадут Империи, совету и бургграфу Конраду фон Шаффурту….

5) Юрген Войцеховский должен поклясться всеми святыми быть послушным бургграфу и совету Шаффурта и быть полезными, как часто это будет необходимо, как покажется необходимым бургграфу и совету Шаффурта…»

Далее шли не менее замысловатые формулировки, в ходе которых всем стало ясно, что за услуги Юргена, Совету придется раскошелиться на шестьдесят талеров, по талеру, в день и оплатить двухразовое питание в трактире Зашкварного, включая вино, которое: «Юрген Войтеховский будет потреблять в количестве, необходимом, для восполнения сил, после трудов отданных на благо города, совета, бургграфа Конрада фон Шаффурта и Императора».

— Как написано! — воодушевленно сказал Витрифт Пришлый.

— Замысловато, но правильно. — Согласился бургомистр.

— Нет, как красиво! Я про буквы говорю. — Ткнул пальцем в бумагу Пришлый.

— Я, еще и с завитушками могу и вообще — по-разному. — Заметил новоиспеченный секретарь. — Если надумаете Императору писать или Египетскому султану — не опозоримся.

Договор был подписан и скреплен печатью, не сходя с места. После взаимных реверансов, работодатели и работник расстались, в самом прекрасном настроении.

Когда патриции удалились, Юрген снял саблю, повернулся к ошарашенным собратьям бакалаврам, которые в один момент, превратились в его подчиненных и поинтересовался:

— Как вас зовут, юноши?

— Карл. — Сказал тот, что подавал ему чернила.

Второй похлопал ресницами, подумал и тоже представился:

— Карл.

— Ну, а — ты? — Обратился Юрген, к третьему.

Третий, открыл рот, потом испугался чего-то и промолчал.

— Дай догадаюсь. Тоже — Карл?!

Малый кивнул.

— Значит, так. — Прищурился Юрген. — Различать я вас буду так. Ты будешь Карл Расторопный.

Он указал пальцем на самого расторопного.

— Ты — Карл Сонный, а ты — Карл Немой.

Юрген потер руки и начал распоряжаться. Достав из укромного места монету, он протянул ее Расторопному:

— Держи. Это пражский грош. Десять крейцеров с хвостиком. Мчишься в трактир. Мне кувшин вина, вам по кувшину пива. Донесешь? Молодец. Отправляйся.

— Теперь вы — Сонный и Немой. Стол очистить. Полностью. Потом складывать все в две стопки. Пергаменты отдельно бумаги отдельно. Все понятно? Начинайте.

Сам Юрген закурил трубку, прихватил, со стола, один из пергаментов и углубился в его изучение.

Когда свет в помещении стал меркнуть, секретарь распустил свой нотариат. Ребята били баклуши в городе уже с самой Пасхи, и основательно обжились. Все трое, по идее, должны были ночевать в канцелярии, заодно охраняя архив. Однако молодость брала свое и вся троица, по прошествии пары недель обзавелись городскими подружками и, с той поры, пренебрегала долгом.

Поэтому ночевал Юрген в ратуше один. В круглой башне, которая была городской тюрьмой и в данный момент пустовала, он нашел пустующую каморку сторожа и выбросив оттуда всю ветошь, устроился спать на голых досках. Впрочем, это мало помогло. Клопы гнездились в этом помещении повсеместно и томимые долгой голодовкой набросились на Юргена, все разом. Поспать ему удалось только полночи. Потом заряд вина кончился, и стало не до сна, клопы копошились на нем, словно тюлени на лежбище. Убедившись, что больше поспать не удастся он вышел на связь с Центром и доложил, о проделанной работе.

В Центре были рады, что его внедрение прошло успешно и спрашивали, о планах на будущее.

— Продержитесь три месяца? Как вам кажется?

— Продержусь больше. Только надо организовать перевод от дяди из Гамбурга. Я напишу туда письмо. Письмо по дороге перехватите, а через месяц вышлите мне еврейским переводом деньги. Один еврей в Шаффурте есть. Значит, система быстрых переводов существует.

— Зачем вам еще деньги? Вы там неплохо зарабатываете.

— Это повысит мой социальный статус. Может домик куплю в городе. Оборудуем, там постоянную базу. Без клопов. Это повысит наши возможности в деле правильного освещения сложившейся исторической обстановки.

Второй день работы Войтеховского, в качестве секретаря канцелярии Городского Совета Шаффурта, начался с утреннего развода. Немой и Сонный Карлы были поставлены разбирать бумаги.

— Раскладывайте все по годам. — Сказал он. — Без различия в содержании. Просто по годам и все. Ты пергаменты, ты бумагу. Неопределенные документы откладывайте отдельно. С ними будем разбираться позднее.

После того, как Карл Расторопный сгонял в трактир, за напитками, ему была поставлена отдельная задача.

— Идешь к канцлеру и говоришь ему от моего имени, что тут нужен столяр. Надо сделать полки, для документов. Иначе, скажешь ему, через какое-то время, все снова перепутается и придется начинать сначала. Не отставай от него, пока он не договорится с мастером. Вместе с плотником и придешь. Без плотника не возвращайся.

Убаюканный шелестом бумаг, которые перекладывали нотарии, Юрген часок вздремнул, положив голову на стол, благо клопы в это время ждали его в каморке тюремного сторожа. После сна, он приступил к изучению особо любопытных документов.

Звон шпор привлек его внимание, но он не реагировал на это, пока у двери канцелярии кто-то не хмыкнул, очень героически. Обернувшись Войтеховский обнаружил у двери бравого вояку, в современном колете, сюртуке, шляпе с пером и со шпагой на боку.

— Капитан лейб-стражи, его светлости бургграфа фон Шаффурта — Герарт фон Дустервайс. — Представился военный. — Вам приказано немедленно прибыть в замок. Бургграф требует к себе.

— Надо, так надо. — Сказал Войцеховский, вставая.

Капитан нахмурился.

— Немедленно отправляюсь в замок, по требованию их светлости. — Поправился Юрген.

Нацепив саблю и надев шляпу, он всем своим видом показал, что готов следовать приказу.

— Следуйте за мной. — Приказал капитан, но пошел не впереди, а рядом.

— Что шпаги, в Париже, же не в моде? — Спросил капитан, когда они вышли на площадь.

— Так я не прямо из Парижа. Сказал Юрген. — По дороге сюда, заглянул в Болонью, потом в Рим, потом в Вену. Посетил Прагу и только после Праги — сюда. Шпагу выменял в Вене на саблю, потому, что к ней с детства приучен. У нас в Литве шпагами можно только холопов в зад покалывать, чтобы шевелились быстрее. Если на войну, то — с саблей. На юге татары, на востоке — москвиты. А, эти — наполовину татары. Только, что обликом, на людей похожи. А так, все, у них — татарское, и кони, и панцири и сабли.

— Война, говорят, там — теперь.

— Война, не война, а казаки бунтуют.

— Что, так?

— Шляхетства требуют.

— В благородные метят?

— Точно, так.

За разговором не заметили, как подошли к городским воротам, которые назывались Замковые. Здесь, стражи видно не было. Ворота были нараспашку. Потом из бойницы на втором этаже показалась голова. Голова была лохматая и бородатая. Глаза на ней были настолько заплывшие, что ее владелец придерживал веки двумя руками, стараясь рассмотреть, кто тут ходит.

За Замковыми воротами раскинулся Замковый бастион. Трава здесь была вытоптана скотом. Где-то под валом блеяли козы. Над воротами замка, которые назывались Городским, полоскался бело-голубой флаг, с желто-красно-зеленым гербом посередине. У этих ворот уже стояла стража. Лейб-гвардия, мушкетеры бургграфа. Стражников было двое. У обоих через плечо были повязаны желто-красно-зеленые шарфы. Эти цвета видимо были официальными в символике бургграфства.

Обменявшись с подчиненными приветствиями, капитан препроводил Юргена, в первый двор замка. Слой гумуса, здесь, был такой же толстый, как на соборной площади. Было ясно, что бургграф блюдет принцип продовольственной безопасности, опирается на собственные ресурсы. Об этом же свидетельствовали расположенные вдоль стен постройки, в основном хозяйственного назначения. Архитектура этих строений была незамысловата, в стиле временных лагерей мигрантов. Все было слеплено абы как. Живности по двору гуляло достаточно, что свидетельствовало о высоком уровне животноводства, в этой части Германии. За вторыми воротами был еще один двор. Архитектура строений расположенных здесь тоже по периметру, была выдержана в национальном стиле. Двухэтажные здания были отделаны желтой веселенькой штукатуркой. Первый этаж занимали складские помещения, а на втором находились жилые. Это легко было определить по сотовым свинцовым рамам со вставленными в ячейки непрозрачными стеклами.

И здесь по двору, ходили свиньи и козы. Правда, не в таком количестве, как в первом. Здесь же слонялась свободная от нарядов лейб-гвардия и многочисленные придворные. В основном это были женщины, разных возрастов и наружности. Армейские шуточки сопровождали все перемещения дам. Звучали многочисленные непристойные предложения. Наверх, в дворцовые покои, Юрген и капитан поднимались по винтовой лестнице, расположенной в стенной башне. Когда-то это был открытый барбакан, но в ходе реконструкции, с целью улучшения жилищных условий, к нему пристроили двухэтажное здание, а сам барбакан перестроили в башню. Получилось очень удобно и оригинально.

Шествуя по анфиладе комнат, Юрген оценил интерьер помещений, как очень скромный. Ни одна комната, не была янтарной, светильники были кованные, местного производства, а живопись на стенах — местная кустарщина. Полотен Рубенса и Леонардо да Винчи не наблюдалось. Повсеместно по стенам встречались головы невинно убиенных животных, в основном кабанов и оленей.

Тронный зал отличался от остальных покоев, только большими размерами и двумя светильниками под потолком. Еще трофейных голов и рогов, здесь по стенам было больше. Тронного возвышения не было. У дальней стены, стоял импортный резной стул, с высокой спинкой и несколько стульев попроще. Стена позади стула была густо усеяна разнообразным оружием, в основном вышедшим из употребления. Над самим стулом был развернут флаг с гербом. Вблизи Юрген сумел разглядеть в гербе три подковы. В комнате толпились придворные и вассалы. Дамы сидели на лавках и сундуках, у глухой стены. Под портретами. Видимо — предков бургграфа.

Сам государь, бургграф Конрад фон Шаффурт, стоял у небольшого столика, похожего на журнальный, в окружении особо доверенных лиц. Он был молод, на вид, примерно лет тридцати, с хвостиком. Костюм на нем был довольно модный. Отставание от Италии, Юрген, на глазок, определил лет в десять. По бокам господина стояли два мордоворота. Один — повыше, широкоплечий, другой — пониже, кругленький.

— Господин бургграф, вот. Вот привел, кого вы просили, ваша светлость. Бакалавр Юрген Войтеховский. — Доложил капитан.

Граф положил на столик бумагу, которую держал в руках и с интересом посмотрел на иностранного туриста. Юрген отставил носок ботфорта в сторону, поклонился и подмел шляпой пол, покрытый резаным камышом.

— Юрген Войтеховский, шляхтич из Великого Княжества Литовского, бакалавр искусств Парижского Университета.

— Очень хорошо. — Сказал бургграф. — Значит, вы долго прожили во Франции. Значит, понимаете по-французски.

— Само собой, ваше сиятельство.

— К господину бургграфу, следует обращаться — «ваша светлость». — Сделал замечание один из двух мордоворотов, стоящих по бокам у бургграфа.

Это сказал тот, который стоял слева, пониже ростом.

— Если бы я обращался к бургграфу, то это было бы правильно. — Сказал Юрген. — Но, в данный момент, я обращался к одному из князей Империи, суверену, который имеет широчайшие права и привилегии.

Ответ Юргена, Конраду фон Шаффурту понравился. Было видно, как по его лицу, расплывается румянец.

Стоящий от него правый детина, который был повыше ростом и приятнее с лица, задумался, нахмурив брови.

— Ладно, об этом — потом. — Благосклонно сказал граф. — Но пока обращайтесь ко мне — ваша светлость. Перейдем к делу. Не мог бы ты перевести мне один документ.

— С величайшим удовольствием.

Взяв в руки бумагу, Юрген быстро пробежался по ней глазами и спросил:

— Переводить сразу или вначале изложить общую суть документа.

— Давай общую суть. — Сказал граф. — А, то мы тут, уже неделю переводим. Головы у всех пошли кругом. Скоро сума сойдем от недосказанности. Тут что-то — про мушкетеров. Может мне войну объявили, а я не знаю.

— Значит, так! Кардинал Мазарини пишет вам. Поздравляет с получением свободы действий в международных делах. Поэтому, предлагает, не затягивая, завязать более тесные отношения между бургграфством Шаффурт и Францией. Предлагает в качестве доброй воли ежегодно оплачивать содержание пятидесяти мушкетеров.

— Это нам подходит. — С радостью, отозвался на предложение бургграф Конрад.

— Закавыка в том, что денег он не даст. — Остудил пыл государя, Войтеховский.

— Он же написал, ты говоришь.

— Дело в том, что мушкетеров он пришлет сам, и оплачивать будет сам, перечисляя деньги в казну роты, прямо из Парижа.

— Хитер! — Сказал бургграф. — Только хитрость чувствуется, а в чем не понятно.

Граф обвел взглядом всех находящихся в комнате.

— Что думаете? Какой в этом смысл?

— Пятьдесят мушкетеров, нам не помешают. — Не раздумывая, рубанул капитан. — Если неприятности с соседями — не придется проводить мобилизацию, как во время предыдущей войны. По имперскому соглашению, тоже! Мы, в случае войны, столько и должны выставить.

— Эти мушкетеры, будут, как троянский конь. Неизвестно как они поведут себя в случае конфликта. — Возразил ему кругленький. — На чью сторону они станут, если, что случится? Как им из Парижа посоветуют, так и поступят. Не мы ведь платим — Мазарини.

— А, что скажет камер-канцлер? — Обратился правитель к здоровому малому, который стоял справа.

Тот в растерянности бегая глазами по залу, наткнулся взглядом на Войтеховского, который подмигнув, сделал ему малозаметный жест: «Поговорить надо. Есть идея».

— Сразу, с кондачка не решить. — Заявил камер-канцлер. — Подумать надо.

— Сколько.

— Ну, вот, тут похожу и подумаю. Найду решение.

— Прошу вас побыть моим гостем. — Сказал Конрад, Юргену. — Мы тут подумаем над предложением французского двора. Когда придумаем, ответ писать придется. Наверно — по французски. Значит, твоя помощь понадобится. Развлекайтесь, пока. Камергер подаст вам вина. А, я должен заняться государственными делами.

— Пошли. — Кивнул бургграф левому помощнику. — Надо проверить государственные запасы. А, то по твоим бумагам, ничего понять нельзя. Пока все не увижу своими глазами, не поверю.

После того, как бургграф отправился на ревизию фамильных погребов, дамы, сидящие у стены, подали голос:

— Господин бакалавр, пожалуйте к нам.

Юрген с охотой отозвался. Дам было шестеро, но по различию в форме одежды, можно было понять, что две дамы принадлежат к сливкам общества, а четыре — компаньонки или фрейлины.

— Позвольте еще раз представиться: Юрген Войтеховский, потомственный шляхтич Великого Княжества.

Две дамы не вставая, протянули руки для целования, четыре встали и отвесили бакалавру, ответный реверанс. Тут, как тут рядом с ними оказался камер-канцлер и когда Юрген поцеловал руку, той, что протянула ее первой, представил ее:

— Агнесса Женевьева фон Шаффурт, урожденная фон Круменфлусс. Супруга господина Бургграфа.

Супруга у бургграфа была такая — ничего себе. Даже — очень.

— Зовите меня Женевьева. — Сказала графиня.

Юрген припал к другой руке.

— Кристина Мария фон Хандфурт, урожденная фон Шаффурт. Сестра его светлости.

Сестра графа была намного старше его супруги, приятного телосложения и с милыми чертами лица. Их, эти черты, даже нисколько не портили мужественный взгляд и некоторая суровость в облике.

— Зовите меня Мария. — Сказала госпожа фон Хандфурт.

После этого, без целования рук, господину Войтеховскому были представлены фрейлины двора: Ванесса Анна фон Штеерхоф, Изабель Беатрисса фон Биенхаус, Иоланда Мария фон Федем и Аделина Филиппа фон Федем. Последние две явно были сестрами, что было видно не только по фамилии, но по фамильному сходству носов, губ и ушей.

— Господин бакалавр, расскажите, что нового в столицах. Какие новые веяния в моде, присутствуют? — Спросили обе высокородные дамы разом.

Юрген подождал, пока фрейлины займут свои места, и сказал:

— Всецело погруженный в изучение различных наук, я мало времени уделяю подобным проявлениям в обществе. Однако вот что мне бросилось в глаза. Лиф платьев, становится более открытым и плечи…

Канцлер, притаптывая рядом с ними, безмерно маялся, от нетерпения. Ведь, этот чертов бакалавр, явно хотел ему что-то сказать.

–…Волосы разбирают так, чтобы по бокам были длинные локоны. Это английский романтический стиль. На лбу небольшая челка. Называется «Савинье», по имени маркизы де Савинье, открывшей для французского двора эту укладку. Как это все строится, я не скажу. Я не цирюльник. Я — бакалавр искусств. Но если вы это все объясните, своему кутюрье, он возможно сообразит….

— Ваша светлость, дамы, прошу меня извинить. — Взял канцлер Войтеховского, под локоть. — Позвольте предложить нашему гостю выпить. Вскоре, я вам его обязательно верну.

Отведя Войтеховского в сторону, канцлер кивнул слугам, и те подали им кубки. Канцлеру — серебряный, Юргену — оловянный. Вино наливали, из глиняного кувшина. Подождав, пока Юрген выпьет, здоровяк, представившись Александром, приступил к делу:

— Ты, вроде, хотел что-то сказать?

— По поводу мушкетеров.

— Так.

— Дело хорошее. Платить, им, разумеется, будет кардинал. Но тратить эти деньги они будут в Шаффурте. Не будут же они ездить в Мюнхенские пивные?

— Точно!

— Так, что косвенный доход казне обеспечен. Что касается заговора. Если их расселить в городе, распределить равномерно, то всех можно будет накрыть поодиночке, силами городского ополчения.

— Верно!

— Опять же, я посмотрел, тут, у вас баб больше, чем мужского населения.

— Мужиков война побила, а бабы живучие.

— Значит, мужиков не хватает, для покрытия этого поголовья? Вот, вам, пожалуйста — пятьдесят застоявшихся военных. Они живо увеличат народонаселение Шаффурта. Сами того не ведая, потрудятся на благо, его светлости бургграфа.

— Здорово. Почему сам не сказал?

— А, кто я — такой. Я человек пришлый в городе недавно. Вылезу — будет подозрительно. А, тут, просто неприлично упускать такую возможность к обустройству государства. У меня, знаешь, просто руки зачесались, когда я прочел это послание.

— Да. Все верно. Государству это пойдет на пользу. Ну, а чего носят в Вене, мужчины? Мы, тут, знаешь, постоянно, отстаем от моды.

— То, что носят в Вене, тебе боюсь, не понравится. Там теперь все на французский лад. Рюши, знаешь ли, бантики, подвязки. Не по немецки это. Очень женоподобно, знаешь…

Провожавший Юргена, до ворот, капитан, на предложение добавить в городской таверне, откликнулся положительно. Пока они шли в город, капитан делился с бакалавром, своим боевым опытом. Оказывается он, с шестнадцати лет на войне. Правда, сопровождать покойного бургграфа не удосужился. У его отца было трое сыновей. Он — самый младший. Старшему отходило все, поэтому они со средним братом отправились искать счастья на полях сражений Немецкой войны. Средний, по старшинству экипировался, как рейтар и получил в свое распоряжение родовую клячу.

— Росинанта? — Спросил Войтеховский.

— Ась?!

— Коня, Росинантом звали?

— Не помню как. — Сказал капитан и продолжил рассказ.

Герарту достались шлем и нагрудник, поэтому он подался в пехоту пикинером. Брат пал в первой же битве, но Герарт, к которому по наследству перешли доспехи, продал их и остался в пешей баталии. Там он дослужился до сержанта, а вернувшись, домой обнаружил, что остался единственным наследником. Брата и отца, во время налета убили хорваты. Усадьбу спалили, и наследовать ему пришлось голые гуфы, в количестве трех. Поэтому когда поступило предложение от Конрада фон Шаффурта возглавить вооруженные силы бургграфства, он без сомнений подался к нему на службу.

— А, как тут у вас протекали военные действия?

— А никак не протекали. Основные сражения и перемещения войск обошли стороной. Если нас война и задела, то только боком. Правда, покойный бургграф Филипп в войне поучаствовал, на полную катушку. Участвовал в двух компаниях.

— Иди ты!

— Точно.

По рассказу Герарта, первый поход Филипп фон Шаффурт, отец нынешнего бургграфа совершил в тридцать втором году. Вступил в армию Тили, дошел с ним до Леха, но в битве не участвовал. Подхватил по дороге дизентерию, и разгрома армии Католической Лиги не видел. В замок вернулся прозрачный, как стекло, но живой, слава Всевышнему. На этом боевой задор бургграфа поугас, и он отдал все оставшиеся силы семье. Зачав двух дочерей, тех которых Юрген не мог сегодня лицезреть, поскольку те удачно вышли замуж, бургграф Филипп вновь стал ощущать желание отправиться на поля сражений. Пока подрастали дочери, супруге Амалии удавалось сдерживать его порывы. Однако вскоре воинственный зуд бургграфа, стал совершенно непереносим и, как только герцог Максимилиан разорвал мирный договор с Евангелической Унией, охваченный волной патриотизма Филипп фон Шаффурт вновь вступил в баварскую армию. Однако в Аугсбурге бургграф подхватил холеру и, страдая от жесточайшего поноса, в сражении при Цусмархаузене не участвовал.

В то же время, пока он валялся без штанов в каком-то сарае, окруженный верными соратниками, беда пришла в Шаффурт. Небольшой отряд заплутавших шведов, нежданно-негаданно наткнулся на город, вид которого свидетельствовал о достатке и процветании. Таких городов в Германии давно не осталось. Обрадованные шведы, тут же приступили к осадным действиям, а младший бургграф Конрад взял на себя оборону города. Имея на вооружении две полевые бронзовые пушки, шведы дали залп по Северным воротам. Повреждения были не очень значительные, но существовало опасение, что вскоре в воротах появится брешь. В этих обстоятельствах, Конрад действовал решительно и гениально.

— Ведь, что придумал, молодчина! — Восхищенно говорил капитан. — Пороха в городе было совсем — ничего. А, он велел выкатить все пушки на Северный бастион и зарядить, всем, что было. Вывел туда же ополчение, всех, у кого были мушкеты, а по стенам поставил баб и мальчишек с фитилями. Когда дали залп, из нашей артиллерии, слава богу, не одну бомбарду не разорвало. А, одно ядро даже долетело до врага и убило лошадь. Шведы глянули на такое дело и решили начать переговоры. Дым от фитилей из-за стен поднимается, кажется, что там огромное войско укрыто. К тому же в это время их разведчики донесли, что неподалеку монастырь расположен. Ну, их командир решил, что монастырь более легкая добыча. Получили они двадцать свиней выкупа, лошадь, пять бочек пива и пошли монастырь штурмовать. Только они дураки не знали, что этот монастырь уже три раза грабили. Что там ничего не осталось. К тому же монастырь цесторианский. У этих братьев и в лучшие времена не разгуляешься. А, тут — военное время. Все монахи попрятались, только препозит уперся и не пошел. Говорит: «Царь небесный не допустит насилия над каноником». Хотя я думаю, он своим героическим поступком, хотел настоятеля подсидеть. Забыл видимо впопыхах святой отец, что шведы протестанты. Ну, его и повесили на воротах, со злости, что в погребах — одни мыши. Принял, отец Коломан мученическую смерть и теперь, его там каждый день поминают.

— Слушай, я никак не пойму, как этот Шаффурт уцелел и что тут за место, такое странное, что сюда попасть затруднительно? — Спросил Войтеховский, делая знак трактирщику, мол, давай еще кувшин.

— Я сам пока разобрался, чуть умом не тронулся. Тут вокруг скалы, уступы и болота. Откуда, на высоте болото, не пойму.

— Бывает такое. Даже очень часто. — Заверил его Войтеховский.

— Тебе лучше знать. У тебя — образование! Так вот! Дороги у них тут, вокруг этих скал и болот, идут такими загогулинами, так поворачивают заковыристо, что идешь в одну сторону, а попадаешь в другую. Так их перекручивает, что прямо удивительно. На перекрестке поворачиваешь. Едешь, едешь. Смотришь — опять тот же перекресток. Я пока привык, несколько лет прошло. Мне говорили: «Надо с проводником», а я, мол, военному человеку проводник не нужен. Сам разберусь. Короче бродил я по этим дорогам два года, как неприкаянный. Потом освоился.

— Прямо лабиринт Минотавра!

— Чего — это?!

— Легенда мифическая.

— Понятно.

После героического подъема, на капитана нашла меланхолия, и он пустился в самокритику.

— Может, ты думаешь, я не понимаю, что мой чин капитана лейб-гвардии полная чушь? Все я понимаю. Какие они гвардейцы?! Молодежь необстрелянная. Некоторые в войне участвовали, но воевали только в обозе. Двадцать пять гвардейцев. Плюс капитан. Это все покойный бургграф начудил. Он, когда по мирному договору, получил широкие привилегии, сразу от радости, умом и тронулся. Это за мои военные заслуги, говорит. А, какие, там — заслуги? Пара обосраных штанов! Но бургграф Филипп, на волне этой радости, давай переустраивать государственное управление. Конюх, у него стал маршалом, лакей камергером. Всех дворовых девок поверстал в метрессы. Каждая стала мадам де Мантеспан. На этом деле он и надорвался. Метресс в замке было не сосчитать. Умер он от простуды, но здоровье подорвал на фаворитках. Вот такие дела.

— Да и в городе баб не сосчитать. — Заметил бакалавр.

— Это от венного времени осталось. Жены солдатские, беженки, проститутки. Забредают они сюда случайно, но те, что забрели, остаются. Более менее непотасканных крестьяне и горожане в услужение берут. А оторвы и шалавы у Тугоухого, за стеной, в работницах числятся.

— Да эти любого обработают. Видел я их.

— В бургграфстве теперь каждый крестьянин живет, как турок. У каждого — целый гарем. — Сказал капитан.

— А, ты как сюда попал? — спросил Юрген.

— У меня три рыцарских гуфы. До войны они болтались туда-сюда, между бургграфом и соседями, а после войны, они к бургграфству окончательно отошли, вот и пошел гвардейцы, не землю же ковырять. Сдал надел в аренду и служу.

— Да, дела. — Покачал головой Юрген. — Может, скажешь, какая деревня — ближе всего?

— Зачем тебе?

— Хочу пройтись, подыскать себе служанку.

— Тебе, что в городе места мало?

— Мне деревенскую надо. Городские, ты сам сказал — приблудные. Чего они с собой, из армии, принесли никому не известно. Хорошо если просто триппер. А если новую болезнь заморскую?! От нее говорят, только ртутью лечат, да и то не всегда вылечивают.

— Вот, тут, ты прав. Уважаю! Сразу видно бывалого человека. Вурзельстокен ближе всего. Но проводника возьми обязательно. Не хочу тебя потерять. Бургграф мне, за это, яйца, с корнем, вырвет. Ведь сегодня еще ничего не решили. Ведь еще ответ писать надо, кардиналу Мазарини.

Отстояв утреннею воскресную мессу, по совету капитана, для похода в близлежащую деревню, Юрген нанял провожатого. Всю необходимую информацию, о предстоящей экспедиции он получил от трактирщика Зашкварного. Трактирщик, несмотря на высокий статус Войтеховского, держался с секретарем городской канцелярии запросто. Оказалось, что Зашкварный входил в число городских магистратов. И был не простым советником, а главой Малой городской гильдии, своеобразного цеха трактирщиков и других работников средневековой пищевой промышленности. В ходе подробного напутствия выяснилось, что самая ближняя деревня, в самом деле, называлась Вурзельстокен и ходу, до нее было, как понял Войтеховский, около часа по его времени. В качестве провожатого, Матиус навязал ему своего двоюродного племянника, который бегал у него на посылках, и выцыганил за услуги крейцер.

— Мне так кажется, что до меня, дела у тебя, шли неважно. — Заметил Юрген, отправляясь в дорогу.

Расплываясь в улыбке, Зашкварный проводил клиента, до порога, и даже помахал рукой на прощание. Идти пришлось, через Северные ворота. Стражи на посту не было. Из двери, воротной башни высунулась, на мгновение заспанная физиономия, но признав работника городской канцелярии, засунулась обратно.

Выйдя за ворота, Войтеховский немного полюбовался Северным бастионом, близ которого произошло историческое для Шаффурта, сражение со шведами и двинулся по дороге, за своим провожатым. Мальчишка был немногословен. Он шел впереди и, время от времени, дружелюбно оглядывался. Как бы манил, за собой.

Сразу за стенами города паслись многочисленные стада коров и свиней. Потом, дорога опускалась в узкую промоину, поднималась наверх, и здесь начинались городские огороды и овечьи пастбища. Даже на открытом месте, дорога петляла, словно ее размечали после попойки. Широкому обзору мешали небольшие перелески и белые известняковые скалы. Они шли вперемешку с небольшими участками возделанной земли, которые вновь уступали место известняку и растительности.

Путники завернули в небольшой лес, попетляли и когда оказались на открытом пространстве, им открылась деревня.

— Вурзельстокен. — Сказал парнишка.

— Вижу. — Сказал Юрген и направил свои стопы в населенный пункт.

Несмотря на воскресенье, в огородах виднелись оттопыренные женские зады. Зерновые еще зеленели. На пастбище рядом с лесом паслось деревенское стадо. Юрген насчитал тридцать две коровы и двенадцать телят. Деревня была небольшая, но хуторского типа, поэтому раскинулась широко. Дома были новые. Половина еще даже не покрашена. Трактир располагался в середине поселения и выглядел солиднее все остальных сооружений Вурзель-сто-кена.

Дела в пункте питания вел здоровый малый, страшно, на кого-то похожий.

— Попить? Поесть? — Спросил здоровяк у Войтеховского, сгоняя со стола мух.

— Юрген Войтеховский, секретарь канцелярии городского совета Шаффурта. — Представился бакалавр, присаживаясь, за стол.

— Ну, я так и понял. — Обрадовался трактирщик. — А, я — Иоханес Зашкварный, здешний староста. Майер его светлости бургграфа Конрада.

— Матиусу Зашкварному, кем приходишься?

— Наши отцы — родные братья.

— Я, на ваше семейство, только и работаю. — Вздохнул Юрген. — Дай, для разгона, кружечку пива, а потом кувшин вина. Малому, видишь, на улице ногой говно ковыряет, чашку похлебки. Ну, и попить, разумеется.

— Разумеется, ваша милость. Сейчас, все будет.

Когда трактирщик принес пиво, Юрген завязал, с ним, разговор.

— Вижу дома, в деревне, новые. Спалили, в свое время?

— Аккурат, на конец войны, спалили в четвертый раз. — Сказал Йоханес. — Правда, палить особо было нечего. Мы до конца войны, даже не отстраивались. В землянках жили. И для скотины, землянки рыли и для себя.

— Говорят, после большой войны, еще одна была? Я, краем уха слышал.

Разговаривая, Войтеховский поглядывал в окно, в сторону колодца. Источник, перед трактиром, сегодня был очень популярен, у женской части населения деревни. Едва Юрген поставил на стол пустую пивную кружку, а возле колодца, уже утоляли жажду, три молодые крестьянки.

— Да, была еще одна война. Между его сиятельством бургграфом и фрейхером фон Феулнисен. Дело в том, что сестра графа Кристина Мария фон Хандфурт, урожденная фон Шаффурт, за год до этого, овдовела. Господин фрейхер фон Хандфурт скончался от горячки, вызванной неумеренным потреблением вина. А его брат пожелал получить его наследство, для своего сына.

Женщин во дворе все прибавлялось. Попив водички, они не спешили уходить, и тихо беседовали между собой, бросая украдкой взгляды, на сидящего у окна незнакомца.

— У госпожи Кристины, детей, что не было? — Спросил Юрген.

— А, как же?! Конечно, были. Сын Филипп и девочка.

— По закону, все должно остаться Филиппу. — Сказал Войтеховский.

— А, как же! Только фон Феулнисен, посчитал, что все спишут на смутные времена. Собрал войско и осадил госпожу Кристину.

— В замке?

— В усадьбе. Замок, во время войны, разрушили. С землей не сравняли, но в тех руинах, до сих пор, жить невозможно. Так, вот! Фрейхер думал, что легко справится с этим делом. Только госпожа была начеку. У нее там, в Феулнисене были свои люди. Фрейхер, только собрался выступить, а госпожа Кристина уже все знала. И когда фон Феулнисен подступил к усадьбе, вооружила дворню и сама стреляла из мушкета. А, там и бургграф подоспел, с лейб-гвардией и пушкой.

Среди сборища у колодца, бакалавр заприметил одну, такую — ничего себе. В отличие от пышнотелых девиц, с носами кнопками, по местным понятиям — созданий дивной красоты, она держалась на заднем плане. Ростом, она удалась, но по меркам Вурзельстокена была «кожа да кости». И нос у нее был прямой и ровный, и глаза у нее были большие, а здесь особо ценились маленькие поросячьи глазки.

— Наемники фрейхера пушку, как увидели, сразу выбросили белый флаг. Связали фон Феулнисена и после переговоров выдали бургграфу, за пять свиней и бочку вина.

— Изменили долгу, так сказать.

— Ничего такого! Фрейхер нанимал их для легкой бескровной компании. А, тут, мало того, что бабы из-за забора, из мушкетов садят, так еще и лейб-гвардия с орудием.

— Интересно, как люди, его светлости, орудие до поля сражения дотащили. Видал я эти орудия, на Северном бастионе. Там две полных упряжки быков нужно. Да, и время….

— Те орудия — крепостные. Находятся в ведении надзирателя городского арсенала Генриха Мухолова. А, у бургграфа Конрада, французская легкая пушка имеется. Ее покойный бургграф, из похода на Аугсбург, привез.

— Как я слышал, он там особо не отличился.

— Это правда. В сражении не участвовал, по причинам недомогания. Только на обратном пути, на отряд французов наткнулся.

— Дал бой?!

— Не. Французы деревню грабили. Все побросали и кто по погребам, кто — по бабам. А орудия, без прикрытия оставили. Бургграф Филипп, недолго думая, одну пушку подцепил и увез.

— Фон Шаффурты, сильно напоминают мне семейство Конде. — Уважительно кивая, сказал глава городской канцелярии. — Покойный бургграф был удачлив, как покойный Конде, а молодой бургграф, подобно молодому принцу — гениальный полководец!

— Вы господин бакалавр, определенно точные сравнения находите. Я, сам, до такого никогда бы не додумался.

— Думаешь, зря я двадцать лет учился? Ты вот, лучше, вот что скажи. Вон ту сисястую, как зовут?

— Гертруда Солдатка.

— А, вон ту, жопастую. Которая сейчас, боком стала?

— Марта Магдебургская. Рядом с ней, Марта Обозная. Дальше, которая расшнуровалась, видите? Это Микаэла Бешеная.

— На людей кидается?

— На мужиков, от мала до велика. У нее, даже соплякам отказу нет.

— А, это, что у вас — за чудовище?!

— Это Иоанна Младшая.

— Их, что, таких двое в семье?

— Нет. Мать у нее тоже была Иоанна. Только мать была нормальная. А эта в кого уродилась — непонятно. Мать умерла, через год. А эта, с тех пор, по людям мыкается.

— Товарищ Войтеховский, нам непонятен стиль вашего поведения. — Зловеще шипела Ипполита, в ухо бакалавру.

Была глухая ночь. Юрген лежал на досках в каморке тюремного сторожа. Он уже проспался и отбивался от клопов.

— Что вам непонятно?! Я внедряюсь. Стараюсь изо всех сил, если вам не понятно. Ах ты — гад!

— Не поняла…

— Это я не вам. Сегодня совершил вылазку. Ознакомился с окрестностями. Завязал новые знакомства.

— Это у вас, секс-тур был, какой-то.

— Это для прикрытия. Что я должен был местным сказать, что у меня — этнографическая экспедиция?! Откуда вы беретесь, сволочи!

— Это вы, кому?!

— Это я не вам! Значит так. Я осмотрелся. Подыскал хорошее место, для склада биоматериала. Там, по дороге в Вурзельстокен, два перелеска. Один — большой, другой — маленький. Для складирования подходит большой. Это, собственно говоря, не перелесок, а большое болото. Там непроходимо, мокро и метан. Огоньки по ночам светятся. Там, даже, хворост не собирают. Обходят это место. Вот туда и перебрасывайте оборудование.

— А если кто-то наткнется?

— Маскируйте. Биоматериал, он как пластилин, лепи что хочешь. Камуфлируйте под поваленные стволы деревьев, камни, под труху всякую. Здоровое дерево, кому-нибудь, ненароком может приглянуться, а трухлявое, оттуда, никто в деревню не потащит. Чипы, для андроидов, пришлете прямо в ратушу. Я, тут, нашел местечко, где их можно надежно припрятать. Короче действуйте. Да, спрея от насекомых пришлите. Клопы окончательно заели. Только пусть средство не фиалками пахнет.

— А, чем?

— Чем, чем? Здоровым мужским потом и немытым мужским телом.

— Вы, что, там, не моетесь?

— Вы сума сошли, госпожа Тауберг. Это же по местным представлениям — страшный грех. Тут, короли, из благочестия, смерть, от вшей, принимают. Да, спрей, только от клопов пришлите. А, вши, господь с ними, так и быть, пусть ползают.

На пятый день работы Войтеховского секретарем, в канцелярию изволил зайти господин канцлер. Он с нескрываемым удивлением, оглядел помещение и пришел в восторг. Прогресс был налицо. У стен теперь стояли стеллажи, с многочисленными полками. Документов, на полках было еще мало. Основная масса их еще лежала в стопках на полу и на столе. Однако было видно, что дело наведения порядка, движется в хорошем темпе.

Главный делопроизводитель сидел за столом, прихлебывая, что-то из деревянной пивной кружки. Молодые нотарии деловито шелестели бумагами.

— А, господин Маркус! Рад видеть. Зашли посмотреть?

— Да. Решил зайти посмотреть. Вижу, дело движется. Вы, так можете, раньше срока управиться.

— Раньше срока управиться не можем. — Твердо сказал Юрген. — Договор, есть — договор. Но, по крайней мере, порядок наведем — после этого, тут, кто угодно справится. Много интересного, кстати, нашлось, среди всего прочего. Могу отдельно положить, для добавления в городские анналы.

— Чего говорите, господин бакалавр?

— Говорю, много документов нашлось. Они, по всей видимости, есть в городской хронике. Но если нет, сведения, там, можно расширить. Потомкам будет интересно.

— Вы о чем говорите, господин Войтеховский? Не могу уловить суть вашей мысли.

— Я про городскую летопись говорю. Жизнеописание, Шаффурта, по годам.

— У нас, такого вроде ничего нет.

— Нет?! Странно. Такой славный город, а хроники нет. Насколько я знаю во всех городах, хроники ведутся. Есть краткие анналы, есть большие сочинения.

— Возможно, возможно. Только у нас, ничего это не имеется.

— Понятно.

Настроение у Маркуса Рейнского, после этого разговора заметно ухудшилось. Он еще потоптался немного, задавая вопросы, как-то невпопад и ушел, в состоянии глубокой задумчивости.

Когда нотарии отправились в трактир, а Юрген еще только туда собирался, в канцелярию, снова, заявился канцлер. Усевшись на лавку, он с благодарностью, принял, от Юргена кружку вина и, попивая, долго молчал. Было видно, что человек собирается с мыслями.

Войтеховский не торопил его, рассуждая о погоде и видах на урожай.

— Старики говорят, что если к жатве, не вымочит, то зерна будет в избытке.

— Тут — такое дело, господин бакалавр. Слова ваши, про летопись, у меня, весь день, из головы не выходят. Я поговорил, тут кое с кем. Мне подтвердили, что во всех значимых городах ведется летописание. А у нас — нет. Это, что же значит, Шаффурт — не значительный город? Все у нас есть: и ратуша, и собор, и тюрьма, и гильдии, как вы сами убедились. Только хроники городской нет. Непорядок.

— Да, нехорошо.

— Вот, скажите, такую хронику, анналы, как вы говорите, трудно составить. Не поздно начать? Ну, вначале добавить историю и все такое, а дальше — по годам записывать?

— Для меня, скажем, это — посильная задача.

— Вот, как?! Наверно это трудоемкая работа? Занимает много времени. Ну и стоит немалых денег.

— Денег, такая работа конечно стоит. Но в каждом деле существуют компромиссы. Вы, как человек занятый торговлей, сами знаете.

— Ну и сколько это будет стоить.

— Вступительное слово, включающее краткую историческую новеллу, упоминание отцов-основателей….

— Отцов основателей?

— Ну да! Ведь город с чего-то начинался? Не на пустом месте, он возник, правда?

— Мы Рейнские живем, тут испокон веков. Имеем городской лен, от бургграфа, с самого основания. Еще с тех времен, когда фон Шаффурты, только имперскими рыцарями были.

— Рим, ведь тоже начинался с деревни. Вы не знали? Ведь не сразу он возник, ниоткуда?! Рим, тоже, когда-то был деревней. Все патриции, были когда-то сельскими хозяевами. Потом стали римскими бюргерами. А, уже потом — Цезарями.

— Вот оно — как?!

— Раз ваши предки живут, тут испокон веков, значит, Рейнские относятся к фамилии отцов-основателей Шаффурта. — торжественно сказал Юрген.

— Отцов-основателей?

— Именно так!

— Если договоримся о цене, то, как скоро вы можете закончить эту ноэлу, с упоминанием основателей. — Заерзал потомок.

— Месяц. Сто двадцать рейхсталлеров.

— Цена непомерно высока.

— Так это же — на века. Потомки, через века, о вас помнить будут. Кстати, к этому делу, можно подойти на корпоративной основе. Ведь там будут упомянуты все отцы основатели. По моим прикидкам их было сорок пять, но в строю осталось шестнадцать. Если собрать с каждого определенную сумму, цена, для города будет не такой высокой.

— Собрать, с каждого? Все будут упомянуты?

Канцлер погрустнел. Видимо мысль, что его предки были не единственными патрициями Шаффурта, до этого не приходила ему в голову.

— Вам, за небольшую дополнительную плату могу предложить написание кратких анналов. На пару листов. В манере Исидора Севильского. А, в основной хронике будет упомянуто, что она создавалась на основе ваших исторических записок.

— Моих?!

— Ваших. Я за пару дней с этим управлюсь. Вы заверите, что они были переписаны мною по вашему заказу. Распишитесь и комар носа не подточит. В Большой Хронике, таким образом, ваше имя будет упомянуто особо. И вам будет отведено больше места.

Рейнский оживился.

— Тридцать рейхсталлеров. — сказал Юрген.

— Двадцать пять. — Снизил цену Зашкварный.

— Аренда пристройки сторожа, для меня и моей служанки.

— Занимай жилую часть. Новый тюремный надзиратель — местный. Сын Франца Карачуна. Портного из малого цеха. Сын дома проживает. Делом занят. Помогает отцу в ремесле, в отсутствие заключенных. Я это утрясу, с советниками.

— По рукам. — Сказал бакалавр. — Письменные принадлежности, с этого дня, держите на видном месте. Вы, вроде, с монастырем, дела ведете? Одолжите у братьев пару книг. Скажите: почитать. Их тоже положите так, чтобы гости их видели. И, говорите всем, что любите окунуться в жития святых, перед сном.

Покончив с бургомистром, Юрген отправился в трактир к Матиусу. Закусив миской похлебки и куском сала, он дождался, пока хозяин подаст вино и приступил к делу. Зашкварный уже собрался уходить, когда Юрген положил на стол крейцер. Трактирщик замер на месте.

— Значит так. — Без раскачки перешел к делу Юрген. — Завтра пошлешь к брату, в Вурзельстокен мальчонку. Пошли того, толкового, с которым я ходил. Пусть передаст, чтобы брат разыскал в деревне костлявую Иоанну. Иоанну Младшую. Пусть передаст ей, что секретарь городской канцелярии желает взять ее в услужение. Стол два раза в день и два пфеннига. Пусть собирается и дует в город. Спросит в ратуше, господина секретаря. Если не послушается, то лучше ей сразу — в омут. Вот еще три крейцера. Один за услуги, брату. Два — Иоанне, в виде задатка. Я все понятно объяснил?

— На словах понятно. Разумом отказываюсь верить. — Сказал Матиус. — Видал я эту Иоанну, пару раз. Она же — страшная, как адское создание. Там пышных баб полно. Неужели не могли выбрать?

— О здоровье я пекусь. Пожить еще хочу, получить докторскую степень, со временем. Тех мясистых я видал. Зрение у меня хорошее. Почти у всех чесотка и воняло от них, словно от отхожего места. Эта страшная, одна была с чистыми руками. Она мне нужна, чтобы портки стирать и еду готовить. А, для этого дела, я и в городе, что-то найду.

— Мудро, господин бакалавр. Ничего не скажешь. Прямо удивительно, какую мудрость дает образование. Вот, я сразу думал, что вы умом тронулись. А, как вы мне все объяснили, вижу — сам дурак. Надо и мне по деревням проехаться, присмотреться. Две мои служанки совсем скурвились. Надо подыскать им замену.

Все таки, Шаффурт, несмотря на свой статус города, оставался большой деревней. Новости, здесь разлетались, со скоростью испуганного зайца. В этом, Юрген окончательно убедился на следующий день, когда к нему пожаловал камер-канцлер бургграфа. Александр заявился к нему, в полдень, когда Юрген пребывал в разморенном состоянии.

Выглядел камер-канцлер грозно, что свидетельствовало о его неуверенности в себе. Обменявшись дипломатичными наклонами головы, работники бургграфской и городской канцелярии, как люди деловые, сразу перешли к делу.

— Поговорить надо. — Сказал Александр.

— Слушаю. — Обратился во внимание Юрген Войтеховский.

— Желательно наедине.

— Тогда пошли. — Сказал Юрген, увлекая собеседника, на улицу.

Выведя канцлера на площадь, Юрген остановился и сказал:

— Говори.

— Что, здесь, будем говорить?!

— Ты же хотел наедине? Тут нас никто не подслушает. Ниоткуда не подкрадешься незаметно. Все — на виду.

— А, ведь — точно! — Изумленно сказал камер-канцлер, вертя головой по сторонам.

— Что мы, с тобой беседовали, весь город сразу узнает. А, вот, о чем?! Пусть ломают головы.

— Тут такое дело. Я слыхал, что ты городскую хронику писать будешь?

— Да взвалил на плечи это тяжелое, но посильное бремя. Надо маленько потрясти кошельки местных толстосумов.

— До бургграфа, это уже дошло. Упрекает, что его канцелярия плохо работает. Приказал немедленно приступить к составлению подробной хроники рода фон Шаффуртов.

— Да, это конечно. Я, честно говоря, когда подбивал городского канцлера, на это дело, о его светлости не подумал. Но не беда. Хроника, это такое дело — садись и пиши.

— Тебе легко говорить. Ты с места в галоп, строчить начинаешь. А мне раскачка нужна и вообще….

Юрген терпеливо ждал.

— Не мое это. — Перешел на интимный тон Александр. — Я к написанию исторических документов не очень расположен. У меня, с историей, отношения не очень складываются.

— Подожди. Дай подумать. — Почесал бороду Юрген.

Камер-канцлер, с надеждой, ждал.

— Поскольку, я тебя подвел, хоть и не сознательно, надо выручать собрата. Сделаем так. Скажешь бургграфу, что к написанию хроники, приступаешь незамедлительно. Найди в замке уединенное местечко. Но такое, чтобы запиралось. И начинай работу. Бумагу подготовь, перья. Еще поищи в замке исторические документы. Их тоже — туда. Про чернила не забудь.

— Я, же говорил. Не мое это!

— Я все понял. Как подготовишь рабочее место, свистнешь. В смысле пришлешь гонца. Бургграфу скажешь, что поскольку, написание исторической хроники дело политической важности, ты говорил со мной и взял написание городской хроники, под свой контроль. Чтобы не было расхождений. Чтобы в городском опусе не была принижена руководящая роль фон Шеффенов, в деле основания города. Я буду приходить к тебе может каждый день, или, как придется. Но часто. Напишем хронику. Получится не хуже чем у турского епископа.

— Здорово!

— Основное! Денег с тебя, я за это не возьму. Хотя должен бы взять немалые. Расплачиваться со мной будешь вином. Оно, у бургграфа, очень, даже — ничего. Городское, как моча. Оно мне порядком надоело. А у его светлости, я слышал полные погреба.

— Да вина у нас хватает.

— Ну, вот! Значит договорились?

— Договорились.

— Никому не слова. Особенно этому, вашему гофмейстеру. Не нравится он мне, извини конечно. Но очень глаза у него бегают. И лезет, куда не надо. Встревает в разговор, с целью подставить ближнего.

— Правда! Это за ним водится.

Юрген бросил взгляд на женщину, которая в нерешительности топталась перед входом в ратушу.

— Ну прощай. — Сказал он, канцлеру. — До завтра. Завтра я, без свиста, сам приду. Предупреди, там, на воротах. Пойду. Вон меня уже служанка дожидается.

— Служанку нанял?

— Нанял. В походной котомке, запасные штаны корчом стали. Пора их сполоснуть. Да и надоело, по вечерам, в трактир бегать. Пусть мне еду домой носят.

— Иоанна?!

От оклика, девушка вздрогнула и чуть не выронила узелок из рук. Оглянувшись, она увидела, важного господина, при сабле. Того самого, что приходил в деревню.

— Да, ваша милость.

— Задаток получила?

— Получила.

— За мной!

Господин секретарь городской канцелярии, Иоанна теперь не сомневалась, что это он и есть, обминул ее и зашагал в ратушу, не оглядываясь. Она чуть поспевала за ним. Ноги от волнения не слушались. В башне господин стал подниматься на второй этаж. Иоанна — за ним. На втором этаже было очень красиво. Вообще-то женщинам, доступ сюда был заказан. Но раз господин канцлер ведет, значит ей можно.

Посреди зала хозяин остановился.

— Завтра, сходишь на рынок. Купишь метел. Бери помягче, штук пять. Торговцев присылай сюда. Я сам, с ними, расплачусь. Будешь подметать здесь, по утрам, когда никого нет. Все ясно?

— Я, все поняла. Подметать по утрам.

— Мокрым веником. Чтобы не было пыли.

— Поняла, мокрым веником.

— Иди за мной.

Хозяин открыл дверь ведущую в другую большую комнату. Там сидели трое молодых мужчин, в красивой городской одежде и стояли столы. На столах лежали бумаги. Красавцы уставились на Клариссу с интересом. Только интерес был самый обыкновенный. «Ты, откуда — такая страшная?» — говорили их взгляды.

— Служанка. — Ответил за нее хозяин и взмахнул рукой. — Убираться будешь и здесь. Труху с пола уберешь. Всю полностью. Не за один день конечно. Как получится. Там будет видно. Бумаги не трогать. Паутину снимать аккуратно. Чтобы ничего не разлетелось. Ясно?

Кларисса молча кивнула.

— Пошли дальше.

Дальше это получилось в тюремную башню. Здесь было сумрачно и страшно. Везде — темные закоулки, решетки и все такое.

По узкой винтовой лестнице, они спустились вниз и через низкий проход вышли на свет божий. Сзади к башне примыкала жилая пристройка, под черепичной крышей. Господин секретарь завел ее туда. Внутри было немного сумрачно но так — ничего. Очаг был небольшой, у стены. У окна стоял стол. Рядом стул и две лавки. У глухой стены большая широкая кровать, застеленная лоскутным одеялом. Потолок здесь был высокий. Чердака не было.

— Смотри! Спать будешь здесь. — Толкнул низенькую дверцу в какую-то кладовку.

Когда свет проник туда, оказалось, что за дверью довольно просторный чуланчик. Внутри был топчан, с матрацем и одеялом, низенькая скамейка, сундучок и огарок свечи на нем. Сроду у Иоанны в домах, где она жила, не было отдельного угла.

— Все поняла?

Девушка молча кивнула, а когда господин секретарь отвернулся быстро смахнула слезинки выпавшие из глаз.

Иоанна, не могла объять необъятного, которое свалилось ей на голову, сегодня утром. С рассветом, она поев молочной тюри, положила в котомку полкраюхи хлеба и отправилась на огород Матеуса Рыжего, у которого жила на положении «бедной дочери». Не успела она, как следует приноровиться к работе, как прибежал мальчишка, сын Йоханеса Зашкварного, старосты.

— Эй ты, костлявая! Вылезай с гряды. Там, по твою душу пришли.

Иоанна даже не испугалась, только всю дорогу, до трактира думала, о том, кто мог явиться по ее душу. Родни у нее не было. Мать давно умерла. Отца убили в каком-то сражении. Впрочем она его и не помнила. Не знала даже на чьей стороне он сражался.

У трактира стояли несколько шеффенов, староста Зашкварный и Матиус Рыжий. Лицо у Матеуса было красное, значит недовольное. Трактирщик держал в руках четвертинку бумаги, на которой было что-то написано. Когда Иоанна приблизилась к ним, все уставились на нее, словно первый раз видели. Глядели и молчали. Причем не просто глядели, а разглядывали со всех сторон. Оценивающе. Вид у всех был озадаченный.

— Короче разговор окончен. — Обратился Зашкварный к Матиусу. — Нам, разногласия с городским советом — ни к чему. Если эта девица, господину секретарю городской канцелярии понадобилась, так тому и быть.

Шеффены важно наклонили головы, соглашаясь с мнением Зашкварного. Девушка, вообще, не понимала о чем идет речь. Рыжий покраснел еще больше и сплюнул на землю. Трактирщик повернулся к Иоанне.

— Возблагодари Отца Небесного, за оказанную тебе милость. — Сказал он.

Иоанна три раза неистово перекрестилась.

— Господин секретарь канцелярии, славного города Шаффурта, берет тебя в услужение.

Иоанна широко открыла рот, а староста продолжил:

— В присутствии шеффенов Вурзельстокена, вручаю тебе, от лица господина Войтеховского задаток, в размере двух крейцеров.

Зашкварный взял Клариссу за руку, силой раскрыл ее ладонь и вложил туда две серебряные монетки. Сроду она не держала в руках таких денег.

— Вещи какие, у нее, есть? — Спросил Зашкварный у Матеуса.

— Какие у нее — вещи? Рвань одна. — Ее прежний хозяин снова зло сплюнул. — Чего она их сегодня, их в город потащит?! Господин канцлер ее просто толком не разглядел. Она сегодня явится, он глянет на трезвую голову и отправит ее обратно. Чего ей таскать свое барахло туда обратно?

Спорить с ним никто не стал.

— Эй, малец! Иди сюда! — Крикнул Зашкварный в сторону, ребятни

На крик отозвался мальчишка. Точно не местный. Судя по наглой роже — городской.

— Вот. — Сказал Иоанне трактирщик. — Он тебя до города проводит. Там, найдешь господина секретаря, а дальше — как он скажет.

— Пошли малахольная. — Цикнул сквозь зубы слюной паренек. — У меня дел по горло. Возись еще, с тобой!

По дороге в город мальчишка то молча рубил прутиком головки цветущих растений, то начинал приставать к Иоанне. Он раз пять предлагал ей свернуть с дороги и побаловаться.

— Идем, страшная! — Уговаривал он ее. — На тебя никто ведь глаз не положит. Только я, по доброте душевной.

Иоанна молчала. Паренек снова начинал рубить воображаемых врагов, а потом начинал приставать, снова. Так, дорога пролетела незаметно.

— Кого ведешь, пострел? — Спросили стражники у ворот. — Заводи, эту блохастую, к нам. Вина тебе нальем.

— Крейцер, получишь. — Добавил еще один.

— Служанка господина секретаря городской канцелярии! — Торжественно провозгласил пацан, и больше непристойных предложений не последовало.

Только лица, у стражников, вытянулись, словно они выпили уксуса. И бороды у всех зачесались.

Паренек бросил Иоанну перед ратушей.

— Давай, дуй туда. — Сказал он и умчался сломя голову, куда-то.

Девушка осталась стоять у башни не решаясь войти внутрь.

— Выйдет, кто-то, тогда спрошу, где мне найти господина секретаря. — думала она.

Только, из ратуши, как назло никто не выходил.

— Постою еще немного и пойду в церковь. — Стала думать Иоанна. — Спрошу, там, что мне делать. Святой отец точно знает, как мне поступить.

Поглядывая на церковь, она краем глаза наблюдала за городской жизнью. Все шли куда-то. Никто не обращал на нее внимания. Двое богатых красивых мужчин разговаривали, посреди площади о чем-то. Она не сразу узнала в одном из них, недавнего гостя, который приходил в Вурзельстокен недавно. Просто сразу ей в глаза бросилась сабля, на боку у мужчины. А, саблей она тут видела только одного человека, один раз в жизни. Только потом девушка опознала в беседующем недавнего гостя Зашкварного. Тогда все бабы в деревне сбежались посмотреть на красавчика. А, большая половина, вслух заявляла, что если после выпитого, гостю приспичит пообщаться, то они сделают это бесплатно, из одного сердечного расположения.

Когда мужчина с саблей, закончив разговор двинулся в сторону ратуши, сердце у нее дрогнуло.

— Надо спросить, где найти господина секретаря, надо спросит…. — Думала она и не спросила.

Мужчина сам приостановился рядом с ней и бросив короткий взгляд властно спросил:

— Задаток получила? За мной.

После этого все было как во сне.

Теперь она сидела перед огоньком в очаге и благоговейно исподтишка наблюдала за новым хозяином. Он сидел за большим столом, который стоял на возвышении, перед дверью на балкон. Перед ним горела толстая восковая свеча. Такие ей доводилось видеть, только в церкви. Стоила она немало. Господин перебирал бумаги лежащие на столе и время от времени что-то записывал. Поражаясь его уму и образованности, Иоанна постоянно клевала носом. За окнами было темно, пришло время сна, но она не решалась даже задремать, опасаясь рассердить господина секретаря. Она могла вообще не спать. Привыкла, когда баюкала детей прежнего хозяина. Но это — на полупустой желудок. Сегодня, несмотря на постный день, ее живот раздувался от еды. Со стороны это было не видно, но она чувствовала. Сегодня ее новый господин сам принес из трактира корзину с едой. Там были два горшочка с похлебкой, маленький кувшинчик пива и большой с вином. Там же — краюха свежего хлеба, зеленый лук, четыре яйца и кусок копченого сала. Все это хозяин разделил поровну, причем сало разрубил саблей, по военному.

Такой еды и в таком количестве, Иоанна не ела у Рыжего даже в воскресенье. Может только на Рождество Христово. По дороге отмахиваясь от приставаний малого, она ненароком думала, что секретарь канцелярии, в городе, старый и страшный. Что он взял ее, потому, что его обходят молодые бабы, то ли из-за уродства, а то ли из-за странных пристрастий, в таких делах. Сейчас Иоанна думала что если у господина секретаря в голове неладно, от учености, и он предпочитает выделывать нечто невообразимое — пускай. Пусть хоть какие коленца выкидывает, лишь бы не выгнал.

В четверг, двадцать третьего июня, на Иосифа Кафассо, брат Ульрих комиссар Его Превосходительства, Зальцбургского Инквизитора, пребывал в хорошем настроении. Во первых он наконец отыскал неуловимый Шаффурт, рядом с которым, кружил целых тринадцать дней. Две недели город никак не давался в руки. На вопросы как туда проехать, крестьяне указывали на нужную дорогу, только поехав по ней комиссар еще больше удалялся от цели. В следующей деревне ему объясняли, что он не там повернул. Мол повернуть нужно было возле белого камня, а он видимо повернул возле креста и поэтому теперь ему нужно ехать вот по этой дороге.

— Это же в другую сторону! — Возмущался комиссар.

— Это сейчас она — в другую. — Объясняли ему. — А потом повернет и будет в нужную.

Брать проводника, брат Ульрих не хотел из-за собственного тщеславия.

— Комиссар инквизитора! Важное лицо, а в город не может попасть! Это подрыв авторитета церкви.

В конце концов, оказавшись на дороге ведущей в Нюрнберг каноник решил, что авторитет церкви пострадает сильнее, если он не обратится за помощью. К мирянам он, впрочем обращаться не стал, а договорился с клириком придорожной церквушки, что тот пошлет, с ним знающего человека. Знающий человек оказался сторожем церкви. Он клялся всеми святыми, что бывал в Шаффурте не раз и дорогу знает досконально. Этот знаток, завел обоз комиссара в такие дебри, что выбирались они оттуда два дня. Тут, как на беду умер секретарь, Клаус Жук из Вены. Он с самого отъезда из Зальцбурга жаловался на здоровье, пожелтел не только взором но и телом и лежал на возу пластом. Это была существенная потеря. Оставшийся в наличии нотариус, конечно был не только грамотен, но и сведущ в крючкотворстве. Однако писал так, что разобраться в написанном, было под силу не каждому. Пока Жука похоронили, прошло еще два дня. От просвитера церкви, на кладбище которой хоронили члена его команды, комиссар получил нового проводника до Шаффурта, мирянина. На второй день, стало ясно, что и этот «знающий человек» заплутал. Хорошо, тут же, на дороге, наткнулись на пьяного углежога, который был родом из Шаффурта. Даже пребывая в состоянии умственной отрешенности, он уверенно вел брата Ульриха, по запутанным дорогам бургграфства. Когда до Шаффурта оставалось совсем ничего, на пути им попалась непотребная девица. Углежог страшно обрадовался встрече и заверил его преосвященство комиссара, что эта барышня доведет их до самых ворот, поскольку рядом с ними и проживает. А ему срочно надо, потому, что если он не повернет в сторону, то это в никакие ворота не лезет. Углежога отпустили, но взяли на заметку.

Впрочем, так оно было и к лучшему. Девица тоже была навеселе, поэтому отличалась излишней словоохотливостью. Иоганн Чмырь подручный инквизитора, сразу же, приступил к делу. Чмырь был виртуозом в своем деле, он мог вызвать на разговор кого угодно, а доверительную беседу мог вести бесконечно. Ему не было цены, когда его подсаживали в камеру арестанта, где сомневающийся в своей правоте еретик или нечистик изливал ему душу и раскрывал самые сокровенные секреты. Второй подручный комиссара, тоже без официального статута, Клаус Чмут, в отличие от Чмыря словоохотливостью не отличался. В трезвом состоянии. Язык у него развязывался после пары кружек хорошего пива. В трактирах, Чмут был бесценен. Он мог пить, с подозреваемым, кружка в кружку, пьянеть, но на ус наматывать. Нотариус преподобный отец Руперт был всегда наготове, чтобы перехватить пьяного Чмута, по дороге домой и записать все нужные сведения. Дело в том, что назавтра Клаус помнил все отрывочно или вообще ничего не помнил. Иногда отец Руперт, узнав, что Чмут пошел на дело, просто ложился на его место и спал, до его прихода.

В распоряжении Инквизитора было три повозки. Повозки были тяжелогруженые, но место куда посадить Маргариту Климентину нашлось. Чмырь пристроил ее на последней, справедливо решив, что вид пьяной шлюхи будет неприятен брату Ульриху.

Маргарита Клементина была рада оказанному вниманию. Смазливый Чмырь ужом вился возле нее. Он то запрыгивал на воз и ехал сидя с ней рядом, то спрыгивал и шел, держа ее за руку.

— Как армии распустили, никому мы стали не нужны. Сколько я и другие, после войны, намаялись в скитаниях. А потом слова отцу небесному, попали в Шаффурт. Ну, в город нас конечно пускают не охотно, но и тут господь смилостивился. Господин Ганс Тугоухий получил от бургграфа привилегию поставить трактир, у Венгерских ворот. Он нас всех и приютил. Теперь там, у него, что-то вроде общины.

— Монастырь?! — Подсказал Чмырь, широко улыбаясь.

— Ну монастырь, не монастырь, а живем по божески. Не все правда. Вот Жизель повадилась от работы отлынивать, вообще ленивая стала. На мессы не ходит.

— Так вы к мессе допущены?

— Ну, а, как же. Только позади городских стоим.

— Вас позади ставят потому, что все любуются на красавиц, забывают креститься.

— Ай, перестаньте! — Подпрыгивала на возу барышня.

Дорога становилось все более наезженной и ухабов на ней прибавлялось.

— Кларимонда Ушибленная, такая стерва, змея подколодная…. Ведьма?! Точно сказано — ведьма и есть. Как придет новый кто она сразу на жалость давить начинает….

— Вертлявая, тоже! Мы ей говорим утихомирься! У тебя же точно — кислотная болезнь. Ты всех клиентов перепортишь. Она, как трезвая понимает, а как выпьет, все ей — все ровно….

— Гертруда на работы не ходит. Мы в город, а она в лес шастает. К лесорубам и угольщикам. За пару дней всех обойдет. Потом возвращается, хозяину половину заработанного отдаст и все.

— Может она и к гномам ходит? Может они с ней золотом расплачиваются?

— С нее станется. Она любому даст. Хоть гному, хоть кобольду….

— Хоть Сатане!

— Сатане — в первую очередь! Ха-ха!

До брата Ульриха, долетали обрывки разговора. По лицу францисканца ничего нельзя было прочесть, но глаза не только светились фанатичным блеском, но и щурились, как у довольного кота. Нотариус примостившись с краю передней повозки, подняв уши, как летучая мышь таясь от девицы делал короткие пометки на небольшом листе бумаги.

Юргена пустили в замок, без лишних вопросов. Сразу, как только он представился. Во дворе он сразу наткнулся на капитана, который мило беседовал, с одной из придворных дам, бургграфа. Дама упиралась, и капитан при виде Войтеховского, без сожалений, прервал беседу.

— Куда идешь? — Спросил он, бакалавра.

— С камер-канцлером нужно повидаться.

— Ага! Пошли провожу. Он сказал, как только ты придешь, вести в архив.

— У вас и архив имеется?

— До вчерашнего дня не было. Теперь имеется. Канцлер обустроил.

Архив располагался на втором этаже Южной башни, за большими воротами. По дороге им встретился толстячок гофмейстер. Тот шел важно, с бумагой в руке. Юргену и капитану он кивнул холодно, но его высокомерие показалось Войтеховскому слишком наигранным.

— Что-то Леопольд сегодня не в духе. — Заметил Юрген.

— Еще бы! — Усмехнулся Герарт. — Метил в канцлер-юстицинарии. А, тут — облом вышел.

— А, что такое?

— Нынешний канцлер-юстицинарий, фогт по простому, как мышей ловить, в очередной раз начал, он решил, что — все! Настал его час. Уж очень серьезно господин Клос, за это дело взялся. Сильно его пробрало.

— Именно мышек ловил?

— Ну может не мышек, но зверюшек, каких-то мелких, постоянно искал. То во дворе, то в замке. Придворные девицы очень пугались, когда он им, под ноги бросался. Или вылезет откуда-то, как дух бестелесный…

— И, что?

— А, ничего. Городская повитуха, его травами какими-то отпоила. Он, в очередной раз отошел. Узнал он, про интриги, и гофмейстеру прямо заявил, что не видать ему места юстицинария, как своих ушей. Во первых потому, что он, Клос фон Гансграбен, эти уши отрежет. Во вторых, потому что должность фогта, по закону Шаффурта, переходит от отца к сыну, или в крайнем случае к племяннику. Вот гофмейстер и не в себе.

На втором этаже Южной башни, стены тряслись от храпа камер-канцлера. Юрген смело толкнул дверь в каморку, откуда доносилось звериное рычание и взглядам открылся, господин Александр расположившийся на двух составленных лавках. Лежал он на спине. Из, широко открытого, рта доносились берущие за сердце страшные звуки.

Когда господина камер-канцлера растолкали, он извинился тем, что всю ночь работал с архивом. Слушая высокого сановника, Юрген с интересом поглядывал на три больших кувшина, стоящие у стены.

Когда канцлер кончил оправдываться, он кивая на кувшины спросил:

— Полные?

— Полные. — Заверил его высокопоставленный чиновник. — Тут, у меня свое.

Он потянулся за ложе и извлек на свет, еще один кувшин, такой же вместительный, но полный, похоже, только на половину. Пили по очереди, из одной кружки. После этого, Юрген заявил, что для ученых занятий это вино крепковато. Капитан, тут же отправился за менее выдержанным напитком, а Войтеховский и Александр приступили к работе.

Когда фон Дустервайс вернулся, в архиве, проходила лекция.

— Вот смотри. Допустим в какой-то солидной хронике написано, что император направился в поход. Год там указан. Мы смотрим кто тогда был бургграфом в городе и в своих анналах значит записываем: «В этот год, бургграф такой-то, участвовал в войне такой-то. Привез из похода неимоверную добычу и всемерно прославился». Любой историк поверит. Первая война была? Была. Император или герцог в поход ходил? Ходил! Значит и бургграф воевал и одержал победу. Если первое верно, то почему нельзя верить второму?

— Это в хронику, значит вставлять уже можно? — Горячился канцлер.

— Подожди, ты — с хроникой! Напишем, сперва, краткие анналы. Распределим славные деяния предков его светлости, в хронологическом порядке. Кончим анналы, приступим, на их фундаменте к капитальному труду. Так и скажи его светлости, или лучше его сиятельству, что пока не восстановим малую хронику, к большой приступать, нет никакой возможности.

— Да! — Сказал капитан, уважительно, наполняя, из принесенного кувшина, кружку. — Работёнка у вас господа, еще — та! Тут умом можно тронуться от ваших ученых разговоров.

Не доезжая до ворот, Маргарита Клементина, покинула обоз инквизитора, и помахав рукой, отправилась в свой «монастырь». Толпа женщин всех возрастов, вывалившая из ворот, и радостно приветствовавшая приезжих, определив, что это не к ним, громко выражая разочарование ушла обратно.

Стража у ворот, при виде странного обоза насторожилась и вывалила из башни, но вид монаха в сандалиях, подпоясанного веревкой, сидящего рядом с возницей, сказал им о многом. Поэтому стража вопросов задавать не стала, а преклонив колени начала креститься и читать молитвы.

Возница, по знаку брата Ульриха, попридержал лошадей, и когда стражники устремили в его сторону взгляды, сказал:

— Сообщите всем. В город прибыл комиссар Зальцбургского инквизитора — брат Ульрих. Прибыл дабы освободить эту местность от слуг Вельзевула и восстановить чистоту веры.

Стражники принялись креститься еще более неистово, а обоз комиссара въехал под свод ворот.

Брат Ульрих въезжал в Шаффурт, в канун Рождества Иоанна Крестителя. Въезжал с горящим взглядом и пламенеющим сердцем. У его свиты, глаза пылали не менее ярко, чем у каноника. Только это было пламя алчности и жажды наживы. Такого сытого города никто, из них не видел, со времен начала Немецкой войны.

Чмырь сразу спрыгнул с воза и подался куда-то в сторону.

Ориентируясь на шпили собора, обоз инквизиции миновал тесную улочку и оказался на соборной площади.

Через некоторое время там раздался стук молотка. Любопытные, из числа горожан, собравшись кучкой, внимательно наблюдали, как каноник собственноручно приколачивает к дверям храма грамоту. Грамота была написана на большом куске пергамента. Шрифт на ней был крупный.

Из двери собора выглянул испуганный служка в белой альбе и сразу скрылся обратно. Когда утих стук молотка, нотариус комиссара, став рядом с дверьми, стал громко, чтобы было слышно собравшимся зачитывать документ:

— Мы, викарий Инквизитора Зальцбургской Архиепархии, преподобного имярек, желаем всем сердцем того, чтобы врученный нашему попечению христианский народ воспитывался в чистоте и единстве католической веры и держался вдали от чумы еретической извращенности. Во славу и честь досточтимого имени Иисуса Христа и для возвеличения святой ортодоксальной веры, а так же для искоренения еретической извращенности, свойственной ведьмам, мы, указанный судья, предписываем, указываем и увещеваем всех и каждого, какое бы положение они не занимали в этом городе и двух милях окружности, исполняя добродетель святого послушания и под страхом отлучения, явиться в течение следующих двенадцати дней и разоблачить перед ним женщин, о которых идет молва, как о еретичках, или ведьмах, или вредительницах здоровья людей, домашнего скота и полевых злаков…»

На Шаффурт опустился теплый летний вечер. Из окрестностей на город потянуло дымом. Когда стемнело, стали видны многочисленные костры, горящие вокруг. Отовсюду слышались песни и громкий смех. Канун святого праздника Иоанна Крестителя, в Шаффурте праздновали согласно народным обычаям. Пиво лилось рекой. Горожане и селяне в едином порыве предавались языческой оргии. Украшенные венками мужчины и женщины водили хороводы, плясали разбившись на пары. Молодежь прыгала через огонь. Даже суровые лесорубы и углежоги, вышедшие из леса на звуки веселья, были сегодня украшены венками и веселились от души.

Еще во время молитвы первого часа, Чмырь нашептал на ухо канонику Ульриху, свои наблюдения, почерпнутые во время вчерашней экскурсии по городу. Беззвучно шевеля губами, комиссар внимательно слушал подчиненного и кивал головой, давая понять что внимает.

После молитвы, когда брат Ульрих поднялся в колен, Чмут и Чмырь скользнули по лестнице вниз и вскоре оттуда раздался стук молотка о железо и другие звуки трудовой деятельности.

Хотя день был праздничный, рождество Иоанна Крестителя, работникам инквизиции заниматься физическим трудом не возборонялось. Это приравнивалось к церковной службе и несло на себе печать подвижничества.

Думая о высоком предназначении своей миссии, брат Ульрих молча смотрел в узкую бойницу. Для проживания, городские власти предоставили комиссару и его подручным третий этаж ратуши. Помещения здесь было много. Они располагались по кругу, оставляя широкий проход вдоль стен башни. Здесь было хорошо размышлять прохаживаясь и город был виден как на ладони. Уже хорошенько рассвело, по площади в разных направлениях сновали люди, стояло несколько возов, с которых продавали всякую всячину нужную в повседневной жизни. Это были дрова, овощи, уголь, сено, куры и яйца. Пока комиссар стоял у бойницы, подъехало еще несколько возов и прибавилось народа.

В это время внеурочно ударил колокол и нотариус, с крыльца собора, в очередной раз стал зачитывать грамоту инквизитора.

–… Первые четыре дня — это первый срок, следующие четыре дня — второй срок, а последние четыре дня — третий срок. Ежели те, кто знают о существовании женщин, подозреваемых в этих преступлениях, не явятся и не укажут их, то они будут пронзены кинжалом отлучения (так скажет в своем обращении духовный судья) или претерпят вытекающие из норм закона наказания (так прибавит светский судья). Мы произносим отлучение против всех тех, кто упорно не повинуется. Право принятия их в лоно церкви остается за нами (таково заключение духовного судьи), и отмена светского наказания предоставляется на усмотрение светской власти (так заключает светский судья)…

Покивав головой комиссар смиренно вздохнул и стал спускаться вниз.

В большом зале ратуши кипела работа. Палач комиссара и местный палач, Кристиан Богомольный, притащили сюда разобранную дыбу и деловито осматривали блоки и веревки, вполголоса обсуждая их готовность к употреблению. Чмырь прохаживался вокруг уже собранного кресла допросов и постукивая молотком ровнял погнувшиеся в дороге шипы.

Приставы разгружавшие, под надзором Чмута телеги, приволокли завернутые в рогожу железные приспособления и свалив их в угол, снова пошли на улицу.

Брат Ульрих подсел к столу, за которым его поджидал нотариус. Нужно было отписаться инквизитору о своем прибытии в Шаффурт и начале работы.

Комиссар диктовал, а отец Руперт обмакивая перо в чернильницу медленно писал. Рука нотариуса дрожала. Он старался. Даже придерживал руку другой рукой, но все ровно выходило криво.

Диктуя послание брат Ульрих уловил в привычной разноголосице приближенных незнакомые интонации и подняв голову увидел здешнего секретаря, который деловито обсуждал с Чмырем, работу винтов, в кресле допросов.

Чмырь утверждал, что винты нужно смазать конопляным маслом, а секретарь настаивал, что лучше свиным салом. Мол, сейчас лето и оно не будет застывать. А ход винта, по салу, будет мягче, без рывков и остановок.

Брат Ульрих, скосил глаз на написанное нотариусом и пришел в ужас. Буквы на листе бумаги были выведены криво, строчки изгибались, словно лесные тропы, по которым они недавно плутали. Кое-где виднелись кляксы. Медленно выдохнув воздух, он воздел глаза к потолку и попросил у бога прощения за проявления гнева, к ближнему.

— Господин секретарь. — Негромко позвал комиссар и был услышан.

Войтеховский торопливо в два приема, выбил трубку о каблук и направился к нему. Не поднимаясь на возвышение, он преклонил колено и перекрестившись припал к протянутой руке.

— Мое почтение, ваше высокопреподобие. Слава Иисусу Христу.

— Во веки слава. Аминь.

Брат Ульрих троекратно перекрестил коленопреклоненного и сделал знак подняться.

— Господин Войтеховский, вчера мне сказали, что вы постигали науки в университете. Если я не ошибаюсь, то в каком?

— Святой Магдалены. В Париже.

— Ах, даже так. Изучали богословие?

— И богословие, в том числе. Но больше римское право. Однако из-за недостатка средств, был вынужден постоянно прерывать обучение и не поднялся выше ступени бакалавра искусств.

Войтеховский виновато потупился.

Брат Ульрих с сомнение взглянул на его припухшие глаза и подумал, что не только финансовое положение помешало этому вечному студенту переступить указанный рубеж. Однако он стал заострять на этом внимание и сказал:

— Господин Войтеховский, как человек образованный и правоверный католик, не откажитесь помочь следствию?

— Буду рад послужить во славу католической церкви и святого престола.

Брат Ульрих взял со стола лист исписанный нотариусом и протянул его Войтеховскому.

— Потрудитесь переписать начисто.

Пока Войтеховский писал, францисканец, из-под полуопущенных век внимательно наблюдал за ним. Перо бакалавра прямо бегало по листу бумаги. Через короткое время, комиссар получил требуемое. Вчитываясь в написанное он не смог сдержаться и изумленно приподнял брови. Подчерк у бакалавра был просто изумительный. Мало того, что нигде ничего не съехало, но и буквы были выписаны словно напечатаны Гуттенбергом, одна в одну.

Уважительно кивая монах еще раз внимательно взглянул на Войтеховского. Тот стоял почтительно смиренно, но в глазах бегали искорки.

— Шалоплут, конечно. — Подумал брат Ульрих. — Но такие люди в нашем деле и нужны.

Остановив взгляд на бакалавре и выдержав утомительную паузу, францисканец спросил:

— Думаю, вы не откажитесь и в дальнейшем оказывать посильную помощь святой инквизиции?

— Буду безмерно рад оказать любую помощь, следствию и святому престолу. Почту за великую честь. Однако имею обязательства перед городским советом Шаффурта.

Монах снисходительно махнул рукой. Мол это дело мы уладим, это — несущественно.

— Готов в любое время приступить к выполнению обязанностей которые будут на меня возложены, ваше высокопреподобие.

— Расскажите о себе, сын мой.

Слушая легенду Войтеховского, о его скитаниях в поисках знаний, по Европе, брат Ульрих довольно щурился. Было видно, что малый умалчивает свои пристрастия к вину и девкам, которые помешали ему подняться до высот магистрата. Но человек он явно образованный и видимо сведущий в теологии и законах, поболее его самого. Сам каноник был в них не очень силен, в особенности в юриспруденции. Да и в теологии, он больше полагался на мнение людей имеющих образование. Компетенция судейского корпуса Шаффурта внушала ему некоторые сомнения, поэтому наличие человека изучавшего право в Париже и Болонье, не могло не обнадеживать. Тем в более в последнее время требования к ведению процесса возросли. Святой престол требовал придерживаться буквы закона и строгой отчетности. Написанное нотариусом не лезло ни в какие ворота. В высших инстанциях могли решить, что миссия брата Ульриха не обладает должной компетенцией и отстранить его, от дел. Да и в вопросах казуистики, на нотариуса надежда была слабая. Он был знатоком в имущественном праве, а в уголовном был не очень силен.

— Как ты, сын мой, оказался в здешних краях? — Задушевно, задал вроде ничего не значащий, но самый главный вопрос комиссар.

Войтеховский вновь привстал на одно колено.

— Грешен святой брат. Ищу легких путей. Годы идут, а ученая степень никак не дается в руки. По слухам, которые дошли до меня во время пребывания в Риме, в германских университетах, можно бес особых препон получить не только степень магистра но и summum gradus Doctoratus cum laude. Здесь не так придирчиво относятся к тонкостям в науках и вообще…

Брат Ульрих понимающе кивнул троекратно перекрестил его, как бы сигнализируя, что это не самый страшный грех, который он встречал в своей жизни. Потом, сделал знак подняться.

— А, в Шаффурте, ты как оказался?

Бакалавр развел руками.

— Собственно говоря я направлялся в Нюрнберг. А, Шаффурт оказался по дороге. Ну, и пришлось задержаться, поскольку тут имеется возможность подзаработать перед дальнейшей дорогой.

Каноник вновь кивнул. На этот раз выразив свою благосклонность.

— Что ты думаешь о кознях дьявола?! Присутствуют они в этом городе?

— А где их нет, ваше высокопреподобие?! — Развел руками Войтеховский и наклонившись пониже заговорил совсем тихо.

— Присмотреться не смог, поскольку в силу договора, постоянно тружусь в ратуше, но все вокруг настораживает, своим достатком. Готов всячески содействовать инквизиции. Даже безвозмездно, во имя святой церкви и господа нашего.

Брат Ульрих благосклонно махнул рукой. Мол, святая церковь не откажет в свей милости, верным ее служителям.

— Считай себя принятым на службу святой инквизиции, сын мой.

— Спасибо, ваше превосходительство. Во имя Отца, Сына и Святого Духа!

— Аминь.

— Позвольте составить надлежащий документ?

— Пиши.

Делегация городского совета в составе девяти советников и графского канцлера-юстицинария прибыла в ратушу, после торжественной литургии, когда солнце поднялось выше городских стен.

Все прибывшие не скрывали своего изумления, при виде преобразившегося помещения. Только вчера магистраты Шаффурта дал добро на использование зала заседаний Совета, для нужд следствия. А, сегодня скамейки уже были убраны и стояли при стенах. В центре зала, перед возвышением, на котором стоял стол президиума, находилось допросное кресло, справа от него лежачая дыба, еще разобранная. Возле нее возились два палача, местный и приезжий. Чмырь и Чмут у стены разбирали железные приспособления для допроса подозреваемых. Еще множество предметов непонятного назначения лежало тут и там в хаотичном беспорядке. С первого взгляда, было трудно определить предназначение и принцип работы некоторых устройств. Однако их вид внушал у всех прибывших почтенное благоговение.

Бургомистр Черный и двое судей, господа Маркус Рябой и Карстен Беспалый, поднялись на возвышение. Брат Ульрих вышел из-за стола и благословил всех троих разом. После этого комиссар и городские магистраты приступили к делу.

Известие о том, что заключивший с городом договор, Юрген Войтеховский, на время работы следствия, будет привлечен к его деятельности, вызвало у советников положительные эмоции. Все были рады, что в городе, так кстати оказался человек разбирающийся в тонкостях права. Только канцлер Рейнский выразил некоторое сожаление, но отнесся к этому со смирением, посчитав, что инквизиторская проверка надолго не затянется.

Тут же Войтеховский предоставил бургомистру документ, о приостановке действия договора, с городом, на неопределенный срок. Там были поставлены все необходимые печати и подписи.

После этого перешли к делам насущным. Брат Ульрих пожелал лично осмотреть местную тюрьму, дабы удостоверится, что условия содержания узников, соответствуют всем требованиям.

Комиссия в составе комиссара инквизитора, бургомистра, двух городских судей и фогта отправилась инспектировать Тюремную башню. В последний момент, по просьбе магистратов, в нее был включен Войтеховский. Комиссар отнесся к этому положительно и отметил, что не ошибся в своем выборе.

Прежде всего осмотрели второй этаж башни. Здесь находились шесть камер, одна из которых являлась прибежищем сторожа и не запиралась. Из пяти оставшихся, четыре имели довольно хлипкие деревянные двери, а одна закрывалась на железную решетку. Решетка была ржавая, перекошенная и не внушала доверия.

Вся фигура францисканца выражала высокомерное презрение, хотя лицо оставалось бесстрастным. Войтеховский выразил настроение комиссара словами.

— Годится лишь для свидетелей и случайных людей. — Сказал он. — Железных колец нет. Цепей не видно.

— Все имеется. — Заверил присутствующих префект Генрих Босяк.

Он был заметно расстроен и постоянно украдкой крестился.

Спустившись на первый этаж башни, брат Ульрих соизволил обозреть еще более удручающую картину. Камер для узников, здесь было всего пять. Две были вообще без дверей. Одна дверь имела. Два помещения закрывались на решетки. Когда решетки тронули, те закачались и чуть не вывалились из стены.

— Бродяг и мелких воров, мы обычно держим в воротных башнях. — Стал объяснять бургомистр. — А сильно обвиненных в крупном злодействе, обычно везем в замок и держим до казни там.

Канцлер-юстицинарий бургграфа согласно кивнул, подтверждая слова бургомистра.

— Все так. — Сказал он. — В замковых подвалах человек двадцать разместить можно. И решетки там надежные.

После всем скопом проверяющие сгрудились возле темного отверстия ямы. Дух оттуда шел зловещий. Пахло падалью и гнилью. Префект Генрих Босяк, для демонстрации особенностей этой категории узилища бросил туда факел. Перед тем, как факел упал на дно и погас, внизу появились отблески пламени, свидетельствующие о наличии воды. А после удара о дно, внизу раздался шорох. Словно поток схлынул.

— Крысы. — Убежденно сказал Босяк. — Сажать туда никого не возможно. Они там — величиной с барсука. Человека сожрут напрочь. До утра, только кости останутся.

Брат Ульрих на это ничего не сказал, только задумчиво покачал головой и пошел к винтовой лестнице.

Итоги осмотра комиссар подвел сидя за столом в главном зале ратуши. Городские магистраты сидеть при нем не осмеливались. Два палача по прежнему возились с какими-то брусьями, приставы потихоньку гремели железом собирая железную жаровню. Каноник говорил негромко и патриции вытягивали шеи прислушиваясь к его словам.

По мере того, как он говорил, шеи у магистратов вытягивались все длиннее и длиннее. Только фогт стоял с более независимым видом.

Брат Ульрих довел до общего сведения, что дело борьбы со вселенским злом, которое представляют колдуньи, прислужницы сатаны — дело не только церкви, но и светских властей. Каждый богобоязненный христианин обязан способствовать выявлению случаев колдовства и еретичества, которые не только несут вред людям, но и подрывают основы православия, что ведет к упадку миропорядка и торжеству Сил Тьмы.

Все советники дружно выразили свое согласие со словами высокопреподобного и выразили всяческую готовность сотрудничать. После этого, брат Ульрих поставил магистратов в известность, что церковь за свои услуги берет недорого. Двадцать талеров с головы выявленной ведьмы или еретика, десять крейцеров в день — приставам, двадцать нотариям и по талеру секретарю и нотариусу. Услуги палачей будут оплачиваться по установленным в городе расценкам. Услуги кузнецов, плотника и каменщика, по приведению мест заключения в порядок тоже лягут на город.

Отступать советникам было некуда. Каждый в голове прикинул в какую сумму обойдется Шаффурту десяток ведьм и посчитал эту сумму приемлемой. Единственный оставшийся в городе мастер Цеха Каменщиков Бруно Тертый, наоборот прикинул свои будущие доходы и уже не жалел, что не отправился вместе с товарищами на шабашку в Мюнхен. Как только ударили по рукам, Войтеховский принялся строчить договор.

После подписания документа и принесения взаимных клятв, было сказано:

— Сегодня после шестого часа мы намерены вызвать в суд первого свидетеля, который даст показания о случаях колдовства и вредительства.

Магистраты были ошеломлены скоростью, с которой брат Ульрих ведет следствие. Только вчера приехал, а уже нашел свидетеля который может дать показания против чародея или колдуньи.

— Господин префект!

— Слушаю. — Выступил вперед Генрих Босяк.

— Не можете ли выделить в распоряжение суда стражу.

— Сколько?

— Трех человек, пока, будет достаточно.

— Мушкеты им понадобятся?

— Пусть будут вооружены, но мушкетов не надо. Это не понадобится. Мушкеты не заменят слова божьего.

— Когда они будут нужны?

— Пусть прибудут к четырехчасовой молитве.

Префект, тут же отпросился и ушел исполнять пожелание комиссара. Как только он вышел, явилась делегация цесторианцев, в составе настоятеля, приора, ризничего и трапезничего.

Комиссар живо спустился с возвышения и смиренно поцеловал руку настоятеля, отца Леонарда. Усевшись на лавку у стены, каноники завели обстоятельную беседу. Приор стоял у них над душой, а ризничий с трапезничим стояли поодаль и мало прислушивались к разговору. Их больше занимало происходящее вокруг. К этому времени в ратушу уже прибыл плотник. Он живо и по деловому обсуждал с палачами монтаж вертикальной дыбы и монахи находили эту беседу более занимательной, чем привычные сетования высокопреподобного Леонарда на тяготы послевоенной жизни.

Конец ознакомительного фрагмента.