Тот, кто был всегда

Михаил Ринд (2024)

Он — тот, кто существует вне времени, вне пространства. Запертый в невидимой клетке, он наблюдает за миром через века, не имея возможности вмешаться. Люди приходят и уходят, рождаются и умирают, а он остаётся. Его история — это не хроника человечества. Это свидетельство жизней, которые однажды стали его частью. Судьбы, которые зажгли в нём искру, но не смогли удержать её. «Тот, кто был всегда» — это мрачное и глубоко личное путешествие через века, наполненное утратами, воспоминаниями и поиском смысла в бессмертии.

Глава 2. Яркая звезда

Ночь покрывала землю густым, непроглядным покровом. Только слабый свет луны пробивался сквозь редкие просветы облаков, вырисовывая очертания деревьев, крыши домов и холмов, уходящих вдаль. Эта деревушка ничем не отличалась от десятков других, которые я проходил мимо. Маленькие дома с соломенными крышами стояли в хаотичном порядке, улицы были пусты, только редкий лай собак раздавался где-то в глубине. Но что-то привлекло моё внимание — одинокий огонёк свечи, горевший в окне крайнего дома. Он пульсировал в тишине ночи, как сердцебиение.

Я подошёл ближе, и, как обычно, стоял за пределами, наблюдая. Этот дом был похож на остальные — низкий, с покосившимися стенами и маленьким крыльцом. Изнутри доносились приглушённые голоса. Мне хотелось увидеть, что происходит, и, будто подчиняясь какому-то внезапному порыву, я почувствовал, как могу продвинуться вперёд, словно скользя сквозь стены дома. Это было странное ощущение — как будто меня пропускала сама материя, не хотя, но всё же уступая моему желанию.

Внутри было темно, лишь одна свеча давала свет. Я увидел нескольких человек — двоих женщин, старую и молодую, а рядом с ними стоял мужчина, теребя шапку в руках. В центре комнаты, на кровати, лежала ещё одна женщина, её лицо было бледным, измученным, она тяжело дышала. Я сразу понял — это были роды.

— Дыши, дочка, дыши, не останавливайся, — говорила старая женщина, видимо, повитуха. Она держала молодую женщину за руку, её голос был строгим, но не лишённым тепла.

— Мать Божья, дай ей сил, — прошептал мужчина, глядя на жену с отчаянием. Его голос дрожал.

Молодая женщина вскрикнула, её крик заполнил всю комнату. Я вздрогнул, для меня не было никакой опасности, но тревога и переживания сами накатывались волной на моё сердце.

— Держись, Аня, ещё немного, — старая женщина поправила тряпки на её лбу. — Всё идёт хорошо.

Но по её лицу я видел, что она беспокоилась. Тонкие морщины, и без того глубокие, словно стали резче. Руки у неё дрожали, когда она вытирала лоб роженицы.

— Бабушка, скажите… Она будет жить? — спросил мужчина. Его голос был еле слышным.

— Заткнись, Егор! — резко отозвалась старуха. — Говори такие слова подальше от Божьей свечи!

Комната словно сжалась. Воздух стал плотнее. Я ощущал, как напряжение нарастает. Аня снова вскрикнула, и её тело выгнулось в спазме. Мужчина шагнул было к кровати, но старуха остановила его взглядом.

— Всё будет, как должно, — пробормотала она, начиная молитву.

Каждая деталь этой сцены врезалась в меня, в мою память. Какое-то время я был почти безразличен к тому, что происходит вокруг. Но сейчас я чувствовал напряжение этих людей. Их отчаяние, страх, надежду. Это не было просто зрелищем для меня. Я видел жизнь, настоящую, которая боролась, чтобы появиться на свет.

Прошло ещё несколько мучительных мгновений. Женщина вскрикнула в последний раз, и вдруг всё стихло. И вот комната наполнилась звуком детского плача. Маленький, хрупкий звук разорвал тишину, и вместе с этим что-то внутри меня тоже дрогнуло.

— Девочка! Это девочка! — воскликнула старуха, поднимая младенца на руки. Её лицо осветилось радостью, глаза блестели. — Она жива!

Мужчина рухнул на колени, склонив голову. Молодая мать была слишком слаба, чтобы даже улыбнуться, но её глаза наполнились слезами. Она протянула руки, и старуха бережно передала ей ребёнка.

— Слава тебе, Господи… — прошептал мужчина.

Я смотрел на эту сцену и не мог отвести глаз. Жизнь, новая, чистая, невинная, появилась прямо передо мной. В этот момент я не чувствовал своего одиночества, своего проклятия. Всё, что я видел, было сосредоточено в этом маленьком существе, которое впервые открыло глаза.

Что-то внутри меня шептало остаться. Я ещё не знал, почему, но знал одно — я не уйду.

Рождение девочки стало началом чего-то совершенно нового для меня. Я, вечный наблюдатель, теперь имел цель, даже если она была всего лишь побочным эффектом моего бессмысленного существования.

Прошло несколько месяцев. Я не отходил далеко от дома, где произошли роды. Было что-то притягательное в этом месте — его простота, тёплая атмосфера, наполненная звуками смеха, голосами и движением.

Время в деревне текло размеренно. Жизнь была тяжёлой, но люди справлялись. Мужчины уходили работать на поля или в лес, женщины работали дома, дети носились по улицам, поднимая пыль. Но моя точка внимания оставалась на одном — маленькой девочке, которая только начинала открывать для себя этот мир.

Каждое утро мать брала её на руки и выходила на крыльцо, прижимая к себе.

— Смотри, солнышко моё, — говорила она, указывая на луга, простирающиеся вдаль. — Это всё для тебя. Расти большой и сильной.

Отец, суровый мужчина с загорелыми руками и грубым лицом, старался проводить больше времени дома, чем это было принято. Он делал для неё игрушки из дерева, даже несмотря на усталость.

— Вот, смотри, Маша, — говорил он, показывая вырезанную деревянную лошадку. — Это для тебя.

Девочка смотрела на лошадку широко раскрытыми глазами и тянула к ней маленькие ручки, издавая неуверенные звуки, похожие на смех.

Вечерами в доме зажигали свечи, и родители, укладывая ребёнка спать, пели тихие песни. Я сидел в тени, почти растворяясь в углах комнаты, но ощущал тепло этого момента.

Однажды ночью, когда деревня затихла, я наблюдал, как девочка спит в своей люльке. Лунный свет освещал её лицо, делая его похожим на что-то неземное. В этот момент я впервые за долгое время почувствовал, как внутри что-то отзывается. Это была не боль, не грусть, а что-то мягкое, тёплое, почти забытое.

Дни сменялись ночами, недели — месяцами. Девочка начала ползать, неуверенно, но целеустремлённо, исследуя дом. Её первые шаги были встречены радостью родителей. Отец, стоя на коленях, звал её к себе:

— Иди сюда, малышка, давай, смелее!

Она шаталась, падала, но упорно поднималась и, наконец, дошла до него. Он подхватил её на руки и закружил.

— Молодец! Ты у нас такая умница!

Эти моменты, такие простые для них, для меня становились чем-то сакральным. Я не помнил своих первых шагов, да и вообще, был ли у меня такой момент? Я пытался вспомнить, но воспоминания ускользали, как вода сквозь пальцы.

Наступила зима. Морозы пришли неожиданно, сковав деревню белым одеялом. Жизнь замерла, но в доме, где жила девочка, царило тепло. Огонь в очаге горел почти круглые сутки, обогревая комнату. Девочка, сидя на полу, играла с игрушками, которые сделал ей отец.

Я заметил, как она начала произносить первые звуки. Сначала это были простые «ма-ма», «па-па», но потом слова начали соединяться в неуклюжие фразы. Её голос, звонкий и мелодичный, разносился по дому, и даже я, сидя в своём незримом кубе, не мог не улыбаться.

Мать, занимаясь стиркой, бросала взгляд на неё и смеялась:

— Егор, послушай, наша малышка уже говорит!

— Да, — отвечал он, не скрывая гордости. — Она у нас смышлёная.

Каждый день приносил что-то новое. Девочка начинала задавать вопросы, сначала простые, но с каждым разом всё более любопытные. Однажды она спросила у отца:

— Папа, а почему снег холодный?

Он, сидя у очага, задумался, а потом ответил:

— Потому что он из воды, милая, а вода замерзает, когда становится холодно.

Конец ознакомительного фрагмента.