Место клизмы изменить нельзя. Рассказы морского доктора

Михаил Сорин

В данной книге – рассказы морского доктора о событиях в его жизни, которые происходили с ним в дальних походах и на берегу. В них и флотский юмор, и реальная действительность работы морского врача.

Урок лексики

Врач, режиссер, писатель

О морских путешествиях я в детстве мог только мечтать и грезить во сне. Начитавшись книжек Стивенсона, Майн Рида, Купера, Жюль Верна, представлял себя и отважным путешественником, и бесстрашным покорителем морей и океанов, но, чтобы это произошло наяву даже и не предполагал. А тут колесо фортуны завертелось с такой непредсказуемой быстротой, что я, не успев опомниться, с гражданским дипломом врача-хирурга в кармане, попал в водоворот военно-морской системы. И, отбухав восемь лет в морской авиации, «влетел» на флот. А через два года был направлен в командировку в Народную Республику Мозамбик.

Командировка предстояла морем, которое до этого я видел только с берега. Семья оставалась в Палдиски, а уходили мы из Балтийска и при взгляде на возбужденную толпу провожающих становилось тревожно и грустно. Меня не провожал никто. Гидрографическое судно, на которое я попал, называлось «Андромеда». Экипаж был смешанный, т.е. управление военное, а остальные были гражданскими моряками. Первым, с кем я познакомился, был старший механик, которого все величали «Дед». И лишь иногда по отчеству — Витаминыч. Вообще-то, честно говоря, он был Вениаминыч, но звали именно так, а он и не возражал. Он обладал энциклопедическими знаниями, писал стихи, фантастические рассказы, великолепно играл в волейбол на верхней палубе, что меня особенно поражало, потому что я первое время ужасно укачивался, но об этом потом. Короче говоря, этот человек вызывал у меня одновременно расположение и уважение. Казалось, он способен только на героические и великодушные поступки. Но внешность бывает, обманчива, в чем я скоро и убедился.

Командир нашего судна был капитан-лейтенантом, среднего роста, с аристократической внешностью. Он всегда подчеркнуто ревностно относился к соблюдению всех писаных и неписаных морских законов, и традиций.

Я принял медблок, состоящий из амбулатории и изолятора с одной кроватью или, как ее называли на морском лексиконе, койкой. Она была, как аэродром, и, когда я ложился спать, то оставалось еще очень много места, и можно было бы уложить рядом всю мою семью, но они были далеко. Стараясь не обращать внимание на легкое покачивание и на какую-то внутреннюю, почти незаметную тошноту, я готовился к приему будущих больных. Кажется, все сделано: хирургическая укладка на месте, растворы весело побрякивают в коробках, посуда аккуратно разложена по полкам, справочная литература лежит на столе.

Холодильник забит дефицитными лекарствами. Там же — спирт и банка с домашними огурцами. Дверца холодильника плохо закрывается, но это не беда, если под руками есть жгут. К сожалению — это единственное, на что у меня хватило ума приготовившись к дальнему походу. А пока, находясь в неведении, я мог расслабиться.

В дверь постучали, и в амбулаторию зашел командир, а с ним заглянул «Дед».

— Заходите, заходите, — радушно пригласил я, — вот привожу все в порядок, готовлюсь к работе.

— Вы уж, доктор, лучше оставайтесь без работы. Да, на камбуз надо заглядывать почаще и гонять наших кокш по первое число, — серьезно ответил мне Михаил Юрьевич, так звали нашего командира.

— Кого, кого? — не сразу сообразил я.

— Кокша — это производное от слова кок, повар на морском диалекте — пояснил Витаминыч, — только женского рода.

— Понятно и спасибо за подсказку, но еще рано, я обычно перед приемом пищи, так сказать, пробу снять и санитарное состояние «измерить», — попытался отшутиться я.

— Нет, уважаемый Михаил Борисович, тут необходим постоянный и жесткий контроль. Море поблажек не прощает, это вам не авиация, — продолжал меня воспитывать командир.

— Извините, — взвился я — в авиации с расстройством желудка много не налетаешь, туалета под боком нет.

— Я не хотел вас обидеть, во-первых, не туалет, гальюн, а во-вторых, на камбузе действительно творятся безобразия. Там опять «шпигат» несвежий… приготовили — командир посмотрел на Деда.

— Конечно — поддержал тот — людей потравим, вам работы прибавится, а нам отвечай, да еще под желтый флаг поставят, недельки на две пока понос не кончится.

— Есть! — по-военному, ответил я. — Сейчас же разберусь и об исполнении доложу.

— Уважаемый доктор, — с совершенно серьезным видом добавил Михаил Юрьевич, — не надо щелкать каблуками. Мы все здесь находимся в равном положении. И потом, я младше Вас и по возрасту, и по званию, хотя и старше по должности. Будем друзьями, но контроль с вашей стороны должен быть постоянным.

На камбузе царил свой, несравнимый ни с чем климат. В воздухе витал аромат предстоящего обеда. Клубы пара, вырывающиеся из-под крышек лагунов, несли в себе его полный букет. И несмотря на то, что оставалось еще часа два до приема пищи, живот охватила приятная истома, а во рту набежавшая слюна не давала вымолвить первое слово. Женщины, одетые в белые одежды, священно действовали, что-то добавляли, пробовали, периодически исчезая в клубах вкусного тумана, а потом вновь появлялись, как бы из не откуда. Анисимовна, так звали шеф-повара, повернулась в мою сторону:

— Вы что-то хотели, доктор? Пробу снимать еще рано.

— Понимаете, — обрел я опять дар речи, — до меня дошли сведения, что «шпигат», приготовленный вами на закуску не совсем свежий. Поэтому мне бы хотелось узнать откуда у нас появились не качественные продукты. Тем более, что я лично проверял их загрузку в наши кладовые.

Женщины, а их было трое, прекратили ли работу и ошарашено уставились на меня.

— А кто это до вас донес эту информацию? — совершенно невинно спросила одна из них.

— Это совершенно не важно, но я вам скажу. Командир и Дед только что посетили мою скромную обитель.

— Так уж и скромную, — съехидничала Анисимовна, — а про новое меню они ничего не говорили?

— Какое новое, я ничего не подписывал.

Как же, как же, а «комингсы» в тесте, а отбивные из «пилорусов» в сметанном соусе, а чай на клотике? Странно, вчера весь вечер обсуждали.

И тут до меня стало доходить, что это был обыкновенный морской розыгрыш. Я вспомнил рассказы Виктора Конецкого и все понял. Вообще-то краснею я редко, но тут краска ударила мне сразу в лицо. Комингс — это порог, а пилорус — опора на морском диалекте.

— Милый доктор, — прошелестел над моим загоревшимся ухом бархатистый голос кокши, — шпигат, это дырка в палубе, а остальное…

— Остальное я знаю, — покричал мой голос за дверью.

— О комингс не споткнитесь, — доброжелательно пропели женщины мне в след.

Я, как ошпаренный вылетел на верхнюю палубу. Там с совершенно независимым видом прогуливались командир со старшим механиком.

— Ваше указание выполнено, — взяв себя в руки, бодро доложил я, — только прошу в следующий раз об изменении в меню сообщать судовому врачу, то есть мне. Я понимаю, что цепелины это вкусно, но делать их из сухой картошки, а форшмак из вяленой трески, но если так нравится командиру, то кушайте на здоровье сами, а экипаж я травить не дам. Поэтому обед задерживается на два часа. Это все, что мне хотелось вам доложить, приятного аппетита.

— Какой форшмак? Какие цепелины, из какой трески?

Но я уже ничего не слышал. Мои ноги несли меня в каюту, где в чемодане лежал незаслуженно забытый томик Виктора Канецкого. Надо было подкреплять свои знания. Но впереди еще был Бискайский залив и была качка.