История войны 1814 года во Франции

Модест Богданович, 1865

В книге генерал-лейтенанта Модеста Ивановича Богдановича (1805-1882) "История войны 1814 года во Франции и низложения Наполеона I" описаны военные действия от перехода союзных армий на левую сторону Рейна до окончания войны и заключения Парижского мира. В конце книги помещены приложения: ведомости о составе и числе армий, корпусов и отдельных отрядов в 1814 г., официальные бумаги и письма, указание источников. Среди документов – переписка императора Александра I с монархами союзных держав, декрет французского сената о низложении Наполеона и другие важные исторические материалы.

Глава I

Положение дел в политическом отношении при открытии похода во Францию

Положение Франции в конце 1813 года. — Наклонность к миру обеих сторон. — Виды союзников. — Равнодушие Германии к общему делу. — Политика первостепенных держав. — Преобладание «партии мира». — Союзники открывают переговоры с Наполеоном. — Условия, ими предложенные во Франкфурте. — Безвыходное положение Наполеона. — Чрезвычайные конскрипции. — Меры, принятые для возбуждения французов к народным вооружениям. — Расстройство финансов и меры, принятые для удовлетворения военным издержкам. — Переписка вследствие франкфуртских предложений. — «Партия войны» одерживает верх в Совете союзников. — Декларация 19 ноября ( 1 декабря). — Наполеон решается созвать народных представителей. — Адресы Сената и Законодательного собрания. — Негодование Наполеона. — Последствия того.

В конце 1813 года союзники достигли Рейна. Германия была освобождена от Наполеона, и хотя французские знамена еще развевались на стенах немногих крепостей, в тылу союзных армий, однако же, участь защитников этих твердынь не подлежала сомнению: они были обречены гибели и плену. Наполеон, после сражения при Ганау отступив за Рейн с остатками многочисленной армии, не превышавшими семидесяти тысяч человек, лишился большей части их от тифозной горячки — следствия трудов и лишений последней кампании. Конскрипты, высылаемые на пополнение армии, не успевали замещать убылых людей и гибли вместе со старыми солдатами. Войнолюбивая Франция, потеряв цвет своего народонаселения в России и Германии, жаждала мира. Ближайшие сподвижники Наполеона, пресыщенные почестями и не имевшие возможности пользоваться приобретенным ими достоянием, перестали мечтать о новых победах и славе¹. До 1813 года Наполеон столь же неумеренно пользовался средствами подвластных ему стран, сколько и самой Франции: в 1812 году половина его армии, наводнившей Россию, состояла из иностранцев, но по отступлении за Рейн у него кроме французов остались лишь немногие поляки — остатки легионов, усеявших своими костьми Европу от Волги до Тага. Союзников у него не было, потому что из германских владетелей, ему преданных либо находивших выгоду поддерживать его владычество, одни бежали из своих столиц, а другие торопились пристать к стороне союзников. В таких обстоятельствах, когда у Наполеона не было ни собственных средств для ведения войны, ни надежды на постороннюю помощь, он, видя во Франции общую жажду к миру, не хотел, однако же, купить его ценой каких-либо важных уступок, да ежели бы и решился на такой мир, то единственно в надежде оправиться, собраться с силами и рано или поздно возвратить все потерянное. Причину тому должно искать в положении счастливого воина, проложившего мечом себе путь к престолу. Всякая уступка союзникам могла бы помрачить лучезарное сияние прежних побед его и усилила бы враждебные ему партии во Франции. Наполеон, будучи принужден продолжать войну до последней крайности и зная весьма хорошо, что неудачи всех прежних коалиций против Франции преимущественно происходили от разногласия их членов, старался поселить раздор между союзниками. Не надеясь привлечь на свою сторону ни императора Александра, ни верного союзника и друга его короля прусского, Наполеон питал надежду, что родственные связи его с Австрийским Домом не дозволят императору Францу довести дело до крайности, и коснел в своем убеждении, несмотря на предостережения Меттерниха, державшего в руках все запутанные нити политики Венского Кабинета. Еще непонятнее были бы надежды Наполеона на Бернадотта, и в особенности после прежних, весьма недружелюбных отношений между ними, если б Бернадотт сам не подал повода сомневаться в его преданности общему делу коалиции своими двусмысленными действиями в войну 1813 года². Отложение Мюрата от Франции уже не подлежало сомнению, однако же, несмотря на то, король Иосиф по поручению Наполеона старался убедить своего легкомысленного зятя в неосновательности его поведения³.

Положение императора французов было безвыходно. Союзники знали, что всякий мирный договор с ним был не что иное, как более или менее кратковременное перемирие, и что Европа не могла надеяться на прочное спокойствие, пока Наполеон оставался властителем Франции. Надлежало воспользоваться его ослаблением и довершить одержанные успехи окончательным ударом. Тем не менее, однако же, со стороны союзников проявлялась наклонность к заключению мира. Правда, народы Северной Германии, наиболее потерпевшие от ига, наложенного на них Наполеоном, вооружались усердно, зная, что с достижением Рейна еще не было упрочено освобождение их отечества и что следовало довершить дело, отстояв независимость их братий в зарейнской стране. «Рейн — река Германии, а не граница ее», — восклицал Арндт и повторяли за ним его соотечественники. Но люди более осторожные советовали ограничиться одержанными успехами и воспользоваться ими для достижения мира. Еще были свежи воспоминания невзгод, понесенных германскими войсками в революционные войны и в борьбу с Наполеоном; еще дымились сожженные города и селения и на каждом шагу в Германии встречались лишенные крова, обнищавшие ее жители.

Ослабление Франции было известно союзникам, но не вполне, и прежнее могущество ее, как грозный призрак устрашая робких, поражало бездействием порывы смелых. Гениальные способности Наполеона и опасения всеобщего восстания французов на защиту страны, побуждали многих влиятельных лиц коалиции предлагать меры предосторожности на случай неудачи дальнейших действий. По-видимому, вторжение в зарейнские области требовало укомплектования союзных армий и обеспечения их с обоих флангов занятием Нидерландов и Швейцарии. Многие из союзных генералов, не довольствуясь тем и считая зимний поход во Францию несбыточным, думали отложить открытие военных действий до весны, а между тем устроить большие склады запасов, приготовить средства к переправе через Рейн и ограничиться осадой Майнца. Даже король прусский полагал, что вторжение в неприятельскую страну не обещало успеха и что гораздо выгоднее было заключить мир⁴. Двадцатилетнее господство Франции до того подавило дух немцев, что помыслы многих из них ограничивались занятием линии по Рейну. Сам пылкий певец независимости Германии Теодор Кернер в начале войны 1813 года возглашал:

«Mit Gott! Einst geht hoch über Feindesleichen

Der Stern des Friedens auf;

Dann pflanzen wir ein weisses Siegeszeichen

Am freien Rheinstrom auf»⁵.

Да и вообще, политика союзных держав склонялась более к миру, нежели к войне.

Австрийское правительство считало Наполеона достаточно ослабленным и надеялось при заключении мира получить беспрекословно свои прежние области в Германии и значительную часть Италии. К тому же ни император Франц, ни полководец его князь Шварценберг, по личным своим качествам, не надеялись играть первостепенной роли на полях битв и в советах европейской коалиции; напротив того, император Александр, постоянно деливший с войсками труды, лишения и опасности походной жизни, господствовавший в совещаниях силой слова, покорявший сердца благодушием и ласковым приветом, был, бесспорно, главой Союза, а король Фридрих-Вильгельм, будучи соединен с ним неразрывной дружбой, всегда и везде держал сторону России. Русские, устояв одни на европейском материке против завоевателя, покорившего своему произволу прочие державы, имели первый голос в ареопаге Европы. В таких обстоятельствах дальнейшее продолжение войны, могшее послужить упрочению преобладания России, казалось опасным Венскому Кабинету. Родство императора Франца с Наполеоном подавало Меттерниху надежду к заключению тесного союза с Францией для противодействия России и Пруссии, и потому австрийцы были готовы прекратить военные действия ценой всевозможных уступок французскому правительству.

Еще более желали мира южно-германские владетели, члены распавшегося Рейнского союза. С одной стороны, они опасались в случае возобновления Германской империи или разделения Германии на две части, австрийскую и прусскую (как предлагал Штейн), потерять верховную власть над своими землями либо лишиться части их при новом размежевании Европы, а с другой — их тревожили народные вооружения, Tugendbund и вообще всякое проявление духа самостоятельности их подданных. Невозможно было сомневаться в том, что все эти владетели, оставляя Наполеона и присоединяясь к враждебной ему коалиции, руководились не сознанием стыда повиноваться притеснителю их отечества, не убеждением в правоте дела, за которое подвизались союзники, а желанием сохранить свои владения. По мнению Штейна, надлежало поручить управлению Центральной комиссии не только области, завоеванные союзными войсками, но и вообще земли, принадлежавшие второстепенным германским владетелям; однако же все они, за исключением весьма немногих, предупредили угрожавшую им опасность, заключив чрез посредство австрийского правительства договоры о своем присоединении к коалиции. Венский Кабинет, способствуя германским князьям выйти из сомнительного положения, в котором они находились по отступлении французских войск за Рейн, имел в виду приобресть над ними влияние и чрез то не позволить Пруссии занять первое место в Германии⁶. Еще до сражения под Лейпцигом 29 августа (10 сентября) король баварский изъявил императору Александру^[1] готовность свою пристать к коалиции против Наполеона, а 26 сентября (8 октября) был заключен в Риде союзный трактат между Австрией и Баварией, впоследствии утвержденный Россией и Пруссией. На основании этого договора, имевшего целью «определить последующие отношения германских владений» («fur die nachgerige Gestaltung der deutschen Verhaltnissen»), постановлены следующие условия: император австрийский обязался, за себя и за своих союзников, гарантировать королю баварскому полное и самостоятельное обладание всеми землями, коими он владел до начала войны, а король обещал немедленно присоединить свои войска к австрийской армии. По секретным условиям того же трактата, Австрия обязывалась, в случае ежели бы от Баварии при заключении общего мира отошли какие-либо области, настаивать на полном за них вознаграждении. Император австрийский и король баварский взаимно обязались в продолжение настоящей войны содержать постоянно в поле — первый 150 000, а второй 36 000 человек⁷. В декларации от 2 (14) октября баварское правительство, исчислив подробно все жертвы, принесенные Баварией в пользу Франции, поставляло на вид, что Наполеон нарушил принятые им на себя обязательства защищать владетелей Рейнского союза и что если б Бавария продолжала по-прежнему держать его сторону, то подверглась бы всевозможным бедствиям, не имея возможности принесть ему никакой пользы. Король виртембергский Фридрих I объявил, что Наполеон не исполнил в отношении к нему обязанности защищать его и что он, присоединяясь к союзным державам, имеет в виду обеспечить спокойствие своей страны⁸. Король надеялся, что союзники, зная его преданность Наполеону, постараются упрочить его расположение к себе увеличением виртембергских владений. Но как при свидании его с союзными государями во Франкфурте о том не было и в помине, то он счел себя вправе не прерывать прежних сношений с Наполеоном и в феврале 1814 года, после побед его над Силезской армией, изъявлял ему желание, чтобы действия французов увенчались полным успехом, и готовность свою снова стать под его знамена. Прочие германские князья большей частью также были готовы обратиться на сторону властителя Франции, и потому союзники, в случае неудачи вторжения за Рейн, могли подвергнуться неминуемой опасности⁹. Дальновидный Штейн, прибыв во Франкфурт 1 (13) ноября, в то время, когда многие из германских владетелей еще не присоединились к коалиции, предложил устранить их, поручив управление их землями Центральной комиссии. По мнению Штейна, это способствовало бы извлечь всевозможную пользу из средств, представляемых сими владениями, и облегчило бы существенно будущее устройство Германии. Но союзные монархи не одобрили предположений Штейна, и вместо того чтобы предоставить Центральной комиссии право распоряжаться судьбами Германии, ограничили ее деятельность набором войск и взиманием поставок и налогов в землях, вверенных ее управлению¹⁰. Из числа германских князей лишились владений немногие: король Вестфалии Иероним, брат Наполеона, и малолетний племянник его великий герцог Бергский; великий герцог Франкфуртский (Дальберг), председатель Рейнского союза, удалившийся в свое Констанское епископство; родственник его принц Лейенский и преданный Наполеону принц Изенбургский. Их земли были разделены на два управления (генерал-губернаторства), франкфуртское и бергское, по примеру саксонского: в последнем назначили генерал-губернатором русского генерала, князя Репнина; во Франкфурте был австрийский генерал-губернатор, сперва принц Филипп Гессен-Гомбургский, а потом — принц Рейсский; в бергских владениях — прусский генерал-губернатор, сперва государственный советник Грунер, а потом генерал принц Солмсский¹¹.

Вообще владетели бывшего Рейнского союза, будучи предоставлены самим себе, не отличались усердием к общему делу освобождения Германии. Многие из них, нелюбимые своими подданными и не доверявшие им, опасались народных вооружений. Король виртембергский не только затруднял образование ополчения из охотников и ландвера, но хотел арестовать полковника Рюле, занимавшегося их формированием по поручению Центральной комиссии; по его повелению во всей подвластной ему стране были отобраны у жителей ружья, и даже запрещено им держать у себя пики. В таком же духе действовало в Баварии министерство Монжеласа. Наследный принц, преданный делу Германии, не имел никакого веса. Ганноверское правительство не озаботилось подать какую-либо помощь волонтерам, находившимся в крайности. Герцог Кумберландский сформировал кавалерийский полк, обращая внимание преимущественно на то, чтобы все офицеры в полку были дворяне. Да и вообще, в Германии исполнили в точности свои обязанности в отношении к общему делу только герцоги Саксенские и Ангальт-Дессауский, князья Шварцбургские и Липпе-Бюкебург, вольные города Бремен и Любек¹².

Из всего сказанного не трудно вывести заключение, в какой мере союзники могли надеяться на содействие освобожденных ими от зависимости Наполеону рейнских владетелей.

В настоящее время воспоминания о великих подвигах, совершенных императором Александром и русскими, изгладились в памяти народов, которые наиболее ими воспользовались, но в 1813 и 1814 годах никто в Германии не отрицал, что из всех держав, ополчившихся против Наполеона, Россия сделала наибольшие жертвы и нанесла Наполеону наиболее чувствительные удары. Преобладание завоевателя после похода в Россию поколебалось в самом основании; континентальная система и Рейнский союз разрушились; самая Франция была ослаблена уничтожением двух огромных армий. Некоторые из русских генералов, соображая, с одной стороны, что Наполеон уже не мог быть опасен для России, а с другой — не надеясь на дружные усилия Германии в пользу общего дела, полагали, что по успешном окончании войны 1813 года наконец настала для России пора пожать плоды победы. И действительно, Наполеон в то время согласился бы на удовлетворение всех требований императора Александра, не стоившее Франции никаких пожертвований. Для Германии уже сделано было русскими все, чего она имела право надеяться от великодушного защитника ее независимости; дальнейшее же продолжение войны, по мнению поборников мира, могло быть вредно для самой

России. Завоевание союзниками Голландии казалось бедствием некоторым из русских, потому что англичане стремились присвоить богатые средства этой страны, и достижению их цели, по-видимому, способствовал предположенный тогда брак принцессы Валлисской с принцем Оранским (впоследствии — королем) Вильгельмом. Император Александр, твердо убежденный в непрочности мира с Наполеоном, считал низвержение его с престола необходимым условием спокойствия Европы; войска и начальники их стремились к новым победам, но в совете русского монарха разделяли его мнение лишь непоколебимый Штейн и мстительный Поццо-ди-Борго¹³.

Готовясь к новой борьбе, Россия надеялась на содействие Пруссии, где многие из государственных сановников и все военные желали продолжения войны. Блюхер и его сподвижники жаждали случая отплатить французам в Париже за своевольные их распорядки в Берлине; к тому же Пруссия не могла ожидать значительного вознаграждения за понесенные ею потери, пока Наполеон владел левой стороной Рейна. Но хотя король Фридрих-Вильгельм сознавал истину сего мнения и готов был дружно содействовать императору Александру, однако же полагал, что Наполеон, действуя в собственной стране, мог оказать весьма упорное сопротивление и что не следовало подвергать случайностям войны успехов, приобретенных дорогой ценой¹⁴.

Что касается до Англии, то она была изнурена продолжительной войной, и государственный долг ее достиг чрезвычайных размеров (свыше 600 миллионов фунтов стерлингов, или четырех тысяч миллионов рублей серебром). В конце 1813 года великобританское правительство могло и без продолжения войны достигнуть предположенных им целей: восстановления законных династий в Испании, Голландии, Неаполе и Пьемонте, обладания важными колониями, совершенного уничтожения континентальной системы. В ноябре 1813 года английские войска под начальством Веллингтона вторглись в южные департаменты Франции. В то время прочие союзные армии еще оставались в бездействии на Рейне, что подало повод англичанам приветствовать своего вождя именем «освободителя Европы»¹⁵. Таким образом, и меркантильные выгоды, и народная гордость Джона-Буля были удовлетворены вполне; последующая же судьба Германии была не чужда Англии единственно потому, что король великобританский владел Ганновером¹⁶.

Из всего сказанного явствует, что в Совете союзников преобладала партия мира.

Меттерних, весьма хорошо знавший, что мирные переговоры и прекращение войны могли доставить австрийскому правительству значение, ускользавшее из рук его при дальнейшем продолжении борьбы с Наполеоном, искусно воспользовался благоприятным для него влиянием поборников мира. Изворотливый дипломат, являясь сторонником их, выказывал умеренность и бескорыстие Венского Кабинета. Нетрудно было предвидеть, что такую политику станут поддерживать все люди нерешительные, робкие, составляющие большинство всякого сборища. Отсутствие Штейна, остававшегося в Дрездене, где он был занят до начала (половины) ноября устройством временного управления Саксонии, также немало способствовало замыслам австрийского министра. Хотя на предложения, сделанные императором французов 5 (17) октября чрез графа Мерфельдта, тогда не было дано союзниками никакого ответа, однако же Меттерних, сообразив все сказанное при этом случае Наполеоном, решился открыть переговоры. Он надеялся, что завоеватель, ослабленный понесенными потерями, сделается более сговорчивым. После сражения под Лейпцигом французский дипломат барон Сент-Эньян (St. Aignan), захваченный в плен казаками полковника Храповицкого, был призван во Франкфурт. Там принял его князь Меттерних, в присутствии русского министра иностранных дел графа Нессельроде и английского министра лорда Эбердина (Aberdeen). Условия мира, сообщенные Меттернихом Сент-Эньяну для доведения их до сведения Наполеона, заключались в следующем:

1) Союзники желали общего мира.

2) Они были согласны оставить Францию в естественных пределах, ограничив ее Рейном, Альпами и Пиренеями.

3) Независимость Германии и восстановление династии Бурбонов в Испании были непременными условиями мира.

4) Независимость Италии и Голландии, как от Франции, так и от прочих держав, была признана. Образ их правления и границы австрийских владений в Италии долженствовали быть определены на основании переговоров.

5) Со стороны Англии изъявлена готовность к важным уступкам и к обеспечению мореплавания и торговли.

6) В случае принятия этих условий императором Наполеоном предполагалось, с обоюдного согласия, признать нейтральным какой-либо город на правой стороне Рейна и пригласить туда для ведения переговоров уполномоченных всех воюющих держав, не прерывая, однако же, военных действий¹⁷.

С этими условиями, изложенными письменно, барон Сент-Эньян отправился в ночи с 10 на 11 ноября н. ст. чрез Майнц в Париж.

Незадолго пред тем, 28 октября (9 ноября), Наполеон, возвратясь в свою столицу, приступил к формированию новой армии и к приисканию финансовых средств для продолжения войны. Положение Франции было весьма бедственно. Войска, возвратившиеся из Германии, ежедневно ослаблялись повальными болезнями; в Италии вице-король едва удерживался против превосходных сил австрийской армии, а Мюрат уже готовился восстать против своего отечества; со стороны Испании Веллингтон угрожал перешагнуть через Пиренеи. В самой Франции роялисты, республиканцы — все партии, недовольные господством Наполеона, но подавленные его железной рукой, восстали, соединившись в общих усилиях, враждебных ему. Бернадотт, зная о том, уже не скрывал желания и надежд своих — сделаться властителем Франции. Посланный им для объяснения по этому предмету к королю прусскому майор граф Калькрейт получил приказание изложить подробно о сношениях наследного шведского принца и общей к нему преданности во Франции. При этом принц довольно наивно заметил, что «действия его во все продолжение войны, по — видимому, нисколько не повредили ему в глазах французов». Наследный принц, стремясь к осуществлению своих планов, полагался на содействие императора Александра, хотя государь не подавал к тому ни малейшего повода. Питая такие замыслы, Бернадотт старался отклонить союзников от вторжения за Рейн, которое, по его мнению, могло побудить французов к поголовному ополчению, и потому он предлагал ограничиться объявлением, что война ведется не против Франции, а против Наполеона¹⁸. При всей несбыточности надежд принца, нельзя не заметить, что положение Французской империи подавало к ним повод. Наполеон, повсюду окруженный неприятелями, угрожаемый изменой, находился в безвыходном положении, не имея ни войск, ни средств для ведения войны. Крепости в Германии, сильно вооруженные и занятые французами, стоили им ста сорока тысяч человек гарнизонами и огромных сумм; во Франции же для обороны пограничных пунктов оставались одни лишь депо, да и вооружение этих крепостей было весьма недостаточно. Финансы были истощены столько же, сколько и вооруженные силы. Общинные имения, назначенные для покрытия дефицитов 1811,1812 и 1813 годов, не находили покупщиков. Состояние народного духа не подавало надежды на дружную оборону страны. Войска по-прежнему были готовы пролить свою кровь до последней капли, но роптали гласно, сочувствуя общему неудовольствию. Народ, разочарованный в непобедимости Наполеона, утративший к нему доверие, убедился, как может быть пагубен произвол гениального властителя. В продолжение двадцати лет французы вели наступательные войны, вторгались в чужие земли, занимали столицы иностранных государств, пользовались средствами покоренных ими стран как законной добычей. Теперь — когда настало время расплаты — уныние овладело всеми. Не было единодушия, спасшего Францию в 1792 и 1800 годах. Славолюбие, столь свойственное французам, уступило место равнодушию к общему делу и желанию тишины и спокойствия.

Еще при отъезде Наполеона из Дрездена, пред Лейпцигским сражением, он поручил своей супруге Марии-Луизе истребовать постановление Сената на вызов конскрипции 1815 года в числе ста шестидесяти тысяч человек и, сверх того, на чрезвычайный набор ста двадцати тысяч человек из молодых людей, подлежавших конскрипции в 1812, 1813 и 1814 годах и уже уволенных от военной службы. Сенат, исполняя волю своего повелителя, обнародовал требуемые декреты, но осуществить их на деле было весьма трудно. Конскрипты 1815 года, едва достигшие 18 — или 19-летнего возраста, не могли переносить походных трудов и лишений, и Наполеон, убежденный в том на опыте, вызвал конскрипцию 1815 года, единственно с целью образовать из нее гарнизоны и запасные войска. Что же касается до ста двадцати тысяч конскриптов прежних лет, то призыв их мог возбудить в народе общее неудовольствие, и потому, для облегчения набора, было приказано освободить от службы не только женатых, но и всех считавшихся необходимыми для своих семейств. Само собой разумеется, такие ограничения значительно уменьшили число конскриптов: оказалось, что вместо предположенных ста двадцати тысяч человек можно было набрать не более шестидесяти тысяч. Чтобы укомплектовать армию, Наполеон решился вызвать на службу холостых людей всех прежних конскрипций с 1803 по 1813 год, в числе до трехсот тысяч человек, что вместе с предшествовавшим набором должно было доставить более полумиллиона конскриптов, но этот расчет, как и следовало ожидать, оказался весьма преувеличенным¹⁹.

Наполеон, желая побудить Государственный совет к содействию его видам, поручил Реньо де-Сент-Жан д’Анжели изложить необходимость чрезвычайных мер, принятых правительством. Подобно тому, как прежде неудача похода в Россию была приписана льстецами Наполеона единственно русской стуже, Реньо разглагольствовал в Совете о «вероломном» отпадении Баварии, об «изменническом» переходе саксонцев на сторону союзников, о бестолковости капрала, взорвавшего мост на Эльстере; он старался убедить своих слушателей в том, что ни император, ни его маршалы, ни храбрая французская армия не были виновны в бедственных последствиях войны 1813 года. Описав яркими красками опасность, угрожавшую стране, оратор возгласил: «Все французы готовы откликнуться на призыв отечества. Все они знают, чего должны ожидать от дикой мести неприятеля. Чего можем надеяться от него, кроме гибели или постыдного мира? Пусть отовсюду устремятся воины Франции на защиту родины!» Как эта речь не оказала сильного влияния, то сам Наполеон продолжал: «К чему скрывать от народа правду? Разве Веллингтон уже не вторгнулся в южные пределы империи? Разве не угрожают нам с севера войска русские, с востока австрийцы? Какой позор! И народ еще не восстал дружно, чтобы изгнать их! Мне нужно 300 000 человек». Наполеон, отложив созвание Законодательной палаты (corps législatif), устранил ее участие в совещаниях о предположенном наборе, а Сенат единогласно постановил привести его в исполнение²⁰.

Желая сделать войну народной, Наполеон употребил к тому всевозможные средства: убеждение, хитрость и насилие. Ренье (Regnier), министр юстиции и верховный судья (grand juge) империи, разослал циркуляр всем главным чиновникам своего ведомства, поставляя им в обязанность возбуждать дух в народе, чтобы ускорить набор трехсот тысяч конскриптов. Наполеон, не довольствуясь тем, приказал двадцати семи сенаторам и членам Государственного совета отправиться в центральные пункты управлений для приготовления жителей, на случай надобности, к поголовному вооружению. Эти сановники в качестве наместников императора были облечены неограниченной властью. Редакторы периодических изданий получили от министерства полиции приказание не только не скрывать, но преувеличивать опасность, угрожавшую Франции. Для образования летучих отрядов правительство разрешило каждому, успевшему собрать партию в числе не менее десяти всадников либо двадцати пехотинцев, воевать по собственному усмотрению. Появились отряды искателей добычи, подобные разбойничьим шайкам, впоследствии грабившие и убивавшие союзников поодиночке, в тылу их армий, и придавшие Малой войне дикий, жестокий характер, заимствованный французами в Испании у гверильясов. Префекты восточных департаментов получили строжайшие предписания истреблять при появлении неприятеля все средства к продовольствованию войск и задерживать его уничтожением переправ, порчей дорог и проч. Приказано было им также озаботиться снабжением крепостей жизненными припасами, лесом и другими материалами посредством реквизиций в окрестной стране; тогда же все полковые депо были переведены из пограничных пунктов в крепости второй линии, которые, вместе с тем, приводились наскоро в оборонительное состояние²¹.

Недостаток в финансовых средствах заставил Наполеона принять чрезвычайные меры. Не успев обратить в ходячую монету общинные имущества, продажей коих предполагалось покрыть дефицит прежних лет, он был принужден заменить билетами кассы погашения долгов (bons de la caisse d’amortissement) все капиталы французского банка и других кредитных учреждений и выдать из частной своей казны, хранившейся в кладовых Тюльерийского дворца, 63 миллиона франков. Но как, несмотря на то, оказался дефицит текущего года в 300 миллионов, то для удовлетворения необходимейшим расходам Наполеон, не имея возможности прибегнуть к займам, был принужден увеличить налоги. Прибавка двадцати сантимов (процентов) к поземельной подати за 1813 год могла дать 80 миллионов, а увеличение вдвое налога на движимую собственность — 30 миллионов; присоединив к тому возвышение на одну пятую налога на соль и на одну десятую — косвенных податей, Наполеон приобретал 120 миллионов, которые вместе с Тюльерийским сокровищем могли послужить к уплате неотлагательных издержек²². Наполеон, опасаясь противоречия введению новых налогов со стороны Законодательной палаты, приказал созвать ее не прежде, как по утверждении постановлений об этих предметах Сенатом и Государственным советом. Когда же один из членов Совета осмелился заметить, что увеличение податей будет слишком тягостно, Наполеон, прервав его речь, сказал: «Налоги не могут быть ничем ограничены. Если существуют законы, полагающие предел налогам, то такие законы плохи»²³.

Среди усиленных приготовлений к войне Наполеон узнал 2 (14) ноября от барона Сент-Эньяна об условиях, предложенных союзниками во Франкфурте. Сам Маре, доселе уверенный в непобедимости своего государя, поколебался в сангвинических убеждениях и подал голос в пользу мира. И действительно — предложения Меттерниха могли считаться весьма сносными: Франция, приняв их, упрочивала за собой границы по Рейну и Альпам и могла надеяться получить в Италии владения для вице-короля и других членов наполеонова семейства. Но Наполеон опасался, выказав необычайную ему уступчивость, обнаружить слабость Франции, и к тому же он, не отличаясь искренностью в своих дипломатических сношениях, подозревал союзников в намерении усыпить его бдительность; в особенности же его тревожило предложение открыть переговоры, не прерывая военных действий. Все это заставило его продолжать вооружения с усиленной деятельностью и отвечать уклончиво на предложенные союзниками условия. 4 (16) ноября герцог Бассано (Маре) писал Меттерниху, что заключение мира, могущего упрочить независимость всех народов на суше и на море, постоянно было целью политики императора Наполеона и что он согласен на открытие конгресса в Мангейме²⁴. Как общественное мнение во Франции обвиняло Маре в неудаче пражских переговоров, и к тому же сей министр не пользовался расположением союзников, то Наполеон счел нужным назначить на его место, министром иностранных дел, герцога Виченцского (Коленкура); тогда же генерал Дарю был назначен генерал-интендантом на место Сессака (Cessac)²⁵.

Ответ Маре на франкфуртские условия мира, как и должно было ожидать, не удовлетворил союзников. Меттерних сообщил ему, что переговоры о мире могут быть открыты только лишь тогда, когда союзные монархи будут уверены в согласии Тюльерийского Кабинета на их предложения²⁶. Вместе с отзывом Маре, сделалось известно во Франкфурте из постановлений Сената, помещенных в Монитере 5 (17) ноября, что во Франции производились сильные вооружения. Наполеон, выказывая, что он еще обладал огромными средствами для ведения войны, имел в виду побудить союзников к большей уступчивости. И действительно — эта уловка едва не послужила в пользу «партии мира». Генерал Жомини поставил на вид в Совете российского монарха, что ослабление Франции, усилив Англию, могло быть опасно для России, а наследный шведский принц изъявлял гласно сомнение в успехе зарейнского похода. Но Блюхер и Гнейзенау, в челе «партии войны», по-прежнему стояли твердо на том, что следовало неотлагательно вторгнуться за Рейн, идти к Парижу, низложить Наполеона, ограничить Францию по возможности теснейшими пределами и обложить ее значительной контрибуцией. Предложения, сделанные союзниками во Франкфурте, возбудили в высшей степени гнев Блюхера, а уклончивый ответ Наполеона и известия о вооружениях его, помещенные в Монитере, наконец заставили замолчать поборников мира. Очевидно было, что император французов, отвергая выгодные для него предложения, надеялся на медленность и нерешительность коалиции и что если бы союзники дали ему время оправиться и собрать новую армию, то не могли бы удержаться на Рейне. Необходимо было предупредить удары грозного противника вторжением во Францию. К тому же многие обстоятельства тогда способствовали наступательным действиям союзных войск. Сдача сен-сирова корпуса в Дрездене позволила обратить блокировавшие его войска к достижению других целей; корпус Бюлова одержал блистательные успехи в Голландии. В самой Франции союзники открыли сношения не только с приверженцами Бурбонов, но и с некоторыми сановниками Наполеона, предвидевшими его падение и желавшими обеспечить свою будущность при новом обороте колеса непостоянной Фортуны. Все это заставило коалицию продолжать войну. Зная раздор и дух партий, волновавшие Францию, союзники объявили 19 ноября (1 декабря), что они ведут войну не против Франции, а против преобладания наполеонова, имевшего гибельные последствия для Европы и самой Франции; изъявляя желание, чтобы Франция была могущественна и счастлива, они объявили, что хотят быть также спокойны и счастливы и что не прежде положат оружие, как обеспечив будущность Европы прочным миром²⁷. Таким образом, союзники, разъединив Францию от ее властителя, сделали первый шаг к низложению Наполеона. Сам он, как бы прозрев угрожавшую ему опасность, приказал своему министру иностранных дел^[2], почти одновременно с обнародованием помянутой декларации союзников, написать Меттерниху, что император французов положительно изъявил согласие на все условия, сообщенные чрез барона Сент-Эньяна²⁸. Но уже было поздно: судьба Наполеона долженствовала решиться оружием. Меттерних отвечал, что союзные государи с удовольствием узнали о принятии императором Наполеоном условий, предложенных во Франкфурте, и что отзыв французского правительства немедленно будет доведен до сведения их союзников²⁹. Такой уклончивый ответ, очевидно, обнаружил намерение коалиции продолжать борьбу и заставил Наполеона усилить деятельность приготовлений к войне.

Одновременно с тем, император французов, желая побудить общественное мнение к дружному содействию в обороне страны, наконец решился созвать Законодательную палату. Но Наполеон, при всей своей гениальности, упустил из вида, что участие всех и каждого в святом деле защиты отечества может быть единодушно только тогда, когда правительство, истощив все средства к достижению мира, откровенно призывает народ к оружию. Так поступил его великодушный противник — когда Наполеон с полумиллионом воинов перешагнул русские пределы, когда неприятельские полчища, наводнив западные области государства, двигались к Двине и Днепру, когда завоеватель Европы, проникнув в сердце России, мнил поколебать решимость императора Александра и предлагал ему мир. Наполеон, угрожаемый вторжением союзников во Францию, поступал совершенно иначе. Он старался скрыть от народа, вверившего ему судьбы свои, и ход пражских переговоров, и предложения, ему сделанные союзниками во Франкфурте. Опасаясь встретить оппозицию в народных представителях, он отложил открытие заседаний Законодательной палаты сперва до 2, а потом — до 19 декабря н. ст. Эта мера имела весьма невыгодные для него последствия. Депутаты, прибывшие в Париж, принесли с собой горькое чувство неудовольствий, внушенных чрезвычайными конскрипциями, огромными реквизициями, тяжкими налогами, произвольными распоряжениями префектов — следствием самовластья правительства.

Везде говорили о притеснениях, терпимых гражданами, о бедствиях, постигших армию в Германии, о потерях, понесенных войсками от тифа и других повальных болезней на Рейне. Все приписывали неудачу переговоров самому Наполеону. Напрасное пребывание депутатов в столице, где они, оставаясь без всяких занятий целый месяц, проводили время в толках, враждебных правительству, оказало весьма невыгодное влияние на общественное мнение. Неудовольствие народных представителей было еще более увеличено тем, что Наполеон, нарушив их право избирать кандидатов в президенты, назначил в эту должность бывшего верховного судью (grand juge) герцога Массу (Ренье), человека дряхлого, совершенно неизвестного депутатам и не могшего иметь на них ни малейшего влияния³⁰.

Таковы были обстоятельства при открытии Законодательной палаты в присутствии Сената и Государственного совета 7 (19) декабря. Наполеон открыл совещание следующей речью:

«Сенаторы, члены Государственного совета, депутаты в Законодательное собрание!

Блистательные победы минувшей кампании прославили французское оружие; беспримерные отложения наших союзников соделали бесполезными эти победы. Все обратилось против нас, и Франция подвергнулась бы опасности, если бы изменили ей энергия и единодушие французов.

В таких чрезвычайных обстоятельствах первая моя мысль была — призвать вас ко мне. Присутствие и преданность моих подданных необходимы моему сердцу.

Я никогда не увлекался счастьем. Невзгоды не могут поколебать меня.

Неоднократно я даровал мир государствам, стоявшим на краю гибели. Часть моих завоеваний послужила к возвышению государей, меня оставивших.

Я задумал и исполнил великие соображения, клонившиеся к преуспеянию и к счастью Света… Будучи государем и главой семейства, я постигаю, что мир необходим для обеспечения престолов и в частном быту. В настоящее время открыты переговоры с союзными державами. Я изъявил согласие на предложенные ими условия, и потому надеялся, что конгресс в Мангейме соберется еще до открытия наших заседаний, но он был замедлен вновь возникшими затруднениями, которые не могут быть приписаны Франции.

Я приказал сообщить вам подлинные документы, хранящиеся в архиве Министерства иностранных дел. Вы получите о них сведение от комиссии, избранной из среды вашей, а Государственный совет изложит вам мои виды по сему предмету.

С моей стороны нет никакого препятствия к восстановлению мира. Я знаю и вполне разделяю чувства французов; я говорю это потому, что нет из них никого, кто пожелал бы купить мир ценой позора.

С сожалением требую от моего великодушного народа новые пожертвования; меня побуждают к тому необходимейшие и высшие пользы страны. Я принужден усилить мои армии многочисленными наборами: переговоры о мире могут быть ведены безопасно только при полном развитии вооруженных сил. Необходимо увеличить сборы податей; меры, которые будут вам предложены моим министром финансов, сообразны с установленной мной системой по этой части. Мы обойдемся без займов, поглощающих будущее достояние народа, и без ассигнаций, в высшей степени враждебных общественному порядку.

Я доволен чувствами, мне изъявленными в настоящих обстоятельствах народами Италии.

Дания и Неаполь остаются верны союзу с Францией.

Республика Северо-Американских Штатов продолжает с успехом войну против Англии.

Я признал нейтралитет девятнадцати швейцарских кантонов.

Сенаторы, члены Совета, депутаты департаментов в Законодательное собрание!

Вы природные орудия престола; вам предлежит подать пример энергии, которая увековечит вас в грядущих поколениях. Да не скажут наши потомки, что мы пожертвовали высшими пользами страны и покорились велениям Англии, в продолжение четырех веков напрасно стремившейся поработить Францию.

Мои подданные не должны опасаться, чтобы политика их государя когда-либо изменила народной славе. С своей стороны, я уверен, что французы всегда будут достойны себя и меня».

Наполеон, по совету Талейрана, приказал сообщить дипломатические депеши, относившиеся к переговорам с союзниками, комиссиям Сената и Законодательной палаты, каждая комиссия должна была состоять из пяти членов. Но постигая вполне опасность этой меры, могшей обнаружить, что французское правительство не воспользовалось случаем к заключению выгодного мира на условиях, предложенных союзниками во Франкфурте, Наполеон сообщил комиссиям только лишь некоторые документы. Для обсуждения их Сенат избрал из среды своей Талейрана, Фонтана, Сен-Марсана, Барбе-Марбуа и Бернонвиля — людей, не вполне преданных правительству, но осторожных и не способных к какому-либо смелому увлечению. С своей стороны, Законодательное собрание назначило в комиссию, кроме своего президента, герцога Массы, следующих членов: Лене (Lamé), знаменитого адвоката и пылкого оратора; Ренуара, автора трагедии «les Templiers» («Рыцари храма»), откровенного и честного человека; Менде-Бирана (Maine de Biran), ученого, одного из тех, которых Наполеон упрекал в «идеологии»; наконец, Флогерга и Галлуа, не успевших приобресть большую известность, но отличавшихся умом и либеральным направлением.

Затем обе комиссии отправились к князю архиканцлеру (Камбасересу). Комиссия Сената, будучи принята им 11 (23) декабря, получила от самого Коленкура дополнительные сведения о письмах к Меттерниху от 16 ноября и 2 декабря н. ст. Очевидно было, что последний благоприятный случай к заключению довольно выгодного мира для Франции был упущен и что нельзя было обвинять в том никого, кроме самого Наполеона, но комиссия сделала весьма уклончивое донесение о том Сенату, который в своем адресе императору также ограничился изъявлением желания мира, выразив общую готовность к войне: «Если неприятель по-прежнему будет упорствовать, — сказали сенаторы, — то мы будем сражаться в защиту отечества между могилами предков и колыбелями детей наших»³¹.

Комиссия Законодательной палаты была несравненно менее сговорчива. Будучи принята 12 (24) декабря князем архиканцлером и получив от одного из чиновников Министерства иностранных дел Г. Готерива (Hauterive) сведение о ходе переговоров, комиссия потребовала, чтобы правительство объявило определительно, какие именно пожертвования оно предполагало сделать для достижения мира. Лене, выразив мнение о необходимости всевозможного напряжения сил для защиты страны, заметил, что столь же необходимо убедить народ в том, что кровь его будет пролита в защиту законов, охраняющих его благосостояние, и с этой целью предложил просить императора о соблюдении прав, обеспечивающих свободу и безопасность граждан Франции. Затем Ренуар начертал мрачную картину походов в Россию и Германию, оправдывал отложение Баварии и враждебные действия наследного шведского принца и даже защищал декларацию, обнародованную союзниками во Франкфурте, назвав ее «воззванием устрашенного Света к народному праву». «Предлагаемые нам пределы, — сказал он, — Пиренеи, Альпы и Рейн, объемлют обширное пространство, в котором многие области не принадлежали прежней Франции, и несмотря, однако же, на то, французское королевство занимало в ряду держав почетное место». Затем, объявив, что лучше навлечь на себя немилость императора и даже гнев его, нежели подвергнуть опасности благосостояние страны, оратор продолжал: «Не станем скрывать истины; наши бедствия достигли высшей степени. Торговля уничтожена, земледелие и промышленность в упадке. Со всех сторон угрожают нам неприятели. Конскрипции соделались невыносимым бременем. Жестокая, без всякой цели, война поглощает наших юношей, отрывая их от земледелия, торговли, художеств, занятий науками. Пора уже народам вздохнуть свободно; пора прекратить беспрестанные войны, упрочить на твердом основании престолы и смыть с Франции упрек в распространении по всему Свету бедствий войны. Нашему великому государю предлежит честь совершить этот высокий подвиг». В заключение Ренуар предложил обратиться к императору в следующих словах: «Государь, при вашем короновании вы утвердили присягой обещание сохранить неприкосновенными естественные границы Франции, Рейн, Альпы и Пиренеи; мы просим вас исполнить данную вами клятву и будем содействовать вам в том до последней капли крови. Но сдержав вашу клятву, обеспечив наши пределы, вы не будете иметь повода, внушаемого ни честью, ни пользой, к препятствию вашим видам и получите возможность пожертвовать всем для общего мира и благоденствия». Г. Готерив старался убедить Г. Лене, имевшего большое влияние в комиссии, что объявление во всеобщую известность последнего слова переговоров было неуместно, и, наконец, склонил комиссию ограничиться изъявлением, что Франция, войдя в свои естественные пределы, не будет домогаться ничего более. Затем комиссия, перейдя к делам внутренней политики, постановила просить императора о соблюдении законов, которые нередко были нарушаемы самоуправством агентов правительства. Такое требование, выраженное ввиду крайней опасности, угрожавшей отечеству, могло обнаружить неприятелям Франции господствовавшие в ней раздоры и дух партий, и потому как Готерив, так и сам архиканцлер, сознавая основательность замечаний комиссии, старались отклонить ее членов от демонстрации, враждебной правительству; но все усилия обоих остались напрасны. Комиссия выразила свое мнение по сему предмету следующим образом: «На основании существующих постановлений правительство примет самые быстрые и самые надежные средства к отражению неприятеля и к заключению прочного мира. Эти средства будут действительны, ежели французы убедятся в том, что правительство желает единственно мирной славы; что они станут проливать свою кровь только лишь в защиту страны и законов, охраняющих их благосостояние. И потому комиссия считает необходимым, одновременно с принятием неотлагательных мер к охранению государства, просить Его Величество о соблюдении совершенного и постоянного исполнения законов, обеспечивающих гражданам Франции права свободы, личной неприкосновенности и собственности, а народу свободное пользование предоставленными ему политическими правами. Комиссия считает такую меру необходимой для возбуждения французов к защите страны» и проч.³²

Наполеон в ответе Сенату счел нужным снова изложить свои виды. «Теперь идет дело уже не о том, чтобы приобресть потерянные нами завоевания, — сказал он. — Без сожаления сделаю пожертвования на основании предварительных условий, предложенных неприятелем и принятых мной, но если неприятель не подпишет мира на этих условиях, будем сражаться!»³³

Ежели Наполеон был недоволен адресом Сената, то можно представить себе его негодование при докладе ему герцогом Ровиго^[3] о содержании адреса, принятого в Законодательной палате большинством 223 голосов против 31. 18 (30) декабря была закрыта зала, в которой собирались депутаты, на следующий день распущено Законодательное собрание, а 1 января н. ст. 1814 года Наполеон, допустив его членов к себе и выслушав обычное приветствие, обратился к депутатам с грозной речью. «Я призвал вас в помощь, — сказал он, — а вы стали действовать в пользу неприятеля: вместо дружного содействия мне вы старались поселить раздор. Разве вы не знаете, что в монархии престол и особа государя нераздельны?.. Вы разглагольствуете о народе: разве неизвестно вам, что я наивысший его представитель? Меня избрал он четырьмя миллионами голосов… Я более нужен для Франции, нежели Франция для меня. Невозможно враждовать со мной, не враждуя с народом. Ежели и существуют какие-либо злоупотребления, то время ли теперь делать мне увещания, когда двести тысяч казаков готовы перешагнуть наши пределы? Время ли затевать споры о личных правах и неприкосновенности их, когда идет дело о спасении политической самобытности и независимости государства? Ваши идеологи хлопочут об охранении себя от правительства, а вся Франция требует от меня защиты от неприятеля. Вы могли изложить свои жалобы в другое время; я поручил бы рассмотреть их Государственному совету либо занялся этим делом сам: мы бы не стирали грязное белье на публике (c’est en famille, се n’est pas en public qu’on lave son linge sale). Вас сбили с толку люди, преданные Англии. Г. Лене дурной человек; он в сношениях с Бурбонами чрез адвоката Десеза. Поезжайте в ваши департаменты, передайте Франции, что как бы ни толковали, а ведут войну с ней столько же, сколько и со мной, и что необходимо защищать не меня, а народную независимость. Я встану в челе армии, вытесню неприятеля из нашей страны и заключу мир, несмотря на жертвы, которые придется принести — как выражаетесь вы — моему властолюбию; тогда снова призову вас к себе, прикажу напечатать ваш адрес, и вы сами удивитесь тому, что решились сказать мне в настоящих обстоятельствах»³⁴.

Последствием этих слов Наполеона, переданных различно депутатами, недовольными насильственным распущением Законодательного собрания, было разъединение народа с правительством. Уже неприятели готовились вторгнуться в пределы Франции, а для противодействия им не было ни вещественных средств, ни той духовной связи между властителем и подданными, которая служит более надежной защитой страны, нежели ряд крепостей, ограждающий ее пределы.

Примечания

1

Император Александр и Максимилиан Иосиф I имели в супружестве сестер великого герцога Баденского.

2

Коленкур.

3

Савари.