Ветряки на зелёных холмах

Модест Казус

Книга о рождении, любви и смерти. И о том, насколько степень затёртости литературных штампов и клише, а также количество стилистических ошибок зависит от интеллектуального уровня конкретного читателя.

0

Существует ли что-либо изумительнее поездок на поездах! Ах, эти полустанки. Эти безымянные платформы. Эти сторожевые столбы, то и дело проплывающие за окном. Дачники в панамках и шеренги сосен. Этот бесконечный сосновый частокол. Если бы я был поэтом, непременно сочинил бы стихотворение о романтике поездок на поездах. О том, как поют колёса. О просторах родного края. Но я не поэт. Поэты — прохвосты без стыда и совести со своими «воздушными бисквитами». А я просто беглец. Бегу от других, ибо не в силах убежать от самого себя.

Не отказался бы сейчас от курицы, завёрнутой в фольгу. И от бутербродов с колбасой тоже бы не отказался. Вообще я всеядный, но кому до этого есть дело? Никому. Подумаешь, любит человек бутерброды с колбасой. Что с того? Памятник ему за это ставить что ли? Смешно. Потехи коробок. Колонка юмора в рекламной газетёнке.

Мой голодный взгляд, взгляд человека, никогда не покидавшего свой город, словно взгляд вампира, никогда не покидавшего свой гроб, жадно и алчно впивался в туманные дали и бескрайний горизонт. Воодушевляющее зрелище вселяло уверенность, что мой поступок приведёт меня к впечатляющим результатам. И наступит утро, когда я смою с лица не только сны и упавшую с потолка паутину, но и неизгладимый отпечаток бесприютной тоски. Некоторые утверждают, что перемена мест благотворно сказывается на психической усталости. И моё намерение состояло в том, чтобы на личном опыте убедиться, правы они или нет.

Под усыпляющий перестук колёс, я задремал, а когда проснулся, увидел восседающего напротив пассажира — пожилого седобородого человека. Седобородый лихорадочно постреливал лучистыми глазками, ел разноцветные таблетки и суховато кашлял в кулак.

— С добрым утром! — добродушно поприветствовал меня пассажир. — Меня зовут Алексей Степанович. А вас как зовут, молодой человек?

— А меня зовут Семёном, — почему-то соврал я, но ничуть об этом не пожалел. — С добрым утром!

— Я человек пожилой, — сказал Алексей Степанович, и на его лице забрезжила улыбка. — И борода моя, как вы заметили, седа. Поэтому много болтаю и кашляю.

— Ничего страшного, — сказал я вслух, а на самом деле подумал, что сам не отказался бы что-нибудь сболтнуть. Если бы было кому сболтнуть. А вот кашлять мой организм отказывался наотрез. Хотя, чего уж лукавить, на людей мне накашлять с водонапорной башни.

— Семён, чтобы я не надоел вам своей болтовнёй, расскажите, пожалуйста, о себе.

— Да что рассказывать. Родился я в крохотном городке, название которого вам ни о чём не скажет.

— В каком же городке? Я в силу профессии бывал во многих городках.

— Какая у вас профессия? Расскажите, пожалуйста.

— Скукота! Профессия моя — скверно написанная повесть со штампами и клише.

— Так кто же вы?

— Я страховой агент.

— Что это значит?

— Это значит, что я заключаю сделки по страхованию имущества и человеческой жизни. Я хорошо разбираюсь в этом вопросе, потому что имею университетский диплом с отличием.

— Вы интересный собеседник, Борис Аркадьевич. Зря на себя наговариваете!

Пассажир вдруг перестал говорить и молча уставился в окно, за которым мелькали линии электропередач.

— Я бы предпочёл, чтобы вы называли меня Алексеем Степановичем…

— О! Примите мои глубочайшие извинения, Борис… Простите, Алексей Степанович. Мне показалось, что имя Борис больше подходит страховому агенту, чем Алексей.

— Видите ли, Семён, — улыбка на лице седобородого окончательно растаяла и погасла. Он сокрушительно покачал головой и продолжил. — В детстве я хотел стать космонавтом.

— Космонавтом?

— Да.

— Почему же вы не стали космонавтом? Расскажите, пожалуйста.

— Да что тут рассказывать… Не стал и всё тут. Давайте выпьем.

Алексей Степанович извлёк из потрёпанного странствиями чемодана бутылку водки и торжественно водрузил на стол.

— Не откажусь! — ответил я с энтузиазмом. — Мне нужно сходить в уборную.

Конечно же, ни в какую уборную мне не хотелось. Пока не хотелось. Совсем. А хотелось исчезнуть из этого поезда навсегда. Терзаемый калейдоскопом мрачных мыслей я вышел в тамбур, где какие-то хмыри бодро разливали водку по рюмкам.

Почему реальность не соответствует моим представлениям о ней? Почему любое благородное начинание обещающе начинается, но оборачивается крахом иллюзий? Почему мы не верим в себя? Сидим на печи, как Конёк-Горбунок из русской народной сказки, и ждём, когда появится тот, кто всех нас спасёт? Вера в чудо — не самое бесперспективное занятие, но что мы делаем для того, чтобы это чудо произошло? Мы считаем себя пупами земли, верим в своё великое предназначение, а сами хлещем водку по тамбурам. Поневоле станешь философом.

Сорвать бы прямо сейчас стоп-кран, выпрыгнуть из поезда на полном ходу и прокатиться пылающей покрышкой по откосу, расшибая в кровь колени и мечты. Или просто выйти одиноко на безвестной платформе.

Поздно пить боржом. Отвалилась почка. Поезд въезжал в Москву.