Призрак моей любви

Моника Маккарти, 2016

Война за независимость расколола шотландскую знать – половина поддерживает короля Роберта Брюса, половина, по тем или иным причинам, стоит за англичан. Распадаются семьи и кланы, сыновья идут против отцов… В эти грозные времена Джоан Комин, дочь легендарной вдохновительницы борцов за свободу леди Изабеллы Макдуфф, превратилась в прекрасную шпионку по прозвищу Призрак, которая выведывает секреты у английских военачальников и передает информацию людям Брюса. Ей удается оставаться неуловимой, пока на пути ее не оказывается шотландский рыцарь сэр Александр Ситон… Разумом он понимал, что должен выдать Джоан, но с первой минуты загоревшееся страстью к ней сердце твердило иное. Однако идет война, и если Алекс выберет любовь, то навеки потеряет рыцарскую честь…

Глава 1

Замок Карлайл, Камбрия, Англия

16 апреля 1314 года

— Вы сводите меня с ума, — прошептал молодой рыцарь, исступленно покрывая поцелуями ее шею. — Боже, вы восхитительно пахнете.

Хотела бы Джоан сказать то же самое о своем кавалере, но сэр Ричард Фицджеральд, правая рука графа Ольстера, командующего военным флотом Ирландии, заключил ее в объятия после обильного обеда, от него так и разило копченой селедкой. Излишне говорить, что Джоан не очень-то жаловала это кушанье.

Когда он снова попытался прижаться губами к ее губам, Джоан поспешно отвернула голову. Ее не остановила бы даже заманчивая перспектива узнать подробности передвижения всего английского флота.

— Мы не можем, — тихо произнесла она с легким придыханием. Причиной хрипотцы в голосе была вовсе не страсть, но старание удержать на расстоянии настойчивого поклонника, уставшего слышать вечные отказы. — Нас могут увидеть.

Потому она и выбрала для встречи именно это место. Уединенное, но не слишком. Джоан всегда тщательно продумывала план побега и не позволяла отрезать ей путь к отступлению.

Она проворно выскользнула из осьминожьих объятий сэра Ричарда. Ловкость ее движений говорила об изрядном опыте — похоже, прежде ей не раз доводилось ускользать от мужчин, чьи руки походили на щупальца гидры. Джоан обеспокоенно огляделась по сторонам, будто желая доказать правоту своих слов.

Они стояли в тихом уголке сада возле стены замка. Джоан объявила, что желает прогуляться после долгой трапезы. Это она и собиралась сделать, но сэр Ричард последовал за ней и затащил за одну из шпалер, увитых цветущими розами.

Молодой капитан сердито нахмурился, покрасневшее лицо его горело от неутоленного желания. Светлые глаза, золотисто-рыжие волосы, красноватая обветренная кожа и крепкое сложение выдавали в нем кровь ирландских предков. Он не был лишен привлекательности. Впрочем, едва ли это имело значение. Джоан давным-давно потеряла интерес к красивым молодым рыцарям.

— Нас никто не увидит, если вы согласитесь пойти в мои покои. Мой оруженосец может провести ночь в казарме.

— Это невозможно, — вспыхнула Джоан, будто предложение ее смутило и потрясло, хотя подобное она слышала далеко не впервые.

Наверное, женщине менее искушенной, мало знакомой с мужскими повадками, улыбка сэра Ричарда показалась бы очаровательной.

— Ничего предосудительного не случится, — заверил он и нежно провел пальцем по ее щеке.

Ну разумеется. Слишком часто приходилось ей выслушивать подобные лживые обещания, и с каждым разом все труднее становилось разыгрывать невинность, изображать наивное изумление. Джоан справилась с собой, но это далось ей не без усилия.

— Вы уверены?

Он кивнул и вкрадчиво добавил охрипшим голосом:

— Мы можем просто немного побыть наедине. Я думал, вы этого хотите.

Джоан от волнения закусила губу, словно обдумывая грязное предложение. Глаза рыцаря загорелись, взгляд не отрывался от ее рта. Должно быть, сэр Ричард уже воображал себе всевозможные непристойности.

— Конечно же, хочу, — отвечала Джоан. — Но это слишком опасно, вдобавок к чему спешить, у нас впереди много времени…

— Вовсе нет, — буркнул он, теряя терпение. Вот уже две недели молодой капитан пытался ее соблазнить, но, к своей досаде, не продвинулся дальше нескольких сорванных тайком поцелуев. А он еще считал ее легкой добычей. — Вчера я получил приказ. Уезжаю через три дня.

Итак, в ее распоряжении наконец были сведения, за которыми она так долго охотилась! Джоан начала уже сомневаться, что услышит от этого олуха хоть что-то важное. Обычно молодые рыцари любят хвастать своими подвигами, пускать дамам пыль в глаза, потому она и избрала их своей мишенью (вдобавок у них нет жен). Но сэр Ричард оказался, к несчастью, на редкость неболтливым и откровенничать как будто не собирался.

До этой минуты.

Свое радостное волнение и живой интерес она спрятала под маской беспокойства.

— Приказ? Так вы покидаете нас? Я думала, всех вас соберут в Берике не раньше июня.

— Я отправляюсь не в Берик. — Его голос звучал рассеянно, а взгляд снова опустился к ее груди, как бывало уже не раз. — Боже, как вы прекрасны. Другие женщины и в подметки вам не годятся.

Казалось, сэр Ричард собрался снова ее поцеловать. Джоан нервно вильнула в сторону и быстро проговорила:

— Не в Берик? Так значит, война закончилась?

Молодой капитан с трудом оторвал похотливый взор от ее груди. Джоан надеялась, что он видит в ней всего лишь глупышку, такую же бесхитростную, как ее вопросы. Судя по его довольной, чуть снисходительной усмешке, ее надежды оправдались.

— Нет, война еще не закончилась. Но долг призывает меня выйти в море, опередив наступление армии.

Именно поэтому она и терпела его общество. Ходили слухи, что графу Ольстеру, которому служил сэр Ричард и который в эти дни встречался в Йорке с королем Эдуардом, поручат отвечать за снабжение гарнизонов оружием и провиантом в преддверии вторжения англичан. Король Роберт Брюс будет рад узнать об их планах. Хоть Ольстер и приходился Брюсу тестем, однако он был преданным вассалом Эдуарда Английского.

Джоан сделала вид, будто известие о скором отъезде молодого рыцаря привело ее в отчаяние:

— Но куда вы едете? И когда вернетесь? Это опасно?

Возможно, сэр Ричард и ответил бы на ее вопросы, но Джоан этого так и не узнала. Шум приближающихся голосов быстро положил конец разговору. Капитан наклонился и торопливо поцеловал ее в губы, увернуться она не успела. Проклятая селедка.

— Увидимся позже, — прошептал он прежде, чем ускользнул прочь.

«И не мечтай. Скорее уж в преисподней, в дьявольском саду», — содрогнулась про себя Джоан. Во всяком случае, пока у нее есть все средства этого избежать.

Она мысленно выругалась, понимая, что, наверное, другого такого шанса уже не представится. Потом вышла из-за шпалеры навстречу нескольким дамам, которые так некстати оборвали важную беседу — те как раз обогнули угол высокой и густой живой изгороди, окружавшей несколько пышных цветочных клумб.

Джоан была так близка к цели. Но ее план спасения на случай опасности сработал слишком хорошо. Она не хотела рисковать, оставаясь наедине с сэром Ричардом слишком долго. Вдобавок Джоан не знала, как долго еще сможет удерживать его на расстоянии. Она затеяла опасную игру и хорошо сознавала, что ходит по тонкому льду.

Не в первый раз поощряла она ухаживания мужчины, чтобы добыть важные сведения. Вот уже почти шесть лет Джоан служила тайным осведомителем Роберта Брюса.

Вскоре после смерти ее отца, верный сторонник Брюса, глава епархии Сент-Эндрюс, епископ Уильям Ламбертон, пребывавший в то время в Англии, осторожно подступился к Джоан, чтобы узнать, пожелает ли она стать посредницей между Брюсом и его женой, заключенной в тюрьму. Королева Елизавета, вместе с мятежной Изабеллой Макдуфф захваченная англичанами, избежала клетки, но томилась в каземате под надзором сэра Хью Деспенсера — старшего, новоназначенного опекуна Джоан.

Предложение епископа оказалось той самой возможностью, которой Джоан так долго ждала. Ей страстно хотелось сделать хоть что-то, и, разумеется, она немедленно согласилась. Хотя, надо признать, тогда она понятия не имела, во что ввязывается. С годами ее роль становилась все более значительной и опасной. После того как ее лживо объявили незаконнорожденной и лишили наследства, а затем отослали жить с ее кузиной Элис Комин, женой сэра Генри де Бомонта, одного из наиболее могущественных баронов короля Эдуарда на севере, Джоан из посредницы превратилась в шпионку. Положение ее в доме де Бомонта неожиданно открыло ей доступ к ценнейшим сведениям и важным фигурам.

Лишенная покровителей и защитников, девушка «нечистой» крови, чья мать покрыла себя позором, считалась легкой добычей. Мужчины досаждали ей своим назойливым вниманием с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать. Тогда она была слишком юной, чтобы защитить себя, но, в конечном счете, нашла способ обернуть их преследования в свою пользу.

Хотя некоторые из ее поклонников, подобно сэру Ричарду, решительно не желали принимать отказ, с годами она научилась сдерживать натиск даже самых настойчивых. Во многом благодаря человеку, который стал ей верным стражем с того дня, как узнал, что она тайно служит Брюсу.

Лахлан Макруайри, спаситель ее матери, ставший позднее той мужем, научил Джоан бесшумно двигаться, оставаясь незамеченной. От него узнала она, как выпутаться из самого безнадежного положения и защитить себя в случае необходимости. Благодаря ему она стала частью Хайлендской гвардии, вошла в отряд лучших воинов Брюса, которым поручались самые опасные миссии. Один лишь Лахлан знал, кто она такая, остальные бойцы называли ее просто Призраком.

Наверное, они и сами не понимали, как подходит ей это прозвище. Почти все время Джоан ощущала себя тенью. Она вроде бы здесь, но в действительности ее нет. На самом виду, и все же незрима. Бесплотный дух, которого нельзя коснуться. Та, кому неведомы чувства.

Дамы остановились, чтобы обменяться приветствиями с Джоан, но не пригласили ее прогуляться вместе. Джоан ничего другого не ждала и не почувствовала разочарования. Она давно усвоила урок: если многого не ждать от людей, то их невнимание и черствость не ранят. Впервые она убедилась в этом на примере отца, а затем не раз находила подтверждение в своих наблюдениях.

Джоан вдруг спохватилась, что уже поздно — кузина вот-вот начнет ее искать, попросит помочь ей выбрать наряд для ужина (занятие это, похоже, отнимало у нее большую часть предвечернего времени). Она торопливо миновала мост, перекинутый через ров, вошла в ворота с поднятой решеткой и оказалась во внутреннем дворе.

Будучи хранителем королевского замка, де Бомонт занимал самые большие покои верхнего этажа новой двухъярусной башни, которую окончательно достроили лишь несколько лет назад. Джоан как бедной родственнице кузины Элис выделили тесную клетушку, примыкавшую к «господским покоям». Места там было немного, но из окна открывался вид на земли за восточной стеной замка, а главное… закуток принадлежал ей одной. К сожалению, кузина задержала ее надолго, прошло несколько часов, прежде чем Джоан смогла уединиться в своей каморке.

Вначале она не заметила в комнате ничего необычного. Джоан сдернула плед, которым укутывала плечи, бросила его на кровать, скинула туфли, вынула из волос шпильки и небрежно уронила их на крошечный туалетный столик, затем подошла к окну.

И на мгновение оцепенела. Короткую шелковую нитку, которую она привязала к засову на ставнях, кто-то оборвал.

Джоан охватило радостное волнение. Наконец-то! Он здесь. Это была их любимая игра. Лахлан издавна славился своим умением незаметно появляться где угодно и исчезать, оставаясь невидимкой, а Джоан все эти годы пыталась его поймать.

Пыталась. Но безуспешно. Во всяком случае, до сих пор. Улыбка тронула ее губы, что случалось нечасто. Ее переполняло чувство столь давно забытое, что она насилу его узнала. Счастье.

Быстро подскочив к шкафу, она распахнула дверцу.

— Здравствуйте, отец.

Привычка называть Лахлана отцом возникла как знак признания его старшинства (ему миновало сорок, а ей едва исполнилось двадцать). Но Джоан знала: теперь это не только жест почтения. Человек, которого Джон Комин называл негодяем, разбойником и пиратом, был ей куда лучшим родителем, чем родной отец.

Впрочем, выбираясь из-за ее платьев, рослый плотный воин бранился отнюдь не по-отцовски. Он свирепо хмурился, однако у человека, получившего боевое прозвище Змей, подобное выражение лица означало лишь легкую досаду.

— Как ты догадалась?

Джоан скрестила руки на груди и насмешливо выгнула бровь, подражая самому Лахлану.

— Вы ведь не ждете, что я расскажу вам все мои секреты?

Многие из тех, кто знал Макруайри, удивились бы, увидев, как легко растянулись в улыбке его губы. Безжалостный разбойник с черной душой изменился, хотя, наверное, скорее умер бы, чем это признал. В конце концов, ему приходилось заботиться о своей репутации.

Лахлан кивнул и жестом предложил Джоан сесть. Она опустилась на край кровати, а он занял место напротив, на каменном подоконнике. Потом бросил выразительный взгляд на дверь. Джоан покачала головой.

— Моя кузина с сэром Генри все еще в главном зале.

Воин кивнул и заговорил:

— Каррик попробует захватить замок сегодня ночью, нападет со стороны восточной стены. — Он сухо взглянул на девушку. — Я знаю, тебе это не по нраву (видит бог, твоя мать в точности такая же — осторожность противна ее природе), но постарайся держаться в стороне и не лезть в самое пекло, хорошо?

Джоан рассмеялась.

— Я постараюсь. Признательна вам за предупреждение. Надеюсь, план графа по-настоящему хорош. Англичане в бешенстве от того, что Брюс отвоевывает замки один за другим. Они не отдадут без боя одну из важнейших своих цитаделей. Думаю, излишне вам объяснять, как хорошо охраняется крепость.

— Да, черт возьми, мне пришлось изрядно потрудиться… — Он осекся и с подозрением прищурился. — Если это уловка, чтобы выведать у меня, как я проник в замок, она не сработает. — Джоан с самым невинным видом захлопала ресницами, но Лахлан не поверил ей ни на грош. — Боже милостивый, теперь я знаю, откуда это у нее! — Джоан недоуменно вскинула брови. — Речь о твоей сестре. Кристина смотрит на меня точно так же всякий раз, как выкинет какую-нибудь шалость, что, похоже, вошло у нее в привычку.

Сердце девушки невольно сжалось. Когда Лахлан вызволил ее мать из темницы, Джоан не вернулась вместе с ней в Шотландию и никогда не сожалела о принятом решении. Дочь Изабеллы Макдуфф выбрала свой путь, зная, что это путь одиночества. Но ей было горько от того, что она никогда не видела других детей своей матери. Теперь их было уже трое: Эрик, которому через несколько месяцев должно было исполниться пять, Кристина трех с половиной лет и почти полуторагодовалый Робби.

— Вы знаете, чему учит Библия: «Что посеет человек, то и пожнет»^[2].

Лахлан со вздохом покачал головой.

— Твоя мать мне так и говорит.

Джоан улыбнулась.

Названый отец рассказал ей все, что знал о плане захвата замка. Замысел Эдуарда Брюса показался ей скорее безрассудным порывом, нежели тщательно продуманным маневром. И, судя по тону Лахлана, тот вполне разделял ее мнение. Должно быть, граф Каррик рассуждал примерно так: «Почему бы не попытаться, раз уж мы здесь?»

— Значит, основная часть людей атакует главные ворота, а в это время небольшой отряд воинов в черных плащах попытается перебраться через крепостную стену между двумя башнями позади кухни? — подвела итог Джоан и сухо прибавила: — Кажется, нечто подобное я уже слышала. Похожую тактику применили Джеймс Дуглас при захвате замка Роксбург и Томас Рэндольф при взятии Эдинбургского замка.

Лахлан удрученно покачал головой:

— Брат короля никогда не отличался изобретательностью. Думаю, он устал слушать о подвигах Дугласа и Рэндольфа и решил тоже показать себя героем, проявить «великую боевую доблесть». Просто смотри не показывайся возле кухни после полуночи.

— Никаких ночных лакомств, обещаю. Даже если испекут яблочные пироги.

Макруайри шутливо погрозил ей пальцем и усмехнулся.

— А теперь ты говоришь в точности как Эрик. Не спускай глаз со своих сластей, если рядом этот проказник, стоит только отвернуться… — Джоан улыбнулась, но, встретившись взглядом с Лахланом, заподозрила, что тот угадал ее мысли: едва ли ей представится случай познакомиться с малышом Эриком. По крайней мере, пока идет война, а ее игру не раскрыли. Здесь, в замке, она была слишком ценной союзницей. Но если ее разоблачат… ну да, они оба знали, что случится тогда. — Чуть не забыл. У меня для тебя кое-то есть, — объявил Лахлан.

— Пирог? — Джоан попыталась смягчить шуткой странное волнение, повисшее в воздухе.

Но это не помогло.

— Нет, — серьезно сказал Лахлан. — Вот это. Ты теперь одна из нас, а поскольку татуировка тебе не пристала, я подумал, что это, возможно, подойдет.

Он протянул ей золотой браслет. Изящный, в форме кольца примерно двух с половиной дюймов шириной. Замочек защелкивался на запястье — маленький стерженек входил в две крохотные петельки. Снаружи браслет украшала прекрасная филигрань, изысканный орнамент, напоминавший старинные кресты на церковных дворах. Дома, в Бьюкене, на северо-востоке Шотландии. Но при виде внутренней стороны кольца у Джоан перехватило дыхание.

Она подняла глаза на отчима, в горле у нее стоял ком. Тонкий рисунок, выгравированный на золоте изнутри, был хорошо ей знаком, хотя она никогда его не видела. Стоящий на задних лапах лев и паутина служили отличительным знаком членов гвардии, такой татуировкой они украшали себе руку пониже плеча. Ее же знак был особенным, более личным: рисунок дополняло нечто очень важное для Джоан — две крошечные розы. Бледно-красная роза стала символом для тех, кого возмущало варварски жестокое наказание, которому подвергли ее мать.

Джоан молчала, не зная, что сказать. Она боялась, что, стоит ей заговорить, Лахлан поймет, как много для нее значит его дар. Джоан привыкла скрывать свои чувства. Скрытность стала частью брони, которой она себя защищала, это помогало ей нести свою тайную службу.

— Браслет прекрасен. Спасибо, — с усилием проговорила она. — Это… много для меня значит.

Лахлан кивнул. Возможно, он понимал больше, чем ей бы хотелось.

— Его изготовил Скала. — Джоан слышала о новом члене гвардии и его подвиге — он взобрался на вершину Замковой скалы, чтобы захватить Эдинбургский замок. — Думаю, мне не нужно тебе говорить, чтобы ты остерегалась. Слишком многие знают, что означают эти символы.

Джоан надела браслет.

— Я буду осторожна.

— Если я тебе понадоблюсь, передай браслет настоятелю церкви Святой Марии. — Лахлан задержал взгляд на ее лице и помолчал, словно в нерешительности. — Наверное, мне нужно идти. Меня ждут наши люди.

Она кивнула. Расставание с названым отцом всегда давалось ей тяжело. Она чувствовала себя так… одиноко. Обычно ей нравилось оставаться одной. Но лишь во время редких кратких встреч с Лахланом она могла разговаривать с другим человеком свободно, не думая об осторожности, не ощущая опасности.

Лахлан что-то вытащил из кармана и протянул ей.

— Возможно, мне не стоило передавать его тебе. Это сонный порошок, который ты просила Хелен приготовить.

Хелен Маккей, известная как Ангел, по существу, служила в Хайлендской гвардии лекарем.

Джоан старалась не ерзать под испытующим взглядом отчима, но его загадочные, немного пугающие зеленые глаза, казалось, видели ее насквозь.

— Меня мучает бессонница, — объяснила она.

Джоан думала, что Лахлан сейчас же назовет ее лгуньей, но тот промолчал.

— Хелен просила меня напомнить тебе, что снадобье не следует мешать со спиртным, от этого действие усиливается.

— Я это запомню, — рассеянно ответила она.

Ей не удалось его обмануть.

— Будь осторожнее, Джоан. Если твоя мать узнает, чем ты занимаешься…

Джоан вскинула голову.

— Я смогу о себе позаботиться, Лахлан. Я уже шесть лет это делаю. — Даже восемь, если считать со времени отъезда матери.

— Я не спрашиваю тебя, как тебе удалось добыть все эти сведения…

— Вот и хорошо, — оборвала его Джоан. — Это вас не касается.

Он оставил без внимания ее слова.

— Но до меня доходят слухи…

Джоан настороженно замерла и смерила его суровым взглядом:

— Уж вам-то следовало бы знать, что верить сплетням нельзя.

Небылицы, которые плели о нем, были намного ужаснее всего, что могли бы рассказать о Джоан.

— Может, и так, но я знаю, что в ворохе лжи часто можно отыскать крупицу правды.

Она сжала губы, всем своим видом давая понять, что не намерена продолжать разговор.

Лахлан вздохнул:

— Ты скрываешь свои мысли лучше любого воина из тех, что я знаю. В этом ты очень похожа на мать. Но не думай, что я не заметил, какой печальной ты выглядишь в последнее время. Не помню уже, когда я видел твою улыбку.

— У меня все хорошо, — заверила его Джоан. Но, видя, что ее слова его не убедили, прибавила: — Я знаю, вы тревожитесь, но напрасно. Я знаю, что делаю.

Она готова пойти на что угодно, лишь бы никому больше не пришлось видеть ее мать в клетке.

Чертовы болваны вели его на верную смерть.

Алекс ехал во главе длинной цепочки английских воинов, когда они заметили вдалеке дым.

— Шотландские налетчики, — подтвердил вскоре их дозорный, вернувшийся с новостями. — В нескольких фарлонгах впереди.

Прошло два года, но эти слова все еще отзывались дрожью в его теле, все мышцы мучительно напряглись от… разочарования? Гнева? Чувства бессилия?

Налетчик. Это боевое прозвище получил его бывший собрат, Хайлендский горец Робби Бойд. Человек, который вел за собой Алекса семь лет, пока не завел слишком далеко.

«Ты сокрушишь меня, а я сотру тебя с лица земли». Карательные набеги на границе между Англией и Шотландией два года назад привели Алекса в Лондон, однако теперь он вернулся на север, и первое, что попалось ему на пути, — пожар, вернее, дым от пожара.

— Сколько их? — спросил Пембрук. Эймер де Валенс, граф Пембрук, был предводителем двух сотен рыцарей и воинов, продвигавшихся на север по велению короля Эдуарда, который призвал их под свои знамена.

Алекс расстался с гвардией и покинул Шотландию — на юге Англии, вдали от боев, он мог не опасаться, что придется сражаться с бывшими собратьями. Но теперь все изменилось. Король Эдуард приказал ему выступить на север с Пембруком во главе армии и готовиться к битве против войска Брюса. Подобно многим его соотечественникам-шотландцам, хранившим верность Эдуарду, Алекс служил в свите английского графа.

— Их немного, милорд, — отвечал дозорный. — Человек сорок, может, меньше. Их предводитель одет в белый плащ с красной нашивкой.

Алекс беззвучно выругался. Он слишком хорошо знал этот герб.

Пембрук еле сдержал ликование.

— Клянусь богом, это Каррик! Нам представился случай захватить единственного уцелевшего брата Брюса. Готовьте своих людей, — распорядился он, обращаясь к окружавшим его рыцарям, в числе которых был и Алекс. — Мы возьмем их в кольцо. Я не хочу, чтобы у него остался даже малейший шанс сбежать.

Хотя за последние шесть лет в подобных столкновениях англичане большей частью терпели поражение, Пембруку, похоже, не приходило в голову, что бежать, возможно, придется им самим. Алекса многое раздражало в англичанах, но больше всего их заносчивость и самонадеянность.

Опыт подсказывал ему, что предостережения в таких случаях бесполезны, однако он все же попытался призвать графа к осторожности.

— Каррик бы не проник так далеко вглубь Англии и не подобрался к самому замку Карлайл всего лишь с сорока воинами. Возможно, нам следует подождать, пока не вернутся с докладом другие дозорные.

В нем нарастало смутное беспокойство, а Алекс давно научился доверять своему чутью. Еще он усвоил, что численное превосходство противника и перевес в силах не имеют значения для воинов Брюса. Но, пожалуй, самое главное — он взял за правило не бросаться в битву, не зная наверняка, с чем придется столкнуться.

Они совершенно не знали местности, где им предстояло вступить в бой, а уже темнело.

Пембрук смерил его презрительным гневным взглядом.

— Потерять время и упустить Каррика? — Глаза его недобро сощурились. — Казалось бы, брат одного из самых прославленных рыцарей христианского мира рад будет сразиться и показать, на что он способен. Быть может, вы не горите желанием скрестить клинки со старыми своими соратниками?

Алекс оставил без внимания оскорбление, как и почти откровенные сомнения в его преданности. Все последние девять лет ему приходилось терпеть постоянное недоверие, и не важно, на чьей стороне он сражался. Алекс родился в Англии, но вырос в Шотландии — на него смотрели с подозрением и настороженностью по обе стороны границы. Подчас ему казалось, что он всегда и везде будет чужаком.

Куда труднее было смолчать при упоминании о брате. Благородный рыцарь сэр Кристофер Сетон, ближайший друг и соратник Роберта Брюса, действительно снискал славу одного из самых великих воинов во всем христианском мире. Алекс его боготворил, считал лучшим из людей. Криса вместе с другим братом Алекса, Джоном, казнили восемь лет назад — вероломство Пембрука привело их на плаху. В битве при Метвене сэр Эймер дал слово рыцаря, что не будет атаковать до утра, но нарушил клятву и послал своих людей в лагерь Брюса под покровом ночи.

Алекс устал от тайной войны сторонников Брюса, ему хотелось открыто биться на поле брани, как подобает рыцарю, это стало одной из причин, почему он почувствовал, что не в силах больше сражаться вместе с Хайлендской гвардией. Но здесь ему приходилось повиноваться приказам того, чья низкая ложь и коварство стоили жизни его братьям.

Судьба — капризная злобная тварь — любит посмеяться.

Алексу стоило огромного усилия сдержать себя и промолчать, спустить напыщенному мерзавцу самодовольную насмешку над Кристофером. Но Пембрук ошибался, если думал, будто Алексу нужно что-то кому-то доказывать. Возможно, в далеком прошлом так и было, но он уже множество раз показал свою храбрость, сражаясь бок о бок с лучшими воинами во всем христианском мире. С лучшими из лучших. Потому Брюс и выбрал их. Каждый воин Хайлендской гвардии передавал товарищам свои боевые умения и опыт. Все они отличались особым мастерством. Все, кроме Алекса. Он неплохо владел кинжалом, но в гвардию его приняли лишь из уважения к брату. Крис не мог войти в отряд — он был слишком знаменит, его узнал бы каждый встречный. Но он хотел, чтобы младший брат стал частью тайного братства.

Алекс начинал с теми, кто был намного искуснее и опытнее его. Понадобились годы, чтобы стараниями и упорством подняться наверх с самой низкой ступени. Но он сумел это сделать. И когда он решил покинуть гвардию, причиной тому был вовсе не недостаток воинского мастерства. Черт возьми, он даже победил в рукопашном бою Бойда, самого сильного мужчину во всей Шотландии, а это уже много лет никому не удавалось.

Алексу отчаянно хотелось осадить Пембрука (один удар кулака стер бы самодовольную ухмылку с лица графа), но он подавил вспышку гнева. Он был здесь для того, чтобы помочь положить этому конец, черт возьми. Если это означало, что ему придется иметь дело с подонками вроде Пембрука, так тому и быть. Жители приграничья — его братья и сестры — слишком долго несли на своих плечах бремя этой проклятой войны. Довольно, больше не будет лиц в отблесках пожара. Алекс скрипнул зубами и снова попытался урезонить графа.

— Я первым обнажу меч, если мы убедимся, что Каррик один. Дайте мне всего несколько минут, чтобы это выяснить.

— За несколько минут он может сбежать, — вмешался сэр Роберт Фелтон, командир рыцарей из свиты Пембрука (еще больший болван, чем его сюзерен). — Захватить несколько десятков голов скота не займет много времени. — Он окинул Алекса жестким взглядом. — Я возглавлю наступление вместе с Кингстоном, ла Зушем и Вески. Ваша правая рука еще слаба, проку от вас будет мало. Вы со своими людьми можете оставаться здесь, будете охранять телеги с провиантом.

После пары недель в обществе Фелтона Алекс проникся уважением к Кеннету Сазерленду за его умение сдерживать свой знаменитый буйный нрав. Когда несколько лет назад Сазерленд вернулся в стан англичан в роли лазутчика, Фелтон стал для него истинным проклятием. Алекс удивлялся, как Сазерленд не убил тогда надменного болвана. Алекс охотно сделал бы это сам прямо сейчас. Но ему пришлось бы действовать правой рукой. Рана его зажила, только он не готов был признаться в этом.

На этот раз он не только скрежетнул зубами, но стиснул в кулаках поводья так, что костяшки пальцев побелели.

— Я получаю приказы от графа. Меня не уведомили, что командование он поручил вам.

— Это не так. — Пембрук бросил на Фелтона укоризненный взгляд. — Атаку возглавлю я. — Помимо Фелтона и рыцарей, которых тот назвал, Пембрук отобрал еще несколько человек, затем повернулся к Алексу. — Фелтон прав. Нам нужно, чтобы кто-то охранял обозные телеги. Пока ваша рука не окрепла, кому, как не вам, поручить это? Оставайтесь здесь, я пошлю за вами, если вы со своими людьми мне понадобитесь.

Если бы предложение исходило не от Фелтона, Алекс, возможно, только обрадовался бы, что не придется столкнуться лицом к лицу с бывшими товарищами. Проклятье! Он и был рад, не важно, кто предложил ему остаться, Фелтон или сам дьявол. Алекс надеялся, что никогда не окажется в подобном положении.

Несколько минут спустя основная часть войска поскакала прочь. Остался лишь Алекс с дюжиной воинов, которых он привел за собой из своих владений в Ист-Лотиане, да полсотни или около того слуг и мастеровых, сопровождавших армию, — от конюхов, смотревших за лошадьми, до кузнецов с подмастерьями, которые латали доспехи и подковывали коней. Эта так называемая малая армия была жизненно важна для постоянных войск, без нее не состоялся бы ни один военный поход, но продвижение конницы она осложняла и замедляла. Летучие отряды Брюса, напротив, не обременяли себя дополнительной поклажей и обозными телегами. Отчасти поэтому они добились таких успехов.

Первые звуки битвы прозвучали как раскаты грома. В холодном вечернем воздухе они слышались так отчетливо, будто раздавались в сотне шагов впереди, а не на расстоянии полумили. Свирепые крики воинов, несущихся в атаку, удивленные возгласы, лязганье стали… предсмертные вопли. Стремительный яростный натиск. По крайней мере, этого следовало ожидать, когда двести конников взяли в кольцо сорок. Но примерно пять минут спустя все вдруг переменилось. Шум сражения как будто сместился, и это подсказало Алексу: что-то случилось. Очень скоро он узнал, что именно.

Один из рыцарей Пембрука прискакал назад.

— Возьмите с собой, что сможете, и отправляйтесь в замок. Шотландцы уже на пути сюда.

Алекс пробормотал проклятие.

— Что произошло?

— Люди Каррика были не одни. Поблизости оказался граф Морей, а с ним еще по меньшей мере полсотни латников. Они поспешили на помощь, как только услышали шум боя. Нас начали теснить, пришлось отступить. Сэр Эймер с остальными скачут сейчас в замок.

Алекс оказался прав, но это не смягчило его ярости… или горечи. Иногда ему казалось, что стена, о которую он бился головой в Шотландии, последовала за ним в Англию. Вот уже два года он пытался втолковать англичанам, что нельзя недооценивать своего противника, куда разумнее вступить в переговоры и положить конец этой кровавой войне. Но, похоже, люди вроде Пембрука способны видеть лишь собственное превосходство в живой силе, латах и оружии. Это преимущество не останавливало воинов Брюса последние восемь лет. Рыцари Пембрука вдвое превосходили числом людей Каррика, но появление племянника короля изменило расклад сил. Алекса это не удивило, он сам обучал нескольких воинов сэра Томаса Рэндольфа, графа Морея.

Алекс громко отдал распоряжение своим людям захватить часть дорогих доспехов и серебра, которое сэр Эймер вез на север, чтобы расплатиться с гарнизоном в Карлайле. Затем согнал в стадо скот и приказал «малой армии» отправляться по старой римской дороге к замку, стоявшему в нескольких милях от места привала. Слугам и ремесленникам ничто не угрожало, какие бы страшные истории ни рассказывали о «дикарях шотландцах». Алекс знал: Брюс велел своим людям убивать лишь тех, кто сражается против него. Его больше интересовал скот и деньги на закупку провианта для армии.

Воины Брюса не были ни варварами, ни дикарями, но Алекс сам по-настоящему понял это, лишь когда попытался излечить англичан от их невежества, предубеждений и предрассудков. Возможно, шотландцы наводили ужас, появляясь из темноты, словно разбойники, но они вовсе не были чудовищами.

Однако, к несчастью, в отличие от конюхов и мастеровых, Алекс и его люди не избежали бы смерти так же легко, если бы воины Брюса их схватили.

Алекс, не откладывая, направился к повозке Пембрука, чтобы забрать серебро.

Он успел пересыпать почти все монеты из деревянной шкатулки в полотняный мешок, который легче приторочить к седлу, и сгреб последнюю пригоршню ценой в пятьдесят фунтов стерлингов, когда услышал невдалеке стук копыт. Всадники приближались.

Тихонько выругавшись, он передал мешок последнему из своих людей и велел уезжать. Многие ценные вещи пришлось оставить, но что поделать.

Зная, что люди Брюса будут здесь с минуты на минуту, он в последний раз огляделся. Краем глаза он заметил какое-то движение и окаменел.

Черт побери, откуда она взялась? Из-за деревьев показалась маленькая девчушка, лет пяти или шести, не старше. Алекс в замешательстве наблюдал, как она выходит на дорогу, наперерез скачущим всадникам. Он закричал, желая ее предостеречь, но окрик не привлек ее внимания. Неужели она не слышала грохота копыт?

Должно быть, девочка почувствовала, как дрожит земля. Она вдруг остановилась прямо посреди дороги, опустила голову и замерла. Малышка стояла к нему спиной, но Алексу ни к чему было видеть ее лицо, чтобы понять: она оцепенела от ужаса.

«Уезжай, — сказал он себе и перевел взгляд на дорогу, ведущую к замку. — Ты еще можешь исчезнуть. Они заметят ее вовремя».

Но уже почти совсем стемнело, а на девочке был черный плащ…

Она повернулась и увидела Алекса. Глаза ее широко раскрылись, и на одно короткое страшное мгновение в его памяти промелькнула другая картина. Он увидел другую маленькую девочку с распахнувшимися от ужаса глазами. Она стояла на чердаке сарая и смотрела на него через проем открытой двери. Вокруг нее бушевало пламя пожара.

Пожара, разожженного им.

«О господи, я должен ее спасти. Пожалуйста, позволь мне успеть вовремя…»

Воспоминание исчезло, но осталась устремленность, обостренное чувство, что иначе нельзя. Он не мог положиться на случай в надежде, что всадники все же заметят ребенка. Не мог рискнуть еще одной невинной жизнью. Только не теперь, когда он мог ее спасти.

Он снова тихонько выругался и повернул лошадь в сторону девочки. Времени было в обрез. Первый всадник уже показался на дороге, должно быть, в сотне футов позади малышки. Ненамного дальше от нее, чем сам Алекс.

Он чертовски надеялся, что опасения его напрасны и за последние два года он не растерял умения сражаться на мечах. Алекс понимал: даже если удастся спасти девочку, уже в следующий миг ему предстоит сразиться за свою жизнь.

Щелкнув поводьями, он ударил каблуками в бока жеребца, и тот рванул с места. Склонившись к самой шее лошади, Алекс чуть замедлил ее бег, перебросил поводья в левую руку, а правой обхватил девчушку за плечи и оторвал от земли, где ее могли растоптать. Затем быстро повернул коня к роще и там опустил ребенка. Стук копыт затих. Зная, что всадники окружили его в темноте, он велел девочке уходить.

Большие темные глаза на крошечном бледном личике смотрели на него в немом молчании.

Нет, она не немая, догадался Алекс, девчушка глухая. Вот почему она не услышала ни его окрика, ни грохота копыт. Заметила опасность, лишь когда почувствовала, как дрожит земля.

— Уходи, — повторил он и подтолкнул малышку в сторону деревьев. — Там тебе нечего бояться.

Должно быть, она поняла смысл его слов, хоть и не могла их слышать, потому что быстро кивнула и стремглав побежала сквозь заросли.

Еще не успев поднять глаз, Алекс почувствовал холодок угрозы: окружившие его мужчины выступили из мрака. Рука его потянулась к мечу и вдруг замерла.

Черт возьми, это не могло быть правдой.

И все же было.

Казалось, из тела его вдруг выпустили всю кровь, и она хлынула потоком. Алекс хрипло пробормотал проклятие, узнав знакомые черненые шлемы с наносниками, вымазанные сажей лица, котуны — стеганые дублеты из черной кожи с нашитыми железными бляхами, темные пледы.

Дьявол! Встреча застала его врасплох. Он чувствовал, что не готов к ней. И возможно, никогда не будет готов.

Рука его безвольно повисла. Он семь лет сражался с этими людьми бок о бок и знал как никто другой, на что они способны в бою. Алекс хорошо владел мечом, но с одной рукой сражаться против девяти воинов Хайлендской гвардии не под силу даже лучшему из лучших.

Алекс всегда знал, что, возможно, когда-нибудь поплатится жизнью за то, что совершил. Просто не ожидал, что день этот настанет так скоро.

Знакомый голос нарушил тишину.

— Вижу, ты все еще усердно начищаешь свои сверкающие доспехи, сэр Алекс.

Примечания

2

Послание к галатам Св. Апостола Павла 6:7.