Кумпарсита

Надежда Валентиновна Стахеева

«Кумпарсита» – сборник рассказов разных лет о жизни, любви, о родных и близких. Их светлой памяти и посвящена эта книга.

ЕСЛИ ПРИЛЕТИТ ГУМАНОИД?

Вы, вероятно, рот открыли от этого словесного пассажа, от этакого коленца от оксюморона? А я — ничего. Привычная. Для меня это самый банальный вопрос из всех возможных и уже слышанных. Правда, завтра или через полгода, взяв телефонную трубку, я могу услышать: «Ты не знаешь, у тараканов бывает инфаркт?«или что-то в этом роде. Это у нее называется «мячики кидать»: она — тебе, ты — ей вернуть должна. Это ничего, что пророй «мячик», не подхваченный моей энергичной рукой, громко брякнется об пол. Отскребешь его, маленько приовалишь — и ей. Она должна поймать. Не моя уже забота, как она его примет, обо что он на ее стороне тарарахнется.

Думаете, от меня требуется ответ на вопрос про гуманоида или на другой какой-то, возникший спонтанно в голове Эвелины? Ничуть не бывало! Потому как она сама распрекрасно знает, что у меня нет ответа. Он ей и не нужен! Она же просто так спросила! Считайте, что для красного словца — вдруг кто услышит и сочтет за умную.

Живет себе живет, а потом возьмет да выкинет этакое антраша под каприччио — чтобы себя порадовать, пыль с души стряхнуть или окружающее поднадоевшее спокойствие взбаламутить.

Эвелина — дама постбальзаковского возраста, порядком измученная работой, но не бытом — с ним она управляется на раз-два, житейскими неотложными проблемами: сапоги-предатели, в самый неподящий момент выпустили пальцы наружу. Но больше всего Эвелину волнуют мировые проблемы: вон что в Украине творится, дойдет ли до нас новомодный вирус и почему опять родной рубль упал без надежды вскоре достойно подняться.

Она по-прежнему такая же жантильная (в смысле миловидная), однако фигурой ежегодно, по чуть-чуть, но все больше тянется в эпоху Ренессанса. Кстати, это ей вовсе не мешает мечтать о… прошлом. Взлететь бы молодой ласточкой на табуретку и прочитать публике стишок. Выразительно, выделывая голосом пируэты, обвораживающие толпу.

Почти постоянно Эвелина находится в состоянии ажитации — готова взволноваться, возбудиться от одного косого взгляда. Начинает переживать, сокращаться — рефлексировать, одним словом.

Как сама определяет это свое состояние всяческого дискомфорта? Да никак. Она по этому поводу и не думала. Допускаю, что в какой-то благостный день прилетит от нее «мячик» с вопросом: как называется мое состояние дискомфорта? Может, заранее подумать, вдруг да смогу огорошить своим философским ответом?.. Хм, есть возможность отличиться!..

А вообще-то мне кажется, что она не рефлексирует, а пытается выйти, вырваться из мира иллюзий, в которых продолжает барахтаться, во взрослую жизнь как-то внедриться, на землю грешную спуститься, а то юбки — длиннее, а убеждения по-прежнему мини.

И нельзя ее в этом упрекать. Сие от нее не зависит. Это — квазистихийно! Это вне ее. И как раз жить в том мире душевного уюта, добра, света, счастья, любви, созданном когда-то близкими вокруг Эвелины, — вот норма для каждого! Ей просто повезло — дольше почти всего человечества пребывала в том, можно сказать, эмбриональном состоянии. Поэтому, пребывая в возрасте, года губы перестают красить и каблуки снимают особи ее пола, она умеет испытывать почти щенячий восторг. Правда, за этим частенько следует разочарование. И тогда она почти всегда клянется-божится: все, завтра начинаю новую жизнь, вот увидишь!

Ждать долго не приходится. Через день-другой — новое"здрасьте вам»:"Ну почему все так в жизни позорно!.. Я чувствую, как безвозвратно годы уходят… Мне так неспокойно, некомфортно».

Не зная Эвелину, наслушавшись таких монологов-откровений, можно посчитать ее этакой тургеневской барышней в капоре, манерной и капризной, жантильной (уже в смысле изнеженной кокеткой), не знающей, чего же она на самом деле хочет. Но когда в» тазик» ее души падает последняя» виньетка ложной сути», может выкинуть та-ко-е! Призвав при этом на помощь» великий, могучий» и… непечатный.

Иногда вся ее суть вырывается из телесных оков на волю вольную. Вот тогда!..Это — спектакль не отмеченной наградами (а зря!) непризнанной самодеятельной артистки. Тогда она может не только повеселить, но и кровушки попортить.

Интересно, сколько и каких успокоительных таблеток пришлось выпить в конце прошлого века тетеньке — подавальщице пальто, манто и телогреек из гардероба местного ресторана? Уж как она увещевала Эвелину «в настроении»: «Девушка, не садитесь на зеркало, тут только расческу ложить можно!» — «Не ложить, а класть, это во-первых. Во-вторых, позвольте, почему нельзя, где это написано?» И чем громче гардеробщица призывала ее к порядку, будила ее не совсем трезвую совесть, тем капитальнее она усаживала свою аппетитную пятую точку на узенькую полочку при зеркале во всю стену, где не всякая расческа еще и уместится. О том, что зеркало может рухнуть и вдребезги разбиться, а вместе с ним зарплата и деловая репутация обслуживающего персонала питейного заведения, косившего под первоклассный ресторан, и не думала вовсе.

Кстати,«позвольте» — это коронное словечко Эвелины. Именно с него и начинаются ее речи. Но не все и не всегда позволяют ей залезать на символическую трибуну. При отказе внутри дамы такой невысказанный перекувырк происходит! И это, скажу я вам, опасно — ждите новую пространную тираду про то, что все в жизни позорно, что дни уходят… Обрявкать недавшего слова она не в состоянии, вернее, воспитание не позволяет собачиться с кем-то, хоть и по важному поводу. Но выразить свое «фу» ведь как-то надо!..

Двадцать копеек под ногами она никогда не ищет — всегда подбородок выше носа, не в ее правилах с опущенной головой ходить. Она несет ее как великий дар. И не потому, что сутулиться маленький рост не позволяет. Она — как большая жирная точка, которую трудно не заметить и обойти своим вниманием. Поэтому у многих потомков Адама крышу и сносит. Правда, безрезультатно. Она в какой-то там пра-пра-пражизни запрограммирована на одного-единственного. Любовников ей Юнна Мориц своими стихами заменяет. Да и сама она, как Юнна Мориц. По определению.

Вот уж кто действительно вещеманией-то не страдает! Как-то не по-бабски к одежке она относится. Тем не менее одета всегда по моде. Никогда ничто ни с кем не обсуждается, ни разу не слышала: к моим глазам другой фасон нужен, а тут вот бантик лишний. Но это вовсе не значит, что у не денег — куры не клюют. Не копит она их, профурлетит после получки в два счета. И без всякого сожаления и душевных терзаний. С деньгами она расстается гораздо легче, чем с взлелеянными годами иллюзиями.

Это своеобразный кураж. А когда Эвелина в кураже, ее бывает не много, а очень много. Она снова «на сцене»: громко, чтобы слышал зритель в последнем ряду (не знаю, какая там система, но уж точно не по — Станиславскому), что нибудь с упоением рассказывает, чем и держит внимание народа. Аплодисменты, одним словом, срывает.

Или подначивает кого-то водочку по-гусарски «дернуть», если сама уже «дернула» раза два. Вы спросите — как это? На руку пониже локтя ставится рюмка, наполненная до краев, водку следует выпить, не пролив ни единой драгоценной капли.

А то викторину с дискуссией устроит по поводу того, что вы намерены делать, если вдруг на подоконнике приземлится гуманоид, или как в Париже называется разврат.

В кураже Эвелина, как та волшебная табакерка, которая налево и направо сюрпризы раздает. Пообещает, к примеру, прийти через пять минут. А появится в лучшем случае к вечеру, если вообще появится. Стол для гостьи накроешь, поизощряешься, чтобы выпендриться и удивить чем-то таким-этаким — гостей достойно принимать надо. И ждешь, как говорят, у моря погоды. А она звонит: знаешь, не получилось… Во тебе на тебе!..

На моей памяти и другие» знаменательные» события из ее жизни. Разыграла как-то из себя спонсора — в свой День рождения подарки всем раздаривала.. Красиво так, сопровождая панегириком, восхваляя до небес ни за что ни про что…

За что я ее люблю и терплю всяческие неожиданности? Она — Штирлиц! Ни на какой дыбе из нее чужие тайны не вышибешь. Молчать будет. Если бы она когда-нибудь заговорила, хотя бы рот открыла… Началась бы всемирная революция в отдельно взятом доме, семье, коллективе. Я вас уверяю! Хранить столько чужих тайн! Не зря, видать, жалуется на головные боли…

Еще не закончила писать, не вышла из темы, как новый звонок. Без каких-нибудь» здрасьте» или» привет» что я услышала? Офигенный пируэт! «Ты в курсе, у нас маразм крепчает»…Ну как вы к этому отнесетесь…

Вас возмущает наличие непонятных слов? А вы пообщайтесь с Эвелиной, еще и не такие заковыристые улышите. Книжек всяких она уйму прочитала. Если все сложить, не один здоровущий пионерский костер получится.

Флер из поза-поза-позапрошлой жизни все же потихоньку спадает — живя в обществе, примешь его родимые пятна. Это уж как пить дать. Поэтому ее словарный запас давно пополнился даже непечатными изречениями, не только старорежимное, пахнущее нафталином начала прошлого века «позвольте «уже знает. Вот только, по недавнему ее признанию, до сих пор козлом никого назвать не может и послать куда-нибудь — опасается: а вдруг они оттуда вернутся и потребуют сатисфакции…

Телефон что-то долгонько молчит. Наверное, Диной Рубиной упивается или что-то из любимой Мориц наизусть учит… А может, в магазин пошла, гордо вскинув голову. Только бы не упала! Только бы сумку в магазине не оставила или перчатки!.. Уж лучше с ней размышлять, как выглядит гуманоид, зачем он нам здесь нужен, чем вместе сожалеть о вещественных невосполнимых потерях.

Так что общение у меня, как сами видите, высококачественное, поэтому ближние и отечественная медицина могут быть спокойны — слабоумие в ближайшее время мне точно не грозит…

Какое там на фиг слабоумие, когда того и гляди очередной» мячик» от Эвелины прилетит. Поймать бы!..