Мой призрачный рай

Надежда Волгина, 2020

Спокойная жизнь Людмилы нарушена свалившимся на голову таинственным наследством от неизвестного родственника. Да не просто наследство, а дом на далеком острове Лампедуза. Не веря в реальность происходящего и под давлением подруги-авантюристки, Людмила отправляется в Италию. Вместе с домом она получает тайну, разгадать которую, кажется, невозможно. Оказывается, на ее наследство многие претендуют. Не так она представляла себе поездку, не думала, что станет объектом охоты, сексуальных домогательств и откровенного хамства. Не пожалеет ли она, что поддалась на уговоры и погналась за легкой наживой?

Глава 2. Деловые хлопоты

Вечером, когда я уже собиралась спать, позвонила Олеся.

— Ну и, Пинкертон, рассказывай, что удалось раскопать? — начала она без предисловий и пожелания доброго вечера или ночи.

— Да, особо-то ничего…

Я добросовестно пересказала разговор с мамой, стараясь ничего не упустить.

— Так! А что сказала бабушка? — продолжала допрос Олеся.

— Так я ей еще не звонила. Завтра собираюсь.

— А почему не через неделю? — издевательски поинтересовалась она. — Ты, хоть, понимаешь, что время не на нашей стороне?!

Кому, как не мне, понимать это? Именно об этом и размышляла весь день, благо дел никаких не запланировала.

— Ладно, — продолжила Олеся, когда поняла, что оправдываться я не собираюсь. — Не будем пугать старушку на ночь глядя. Позвонишь ей завтра с утра. Вернее, позвоним. Я приду с анкетой для визы. Быстренько заполнишь ее, потом сходим сфоткаемся… В общем, все завтра. Если тебе интересно, то насчет денег я договорилась. Пока, — немного обиженно закончила Олеся и отключилась.

Ну, не виновата же я, что не пышу энтузиазмом, подобно Олесе? Не верю я в деньги, падающие с небес. Не бывает такого. Скорее всего, там развалюха, а не дом, который продать будет проблематично. Это я еще не спросила у Олеси, как мы будем долг Славику отдавать? Пока, даже интересоваться не хочу, сколько она у него заняла.

Стараясь не ругать себя за излишний скептицизм, я отправилась спать, справедливо рассудив, что утро вечера мудренее.

Мне снилось море. Оно штормило, а я стояла так близко, что того и гляди накроет волной. Я даже ощущала брызги, пропитывающие одежду. Там кто-то плавал, и я очень волновалась, что он может утонуть. Уверенность, что это мужчина, не покидала. Голова то появлялась на поверхности, то снова исчезала под волной. Он из последних сил боролся со стихией, и помочь было некому — кроме меня на берегу ни души. С радостью бы помогла, но во сне я не умела плавать. Я словно приросла к месту, стояла и наблюдала, чувствуя, как силы окончательно оставляют тонущего. Ужасное состояние, когда разрываешься между невозможностью что-то сделать и желанием помочь во что бы то ни стало. Когда я уже готова была броситься в бушующее море, отчетливо различила призыв Олеси. Обернулась, она стояла на каменном утесе и звала меня, размахивая руками и показывая куда-то себе за спину…

Проснулась я в холодном поту от пронзительного звонка в дверь. Вроде сон не страшный, но я испугалась. Находясь во власти непонятного страха, пошла открывать дверь, даже не сомневаясь, кого принесло с утра пораньше.

— Я уже кучу дел переделала, а она все спит, — недовольно изрекла Олеся, отодвигая меня плечом и проникая в тесный коридор. — Ты для этого взяла отпуск, чтобы проспать его?

— Так рано же еще… — попыталась я защититься.

— Полшестого — это рано, в половине десятого… — Она оборвала себя на полуслове и повернулась ко мне лицом. Выглядела при этом воинственно. Голубые глаза метали молнии. — Удивляюсь тебе! Такая инертность! Словно речь идет не о наследстве и увлекательном путешествии, а о походе на рынок. Люсь, прекращай, а? Ты на меня тоску нагоняешь и сбиваешь запал.

Она не шутила, я видела это по ее лицу. Наверное, на самом деле, стоит отнестись к наследству серьезнее, чтобы не рассориться с единственной близкой подругой. Кроме того, я не планировала спать так долго. Кто бы мог подумать, что, проспав полдня, я умудрюсь благополучно не страдать бессонницей ночью. Вчера, как легла, так и не просыпалась до самого утра.

— Все, Олесь, обещаю, что буду во всем тебя слушаться и гореть диким интересом, — серьезно произнесла я. Очень надеялась, что выгляжу убедительно. — Командуй, что нужно делать?

— Для начала, налей нам кофе. Тебе нужно проснуться, а мне срочно подкрепиться. Я с семи часов на ногах, есть хочу, умираю. — С видом полководца Олеся прошла в кухню и заняла почетное место между столом и холодильником. — Анкета подождет. — Она положила на стол файл с бумагами. — Свою я уже заполнила, еще вчера. До двух еще есть время.

— А что будет в два? — поинтересовалась я, чтобы хоть что-то спросить. Таким образом, я для нее, да и для себя, создавала видимость активного участия в событиях.

— Передам ее нужному человеку, который занимается нашими визами. Что же еще?!

Уточнять цепочку из нужных людей, которых она подключила к быстрому решению наших проблем, не хотелось. Вместо этого я занялась кофе и бутербродами, догадываясь, что если не накормлю подругу, она не подобреет.

— Что первое — заполнишь анкету или сфотографируемся? — спросила Олеся, сыто откинувшись на стуле и допивая остатки кофе. — Анкета! — сама же себе и ответила. — Нет! Давай-ка дуй, умывайся и штукатурься. Я передумала. Сначала смотаемся в ателье, сделаем срочное фото твоей физиономии. Я там останусь, дождусь фотографий, а ты вернешься, заполнишь анкету и позвонишь бабуле. Как раз к двум все успеем.

Делать нечего, пришлось в срочном порядке заняться собственной внешностью. Хорошо хоть голову мыть не нужно, потерпит, не на банкет собираюсь.

Я приглаживала щеткой непослушные волосы, когда в комнату заглянула Олеся.

— В хвост собери, — скомандовала она.

— Зачем?

— Чтобы уши открыть?

— Чего?

— Того! Они там что-то определяют по форме ушей.

— Кто, они? — Я запуталась. Никак не могла понять, о чем она сейчас мне говорит.

— Кто-кто… Те, кто решают, выдавать тебе шенгенскую визу или нет. Говорят, они что-то определяют по ушам, черты характера.

Дурдом какой-то! Теперь еще и уши мои понадобились. Придется собрать волосы в хвост, да еще так, чтобы открыть уши. Дело в том, что я носила прямой пробор и гордилась тем фактом, что отношусь к редкому числу женщин, которым он идет. Но с пробором невозможно зачесать волосы, оставив уши открытыми, станешь похожа на чебурашку. Пришлось переложить на косой пробор.

— Ух ты! Как стильненько получилось! — восхитилась Олеся, придирчиво осматривая меня в зеркале. — Тебе сейчас большие очки и станешь вылитой итальянкой. А еще парэо и пляжную сумку на плечо… Блин, как на море хочется! Пора заканчивать бумажную волокиту и отправляться уже. Иначе, сойду с ума от нетерпения.

На все про все у меня ушло полчаса. Фотоателье, вернее Паша-фотограф с цифровым фотоаппаратом и минимум аппаратуры для печатанья фотографий располагался в соседнем подъезде моего дома. Сделав несколько снимков, они с Олесей выбрали самый удачный и отправили меня домой заниматься делами. Дольше приводила себя в порядок, чем фотографировалась.

В первую очередь я позвонила бабушке. Стыдно было, что вспомнила о ней, только когда понадобилась информация о таинственном родственнике, но деваться некуда. Впрочем, бабушка и этому обрадовалась. Долго выспрашивала, как я живу, почему не приезжаю. Пришлось отделываться ничего не значащими фразами и обещаниями приехать в ближайшем будущем.

О Михаиле Савельеве бабушка рассказала немногим больше, чем мама. Да, действительно, это родной брат моего дедушки. Оказывается, их было не двое братьев, как я всегда считала, а трое. Михаил уехал из России во время Отечественной войны, прихватив сокровища отца, которые тот собирал всю жизнь. Что толкнуло его так поступить, никто из родственников не знает. В ту пору ему едва исполнилось восемнадцать. С тех пор его перестали считать членом семьи, даже не вспоминали, а если и делали это, то между собой не разговаривали.

На вопрос, много ли он с собой увез драгоценностей, бабушка ответить не смогла. Это ее мужу, брату Михаила, не было известно. Он даже не знал о существовании сокровищ, пока брат не исчез. Отец их тоже так и не раскололся, умер вскоре после бегства сына, унеся тайну в могилу.

Интересную вещь я узнала от бабушки, что род Савельевых, оказывается, аристократический, и когда-то считался очень зажиточным. Раньше мне об этом никто не рассказывал, не считали нужным, видно. А может, сама виновата, что никогда не интересовалась своими корнями.

Бабушка, естественно, поинтересовалась, зачем мне все это? Не смогла соврать, ответила честно про виллу и наследство. В свою очередь спросила, откуда Михаил мог знать про меня, почему именно мне решил все оставить? На этот вопрос бабушка не ответила, и такое впечатление сложилось, что сделала это намеренно. Словом, после разговора с ней толком информацией я по-прежнему не располагала, а вот впечатление, что бабушка что-то темнит, не покидало.

Все новости я по порядку изложила Олесе, когда она вернулась с моими фотографиями. К тому моменту я, как примерная ученица, заполнила анкету и бездельничала, разглядывая фото виллы.

— Все ясно, что ничего не ясно, — подвела итог Олеся. — Ладно, будем разбираться на месте. В конце концов, о хозяине могут и стены рассказать.

Я себе почему-то представила говорящие стены и чуть не рассмеялась. Не питала иллюзий, что, прибыв, если еще получится, на место, мы узнаем о Михаиле больше. Скорее всего, загадок прибавится.

Оформление всех необходимых документов заняло два дня, в течение которых Олеся милостиво разрешила мне наслаждаться отпуском. Ничего умнее не придумала, как заняться генеральной уборкой дома, такой, чтобы из всех углов все выгрести сначала, а потом долго и нудно раскладывать по местам, создавая видимость порядка. Слабая попытка придать квартире ухоженный вид в отсутствие ремонта.

Зато, думать можно было сколько угодно, пока руки заняты физической работой. Чем больше я думала, тем больше затея с поездкой казалась мне авантюрой. Ну, куда я лезу? Зачем мне все это? Вряд ли наследство такое, ради которого стоит прилагать столько усилий.

Вечером второго дня, когда я уже смотреть не могла на свою «блестящую» квартиру и спины не чувствовала от усталости, позвонила бабушка.

— Людочка, ты не передумала ехать? — спросила она, едва поприветствовав.

— Да, вроде, нет.

— Вот, и ладненько. Я тебе там денежку отправила. Сходи, получи завтра утром.

— Бабуль, ну зачем? У меня есть деньги на поездку, — пришлось соврать ей. Деньгами у нас заведовала Олеся, и сколько она заняла, я представления не имела, да и вникать не хотела. Решила, что успею об этом подумать, когда вернемся обратно и встанет вопрос, как и с чего возвращать долг.

— Не спорь. Тебе деньги лишними не будут, а мне они уже ни к чему. Так что записывай код. — Она продиктовала код экспресс-перевода.

Я записала и адрес банка, а потом задала вопрос, который не давал мне покоя с момента последнего разговора:

— Бабуль, ты же мне не все рассказала, верно?

— С чего ты взяла? — спросила она, но даже сейчас в ее голосе слышались нотки колебаний.

— Почему-то мне так кажется.

— Вот что я тебе скажу, Людмила. — Подобное предисловие меня немного испугало. — Всего рассказать я тебе не могу, так уж случилось. Да, думаю, и не нужно это. Ты все узнаешь сама, когда приедешь туда. То, о чем не узнаешь, чего я тоже не знаю, догадаешься, уверена. Доверяй своему сердцу и следуй его подсказкам. Я буду молиться за тебя.

Еще хлеще! Короткой речью бабушка умудрилась внести в мою душу еще больше смятений и сомнений. Что прикажете обо всем этом думать? Я начинала испытывать безотчетный страх, который прибавился к неуверенности, усиливая чувство дискомфорта. Ехать хотелось все меньше.

О разговоре с бабушкой я не стала рассказывать Олесе, когда та явилась чуть позже с радостным известием, что визы готовы, а она купила билеты на поезд до Москвы на завтрашний вечер.

— Славик встретит нас на вокзале. Отдаст визы и паспорта. Потом отвезет в аэропорт. Самолет завтра вечером в восемь тридцать. Ну, не замечательно ли я все провернула? — порхала она по квартире, во власти радостных эмоций, которые я не могла разделить. — Он такой умничка! И визы сделал, и билеты забронировал на рейс до Лампедузы с посадкой в Риме. Ты чего какая хмурая? — наконец-то обратила она внимание на меня. — Завтра изменится ее жизнь, а она ходит, как грозовая туча на солнечном небосводе.

— Просто, устала…

— Интересно, от чего? От отдыха и сна? — съехидничала Олеся, доставая из конверта, который я намеренно оставила на видном месте, фотографию виллы и впиваясь в нее любовным взглядом. — Я мотаюсь, а она устала. Парадокс, едрит твою налево!

— Я тоже не бездельничала.

— Да? И чем же полезным ты занималась?

— Грязь выгребала столетнюю. Вещи перебирала, лишнее выбрасывала…

— Нашла, чем заниматься, — фыркнула Олеся. — Кстати, о вещах, — спохватилась она. Видно, ни о чем другом, кроме поездки, рассуждать она была не в состоянии. — Лишнего с собой не бери. Пару платьев и баста! Там жара и мы должны быть налегке. Ограничься одной сумкой.

Я не собиралась брать с собой много вещей. Стопку платьев и футболок со штанами я еще вчера приготовила, чтобы уложить в небольшую сумку-саквояж. Напротив, опасалась, что Олеся возьмет все свои вечерние наряды, и багажных мест у нас будет больше, чем по чемодану в руки. Тем более удивилась, услышав от нее такое предостережение. Как видно, она воспринимала поездку не как развлекательное мероприятие. Этим фактом я была приятно поражена.

— Бабуля выслала нам денег, — на радостях сообщила я.

— Супер! Значит, сможем ни в чем себе не отказывать, — хохотнула Олеся. — По правде говоря, придется нам подвязать пояса. Денег я заняла в обрез, — посерьезнела она. Приятно было осознавать, что она оказалась не такой легкомысленной, как я полагала сначала. — Но и впроголодь жить не будем! — снова улыбнулась она.

Наутро следующего дня я отправилась в банк и получила деньги. Размер суммы меня приятно удивил. Правда, потом я расстроилась от мысли, что бабушка, возможно, выслала мне все свои сбережения. Я поспешила позвонить ей и высказать переживания. Она строгим голосом велела не забивать голову ерундой, а заниматься делом. Уверила меня, что эти деньги ей без надобности, что она оставила себе сумму на черный день и пенсии хватает, чтобы жить безбедно. В общем, я получила четкие инструкции ни в чем себе не отказывать и радоваться жизни.

Вечером мы с Олесей садились в поезд, следующий в Москву, она — полная радостных предчувствий и ожиданий, я — уверенная, что мы ищем приключения на свою голову и найдем обязательно, и они не покажутся нам приятными.

Не успели устроиться в купе, как Олеся достала две бутылки пива.

— Нужно обязательно выпить за начало нашего путешествия! — провозгласила она тост, откупорив мою бутылку, потом свою, и стукнув их друг об друга. — Чтобы наша поездка прошла замечательно.

— Кстати, — вспомнила я, с удовольствием отхлебнув прохладного пива в душном вагоне. — Как ты на работе-то все объяснила? — Странно, что я не догадалась поинтересоваться этим раньше. Вела себя, как эгоистка, полностью поглощенная своими проблемами и переживаниями.

— А никак. Я уволилась.

— Как?

Ничего себе новость! Зачем увольняться-то?

— А чего ты так распереживалась? — равнодушно поинтересовалась она. — Я и без этого подумывала увольняться. Манала я эту работу вместе с грымзой. Она у меня уже в печенках сидит. Вернусь, найду себе лучше. Кстати, тебе тоже советую подумать о смене места работы. Не загоняйся, я нам обоим найду такую работу!..

Она разглагольствовала, попивая пиво, а я удивлялась и восхищалась, как у нее все просто. Взяла и уволилась, потому что не нравится работа. Я бы решалась на такое с полгода, а потом бы еще долго думала, правильно ли поступила?

В Москве, на вокзале, нас встретил раздобревший со школьных времен и явно довольный жизнью Славик. Он с мигалкой домчал нас до аэропорта и извинился, что не может провести с нами время до вылета. Для этого ему пришлось бы целый день торчать с нами в здании аэровокзала. Гулять по Москве мы не решились намеренно, чтобы не было соблазна потратить деньги.

— Пошли в бар, хрястнем по чуть-чуть, — предложила Олеся. — Все-таки в полете предстоит провести три с половиной и еще час. Что-то меня мандражирует немного.

Меня мандражировало не немного. Я панически боялась летать. Поэтому с радостью согласилась пропустить пару рюмок, а заодно и пообедать. Есть хотелось жутко, в поезд, кроме печенья и чая мы ничего другого взять не удосужились. Поэтому сейчас мой организм требовал мяса.

В уютном баре аэровокзала мы обосновались основательно, чтобы не слоняться без дела. Олеся заказала сразу двести граммов коньяка. По паре рюмок мы умудрились пропустить без закуски, пока ждали ее. Мне заметно похорошело. Под плотную закуску из свиной отбивной со сложным гарниром ушли остатки первых двухсот граммов. После этого заказывали еще два раза по двести. Или три?.. Точно я не запомнила. Что было дальше, я вообще помню местами. Хорошо, что Олесю перепить не мог даже самый крепкий мужик. От спиртного она становилась только более разговорчивой, но пьяной вдрызг я ее не видела никогда.

Нам удалось-таки достойно прошествовать в самолет, не вызывая подозрений у таможенников и пограничного контроля. Уже в салоне, удобно устроившись в кресле, я позволила себе уснуть, и проснулась только, когда приземлились в Риме. Из самолета не выпускали, пока заправляли топливом. У меня началось жуткое похмелье, и всю дорогу до Лампедузы я страдала головной болью и тошнотой. Страх отошел на второй план. А потом я и про похмелье забыла, или оно прошло незаметно.