Музыка

Надежда Гладкая

Мелодрама с элементами мистики и детектива. Конец ХIХ века. Нелепый и жуткий зигзаг жизни уводит героев от любви и счастья в чудовищный мир. Сколько сил и людей приходится призвать Провидению, чтобы исправить ошибки двух влюблённых и восстановить утраченную гармонию!

глава 4 лунный свет

В день венчания была чудесная погода, солнечно и безоблачно-тихо. Елена Николаевна сидела в экипаже с графом С. Тот любезно согласился держать венец Георгия Ивановича, и продолжал играть роль родственника невесты. Во дворе храма сидели и стояли с десяток нищих. Елена Николаевна одарила каждого. Одна из них, долговязая сутулая женщина лет двадцати пяти, с маленьким ребёнком на руках, буквально бросилась наперерез невесте.

— Добрая барынька, подайте убогим!

Елена Николаевна дала ей рубль.

— Возьми, милая, купи что-нибудь для маленького.

— Ой, спасибо, барынька! Будет Вам счастье по доброте Вашей!

Елена Николаевна не видела, как за её спиной нищенка кривлялась, швырнув рубль в кусты, но услышала голос графа, прикрикнувшего на неё:

— Пошла, пошла!

Георгий Иванович, в новеньком фраке, встретил невесту счастливой улыбкой и протянул букет огромных нежно-розовых хризантем. К ней подошла незнакомая женщина, прихожанка этого храма, которую Лихой попросил держать венец своей избранницы.

Из храма они ехали в той же карете, что и в прошлый раз, на прогулке, но убранной цветами. Елена Николаевна решила, что у мужа два выездных экипажа.

Едва дверца кареты закрылась за ними, муж привлёк её к себе и принялся покрывать её лицо и шею горячими поцелуями, приговаривая:

— Дорогая моя! Голубка моя!

Она едва не теряла сознание от почти забытых волнующих чувств, и лишь однажды смогла проговорить:

— Я буду называть Вас Жорж, хорошо?

— Тебя, тебя! — воскликнул он, пожирая её взглядом блестящих глаз. Она нежно улыбнулась ему и повторила:

— Тебя.

Экипаж остановился в уже знакомом переулке. Георгий Иванович задержался, о чём-то переговариваясь с кучером. Его жена, выйдя из кареты, обмахивалась веером и поправляла причёску. Она повернула раскрасневшееся лицо к окнам второго этажа дома с колоннами. Окна были открыты, и из них доносились голоса и фортепианная музыка. Кто-то играл «К Элизе». У Елены Николаевны закружилась голова, и она перестала смотреть вверх. «Должно быть, нас ждут гости. Хорошо, что в доме есть инструмент, буду играть вечерами для всей семьи».

Она, не спеша, пошла по ступеням и приостановилась, слегка оперевшись об одну из колонн. «Боже мой, как волнительно выходить замуж! Даже во второй раз». Голова ещё слегка кружилась. Женщина начала смотреть кругом, чтобы справиться с дурнотой. Взгляд её остановился на двери особняка. Она увидела рядом с дверью, на стене, вывеску, полузакрытую плющом: «Салон мадам Ришар». Елена Николаевна попятилась назад, всё ещё изумлённо глядя на вывеску.

— Боже мой, Боже мой! — шептала она.

Послышался новый шум голосов и взрыв смеха. Музыка больше не играла. Из дверей дома быстро вышел смеющийся мужчина. Увидев Елену Николаевну, он подбежал к ней и, подхватив под руку, спросил:

— Вам дурно, сударыня?

Она медленно покачала головой, вглядываясь в лицо мужчины. Она знала этого человека. Это был инженер Кутасов, друг Неволина. Она поняла, что мужчина тоже узнал её. Ничего сказать друг другу они не успели. Появился Ли-хой и, бросив инженеру «Благодарю Вас, сударь», повёл Елену Николаевну через дорогу. Экипаж уезжал куда-то вдоль переулка. Должно быть, кучера отправили с поручением.

— Где же Ваш дом, Жорж?

— Да вот он, радость моя. Ведь я его тебе показывал.

Да, в самом деле, она видела этот старый двухэтажный дом из почерневших брёвен, с серыми окнами и облупившимися печными трубами. Значит, это здесь ей предстоит жить отныне! Да ещё в соседстве с салоном мадам…

Нет, она не будет больше паниковать! Цвет дома, как убеждаешься на опыте, ещё ничего не значит. Они обязательно оштукатурят и побелят его! Хозяйки нет, вот и некому подсказать. Она постаралась улыбнуться мужу и, взяв его под руку, пошла в дом. Мельком взглянув в сторону узкого тротуара, она заметила стоящего там и смотрящего на них инженера.

Супруги вошли в переднюю, где их встретили двое работников, по-видимому, лакеи, как решила Елена Николаевна. Надетые на них подобия ливрей были не по размеру, а на непривыкших к бритве лицах виднелись следы порезов. Мужички непрестанно кланялись и топтались на месте, пока хозяин не отослал их жестом руки.

Елена Николаевна осмотрела переднюю. Помещение представляло собой небольшую комнату, обитую досками, выкрашенными в голубой цвет. С двух сторон на стенах размещались светильники, и больше ничто не отвлекало взгляд в этой голубой коробке.

И влево, и вправо выходило по две двери, одна из которых вела в кухню, судя по доносившимся оттуда запахам. Другой запах — свежей краски — говорил о том, что здесь действительно недавно делали кое-какой ремонт. Прямо от входа располагалась лестница, ведущая во второй этаж, застеленная ковром.

Муж и жена направились к лестнице. Одна из дверей слева скрипнула, и Елена Николаевна успела заметить мелькнувшую в проёме голову в сером чепце. Голова, впрочем, тут же спряталась. Наверху, на лестнице, стояла пожилая женщина с караваем хлеба в руках. Низким глухим голосом она произнесла: «Милости просим». Елена Николаевна и Жорж подошли к ней и, поклонившись, надломили хлеб. Знакомый неприятный запах повеял на них, и лицо старухи как будто также что-то напомнило Елене Николаевне. Она вспомнила: эту даму она встретила тогда у графа С. на первом приёме, когда услышала разговор мужчин под окном.

В небольшой зале был накрыт стол на пять персон, за которым уже сидел развязного вида мужчина лет сорока, и ещё одна старуха.

— Моя матушка Агриппина Яковлевна, моя тётушка Федосья Яковлевна, мой брат Яков Иванович, — представил Жорж. Елена Николаевна поклонилась второй старухе, а братец поцеловал невестке руку. Все уселись за стол.

Елене Николаевне пришла смешная мысль, что она будет окружена стадом «яков». Чтобы скрыть усмешку, она повернулась к мужу, как бы адресуя улыбку ему, и принялась потихоньку рассматривать залу. Дешёвая, но освежённая обстановка — обои, шторы, пара кресел, в углу две огромные иконы с мерцающей перед ними лампадой.

Когда вялотекущий обед подошёл к концу, старухи спустились в первый этаж, а Яков Иванович нырнул в какой-то кабинетик. Супруг схватил свою голубку за руку и куда-то потащил. Всё время обеда он почти не глядел на неё, что она приписала скромности перед родственниками. Теперешний нетерпеливый жест, конечно же, родился от обуревавшей его страсти, несмотря на очевидную грубость. Женщина даже пролепетала что-то кокетливое в ответ.

Лихой привёл её в комнату, свежевыбеленную известью с розовым колером. Всё убранство её составляли широкая кровать из тёмно-коричневого дерева, старый комод и пара стульев. Елена Николаевна обернулась к мужу, и выражение его лица изумило её. Он насильно усадил её на стул и холодно и жёстко произнёс:

— Я завтра же отправлю Вас в Москву! Ваши вещи сейчас привезут от графа.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Непонимание, крайнее удивление и ужас были на её лице. Первая осознанная мысль, которая пришла ей в голову, была о том, что её муж сумасшедший. Это какая-то организация сумасшедших, и они зачем-то преследуют её. Она взглянула на комод: там, должно быть, лежит накидка с капюшоном. Они заманили её сюда, чтобы убить!

Но ведь его все знают, и ему доверяют. Дрожащими губами она пыталась что-то сказать и, наконец, сдавленно спросила:

— Что Вы сказали?

— Поедете в Москву, сударыня! Вы не упали в ноги моей матери, не просили у неё благословения и не целовали ей руку.

Глаза Лихого потемнели, выражение их было страшно. Всё же, немного собравшись с силами, женщина произнесла:

— Когда я впервые выходила замуж, ничего подобного мне не приходилось делать, и никогда прежде я об этом не слышала. Родные нас благословили на помолвке.

— Значит, Ваш муж был негодным человеком!

— Это неправда! Вы не знаете…

— Я ничего не хочу знать о Вашем распутстве!

«Боже мой, о каком распутстве? Что происходит? Что с мужем? За кого и зачем я вышла замуж?!» Невыносимая боль, усиленная стыдом, досадой и отчаянием, рвала её на части. Как только Лихой вышел из комнаты, она заперла дверь и ничком бросилась на кровать, которая должна была стать её радостным брачным ложем. Громкие рыдания её, тонувшие в пышной подушке, были так сильны, что у неё заболело горло. Горький комок подступал и разрастался в глотке, физической болью распирая и терзая её. Она плакала очень долго. Когда измученное горло не могло больше исторгать рыданий, она тихонько выла, перевернув промокшую подушку сухой стороной к лицу. Опустошённая и раз-давленная, она незаметно для себя уснула.

Проснувшись через какое-то время, она не сразу сообразила, где находится, и что с нею происходит. Ей, кажется, снился страшный сон.

В комнате царила темнота, чуть рассеиваемая растворённым в ней лунным светом. Елена Николаевна встала с постели и подошла к окну. Полный серебряный диск сверкал над крышами. Женщина обследовала окно и, обнару-жив, что его можно открывать, отворила одну створку. Ночь зачаровывала мистикой полнолуния. Всё замерло под этим гипнозом, лишь где-то меланхолично цвиркал сверчок.

«Вот так бы сейчас встать на подоконник, отпустить руки и полететь вниз, раствориться в лунном свете! И запоёт свободная душа вместе со сверчком». Нет, нет! Она никогда не сделает этого. Богобоязненная душа её знает это. Как бы ни было больно, она не прервёт сама своей жизни, даже самой-самой горькой и безутешной. Горячие потоки сами собой покатились по её лицу, почти не прерываемые ни вздохом, ни всхлипом.

А ведь она чаяла с этого дня не вспоминать о том, как плакала когда-то, что слёзы останутся за порогом венчального действа. А вот — горечь, солёная горечь от того, что всё так плохо, и нельзя покончить с этим, не взяв греха на душу.

Жизнь её, данная Богом, нужна ещё её детям. Не станет она обрекать их на полное сиротство. А что касается раздельной жизни с венчаным мужем, так ведь он сам отказывается от неё. Стало быть, и грех на нём. А ей не привыкать жить одинокой, такая, видно, ей судьба вышла. Поднимет с Божьей помощью детей, а там — хоть живи при внуках, хоть пойди в монастырь.

Так её мысли приняли более стройный и практический лад. Как она построит свою дальнейшую жизнь в Москве, она представляла теперь довольно ясно. Кроме Глаши, никто не знает о венчании, а Глаша её не выдаст. Сама она станет давать уроки музыки и потихоньку вышивать на продажу, будто это горничная делает. А, может, ещё какую работу они придумают. Флигель надо будет сдать.

Хорошо, что всё раскрылось сразу и эту ночь она проводит одна, ведь мог быть ребёнок. Совсем бы ни к чему.

Елена Николаевна почти совсем успокоилась. Надобно было снять платье, лиф которого был влажным от слёз, но никаких других вещей при ней не было. Она зажгла лампу и осмотрелась. Чужая обстановка вызвала ещё большее желание оказаться где-нибудь подальше отсюда. Она посмотрела на себя в стоявшее на комоде зеркало. Бледное, заплаканное лицо, глаза с припухшими веками и расширенными зрачками, растрёпанные волосы. Хороша, нечего сказать!

Ничего, с этим она справится. Этот урок, она надеется, будет последним. Она вполне усвоила, что пора научиться рассчитывать на себя, а не ждать сильного плеча, которое в любой момент может оказаться ненадёжным. Мужчина может погибнуть, как отец, умереть, как первый муж, предать, как Неволин, оскорбить, как Воронков, сделать женщину разменной монетой, как граф С., просто жестоко обидеть и исковеркать жизнь, как Лихой.

Елена Николаевна нашла в углу на стуле кувшин с водой, таз и полотенце. Умывшись, она подошла к двери и прислушалась. Снаружи было тихо. Она осторожно приоткрыла дверь и выглянула — в коридоре никого не было. Дом спал. Она взяла лампу и двинулась в разведку.

Со стола в зале было убрано, из кабинетика доносились голоса. Подойдя ближе, она узнала мужа и его брата. Они были сильно пьяны и продолжали пить ещё. Яков всё повторял:

— Дурак, как есть дурак!

— Вот она где у меня! — хрипло тянул Георгий Иванович. — Сколько я за неё денег и сил положил! Погляди, ведь чистая ведьма! А глазками как поглядит ангельскими…

— Да ну, братец, эк тебе мозги-то покривило. Больше не наливай. Шёл бы спать.

— Ведьма, ведьма, верно мама говорит. Благословения взять не захотела. Мама рассержена…

— Да ну тебя совсем! Нормальная баба. Женат ведь, чего там теперь. Не дури, пойди спать.

Елена Николаевна вернулась к лестнице, опасаясь, что кто-нибудь выйдет из кабинетика. Возле самых перил она обнаружила два своих чемодана и коробки — её вещи привезли от графа. Очень кстати. Она приволокла багаж в спальню и снова крепко заперла дверь. Переодевшись и причесав волосы, она почувствовала, что голодна. Немного помедлив, решила спуститься в кухню.

Первый этаж был также тих и сонен. В буфете она нашла остатки свадебного пирога, вино и сыр. Захватив всё это, она начала, было, красться к лестнице, но шум из-за двери, в которой накануне мелькал серый чепец, заставил её замереть на месте. Однако, подумав, что будет хуже, если её застанут здесь, да ещё с едой, она быстро поднялась по лестнице и остановилась на промежуточной площадке. И вовремя.

Из двери кто-то вышел со свечой, раздался приглушённый смех, возня, и женский голос, показавшийся знакомым, произнёс:

— Наказать его надо. Я накажу.

Картавый мужской сип ответил:

— Эк ты, неймётся тебе. А барынька у вас мягкая, хорошая барынька.

— Хоть золотая, да мне не указ.

Проводив кавалера к выходу, женщина заперла дверь и пошла назад, приговаривая:

— Наказать надо, наказать.

Она была пьяна, так что не сразу могла попасть рукой на ручку двери, выругалась и наддала по двери коленом. Когда пламя свечи осветило её лицо, Елена Николаевна узнала тощую нищенку с церковного двора.

Размышлять, что бы это значило, было некогда. Да и какое это имеет значение, если утром она всё равно уедет в Москву? Наощупь, так как лампу пришлось погасить, чтобы не обнаружить себя, она добралась до комнаты. Ста-раясь ступать неслышно, она заметила, что на лестнице уже нет ковра. Да что ей с того? То, что это странное место, населённое странными людьми, занимающимися тёмными, таинственными делами — это ей было ясно.

Немного перекусив в комнате, она прилегла на кровать и стала ждать рассвета. Сон всё же завладел ею, она заснула, когда сквозь шторы уже просачивался свет раннего утра. Проснувшись и поглядев в окно, она увидела, что солнце давно в зените. Елена Николаевна умылась и прочла молитвы. Выходить из комнаты не хотелось, да и не имело смысла. Однако ожидание в неизвестности было тягостно и, кроме того, ей хотелось поскорее покинуть мрачный дом. Женщина решила, что до станции она наймёт извозчика. Надо спуститься вниз и сказать, чтобы один из лакеев отнёс её вещи в экипаж.

Она уже направилась, было, к двери, но тут снаружи послышались шаги, и голос свекрови громко и раздражённо произнёс:

— Обед на дворе, а господа хорошие всё почивают!

Вслед за этим раздался стук в дверь. Елена Николаевна открыла и поздоровалась со старухой.

— Доброе утро, Агриппина Яковлевна.

Та удивлённо воззрилась на невестку, некоторое время молча глядя то на неё, то на комнату. Наконец недовольно выдавила:

— Семьдесят три года Агриппина Яковлевна!

Развернувшись с самым презрительным видом, на какой только была способна, она направилась в сторону кабинетика. Елена Николаевна приостановилась у лестницы, слушая, как старуха стучит в дверь, затем открывает её, цокает языком. В открывшийся проём слышится мощный хра-повой дуэт. Елена Николаевна поспешно стала спускаться по лестнице, думая о том, что она пробыла в этом доме менее суток, а уже крадётся, вздрагивает и прислушивается, как преступница или загнанный зверь. Что сталось бы с нею, останься она здесь?

Но теперь всё к лучшему. Хотя и придётся ей до конца дней жить словно вдова или монахиня, одинокой при живом муже — она ведь никогда не нарушит данный при венчании обет верности, она это знала наверняка — значит того хочет Бог! Боже мой, какие надежды внушил ей Лихой, какие мечты о мирной и счастливой жизни лелеяла она! Думала, что вот теперь-то семья укроет её от демонов дома графа С. и согреет после безотрадного одиночества. Не только себе, а и Вареньке помочь хотела. «Глупа ты, голубушка, в свои годы и жизни совсем не знаешь».

Женщина тряхнула головой, словно отгоняя навязчивые мысли. Довольно хандры! Скоро она будет дома и увидит своих малышей и Глашу.

На первом этаже она чуть задержалась, соображая, в которой из комнат живут лакеи. Первая слева от лестницы — кухня, вторая — Федосьи Яковлевны, оттуда слышалось её старческое покашливание и оханье; справа — таинственные особы в серых чепцах, значит — вторая справа. Она постучала. На пороге возник помятый мужик из вчерашних, почёсывая щетину на подбородке. Он икнул и уставился на женщину.

— Послушай, как там тебя, возьми наверху вещи и отнеси к извозчику.

Мужик хмыкнул и, обращаясь к кому-то в комнате, сказал:

— Чудная барынька! Она думает — мы в лакеях тут состоим.

В ответ донёсся хриплый смех, и Елена Николаевна услышала ошеломившую её фразу:

— Самому пора в лакеи поступать. Другой месяц ничего не даёт, сами на добычу ходим. Да ещё барыньку завёл.

Женщина поспешно закрыла брошенную обитателями дверь. Она чувствовала, как лицо её горит, а на сердце наползает противный холодок. Какая низость! Какие ещё оскорбления пришлось бы пережить ей? Ничего, она поста-рается перенести вещи сама.

Внезапно она вспомнила, что у неё нет денег на дорогу в Москву. На извозчика до станции, пожалуй, хватило бы. Но куда ей ехать? К кому обратиться здесь? Она совершенно одна. В своё время граф С. обещал проводить её домой, разумея свои средства. Она вынесет ещё одно это унижение, ради того, чтобы скорее покончить с этим фарсом: поедет к графам и попросит у них денег взаймы. Боже, что станет теперь с Варенькой?!

Раздался стук у входной двери. Елене Николаевне пришлось открыть. Молодой посыльный из театра осведомился, может ли он забрать арендованный вчера фрак и ковровую дорожку. К счастью, женщине не пришлось идти разыскивать новоиспечённых родственников, чтобы задать им тот же вопрос. Из своей комнаты появилась Федосья Яковлевна, волоча ковровый рулон и свёрток, скрывающий в себе, видимо, упомянутый фрак. Елена Николаевна усмехнулась: она вышла замуж за шута, одетого во фрак, в котором кто-нибудь лихо отплясывал в оперетте! Остаётся только крикнуть: «Браво»!

Тётушка передала свою ношу посыльному, произнеся: «Деньги отданы». Голос её был так же безцветен, как и весь облик, как бы говорящий, что всё, происходящее вокруг, её давным-давно не удивляет и не интересует, и что бы ни случилось, это не потревожит её внутренне вечно сонного пребывания. Так же вяло и равнодушно, как появилась, она утянулась восвояси.

Елена Николаевна тоже вернулась в комнату, думая о том, что ей придётся тащить багаж по переулку до перекрёстка с улицей, где можно найти извозчика. Ничего, главное поскорее убраться отсюда. Она нашла в вещах накидку, шляпку, и взяла в руки первый чемодан. В этот момент в комнату резко вошёл Лихой. У него, видимо, были какие-то определённые намерения, но вид жены на миг озадачил его.

— Позвольте полюбопытствовать, сударыня, далеко ли Вы собрались?

Не дожидаясь ответа и резко переменив тон, он упал на колени, обхватил руками опешившую женщину и заговорил быстро и возбуждённо, сменяя страстные интонации приказным тоном:

— Ради Бога, прости меня, голубка моя! Я не знаю, что на меня нашло. Ты никуда не поедешь! Что за ерунда? Снимай сейчас же всё это! Я без тебя жить не смогу, я столько ждал, столько сделал, столько за…

Он резко осёк едва не сорвавшееся слово, но Елена Николаевна тотчас вспомнила его вчерашнее пьяное бормотание. Он кому-то заплатил. За что? Додумать ей было некогда, так как «безумно влюблённый» хватал её, сдирал с неё накидку и бормотал свои сумасшедшие речи, пока она, резко рванувшись, не оттолкнула его.

— Оставьте, сударь! Я оделась и ожидаю отъезда, как Вы изволили распорядиться вчера. Пожалуйста, приготовьте Ваш экипаж. Думаю, что эту любезность Вы должны мне оказать, раз уж я еду по Вашей инициативе.

— Леночка, ну перестань! Никто никуда не едет. Я был ужасно, неподобающе пьян. Я ждал так долго своего счастья, я был так одинок! Я испугался, что ты оттолкнёшь и меня, как мою матушку.

— Я не толкала Вашей матушки, я Вам уже объяснила. Наши представления об этикете несколько расходятся. Вас ведь не устраивает уровень моего воспитания. Впрочем, это уже не имеет никакого значения.

Говоря всё это, Елена Николаевна вновь поправляла одежду, но муж снова подскочил к ней, и борьба началась сначала.

— Дорогая моя, единственный мой человек, ну не надо мне снова всё напоминать! Я был пьян, я расстроился и разозлился. Я так долго тебя ждал и перенервничал.

— А мне кажется, мы сошлись с Вами слишком поспешно!

— Нет, нет! Ты не знаешь, ты не знаешь!

Елена Николаевна испугалась, что поведение мужа опять перейдёт в безумие, но он, напротив, говорил всё мягче и рассудочнее, объяснял, умолял, просил прощения, признавался в любви, и снова всё по кругу, и всё это время старался обнимать и ласкать её. Нервная и почти безсонная ночь вымотала Елену Николаевну, она не могла противостоять натиску мужа. К тому же, он был физически очень силён. Оказавшись притиснута к самой кровати, она упала на неё, и ожидала, что Лихой накинется на жену, как дикарь. Но вместо ожидаемой грубости, муж удивил её вниманием и совершенно переменившимся тоном. Он говорил и говорил, то обращаясь к ней, то вспоминая что-то из своей прежней жизни, и всё время крепко держал её в объятиях, целовал и гладил по голове. Женщина была изумлена, как будто даже не два, а сразу несколько разных людей предстали перед ней. Сейчас Георгий Иванович был проникновенен, искренен, и действовал так, как подсознательно она, наверное, и хотела бы, чтобы он действовал с самого начала.

Как он, оказывается, умеет убеждать! Впрочем, она уже имела возможность удостовериться в этом. Результатом и стала их женитьба. Ничего из его прежних слов она не проверяла, так всё, казалось, было ясно. Конечно, её загнало к нему фантастическое, мерзкое и непостижимое состояние в доме С. Уехала бы она домой, всё улеглось и забылось бы, как нелепица. Но почему, собственно, она должна была отказаться от его предложения? Почему надо было продолжать и без того затянувшееся одиночество? Ведь она и собиралась найти мужа. Ну, не так он богат, как хотелось бы, но ведь не нищий, дворянин. Видимо, долго жил один среди своей богадельни, да, может, и правда, полюбил её, вот и нашло затмение. Принял лишнего для храбрости.

Пока она думала всё это, муж продолжал убеждать её остаться, простить и всё в том же духе.

В конце концов, их борьба перешла в молчание, а молчание в согласие.

— Поклянитесь, что никогда не повторите подобного безчинства! — сказала Елена Николаевна, впервые чуть-чуть приобняв своего супруга. Клятва была тут же дана.

Они провели в комнате весь оставшийся день, и, страшно проголодавшиеся, наскоро перекусили тем, что любезно предложила Федосья Яковлевна. Мамаши Лихой дома не было, но это никого не безпокоило. Жорж вспомнил, что они должны ездить с визитами. Ехать они могли, собственно, только к графам С. Елена Николаевна, поморщилась при мысли об этом визите, но в свете наступивших перемен этот дом уже не казался ей таким ужасным. Она снова почувствовала себя защищённой и успокоенной. Назавтра супруги Лихие отправились в гости.

* * *

Вся следующая неделя протекла безмятежно. Молодожёны проводили вместе время, ездили на прогулки, вечерами беседовали в зале. Георгий Иванович очень любил рассказывать, то и дело повторяя: «Понимаешь, Леночка?» Эти беседы открыли ей, что её муж очень эрудированный человек, умеющий подметить не только суть сложных явлений, но и, порою скрытую, связь между ними. За его видимым покровом холодности кипела бурная работа ума и души. Мало-помалу он увлекался собственным повествованием, начинал горячиться, кричать, так что жене приходилось брать его за руку, чтобы он успокоился.

В общем-то, она с интересом слушала его, но скоро заметила, что муж часто повторяется, несколько раз пересказывая одни и те же эпизоды и делая одни и те же, порой, тенденциозные, выводы. Часто мотивом его речей станови-лось бичевание и негодование. Хотя, всё, что он говорил, было, в сущности, правдой, но её пугала его горячность и выражение лица. Сама она была трусихой, и всё, что пугало и угнетало, старалась отодвинуть подальше от себя. К тому же, на горьком примере отца она убедилась, что значат в этом обществе даже самые невинные слова.

Георгий же Иванович был не такой. Откровенный, честный и горячий. В такие минуты он был словно не от мира сего. Она никогда ещё не встречала подобных людей, и он просто ошеломил её силой своей страсти, которая так противоречила её вечному желанию тишины, и ещё более — не соответствовала затхлости окружающей его обстановки. Очевидно, что в доме нет никого, способного не то что понять его, но хотя бы внятно слушать.

Елена Николаевна понимала то, что он говорил, и весь ум её соглашался с этим. Но душа пугливо куда-то шарахалась. Муж говорил о вещах великих, высоких, замечательно чистых и верных. Это восхищало и волновало её. Но очень скоро ей хотелось перейти к обсуждению домашних дел. Поняв это, Георгий Иванович замыкался или вовсе уходил, и вид у него был такой, словно его окатили ледяной водой. Это огорчало жену, ведь и он сам иногда уклонялся в совершенно иную, ещё более низкую, чем просто домашние дела, сторону.

Что ж, так или иначе, эти разговоры помогали ей составить дополнительное представление о человеке, с которым её связали судьба и собственная глупость. Очень многое ей нужно понять. Какие дела у него с графом С., и отчего он так противоречив? Он расположен к жене, это очевидно. Но какой тайный червь грызёт его изнутри, меняя его настроение, и в его удивительных красивых глазах поднимает донную муть?

В одну из ночей ей приснился сон: она сидит на стуле в каком-то незнакомом месте. К ней подходит маленькая темноволосая женщина с крупной родинкой на щеке, гладит её по голове и говорит: «Бедная ты, бедная». Совсем короткий, непонятный, но очень яркий эпизод.

В первое время Елена Николаевна между делом осматривала хозяйство. Комнаты она уже видела все, они мало отличались друг от друга, одинаково бедные и унылые. Женщина собиралась в ближайшее время освежить и украсить интерьер, сделать его веселее и уютнее. «Ничего удивительного, — говорила она себе, — мужчина и две старухи не в состоянии были этого сделать. Я всё потихоньку налажу». Второй этаж состоял из четырёх комнат, включая обиталище свекрови, в которое она редко кого-то впускала.

Федосья же Яковлевна, напротив, норовила зазвать к себе нового человека и принималась рассказывать всякую околесицу, перемежая, к тому же, русскую речь с малороссийской. Елена Николаевна старалась быть вежливой, но это стоило большого труда, т.к. тётушка не обращала внимания ни на какие попытки закончить разговор и продолжала бормотать монотонным и блёклым голосом. Бедняге явно не хватало внимания в этом доме, с ней почти никогда не разговаривали. Сестра лишь отдавала ей указания по хозяйству, которым они занимались.

Старухи возились со стряпнёй, и Елена Николаевна старалась помочь им. Всё же, она задала мужу вопросы, которые у неё накопились за это время. Почему прислуга так надолго отпущена? Не пора ли им оставить свои дела и заняться обязанностями?

— Кого ты имеешь в виду, дорогая?

— Но… те люди, живущие в двух комнатах на первом этаже?

— Это никакая не прислуга. Это те, о ком нам должно заботиться.

–??

— Ты же видела: там я даю приют беднякам, несчастным, не имеющим своего крова.

— И кормятся они тоже с нашего стола? Я видела, как твоя матушка носит им еду.

— Конечно, дорогая. Наш христианский долг заботиться о ближних.

— Зачем же ты их нарядил? Вот я и подумала, что это лакеи.

— Я хотел сделать тебе приятное в день свадьбы, чтобы всё было красиво.

Она постаралась улыбнуться, показывая, что признательна. Однако нужно было всё разъяснить до конца, что происходит под одной с нею крышей.

— Но почему они не работают? Это всё здоровые и не старые люди.

Глаза Лихого потемнели, он с досадой посмотрел на жену:

— А, ты, значит, гордая, не желаешь помогать?!

— Что ты, Жорж, я лишь хочу знать всё, что связано с твоей жизнью, быть ближе к тебе.

— Всего тебе знать не обязательно!

— Но твои квартиранты говорят, что ходят на какую-то добычу. Что это значит? Это воры?

Лихой стал мрачен. Елена Николаевна тут же решила, что не произнесёт более ни слова, иначе муж сделает что-нибудь страшное. В подтверждение её мыслей он кинулся к ней, уставив глаза перед самым её лицом, и закричал:

— Что ты говоришь? Какая добыча? Откуда ты это взяла?

Он покричал ещё какое-то время, затем умолк, побегал из угла в угол и, поскольку жена молча ждала конца представления, со злостью бросил:

— Молчишь? Ну, молчи! — с этим он вылетел из комнаты.

Это была вторая ссора. Целые сутки муж не разговаривал с нею, ходил насупленный, сердито сопя и всем своим видом показывая, что оскорблён невинно и до глубины души.

Молчание в одиночестве, в чужой обстановке становилось невыносимо. Не находилось никакого занятия, чтобы отвлечься, в доме не было ни книг, ни ниток для вышивания, ни денег, чтобы преобразить комнаты. Елена Николаевна старалась помогать свекрови на кухне, но та хранила ещё более сухое и враждебное молчание, чем её сын, а Федосья Яковлевна, по обыкновению, бормотала себе что-то под нос, находясь в каком-то своём мире.

Конец ознакомительного фрагмента.