Хижина тёти Томы

Надежда Нелидова

– Негров на экскурсию привозили. Главный у них чернее чёрта: глазищи, как облупленные крутые яйца. Телефон выпросил, замуж зовёт. Ихний король, говорит… Думаешь, врёт?– У них в Африке три овцы и пять жён – уже король, – Юле стало обидно, если вдруг Апрелина уедет в какое-нибудь Зимбабве. Да сколько можно такими Апрелинами и вообще страной разбрасываться?!– Жалко, – вздохнула та. – Представляешь, моему говорят: «Твоя-то Прелька за короля замуж выскочила и укатила». У него рожа так и вытянется!

© Надежда Нелидова, 2022

ISBN 978-5-0056-8663-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОБУЗА

Мы совершенно обессилены («языки на плече», по выражению сестры). Свесили натруженные руки, с трудом переводим дыхание. Сидим на корточках — скамейка только что покрашена. Сначала боролись с вымахавшей из-за дождей травой. Сухое дерево грозило упасть на памятник — пилили, разделывали на чурки и ветки. Брызгали гербицидом сиреневые джунгли — не сообразили выкорчевать весной. Сирень только звучит красиво, на самом деле это злостный сорняк, нечернозёмный бамбук.

На соседних цыганских могилах остатки пикника: кострища, врытые столы, закопчённые чайники, дровишки для шашлыка.

Отчего цыгане умирают молодыми, судя по датам на табличках? Фотографии на скромных пирамидках: жгучие, роковые красавцы и красавицы — просто Зиты и Гиты, Рамы и Шиамы, танцоры диско и прочий Болливуд. Но это я отвлеклась, пока оттаскивала кучи мусора после их пикника.

В кладбищенской чаще отовсюду: справа, слева, сзади — треск косилок и завывание бензопил. «Галёк, рассаду захвати!», «Ди-има, где секатор?». Называется, пришли на поминки. И так каждый раз.

Идёшь положить букетик цветов, унестись воспоминаниями, попросить прощения, задуматься о вечном, всплакнуть. Вместо этого — лесоповал, трудовая повинность, ничем не отличающаяся от огородной, ожесточённая генеральная уборка, переклички как на субботнике. Уж точно не до философии и светлой печали. До дома бы живым добраться и в ванну.

— Чеши в машину! Оглохла? Че-ши в ма-ши-ну, я сказала. Возись с тобой.

За зарослями не видно обладательницу раздражённого молодого голоса. Через минуту появляется полная седая дама в красивом вязаном жилете — именно дама. Идёт неуверенно, очень медленно, нащупывая тростью дорогу, раздвигая высокую траву. Остановилась в растерянности, не знает куда поставить ногу.

— Давайте помогу! — вскакиваю я, рада коротенькой передышке. Под укоризненными взглядами сестры и мужа (там ещё полно работы) веду женщину к центральной дороге. Она благодарно ухватывает меня большой тёплой рукой, тяжело опирается. У неё старомодным гребешком аккуратно схвачены густые волосы, седые, с благородной голубизной. В расплывшейся фигуре всё ещё угадывается полная достоинства осанка. Былой характер угадывается. Да это же…

— Ираида Сергеевна, узнаёте меня? Дочь мою учили, ещё дружила с вашей Леночкой.

Всмотрелась сквозь толстые очки, покивала. Узнавание мало её воодушевило — или мне показалось? Вот и голубая иномарка, бережно спрятана от солнца под тентом. Разумеется, машина закрыта — называется, услали старуху. Хорошо, что у меня в карманах по бутылочке минералки — одной поделилась. Выбрала участок не пыльной травы в тенёчке, чтобы присесть.

— Не надо, — остановила она меня, — я на солнце, ближе к теплу. Это для вас темнота — друг молодёжи. У меня уже возраст, каждый лучик ловлю. В квартире иду — везде впереди себя включаю свет. Страшусь темноты. В ванне или кладовке — первым делом нашариваю включатель. А то дверь захлопнется — будто склеп. И так, знаете, впереди вечная тьма… — она запнулась. — А лампочка — солнца осколок.

С кряхтением села.

— Ну вот и повидалась с мамочкой. Дочь и зять теперь всё там в порядок приведут. От меня пользы ноль, только под ногами путаюсь. Обуза.

Наклонила голову, преувеличенно старательно устанавливая трость между колен. Голова у неё незаметно, чуточку тряслась. А голос всё тот же, напористый. Учительский.

Не просто учительница — завуч старших классов. Гроза хулиганов и двоечников, опытный координатор учебного процесса, строгая и справедливая наставница коллег. Видимо, её педагогический непререкаемый тон распугал мужское окружение — семью так и не завела. Дочку Леночку родила почти в пятьдесят. Но мама и дочь — разве не семья?

Дочь росла нежная, красивая. В трамвае незнакомая женщина давай стыдить: «Совсем маленькая девочка, а глазки красишь, ай-яй». А это у неё от природы глаза будто филигранно обведены угольком, и загнутые смоляные ресницы. От природы — и от мужчины на юге, куда Ираида ездила по путёвке. Если вы скорчили гримаску: «Юг, курорт — фи, как пошло», — вы ничего не понимаете. Всё бывает в этой жизни, друзья, всё бывает.

Вот говорят, один ребёнок в семье урод. Да сколько угодно случаев, когда в многодетных семьях растут страшные эгоисты. Родителям стакан воды не подадут, со свету сживут, потом грызутся за родительское наследство. А Леночка будто из старомодного девятнадцатого века. К маме ластится, забивается под крылышко. Само собой, когда вырастет, выйдет замуж только за маму. Гости смеялись: «Какая прелесть!».

Потом посмотрела диснеевскую «Белоснежку». Краснея, призналась, что была дурой и за мам замуж не выходят. А её мужем будет принц Рэй. Назвала золотую рыбку Рэй, два кота были и черепаха — все тоже Рэи…

Ранимая — до ужаса. Помнится, Леночке было лет восемь. Ираида проснулась в поту и в жару — сильно простыла. Таблетки в наличии есть, но так вдруг захотелось апельсинов. Казалось — съест разом штук шесть и выздоровеет. Ларёк во во дворе.

Влажной слабой рукой протянула кошелёк, стоном позвала: «Сходи, доча». Леночка в плюшевой пижамке прибежала, застыла у кровати как вкопанная. Оттолкнула руку и… горестно зарыдала, забилась в истерике. Для неё это была травма, удар, конец света.

До сих пор она видела мать сильной, уверенной, независимой. Что называется, застёгнутой на все пуговички. А тут распластана в постели, жалкая, растрёпанная, беспомощная. Поплакав, дочка забилась в угол и смотрела насупившись. В зарёванной насторожённой мордочке — суровый вопрос, недоумение, неприятие, обида: как она могла?! Предательница! Для бедняжки в этот день мир рухнул.

Апельсины принесла соседка.

Вот такая девочка-цветок. На уроках литературы отвечает — вся розовеет, тискает руки, задыхается. А какие сочинения пишет — жемчуг, просто жемчуг! Классная руководительница рассказывала: ехали экскурсией в церквушку. В автобус вошла старуха — никто не встал, одна Лена вскочила.

Может, с той церквушки и началось. Стала слушать диски с проповедями — и мою проказницу и повторюшку увлекла. У нас в квартире появились Библия, Евангелие. А у Лены вообще целая библиотека: тяжёлые книги с тиснёными золотом названиями: жития святых, труды богословов, толкования. Дочь, глядя на неё, попросила купить иконку Спасителя, потом Троеручицу, потом…

— Давай, когда уже сама заработаешь, — предложила я. Она вздохнула и согласилась. Только пробормотала, что, мол, а вот у Лены вся горка уставлена иконами, благовонными лампадами, подсвечниками, развешаны освящённые крестики на цепочках.

На дне рождении одноклассницы (вписка, по-нынешнему) все весело набросились на пирожные и газировку. Только Лена ещё минуту сидела, закрыв глаза и шепча под нос молитву. А моя постеснялась.

После школы пути наших детей разошлись. Дочь уехала в другой город, Лена поступила платно на архитектурный. Теперь её стеллажи были забиты книгами по архитектуре, тяжёлыми, дорогими — выписывали через почту. Ираида Сергеевна не жалела денег. Ну и что, что в библиотеке есть: там книги устаревшие, потрёпанные, в пятнах. Что с ними, вообще, делают? Не то чайники ставят, не то котлеты заворачивают, не то козявки размазывают. Брезгуешь в руки взять, хоть в перчатках читай.

Моя стрекоза быстро вылетела замуж. А Лена пробивалась через долгие поиски, пробы и ошибки. У Ираиды после этих бурных исканий добавилось седых волос. Дочь описала круг и вернулась в исходную точку. Остановилась на давно и безнадёжно влюблённом в неё однокласснике Саше.

— Я буду называть тебя Рэй, — сообщила она в первую брачную ночь. Он рассмеялась шутке, но это была не шутка. Саша-Рэй, чем плохо? Правда, случались накладки. По рабочему телефону просила позвать Рэя. «Кого? У нас таких нет». — «Простите, Александра».

Оба ходили в церковь, соблюдали посты. Перед обедом вставали рядышком на колени перед иконами. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». После еды: «Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил если нас земных Твоих благ». Саша-Рэй прыскал. Лена строго пресекала смешки. Он, искоса взглядывая на любимую, старательно повторял непослушные слова.

По просьбе жены, из природного блондина перекрасился в шатена, сменил стрижку — и правда, принц Рэй. Уволился с завода, хотя любил работу и коллектив, поступил в финансово-юридический колледж. Лена со временем собиралась открыть частный проектный офис — будет в штате свой юрист и бухгалтер.

Ну а раз муж студент, какие могут быть дети? В семье была демократия: устроили круглый стол. Уйти из родной школы и нянчиться с предполагаемым внуком Ираида была не готова. Да и зарплата завуча — недурной вклад в семейную копилку: молодые выплачивали ипотеку. Жаль только, Саша так мечтал о ребёнке.

— Не Саша, а Рэй, — строго поправила Лена. — В таком случае, о каких детях может идти речь? — поставила она точку.

Из тонкой как тростинка, краснеющей девушки она преобразовалась в ладную, видную, весьма и весьма существенную женщину — на неё заглядывались. От отца — яркая красота, от матери — стать. С частной конторой не вышло, с архитектурой тоже. Устроилась в какую-то дизайнерскую фирму, но ведь не в деньгах счастье. Они с Сашей-Рэем к тому времени жили в элитном доме в центре. Лена задумывалась о собственном загородном доме.

А Ираида Сергеевна по-прежнему обитала в однушке на высоте одиннадцатого этажа. В почтенном возрасте — не будем озвучивать в каком — вышла на пенсию. После бурной завуческой деятельности почувствовала себя заживо похороненной. Тут, как назло, начали менять лифт. Подрядчики армяне полгода мурыжили, сделали тяп-ляп. А после, побросав материалы, вовсе смылись в свою Армению.

Ираида Сергеевна оказалась заточённой в тереме Царевной Несмеяной. Сидела в своей светлице выше ельничка стоячего, ниже облачка ходячего. Южный Иван Царевич был, да и тот мелькнул на несколько ночей и растаял в прежней молодой жизни. И как-то сразу выяснилось, что у Ираиды одна-единственная верная подруга — не густо под конец жизни.

… — Я тебя убью! — с порога заявила та, отпыхиваясь, обмахиваясь, похожая на загнанную лошадь. Прислонилась к косяку, бросила под ноги тяжёлый пакет.

— Что, почему? — притворилась Ираида, невинно захлопала глазами.

— Чуешь, кошка, чьё мясо съела? Ох, артистка! Позвала в гости и не сказала, что лифт не работает. А я тащи килограммовый торт, вся взопрела.

Ираида её обняла, защебетала, увела на диван, померила давление. Побежала ставить чайник и набирать ванну. Помирились.

В другой раз затарились в гастрономе коньяком, рижским бальзамом к чаю и вкусняшками. Поднимались к Ираиде — отметить, наконец, запуск многострадального лифта. Хотя лифту что, жильцы — вот кто страдальцы. Между седьмым и восьмым этажами коробочка лифта охнула, закряхтела, затряслась и остановилась. Погас свет.

Можно было паниковать, истерить, биться и задыхаться в припадке клаустро — и никтофобии, хвататься за сердце и за лекарства.

— Знаешь, почему мы застряли? Потому что не успели этого паршивца обмыть, — серьёзно сообщила подруга, включая в телефоне фонарик. Когда ремонтники через десять минут открыли кабинку — их взору предстали хихикающие женщины, хорошо за семьдесят. Сидели на расстеленных рекламных буклетах. На газетке между ними — ополовиненный флакончик коньяка, надкушенные копчёные колбаски.

— Вот это мы понимаем, — сказали ремонтники. — Все бы так застряльщики. Дамы, к вам можно присоединиться?

Вот такая смешливая подруга — с ней было просто и легко. Потом подруга уехала в другой город, ближе к родне.

После отъезда подруги Ираида Сергеевна совершенно растерялась. Лифт по-прежнему капризничал. Не спустишься, не погуляешь, не посидишь у детской площадки, слушая милый лепет. Наконец, в магазин за продуктами не попадёшь. Хоть ложись и с голоду помирай — никому нет дела. Волонтёры-студенты выручали, потом распрощались: лето, каникулы.

— Бабушка, а у вас родных совсем-совсем нет?

Как объяснить чужим людям? У зятя командировки. Дочь болеет, лечится в санаториях (аукнулись женские больницы). Да и не привыкла Ираида выносить сор из дома. А главное, не хочется быть обузой. «Мать» и «сильная» — слова-синонимы. Всегда опора для детей, даже взрослых. Особенно взрослых. Навсегда запомнились апельсины, болезнь, реакция маленькой дочки, её строгий, испытующий и разочарованный взгляд.

Есть пословица: брат любит сестру богатую, муж жену — здоровую… Так вот, Ираида бы её слегка переиначила. Муж любит жену красивую, а вот дети — те да, любят мать здоровую и сильную. Жизнь тому примером.

Ираида созрела до того, что набрала номер социальной службы. Говорили, одинокому пенсионеру полагается соцработник. По телефону ответил очень знакомый голос — да это же бывшая учительница химии из их школы. Болтушка страшная, полное словесное недержание, язык до колен. Завтра полгорода будет знать, что заслуженная завуч подвешена в прямом смысле на высоте одиннадцатого этажа, заперта без хлеба и молока. Бродит в четырёх стенах как блоковский пёс безродный с поджатым хвостом.

— Извините, ошиблась, — Ираида Сергеевна бросила трубку.

Приехали дочь с зятем — только из Сочи, оба шоколадно загорелые. Леночка ещё больше расцвела, заматерела в своей женской не рожавшей красоте. Весело разгружали баулы: зелень, фрукты, колбасы, консервы, шоколад, до которого охоча была сладкоежка Ираида Сергеевна. Водрузили на стол бутылку дорогого вина в оплетённой бутылке, разлили в хрустальные фужеры.

— За тебя, мама, чтобы не болела. Слушай, как ты тут живёшь? Здоровому человеку не подняться. Взгляни на план дома, — отодвинула фрукты и балык, раскинула лист ватмана. — Эту комнату спроектировали специально для тебя. Двадцать квадратов, своя ванна и туалет, отдельная входная группа. Окна на юг, как ты любишь. Стены капитальные, считай, отдельное жильё. Вокруг лес, воздух, птички поют. Это тебе не болтаться на верхотуре на семи ветрах. Будем встречаться по вечерам в гостиной, смотреть фильмы, обсуждать. Рэюшка мой готовит пальчики оближешь, испечёт чего-нибудь… А случись что, присмотрим за тобой, уже не молоденькая.

Ираида Сергеевна закрылась ладошками, заколыхалась в сладких рыданиях. Вот он, выход из положения, вот оно, счастье. Господи, за что это ей? Обмочила слезами лицо дочки, та хохотала, отводила её мокрые руки.

— Подруга зовёт к себе коротать старость. Пока решилась в гости, а там видно будет… Сейчас вот всё думаю, вспоминаю, сопоставляю. Живу в сытости, чистоте — чего ещё? Она хорошая у меня, — чуть раскачиваясь, задумчиво говорила Ираида Сергеевна, — но всю жизнь играет. В саму жизнь. В веру в Бога. Вот в архитектора играла. Сашу сделала игрушкой. И сейчас играет в эдакую…

Она прислушалась и замолчала. Из чащи с треском, как молодая медведица, шагнула высокая спортивная женщина. Одета в кипенно-белую рубашка поло и такую же бейсболку, в красные шорты — всё отлично подогнано по фигуре, новенькое, брендовое.

— Леночка, это мама твоей подружки в старших классах, помнишь?

Она не расслышал или не захотела расслышать. Прошла стремительно, так что мне пришлось посторониться. Будь я бесплотна, она проломилась бы сквозь меня. Стояла, нетерпеливо похлёстывая веточкой по голой розовой ноге. Ждала, пока мать поднималась, неловко усаживалась на заднее сидение, пыталась пристегнуться. В Лене сквозило раздражение, но и некое удовольствие, злорадство от материной беспомощности. Не выдержала, вырвала из слабых сморщенных рук ремень, воткнула в гнездо.

— Говорила ведь, не надо брать её с собой, — кинула мужу. — Опять кому попало плакалась, сплетничала. Свинья грязь всегда найдёт.

Хлопнула дверца. Машина, бережно переваливаясь, удалялась по ухабистой кладбищенской дороге. Увозила Ираиду Сергеевну, сидящую на солнечной стороне — как она любил