Брошенный. Повесть, фантастика

Надежда Никитина

Повесть «Брошенный» – это несколько дней из жизни парня, который пережил предательство любимой девушки и оказался безучастным к происходящему. Высланному в деревню молодому человеку кажется, что он сходит с ума, потому что видит странные галлюцинации. Шаг за шагом к нему приходит понимание, что истинные причины болезненного состояния совсем в другом.

5

Главная улица бабушкиного села с гордым названием Центральная всё ещё сохраняла следы асфальта советского периода. Края обочин размыты дождями так, что ехать в тёмное время водителю, не знающему наизусть все вымоины, означало неминуемо попасть в одну из них колесом.

В детстве, когда мама возила его в свою деревню, она не уставала напоминать, что здороваться нужно со всеми — знакомыми и незнакомыми, — что отвечать нужно на любой вопрос о себе, потому что в деревне каждый новый человек — событие. Но как быстро ушли в прошлое деревенские неписаные правила! Никто на него не оглядывался. Во дворах копошились равнодушные к происходящему в округе полуголые дачники. Лишь лохматые мордочки породистых котов и мосек глазели на проходящего мимо заборов паренька.

Вадик остановился на пригорке и позвонил маме. Мама тут же взяла трубку — видно, ожидала звонка и не расставалась с телефоном. Она забросала его вопросами, на которые и отвечать-то было необязательно:

— Вы там как с бабушкой? Поладили? Она тебе, конечно, блинов напекла? Ей при тебе уже лучше стало? Недельку выдержишь? Потом папа приедет.

Вадик покорно поддакивал. После разговора он впал в ступор, продолжая смотреть на мобильный телефон. Пальцы ждали команды, чтобы набрать ещё один номер — привычный, но запретный. Резкий толчок сзади, и телефон упал далеко в траву.

Мальчишка лет семи отпихнул его и пробежал мимо за покатившимся мячиком, успев крикнуть:

— Чего встал на дороге, дылда?

— А ты тоже смотри, куда бежишь! — грубым голосом закричала сзади женщина.

Вадик с удивлением отметил, что неприятным голосом обладает вполне миловидная особа лет двадцати с хвостиком. Она смотрела ему прямо в глаза и улыбалась:

— Ну, чего стоишь — ищи мобильник!

Это она к своему мальчишке обращается? Нет, тот убежал вперед. Как с ней разговаривать-то? Куда смотреть, чтобы сохранять нормальное выражение лица? Шорты — скорее бикини, а футболка что сверху, что снизу открыта так, что видно было бы всё, если б под ней было на что смотреть, кроме худобы. Но девушка, похоже, так не считала.

— Диктуй свой номер телефона.

— Зачем?

— Чего тупишь? По звонку телефон быстрей отыщем.

Мелодия звонка раздалась из-под зарослей колючего кустарника, который рос у ограды красного кирпичного домика.

— Мам, — позвал мальчишка. — Чего ты с ним возишься? Автолавка уйдёт.

— Успеешь!

— Да ну тебя! Дура!

— Поговори ещё!

За ближайшим забором раздался смех. Девушка сразу напряглась, вскинула голову так, что при своём высоком росте стала ещё выше, и гордой походкой цапли зашагала по дороге.

За заборчиком, распрямившись, стояла над грядкой старушка и, прикрываясь ладонью от солнца, разглядывала Вадика.

— Подходи ближе, молодой человек. Я тебе сейчас граблями телефон вытолкну, — старушка, переступая непослушными ногами, двинулась к кустарнику. — Спина затекла. Под куст не пролезу. Сейчас подвину осторожно. Достанешь? Вот бандит этот Юрка! Ни мать, ни бабку не слушает! Бабушка его, Наташкина мать, в городской администрации сидит. Весь город Людмила Васильевна воспитывает, а до своих руки не доходят! Ты чей будешь? Не помню тебя что-то.

— Мою маму зовут Арина Полянская.

— Аринин сынок? К бабушке Вере? Молодец, что навещаешь! Как она поживает? Всё дубы свои стережёт?

— Какие дубы? — не понял Вадик.

— Да так, к слову пришлось, — смутилась собеседница. — Ты телефон поднял? Ну, передавай бабушке привет от Таисии Петровны.

Вадик ещё побродил по деревне взад-вперёд, но к речке не пошёл, потому что на дороге стояла толпа, поджидавшая автолавку. Над толпой возвышалась светловолосая голова Наташи. Бегал Юрка, круша палкой, как шашкой, придорожную траву.

Вадик вернулся к бабушке, чтобы воевать с зарослями у дома. Он пытался не думать о том, что на его мобильнике не пропечаталось ни одного входящего вызова.

После двух часов работы бензокосилки двор преобразился. Стал понятен мамин замысел. В тени веранды рос ряд низкорослых декоративных сосен. Перед ним в шахматном порядке прокинуты шины от старых колёс, где среди сорняков уже начинали цвести оранжевые бархатцы. Мама очень просила прополоть, но не мешать же два вида деятельности в один приём! Вдоль забора чередовались липы и рябины. Дровяной, хозяйственный сараи и бывший хлев для скота со стороны двора были обтянуты декоративной сеткой, по которой поднимались вьюны-самосеянцы. Почти в центре двора красовалась пушистая ель с обрезанной макушкой, которую когда-то мама наряжала под Новый год. Срубленные неживые ели она не считала украшением праздника и в городскую квартиру 31 декабря приносила только сосновые ветки.

В глубине двора перед огородом в землю вкопаны сварные качели. И маме прослужили, и ему, и ещё простоят, только подшипники смазывай! На совесть сделаны… Покойный дед без памяти любил единственную дочь.

Довольная бабушка вышла во двор, присела на деревянную лавку у крыльца и наградила Вадика высшей похвалой:

— Красивый двор! Почти как при дедушке.

— Почему «почти»? Я чисто скосил. Знаешь, сколько возиться пришлось с мамиными посадками?

— Да разве я говорю, что плохо? Дед просто больше косил. Видишь край огорода? Он кругом всё обкашивал. Не могу привыкнуть, что земля пустует. Вы отказались картошку себе выращивать, а у меня сил только на грядки и хватило.

— Купим мы тебе картошку! Папа сказал, она копейки стоит. Чего зря ломаться?

Бабушка погрустнела.

— Не в деньгах дело. Стареют твои родители. Мама выросла на своих продуктах. Папа, хоть и городской, а на здоровом питании помешан. Тяжело им уже — вот и ищут себе оправданье.

Папа с мамой были одногодками, поженились на втором курсе института, через год родили его, героически учились между пеленками и болезнями сына, не сломались перед бытом и сейчас любили гулять, взявшись за руки. Они выглядели молодо, посещали бассейн и теннис. Вадик никогда бы не подумал, что старость может начинаться вот так: с отказа от физической работы.

— Бабуль, а в конце июня картошку уже не сажают?

— У нас бабки и в конце июля сажают. Потом в сентябре на базаре как свеженькую продают. А ты что задумал? Семена я сохранила, а вот чтобы вспахать, надо искать коня или трактор.

— Я, бабуль, завтра пройду дедушкиным маршрутом, а там видно будет.

— Дед до самой смерти двор в порядке держал. Бензокосилку он себе купил, когда Арина школу заканчивала, а до этого всё косой махал. Бывало, весь двор обкосит, а потом ещё тропинку до Фединого дубка ведёт.

— Какого дубка?

— На том пригорке растёт, за старым руслом. Видишь? Ты заканчивай, умывайся. Я пока на стол соберу.

Вадик встал на скамейку, чтобы лучше осмотреться. Вечером в июне светло, как днём. Бабушкино село стояло на левом берегу речки Сонная. В селе ее название произносили по-свойски — Сонька. Центральная улица села сначала шла вдоль реки, а потом упиралась в берег, потому что речка делала резкий поворот влево, образовав излучину с широким песчаным пляжем. От Центральной улицы влево почти под прямыми углами расходились переулки. По правой же, «бабушкиной» стороне улицы, за дворами и огородами начиналась низина, образованная старым заброшенным руслом Соньки. По весне её затапливало, а потом всё пространство зарастало камышом и непроходимым кустарником. По низине к речке никто не ходил. И только его дед, не жалея сил и времени, прокашивал из своего огорода тропинку до нового русла.

Бабушка накормила до отвала. Вадик не признавал супы, и бабушкин борщ взялся хлебать из вежливости, да не заметил, как увлёкся. Они с бабушкой сели смотреть новости, но тянуло в сон. Он пожаловался, что никогда так много не спал, получил в ответ рекомендацию по поводу того, что «организм сам знает, сколько нужно отдыхать для здоровья», и отправился к себе. Мамина кровать с готовностью прогнулась всеми пружинами под его позвоночником.