Меняющая миры. Спутанные нити

Надин Баго

Вселенная процветает, но противоречия всё сильнее терзают Объединённые Миры.Кристаллы Эрму обеспечивают перемещения по космосу, но договорённости с их обладателями трещат по швам. Что станет с федерацией, если соглашения разорвутся?Мятежники наращивают военную мощь и влияние. Удержит ли правитель свою власть над Мирами?А на далёкой Земле из забвения возвращается сила, не знающая себе равных. Кем обернётся она: мстительной стихией, спасителем или ключом к вратам Тени?Только Бездна знает…

Глава 10

Эрму

Оя проснулась поздно, когда день был уже в самом разгаре. Сон освежил её, смыв усталость от вчерашних событий. Вернее, не столько сон, сколько временное отключение от Поля душ, дававшее передышку разуму. Тело в отдыхе больше не нуждалось.

Её голову снова заполнило туманное марево объединённых сознаний моренантов. С некоторым удивлением Оя поняла, что может воспринимать всю эту невероятную общность как одновременно, так и выделяя в ней отдельные мысли, события, личностей. Их приветствия накрыли её теплой волной.

В дверь вошёл теперь ожидаемый Зугзу — один из членов жреческой герусии — поприветствовав её уже в своём физическом теле.

— Доброго дня, Высшая!

Оя, улыбнувшись, кивнула.

Жрец продолжил, сразу перейдя к основным делам:

— Подготовка к шествию начата. Никаких неожиданностей, думаю, не случится. Начало здесь через два дня на рассвете, потом Эль, Кэ, Эо и так далее. Всего мы запланировали по два главных острова в каждом из Девяти архипелагов плюс те, что ты захочешь посетить уже там, на месте. Последним — Эзо. И в завершение, конечно, Гора. Уложимся в шесть дней. Как и у Гриды, пойдёт только часть герусии. Тридцати, полагаю, хватит. Сопровождающих — пятьдесят моренантов. Конечно, это не слишком пышно, но в прошлый раз такое малочисленное шествие понравилось людям больше: по-моему, они чувствовали себя более… как бы это сказать, причастными, да, — он запнулся, увидев изумление и непонимание на лице Высшей. — О, если этого недостаточно, то можно и…

— Что ты! Я… мне кажется, и так невероятно много народу для свиты девчонки с рыбацкого острова.

— Её больше нет, ты — Высшая, по крайней мере, для большинства, кто не знал тебя раньше. Они ждут праздника. Простота их разочарует. Я всё же прошу подумать об их ожиданиях, даже если это тебе непривычно. Таковы обязанности жрицы и…

— Да нет же, я не против, просто… ты правильно заметил, Зугзу, мне непривычно всё это, — Оя обвела рукой богато украшенную комнату, — всё эти почести, шествие. Так странно… Да даже эта одежда, — она развела руки и оглядела себя; рукава накидки развернулись широкими клиньями. — Но я не против, нет. Вам виднее, как нужно сделать. Я доверяюсь вашему опыту.

Жрец коротко поклонился.

— Благодарю. Кстати, о твоём одеянии, раз уж зашла речь. Всё готово, кроме мантии. Ты знаешь, она передаётся от Высшей к её последовательнице, но мы должны её нарастить и добавить новый символ — твой собственный.

— Символ… я и забыла.

— Да, обязательно. Что-то важное для тебя, любимое, может… Люди должны узнавать это после.

— Хм… — девушка задумалась, — это сложно, — промолвила она чуть погодя, — выбрать что-то одно и… Я же не должна повторяться, так?

— Да, не повторяться. Ты же помнишь все предыдущие?

— Помню, в этом и сложность.

— Тут никто кроме тебя не решит. Но, если позволишь, совет.

— О, с радостью.

— Не выбирай что-то слишком большое — его выложат на мантии, тебе её носить всё шествие, да и после иногда. А она и так тяжела, уж поверь, — жрец ухмыльнулся, — ещё пару-тройку Высших — и следующая в ней шагу не сможет ступить. Придётся, видимо, придумывать церемониальную тачку…

Оя расхохоталась.

— Тачку! Единая… О, это перебор, кажется.

— Тебе не грозит, но даже если бы… символ всё равно нужен, так повелось.

— Хорошо-хорошо, не торопи меня. Что бы это могло быть…

Жрица попробовала вспомнить прошлую жизнь — она открывалась ей далеко, будто в блёклой дымке. Но постепенно воспоминания кристаллизовались, мерцали ярче, пересыпаясь как стёклышки в калейдоскопе, и вдруг сложились в цельную картинку… Лицо Ои засветилось счастьем.

— Да… да. Я знаю.

— О, прекрасно. И что же это будет? — Зугзу ждал её слов с нескрываемым любопытством.

— Тебе покажется странным, но… летучая рыба. Да, летучая рыба. Именно так.

— Рыба?

— Летучая, не забудь.

— Я понял, да. Что ж. Интересно. У Кизо тоже была рыба. Обычная, желтопёр. Но почему нет?! Хорошо, так и сделаем. Можешь не беспокоиться, Высшая.

— А я и не собиралась. Грида уверила меня, что вы справитесь. У меня нет причин думать иначе. Мы закончили с этим?

— Да, благодарю за уделённое время, — он снова поклонился и собрался уходить.

— Постой, — спохватилась Оя, — ещё кое-что…

— Паланкин? Дары?

— Нет, я не о шествии. С ним закончили. Другое… По обсуждавшемуся делу, понимаешь?

— Ах да, конечно. Спрашивайте, я постараюсь ответить.

— Я так поняла, что на Каменное Сердце отправлен кто-то из людей, не моренант?

— Так и есть, Высшая, не моренант, но мы все ему доверяем. Уверен, он не подведёт.

— Это хорошо, но есть ли какие-то сведения от него?

— Нет, пока нет. Мне понятно твоё беспокойство, но не стоит торопить события. Ситуация непростая. Там требуется осторожность и осмотрительность. И время… не желательно давать тангорлу лишний повод для подозрений, — жрец вздохнул, в сомнении покачал головой. — Было риском это всё начинать, может, и не стоило?

— Время, да… Хорошо, подождём, я согласна. Не нужно спешить. А вот насчёт рисков… Риски есть, несомненно. Но я всё больше склоняюсь к тому, что решение моих предшественниц оправданно. Видимо, никуда не деться, это давно назревало… Ладно, — Оя отмахнулась от собственных мыслей, — не станем углубляться, подождем известий от посланца. Иди…

Зугзу уже почти вышел за дверь, когда она добавила:

— Подождём, но недолго. Если он не выйдет на связь до конца шествия, нужно будет что-то предпринять, выяснить… Тогда решим.

Высшая жрица замолчала, развернулась к окну и замерла как драгоценная статуя. Только взгляд её скользил по еле различимой линии горизонта между морем и небом.

***

Несколько лет назад

Северный пляж Эзо сейчас, после полудня, был почти безлюден. Большинство лодок, стаей окружающих дальние причалы, ушли в море рано утром и пока не вернулись. Погода благоприятствовала рыбакам: несильный ветер, лишь слегка тревожащий бирюзовое зеркало океана да ясное небо с редкими мелкими облачками — что ещё надо?!

Из редкого светлого леса, спускающегося узкой полосой со склона холма, выбежала темноволосая девочка. Тонконогая и нескладная, она только-только вступала в сложный период между детством и юностью. В её пока ещё слегка пухлом личике, в жестах, голосе уже начинали угадываться черты будущей прекрасной девушки. И всё же она ещё оставалась ребенком: её выдавала беззаботность и лёгкая неуклюжесть движений. Девочка заливисто смеялась на бегу, лишь иногда переводя дыхание и оглядываясь через плечо.

Через минуту из-за деревьев показалась светлая голова. Смуглый, как и все островитяне, мальчишка осмотрелся, заметил девочку и с победным воплем кинулся за ней. Он был не старше её, хотя казался взрослее — частые выходы в море с отцом давали свои плоды. Бежал мальчик быстро и уверенно, напрямик, не выбирая тропку поровнее. Он почти схватил беглянку, когда вдруг свалился с криком на песок, бешено тряся в воздухе левой ногой. С мизинца, раскрыв клешню, свалился большой жёлто-оранжевый краб и сразу же бочком забрался под ближайший камень. Девочка подошла к разъярённому другу, спросила, сдерживая смех:

— Ты как, Аройо?

Мальчик что-то раздражённо буркнул ей в ответ, не поднимая головы. Он уже перестал растирать раненый палец и сидел, уставившись в песок.

— Да ладно тебе, Аройо, ну… всего-то маленький крабик, не в первый раз…

— Я бы поймал тебя, если бы не эта дрянь, — парнишка обиженно сопел. — И вовсе он не маленький, вон глянь, клешня какая здоровенная торчит.

Оя посмотрела, куда он указывал: из-под плоского, обточенного песком и ветром камня действительно выглядывал яркий кончик клешни. Справедливости ради, это был и правда взрослый краб, хоть и не самый большой из тех, что она находила.

— О, ну… да… но не как та рыбина, что ты поймал на прошлой неделе. Помнишь?

Аройо сразу забыл о крабе и довольно ухмыльнулся.

— Ага, точно, отличный был синеглаз, да?! Вон как цапнул, ещё не зажило, — мальчик развернулся к ней правым плечом: на тёмной голой коже выделялся округлый красно-розовый шрам.

— Ну. Я же и говорю, — кивнула девочка, — а тут и синяка не будет, да-да.

— Ладно, забыли, — Аройо вскочил на ноги, — пойдём, что ли, к морю.

И они пошли к кромке прибоя, уже не торопясь, загребая ступнями тёплый песок, светлый, как их одежды. На обоих были широкие штаны из тонкой, но прочной ткани — её делали их матери и другие женщины острова из пальмовых волокон и слизи шёлкового моллюска. Голубая, яркая на фоне некрашеного полотна повязка полосой охватывала только начинающую намечаться грудь Ои. Ветерок развевал завязки за спиной у девочки. Вместе с голубыми лентами танцевали змейками и пряди гладких волос, и украшающие их длинные подвески из ракушек, жемчужинок и мелких мутноватых кристалликов.

Солнечные лучи окружали голову Аройо светлым ореолом, создавая ослепительный контраст с его кожей и шедшей рядом подружкой. Из его левого уха белой каплей свисал почти до самого плеча длинный гладкий зуб кудда — недавний подарок отца. Несколько недель назад мужчины принесли с этих самых дальних причалов в деревню огромную змееподобную тушу — редкая добыча, немногие старожилы помнили о таком — зубов с длиннющей челюсти хватило на ожерелья всем ловцам. И ему, вот, отец выделил один — было чем похвастаться перед товарищами. Толстую серую шкуру, поговаривают, после выделки купит сам тангорл. Зато мясо всё досталось им. М-м… вкуснятина…

В животе у Аройо предательски заурчало. Он огляделся.

Дети уже добрались до низкого деревянного настила на самом берегу, протянувшегося справа от крайнего пирса. Пару лодок ещё болтались на волнах, не пытаясь сорваться с привязи. Но выходить в море не хотелось, не говоря уж о возвращении. Мальчишка задумался. Почти сразу лицо его озарилось улыбкой, он кивнул сам себе, приняв решение.

— Оя, слушай, есть хочешь?

— Хм, ну, можно. Только что? — она повернулась назад, к лесу, недовольно вздохнула. — Опять туда идти… да на опушке все плоды подъели.

— Нет, не то.

— За рыбой? Я обещала маме сегодня не уплывать.

— Да я сам не хочу. Есть идея получше. Смотри, — он махнул рукой в сторону чуть выступающей над водой скалы у края дальнего пирса.

— О, ракушки, — Оя захлопала в ладоши, — люблю ракушки, зелёные особенно, — на её лицо набежала тень сомнения. — А разве тебе разрешают нырять без взрослых?

— Ну… — замялся Аройо, — не то что бы… я же уже много раз это делал, — перевёл он тему, — ничего сложного, да и надо нам немного, я быстро…

— Не знаю… — протянула девочка, — может, не стоит? Посидим чуть-чуть и домой?

— Да ну! Столько шли. Да и есть я хочу сейчас, а не потом. Не бойся, ерунда. Идём, — он потянул её за руку.

Оя пошла нехотя, но не особо сопротивляясь. Они быстро преодолели расстояние до крайнего слева причала — он протянулся в море сотни на полторы футов — и побежали по скрипучим просоленным доскам к его концу. Там Аройо усадил девочку на брошенные грудой мотки верёвок и сетей. Покопался, вытянул шнур потоньше, но достаточно прочный и длинный, привязал один конец к швартовочной петле, другим обвязался сам. Ещё выбрал небольшую сетку-садок, прицепил к поясу.

Обросший водорослями каменный утёс не казался слишком уж опасным, даже вблизи. Волны мягко и почти бесшумно лизали его бока.

Мальчик обернулся к подруге:

— Не переживай. Мы знакомы с этим старичком. Он поделится…

Девочка кивнула, махнула рукой.

Аройо, оттолкнувшись от кромки пирса, играючи прыгнул в воду почти без всплеска. Через пару минут голова его показалась у края скалы, он ещё раз глубоко вдохнул и снова погрузился вниз. Ещё несколько минут спустя парень вынырнул и поплыл к причалу, как рыба, разрезая волны, быстро вскарабкался по опорному столбу, выпрямился и с гордостью продемонстрировал обрадованной Ое полную сетку разноцветных раковин. С него ручьями текла вода, мокрые волосы липли к лицу, но он был совершенно счастлив.

— Старикан не поскупился, я же говорил, а?

— Да, здорово, отлично… О, я тоже что-то сильно захотела есть, — она положила руку себе на живот и спросила с любопытством. — Что мы с ними сделаем?

— Поджарим, наверное. Твои зелёные-то по-другому и не раскроешь, жаль, ножа у меня сегодня нет. Солнце ещё высоко и… да, ты поделишься этим? — Аройо указал на кристалл в её волосах.

— О… да, конечно, — Оя осторожно отцепила одну блестящую нить, — вот здесь покрупнее и почище.

Некоторое время спустя, чуть в стороне от причалов, в золе прогоравшего костра из плáвника шкворчали, раскрываясь, белые, розовые и зелёные ракушки; острый аромат заставлял сглатывать слюну. Потом, обжигаясь, дуя на пальцы, дети ели, вынимая плотные округлые тела моллюсков из двустворчатых раковин или аккуратно высасывая вкусное содержимое из витых спиралевидных домиков. Оя сняла с пояса небольшую флягу — там была всего лишь простая вода, но она прекрасно завершила их пиршество.

Они сидели рядышком на песке, перед угасающим костром и смотрели вдаль, на океан. Солнце уже начало понемногу клониться к горизонту. Скоро пора было возвращаться.

Вдруг вдалеке Оя увидела нечто странное: гигантская бабочка с длинным серебристым телом и розоватыми полупрозрачными крыльями взвилась из воды, пролетела, переливаясь под тёплыми лучами, несколько футов и снова нырнула в волны. А за ней ещё и ещё — пару десятков таких же бабочек пронзили воздух.

Девочка вскочила.

— Что это? Аройо, гляди. Гляди, как красиво! Я раньше таких бабочек не видела. Нет, ты смотри… — Ою переполнял восторг.

— Глупышка, — улыбнулся сытый Аройо, чуть приподнявшись на локтях и взглянув туда, куда она указывала, — это совсем не бабочки.

— Но… кто же тогда? Посмотри, крылья…

— Это летучие рыбы.

— Рыбы? Летучие? Ты же шутишь, да? — девочка нахмурилась, не веря другу и уже готовясь обидеться.

— Вовсе нет. Ты что, правда о них не слышала?

— Нет, — Оя покачала головой, — но как это может быть?

— Да ничего особенного. Далеко в море они, кстати, часто встречаются. Поймать только непросто. Да и костлявые очень, толку мало, отец мне говорил.

— Как же они летают?

— Ну, они и не летают на самом-то деле. Понимаешь, зубы у них не очень, сила тоже — ни напасть, ни защититься, короче. Только убегать и остается, если кто пытается сожрать. Но в воде их догоняют. Вот они и прыгают… сбивают с толку… Плавники отрастили. Смешные, — он хмыкнул.

— И вовсе не смешные! — возмутилась Оя. — Красивые! И смелые!

— Смелые? Ты что, не слышала? Они же сбегают от врагов. В чем тут смелость-то?

— А вот… вот, подумай. Они живут в воде. Это их дом и мир, но, чтобы спастись, они уходят в другой мир — в воздух — незнакомый, неродной. Как мы с земли в воду.

— Вода мне родная, — возразил мальчик.

— Да, сейчас. Но надо привыкнуть. Не сразу же тебе там стало удобно?! И всё равно — живёшь-то ты на земле, просто и воды теперь не боишься. Вот и они так же… Надо быть смелым: уйти, чтобы спастись.

Аройо ещё раз взглянул на мелькающие вдали тельца. Они на самом деле напоминали бабочек. Красивые, да. Но смелые?! Он пожал плечами. Смелые дерутся, а не убегают. Но он не стал расстраивать Ою и промолчал.

Они ещё немного посмотрели на рыб, но те довольно быстро уплыли. Когда же солнечный диск коснулся краем горизонта, вдалеке показались паруса возвращавшихся с лова лодок. Аройо повернулся к Ое:

— Тебе, наверное, пора. Дойдёшь сама?

— Конечно, что сложного?!

— А я, пожалуй, останусь, — он указал на приближающихся рыбаков, — помогу тут, если разрешат.

— Разрешат, что им… Ладно, пока.

Девочка улыбнулась ему напоследок, повернулась и без усилий побежала к дороге в деревню, вверх по холму и вскоре скрылась за деревьями. Он проводил её взглядом, а потом неспеша направился на пирс, готовясь встретить соплеменников, как он надеялся, с неплохим уловом.

На фоне заходящего золотого шара опять взвилась стайка летучих рыб и пропала вдали.

***

Каменное Сердце, настоящее время

Тангорлу не спалось. Снова.

Он измял всё покрывало, сбив его в мерцающий золотыми нитями клубок, повернулся на один бок, потом на другой, отшвырнул в сторону несколько подушек, оставив лишь одну, и, в конце концов, замер, лёжа на спине и уставившись широко открытыми глазами в потолок. В завитках расписного свода его измученному мозгу грезились, сливаясь и перетекая друг в друга, то очертания молочно-белого космолёта, то холодные голубые горы, то пушистые мордочки в джунглях, то непонятные многоцветные облака. Их хоровод, медленно кружась, затягивал его куда-то вглубь, в тихую тьму. Но вдруг расплывчатые картины сорвались с места, будто подгоняемые неведомой силой, стягиваясь всё ближе. И космолёт стал острым мечом, горящим светом луны; горы покрылись змеящимися трещинами и лопнули, разбросав тысячи льдистых кристаллов; мордочки ощерились многозубыми пастями; а облака дрогнули, слились воедино в вихре цвета — и на тангорла сверху взглянула Бездна.

Почти расслабившийся в объятьях наконец приближающегося сна, он резко сел на постели. Бисеринки пота собирались в дорожки на лысом черепе и капали на синие простыни, оставляя на них тёмные пятна. Сердце, казалось, билось прямо в мозгу, распугивая мысли бешеным стуком. Воспалённые глаза никак не хотели закрываться.

Грейл всё же нашёл в себе силы ещё раз глянуть на потолок: конечно, ничего… всегдашний сад с беседками да цветами. Ничего…

Он, морщась, обхватил болезненную голову ладонями, сжал пальцы. Потом вскочил с кровати, обошел её, потянулся к звонку, думая позвать кого-нибудь из прислуги, передумал, вернулся, подошёл к окну и снова обратно. Его бессонница длилась уже пятый день, но до такого ещё не доходило. Что за чушь ему привиделась?! За что всё это ему? И как же дико болит голова…

Но он знал, почему. Знал, что никакая это не чушь.

Великий тангорл терял контроль над врученными ему мирами. Исподволь, незаметно и пока совсем незначительно, но его власть утрачивала свою прежнюю силу.

Мятежники, так и не обнаруженные, копили где-то силы, лишь изредка вмешиваясь в дела Совета и нарушая его, тангорла, планы. И ведь это он когда-то лично взрастил… Грейл скрипнул зубами. Боль шилом пронзила мозг. Да, Совет оказался глуп и недальновиден, позволил повстанцам обрести мощь, о которой кучка дикарей, какими они были, не могла и мечтать.

И Эрму… Как же ему надоело довольствоваться их подачками! Договор, ха! Древнее и давно изжившее себя соглашение. Глупо вообще было принимать эти условия. Не Объединённые миры, а собачка на привязи… Зависеть от этих мёртвых статуй, от этих ходячих трупов… Тьфу!

В тангорле неудержимо закипала злость, вытесняя даже боль и усталость.

Ну, ничего, кое-что у Совета в запасе имеется. Грейл вспомнил о пленнике. Упрямый, тварь. Даже ниузы за такой срок толком ничего не добились. А уж Акелод в этот раз чуть ли не превзошёл себя. Тангорл удовлетворённо усмехнулся — последние иллюзии Ментальной комнаты доставили ему удовольствие. И всё же мятежник молчал. Нет, он кричал, конечно, вопил даже, рыдал, но не отступал от своего. Торговец, как же! Зерно, скажите, пожалуйста! Всё ложь!

Грейл задел столик, незамеченный им в метаниях по комнате, и яростно пнул его ногой, сломав одну из трёх витых ножек. Столик отлетел в угол, ударившись о большую вазу и отколов ей ручку.

Хватит миндальничать! Пора брать всё в свои руки! И прямо сейчас.

Он облачился в накидку, обулся и быстрым шагом направился к дверям. Внезапно их изукрашенную камнями поверхность озарил бледный луч очередной из трёх лун, проплывавших за окном. Радужный свет, преломленный на тысячах граней, соткался в смутный силуэт с разведёнными руками, словно готовыми удержать мир на ладонях, и… исчез, так же быстро, как появился. Боль молотом ударила главу Совета. Во рту пересохло. Мысли разбежались как мыши от чотты.

Огромным усилием воли он стряхнул с себя наваждение. Комната была пуста. Лишь тишина, если не считать привычного гула Великих Каскадов, наполняла её. Тангорл потёр виски, собирая сознание как стаю напуганных птиц. А он был напуган, да, определённо…

Кое-что ему не по силам. «Ну, почему сейчас?!» — в очередной раз подумал он, — «Почему вообще?»

Всё из-за неё, точно. И потерянный сон, и видения… Когда вчера Коспарх вернулся с Земли, Грейл сразу понял, что что-то неладно. Старый гном пришёл один, и уже это было плохо. Не говоря о том, что за эти два дня он похудел на добрый десяток фунтов, постоянно вздрагивал, да и слов из него было не вытянуть. С горем пополам Коспарх всё-таки доложил о произошедшем, почти не паникуя, но в глазах его плескались страх и беспомощность, непонимание человека, заблудившегося в лесу и уже даже не пытающегося отыскать дорогу.

Тангорл поёжился, припоминая, как встретил гнома после путешествия: слабого и абсолютно потерянного, в ужасе и смирении перед судьбой.

Она отказалась прийти. Вернее, не прийти, а следовать их планам.

Явится сама. Если надумает. Жди теперь и гадай, как и когда — завтра или через сотню лет. Где появится? Что сотворит? Только Единая ведает…

О, Тень её забери! Страх и ярость взметнулись в тангорле удушливой волной. И бессилие… И от этого было ещё страшнее. Беспокойство, неизвестность, невозможность ничего предпринять выматывали его день за днём. Нет! Нельзя позволить этому продолжаться.

Грейл с трудом отбросил мысли об эризингии. Начнём с малого, сосредоточимся на том, что есть.

Он стиснул зубы, кивнул сам себе, поплотнее закутался в накидку, распахнул одну из створок высокой двери и спешно двинулся направо по погружённому в полумрак широкому коридору. Глаза его горели синим хищным огнём.

***

Крохотную комнатку заполняла тьма: ночью свет лун почти не заглядывал в длинное и узкое, как зрачок чотты, окно высоко на стене. Да и день не многое менял — шершавые чернильно-синие стены сливались с тенями, прятавшимися в углах, а высокий потолок словно уплывал куда-то в душном мареве.

Мебели здесь было немного, но, как ни странно, довольно добротной: широкая и крепкая кровать, застеленная грубым, но не изношенным бельём, круглый высокий столик под окном с парой не слишком чистых металлических мисок, два прочных деревянных табурета, небольшой стеллаж с брошенной на одной из полок раскрытой книгой. На полу под ним лежала кучка терракотовых черепков, горсть почти высохшей земли да какой-то увядший изломанный кустик.

С кровати раздался глухой стон.

Человек лежал, уткнувшись лицом в подушку, грязные русые волосы рассыпались по светлой ткани, выбившись из узла на макушке. Периодически тело в зеленовато-бурой рубахе пронзала судорога. Слышался стон, и мужчина снова затихал, стискивая руками простыни. На правой кисти недоставало двух пальцев — вместо них была толстая корка запёкшейся крови и гноя. От человека несло потом и рвотой, запах смешивался с вонью от отхожего места в углу комнаты.

Он находился здесь несколько дней и хотел бы забыть их все, но был не в силах этого сделать. А ведь когда-то он считал рассказы о пытках Совета ерундой: право же, разве могли кого-то запугать эти разряженные любители комфорта, эти изнеженные властители?! Как все ошибались!

Его детство было нелёгким, а юность настоящим кошмаром, лишь присоединившись к Содружеству он обрел некое подобие благополучия. А теперь его ввергли в ужас, которому, казалось, нет конца. Они мучили его тело, да, и боль была всепоглощающей, но после они же и лечили — и раны затягивались, почти все, плоть заживала быстро, чтобы те могли начать всё заново. Но это мелочь по сравнению с тем, что они творили с его разумом. В последний раз, перед тем как погрузиться в беспамятство после очередных измывательств, у него промелькнула мысль, что он не хочет, чтобы сознание возвращалось в тело. Он захотел умереть, о да. Но они не дали ему — им нужна информация, и они будут продолжать, пока не добьются своего.

Спину снова скрючила дрожь. Человек закашлялся.

За дверью, где-то в глубине коридора, послышались шаги. Через пару секунд тяжёлая створка задрожала и распахнулась, коротко скрипнув. Шаги приблизились.

Он не в силах был оторвать голову от подушки и посмотреть на визитёра, да и не хотел — плевать на них. Сильная рука вцепилась ему в волосы и вздёрнула вверх с постели. Череп пронзила боль, перед глазами всё плыло.

Пришедший оттолкнул его, он неловко упал на кровать, замерев в полусидячем положении, опёршись спиной на стену. Голова свесилась вниз — подбородок почти касался груди, веки не открывались. Он даже не почувствовал пощёчины, хотя резкий звук эхом отразился от потолка. Рука снова схватила его за чёлку, потянула, поворачивая лицом к падающему из окна тонкому бледному лучу. Человек с трудом разлепил глаза и вздрогнул — перед ним светились только два ярко-синих глаза в коричневых кругах… и чернота ночи вокруг. Он тряхнул головой, хотя рука не отпускала, постарался сфокусироваться и понял, кто перед ним.

— Ба, неужто сам пресветлый тангорл пожаловал поприветствовать гостя?! — еле-еле выговорил он пересохшими потрескавшимися губами. — Не стоило, мне не по чину…

Тангорл резко отпустил его, пленник стукнулся затылком о камень стены и лишь огромным усилием сдержал вскрик. Потом поднял на визитёра слезящиеся глаза.

Да, перед ним, несомненно, стоял сам глава Совета Семи, владыка Объединённых миров: этот гладкий череп, почти полностью покрытый чёрной татуировкой с убегающим на грудь остриём, сворачивающимся в спираль над сердцем — сейчас она была смутно видна в распахнутом вороте искрящейся накидки, этот взгляд, прожигающий и замораживающий одновременно, ладони цвета кофе и высокий рост — тут не ошибёшься.

Грейл брезгливо поморщился, отёр ладонь о платье.

— Я не позволял тебе говорить со мною. Помолчи же и послушай, послушай внимательно, раз даже последние дни не научили тебя смирению. А то мы повторим урок, ясно? Тебе ясно?!

Человек пожал плечами, но промолчал.

— Будем считать, ты понял. Думаю, ты знаешь, кто я и зачем я пришёл. Так давай не будем тянуть, каждый получит своё: я — сведения, ты — свободу. Кто ты такой?

Пленник смотрел прямо на тангорла, но по-прежнему молчал.

— Кто ты такой? Отвечай! Отвечай главе Совета как гражданин Объединённых миров, слышишь?!

— Да, — хрипло произнёс мужчина, — воды… не могу… горло…

Он снова закашлялся.

Тангорл в досаде закатил глаза. Потом щёлкнул пальцами: стакан на столике до краёв наполнился водой, поднялся в воздух и перелетел к пленнику, забрызгав пол и кровать.

— Пей. И побыстрее…

Трясущиеся руки схватили бокал, мужчина опустошил его в два глотка. Стакан тут же вырвался из его ладоней и унёсся обратно.

— Достаточно. Отвечай же! Кто ты?

— Я… я уже говорил… много раз. Я Ули Пимо. Торгую зерном да овощами.

— Между планетами?

— Да… да. Все хотят есть. Зерно продаётся везде. Вы же знаете? На космолёте… да. Это разрешено.

— Что за корабль? Где взял преобразователь?

— Корабль… э… «Бир». Я купил его… старый. Уже с кристаллом, как иначе-то?

— Где деньги взял? Немало, поди? — Грейл был недоволен.

— Так это… ферму отцовскую продал. Не могу я на земле-то, не растёт ничего толком. Ну так вот… А технику люблю. С детства, это да… — он посмотрел прямо в синие глаза, демонстрируя честность, но едва сдерживая дрожь, стараясь не дать вырваться наружу сжиравшей его ненависти.

Но тангорл не верил. Не верил сейчас, как не верил раньше всем донесениям тех, кто до него вёл допросы.

— Чушь собачья. Ты врёшь, врёшь мне в лицо, ублюдок Тени, — он сжал кулаки и стакан на столе рассыпался мелкими осколками. — Ну, ничего… ничего… я давал тебе шанс. Но теперь я возьму всё сам, ты мне не помешаешь.

Внезапно он кинулся к пленнику и обхватил горячими ладонями его голову — так сильно, что, казалось, ещё немного и кончики его пальцев просто вдавятся внутрь как в масло. Тот дёрнулся, но вдруг осознал, что не может сопротивляться, тело его стало безвольным и обмякло. Тангорл ворвался в его разум резко, он был слишком обозлён, чтобы делать это как обычно — неспешно, растягивая удовольствие, медленно распутывая клубки мыслей. Нет, сейчас он рвал их, стремясь скорее добраться до скрытых глубин, отнять хранимую пленником информацию. Чужие воспоминания вливались в него многочисленными потоками, чужое сознание кричало, разрываясь от натиска его ийкэ, выплёскивая самые разные картины: пинки старого вонючего мужика, солнце над начинающими зеленеть полями, изжаривающее спину, речка, дарящая прохладу, восторг от впервые увиденного крохотного экранолета, старую техническую свалку, сыпучие груды зерна, несколько людей — неясные образы в тёмной комнате, старенький межпланетный корабль и его потирающего руки жирного хозяина, звёзды в черноте, белые ангары Каритоса — всё вертелось и смешивалось, бежало друг за другом.

Но этого было мало… Мало! Он знал больше. Знал. Однако тангорл никак не мог пробиться через все барьеры. Пронзённый разум сопротивлялся изо всех сил.

Глава Совета злобно и раздражённо зарычал и швырнул пленника через всю комнату. Тот ударился о дальнюю стену и свалился мешком на пол, зацепив и опрокинув стеллаж, едва не задевший тангорла. Книга отлетела ему под ноги. «Сказания о Тени». Название почему-то взбесило Грейла окончательно. Он наступил на неё, сминая страницы и корёжа обложку. Потом взглянул на мужчину.

— Не даёшься?! Так ты пожалеешь. Я всё равно получу, что мне нужно, — он схватил его за ворот, тонкие синие ниточки ийкэ поползли вокруг бесчувственного тела, обвили его, и тело приподнялось и повисло в воздухе. Тангорл легко потянул этот кокон за собой прочь из темницы, по одному коридору, другому и дальше, в самое дальнее крыло дворца. Человек плыл за ним как воздушный шар, иногда цепляя углы и колонны. Сознание так и не возвратилось к нему.

Грейл остановился перед богато украшенной стеной. Едва заметное движение рукой — и преграда будто растворилась, открыв проход в глубокую темноту. Глава Совета вошёл внутрь, не выпуская пленника. Стена бесшумно закрылась за ними. Мягкий свет откуда-то сверху озарил небольшой квадратный холл, переходящий в полукруглый коридор, увешанный экранами. В его правом углу была покрытая датчиками, кнопками и рычагами матовая металлическая панель, несколько ламп горели, перемигиваясь.

Нити ийкэ вспыхнули ярче, послышался сиплый стон, пленник пришёл в себя. Тангорл разжал пальцы и небрежным их движением подвесил человека вертикально напротив себя. Тот открыл мутные глаза.

— Что ж. Вот мы и пришли. Ты знаешь, куда, не так ли? — усмехнулся Грейл.

Пленник сильно вздрогнул.

— Итак, Ули Пимо, даю тебе ещё один шанс, на этот раз последний, расскажи мне всё, что знаешь.

Ули открыл рот, но не звука не сорвалось с его губ.

— Не можешь говорить? Тогда просто не сопротивляйся мне, я сам всё увижу, — тангорл потянулся ладонями к его голове.

Обездвиженный пленник дёрнулся, захрипел, но кое-как смог произнести:

— Тень тебя заберёт… заберёт… обязательно. Луна взойдёт… — и с усилием плюнул в приближающееся чёрное лицо.

Плевок не достиг цели. Грейл медленно опустил руки, ярость кривила его черты.

— Значит так. Ладно, — он повернулся к панели, нажал несколько кнопок — между экранами открылась небольшая дверца, а сами экраны засветились, показывая комнату, сплошь покрытую розами. Неодолимая сила повлекла узника внутрь, дверь захлопнулась за ним. На мониторах тангорл наблюдал, как тот, подвешенный в сети ийкэ в центре комнаты, бьётся в конвульсиях, выпучив глаза и силясь вырваться. Он в ужасе кричал, но в коридоре с экранами стояла абсолютная тишина — мучитель не включил трансляцию звука наружу.

— Ты знаешь, кто это, правда, Ули?

Пленник забился сильнее, услышав голос извне.

— А раз знаешь, то иллюзии нам уже ни к чему. Всё равно уважаемому Акелоду не удалось добиться от тебя правды. Может, он был слишком мягок, как думаешь? Не знаю… впрочем, неважно. Я — не Акелод, миражи не по моей части, реальность порой куда эффективнее, — он нажал ещё пару кнопок.

Стены внутри камеры изменились в считанные секунды: не стало цветов, ни единого бутона, вместо них обозначилась поблёскивающая сетка. Из каждой закрытой ею ячейки выглядывала маленькая любопытная серая мордочка. Белые мохнатые усики топорщились вокруг чёрных носов кнопочкой, по две крохотные лапки с тонкими, как иглы, коготками будто мяли воздух. Тела скрывались где-то внутри. Со всех сторон до пленника доносилось тихое урчание. Его глаза расширились в узнавании. Ниузы… Одни из самых жутких тварей, что видел свет. И так много. Но как… как они добиваются от них такой слаженной трансформации?!

Его мысли перебил тангорл:

— Я не собираюсь больше просить тебя. Шансов было слишком много. Хватит. Пришло время попрощаться… с жизнью. Ты будешь умирать медленно, я всё успею взять, ты не хотел никого предавать, но предашь против воли, никуда не денешься, — он захохотал, — да, молить бессмысленно… И… хватит разговоров, начнём.

Он дёрнул рычаг, и ниузы посыпались из своих ячеек как горох из стручка. Их милые мордочки перекосило, развернуло и раскрыло кроваво-красными пастями с сотней зубов в каждой, игольчатые когти заблестели металлом. А потом они накинулись на узника…

Ули так и висел в коконе ийкэ посреди комнаты, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

Они напрыгивали на него со всех сторон и тут же вцеплялись зубами в плоть, вырывая куски, протыкая его когтями. Через несколько секунд экраны показывали огромный меховой шар, плавающий в воздухе. На серый пол из нутра шара ручьями лилась кровь.

Тангорл вонзился в его разум в тот же момент, как ниузы вонзили клыки в тело. Пленник бился в ужасающей агонии, захлебываясь криком. Но даже сейчас часть его воспоминаний была словно за стеной. Грейл крушил её яростно, в такт с визгом обжирающихся ниузов, и всё же не успел. Почти не успел. Сознание пленника разорвалось от непереносимой боли, освободив душу. Бесполезное тело упало на пол; ниузы, шумно толкаясь и огрызаясь друг на друга, принялись обгладывать то, что от него осталось. Лишь в самый последний момент тангорлу удалось ухватить связный кусочек, и разум Ули перестал существовать.

Но даже этого хватило с лихвой.

«Эрму… Старая жрица… Повстанцы… Передать кристаллы…» — вот и всё, что он смог разглядеть.

«Измена! Измена! Измена!» — билось теперь у него внутри. Эрму? Восстание? Зачем? Надо успокоиться, успокоиться и подумать. И тогда…

Он не успел подумать, что тогда — на его руке засветился преобразователь связи. Грейл неохотно снял его, покрутил в ладонях… Остановив мысли, он включил связь и ответил как можно спокойнее:

— Да. Кто беспокоит меня в такой час?

Раздался голос Мирриэнаэла:

— Прости, пресветлый, что нарушаю твой сон, но это не терпит отлагательств, — его волнение слышалось вполне отчётливо.

— Что опять стряслось?

— О, дело в том, что… хм… она… Она здесь…

Преобразователь выпал из рук тангорла и со звоном покатился по гладким плитам пола. Глава Совета, дрожа, взглянул на экран, где округлившиеся ниузы забирались в свои ячейки. На сером камне белели переломанные кости. Грейл опустил рубильник. Ладони его были мокры от пота.

«Здесь… Здесь…» — набатом звучало в мозгу…

***

Земля, несколько часов назад

Она неспешно летела сквозь облака. Мелкие капельки оседали на теле, превращаясь в ледяную пудру, и тут же осыпались от движения воздуха вокруг. Здесь было уже по-настоящему холодно, гораздо холоднее, чем в океане, и всё же теплее привычного ей. Она любила холод, в конце концов, именно в нём она родилась, и он помогал ей видеть лучше, чувствовать больше, острее ощущать нити Бездны.

Потому осмотреть планету Аррилия решила отсюда, с высоты, чтобы охватить взором всё до края. И ей нужно было подумать, а где, как ни здесь? Кокон ийкэ прятал её от случайных взглядов, но сама она видела каждую травинку на лугах, каждую мышку в поле, людей, зверей, птиц. Энергия укутывала Землю, превращая её для глаз эризингии в клубок сверкающих нитей. Здесь было всё… и ничего…

Ничего не держало её на этом маленьком зелёном шаре. Пора уходить, возвращаться в родные ей миры… да, пора. Но куда? Куда именно? Выбор огромен, однако она уже видела тысячи планет, и ни одна из них не казалась сейчас эризингии сколько-нибудь интересной, разве что та… Нет… Аррилия отмахнулась от вспыхнувшего искоркой воспоминания. Это случилось не так уж давно, но почему-то казалось, что не происходило вовсе. Она не была тогда собой, но только не для него… нет… не стоит… не сейчас…

Далеко внизу медленно проплывал океан, позади остались открытые равнины, густые леса, касающиеся неба горы. Солнце ярким янтарным глазом смотрело на неё с высоты.

Она могла пойти к нему… найти его… она бы смогла, но разве это путь для эризингии?

Её триада — вот что затмевало всё остальное. Почувствовать их, увидеть вновь, стать, наконец, целой. Где же вы, где, братья мои? Бездна молчит. Вас будто нет. Но я знаю… знаю… вы где-то спрятаны, сокрыты, заперты. Ждите, ждите… теперь я знаю выход. Я найду вас, отыщу. Пусть это займет века… отыщу. И когда мы будем вместе, мы всё изменим. Всё!

А начну оттуда, где когда-то всё прервалось.

Перед внутренним взором встала картина: голубой пламенеющий Иррилл, восемь триад и Совет Семи, две далёкие звезды, до которых оставался лишь шаг — Равновесие… Вспышка! Пустота! Разрыв и нескончаемая тоска…

Равновесие, да. В этот раз она до него доберётся.

Кажется, пришло время принять приглашение…