Лунные сказки

Настасья Кергеданова

Ускользающие сны, которые так хочется поймать за хвост. Миры, в которых мы никогда не побываем. Память, причудливо переплетённая с фантазиями. И единственное место, в котором хранятся эти сны – Луна. Совершите увлекательное путешествие по бессознательному. Посмотрите, что на обратной стороне Луны, и, быть может, именно вам повезёт прихватить с собой одну из её сказок.

Лиссания-Лиссиан

В Лиссиане часто выдаются такие погожие деньки — снежно-белое небо словно соревнуется с кроваво-красной травой бескрайних лугов старых, как сама Вселенная, полуразрушенных, некогда величественных гор, а ветер мягко колышет листву высоких анчаров. Воздух наполняется умопомрачительным ароматом чёрных роз природного сада, и вот уже скоро — жди секунду! — прольётся медленный дождь аквамариновых чистых капель, чтобы застыть на мягком бархате лепестков.

Здесь же — в Лиссании — самые красивые реки и самое ласковое солнце. Алмазные струи ручьёв дни напролёт играют с еле ощутимыми вязкими лучами красноватого света, который, если с чем и сравнивать, можно на Земле встретить в вечерней саванне волшебной Африки. А сегодня — в один из погожих деньков — было особенно упоительно заниматься наблюдениями. Тот, кто имеет богатое воображение или повышенное чувство Голоса Лиссиана, может даже понять, о чём говорят две непобедимые вечные стихии.

А дальше — бесконечные синие волны лесов с широкими глянцевыми листьями. Когда солнце поднимается на востоке, лес зажигается невообразимым голубым пожаром, слепя наблюдателя, заставляя его сердце замирать в восторге, и это удивительное нежгущее пламя обязывает человека клясться себе: «Вечно, сколько бы раз я ни наблюдал эту картину, буду умирать от восторга на целую секунду». И как ни странно, эта клятва всегда исполняется им. Днём (сейчас, например) океан леса мирно дышит величественным спокойствием, перешёптываясь ленивыми замечаниями с равнинами и мириадами рек, нашедших убежище среди высоких синих деревьев, и никто, даже солнце, не способен изменить этот лес.

Если обратить свой взор на север, можно обнаружить горы. Это непростые горы, и чтобы почувствовать это, вовсе необязательно слышать Лиссанию. В этих вершинах живёт тёплая душа Лиссиана. Через твердь она разговаривает с другими мирами и космосом. Энергия перетекает во все части этой земли — от гор питаются и реки, и лес, и поля, и даже независимое солнце, а люди, поселившиеся здесь, каждое утро воздают хвалу недостижимым кручам, устремив туда всё своё ничтожное существо. На душе Лиссании лежит вечный снег, который в такие дни, как этот, полностью сливается с небом, и твердь земная сливается с твердью бесконечной, и сердце с душой замирают от такого зрелища. Можно почувствовать единение с этим призрачным миром, даже если ты здесь всего лишь гость. Те, кто бежал сюда, говорят, что достаточно одного дня, проведённого наедине с природой Лиссиана, чтобы остаться здесь навсегда.

Можно упасть в объятья красной травы и понять, что такое счастье — именно в такой погожий день, как сегодня.

Но так было не всегда. Когда-то давно, до первого удара сердца Кришны и Наи, эта земля была неприступной и пустынной. Вечный мрак царил над горами, венчанными блекло-чёрным снегом, и кроваво-красные реки, отравленные кровью войны, текли по пустыням. Леса здесь нет уже триста лет — вся древесина, богатая энергиями, ушла на сотворение изощрённого оружия и страшного яда. Лиссания была обителью Ангелов, и дым их энергий затмевал даже звёзды.

Мир, созданный Люцифером, подчинён алчности творений Бога, которые впали в безумие гражданской войны.

Бог учредил ранги и звания. Слабые, но ревнивые Ангелы, затаив злобу на более достойных, начали бить исподтишка, совершая убийство за убийством. Ангелы-солдаты до того наработали опыт, что смогли уничтожать даже Первородных Архангелов. Никто не собирался вмешиваться. Это было сделано специально, чтобы остались сильнейшие и хитрейшие посланцы Божьи, ведь в будущем их ждёт не самая благодарная работа, не самая завидная участь.

Но сейчас — в беспроглядном мраке — лишь изредка мелькают роскошные перистые крылья готовых ко всему Ангелов.

— Восьмой Легион пятого Зала Света затих, — сообщил разведчик Михаэль, подлетая ближе к своему командиру. — А их союзники вовсе покинули Лиссиан.

Ангел с пепельно-русыми волосами и необычным острым лицом промолчал. Его платиновые чистые крылья рассекали черноту, то выгибаясь, то прогибаясь под потоками штормового ветра. Пронзительные змеиные жёлтые глаза сверкнули сталью…

— Амон, что нам делать? — в замешательстве поинтересовался разведчик, плавно снижаясь.

— Ждите, — твёрдо прозвучал его низкий тёмный голос. — Они дадут о себе знать.

Две пары крыльев затрепетали и сложились, и два силуэта, приземлившись, синхронно выпрямились, но только Амон зажал в кулаке безжизненную багровую почву, тихо усмехнувшись, глядя в темноту и стиснув зубы.

В погожие дни, такие как сегодня, в это уже трудно поверить, и только горы на севере помнят, как Первородный Ангел сделал невесомый, тихий шаг в пустоту.

Я вздрогнула от внезапного видения, и солнечный свет подхватил его остатки, бережно хороня там, где Амон когда-то набирал землю в кулак. Я глубоко вздохнула и огляделась по сторонам. Мой Дом… Мой истинный Дом — такой, каким я его сделала после тех тёмных времён войны. Лиссания не была бы такой, если бы мне не пришло в голову усовершенствовать Алгоритм этого творения. Не было бы ни океана леса, ни аквамаринового дождя, ни даже рек или солнца. Никто не увидел бы прелести моего края, если бы не долгие тысячелетия кропотливой работы.

И отчего бы мне беспокоиться сейчас? Но тревога коснулась сердца. Я знаю Амона. Очень много раз судьба сводила нас, но столько же и разлучала. Видение воскресило в моей памяти его пронзительный янтарный взгляд, и я в который раз повторила себе: «Он будет ждать». Кому, как не мне, знать, что Амон способен ждать вечность?..

— Лилит? — окликнул меня знакомый голос, и я облегчённо вздохнула. — Что с тобой?

Я с улыбкой и в замешательстве обернулась, безошибочно впившись в сапфировые сильмарионские глаза. Он тяжело вздохнул и протянул мне руку, которую я охотно приняла.

— Что же мне с тобой делать? — задумчиво протянул он, сжимая меня в крепких объятьях.

— Ничего, — тихо ответила я, поражаясь звенящей певучести задетого покоем голоса. — Это же моя земля. Её память — моя память.

На это он отреагировал глубоким вздохом, и я в который раз заслушалась его сердцебиением.

Мы говорили нечасто. Уже столько эпох прошло, и так случилось, как случается у всех Тёмных, проживших долгое время вместе, — наши разумы слились воедино, и теперь слова были глупы. Мы оба могли безошибочно определить, когда кто-либо из нас вернётся, где находится, о чём думает, что собирается говорить какому-либо гостю, и даже знали память друг друга. Не было недомолвок, лжи или фальши. Мы Любили друг друга так, как не Любили бы целую Вселенную. Внутри умиротворение… А общаемся мы жестами.

В Лиссиане мы с ним уже довольно давно — затишье после второй Бури шло порядка миллиарда лет, а из этого миллиарда вне Лиссании мы провели всего-навсего полтора миллиона. За время покоя и умиротворения мы сделали много магических открытий и научились понимать друг друга на высшем уровне.

Я благодарила Лиссанию каждое мгновение, а не только по утрам, как местное население. Потому что знала — это время пройдёт, ведь ничто не вечно. По давнему закону колебаний рано или поздно грянет третья Буря, и я не вправе буду оставаться в стороне, как и он. Мы уйдём в войну с головой, забыв о миролюбии. Ведь он Первородный Демон, а я Высшая.

— Волчица, волчица, — качал он головой и выдыхал, ведя меня в дом. А я улыбалась, согретая теплом его крови.

Ночью мы сидели у камина — он в кресле, а я устраивалась на полу, обхватив руками его ноги. Мы смотрели в огонь и наслаждались полным безмыслием.

Когда небо размывало чёрным углём, на его поверхности высыпали, как бешеные пожары, раскалённо-белые звёзды, и мрак обращался в яркий серебряный день для нас — для тех, кто видел и блуждал во тьме. Млечный Путь обращался в живого небесного дракона, плывущего по космическим просторам, ослепляя соседние миры блеском своей непробиваемой чешуи. Воздух становился холодным ночью, и под этим величием чёрные розы распускались своим самым прекрасным цветом. Бархат лепестков ловил звёздную пыль, и вот уже чёрный искрится серебром, как обсидиан, вправленный в отполированное непальское кольцо.

Люди перестают видеть лес, но мы хмелеем от великолепия его красоты. А каким чудом становятся реки!..

Услышав пение Элиров, мы выходили с ним наружу и долго танцевали, разжигая звёздные костры в небе лишь для себя; их никто не мог увидеть. А после, обласканные прохладой ночи, окунались в реку, тёплую, словно парное молоко, и отдавались власти инстинктов.

Долгие ночные часы, обратившись в волков, мы бегали в лесу, забыв обо всём, сосредоточившись лишь на неимоверной силе в упругих бесшумных лапах. В моей снежной шерсти запутывались звёзды, в его белесой — слепящим следом отражалась лапа Млечного Пути. Глаза горели… Дыхание обжигало. И мы чувствовали свободу.

Мне всегда нравилось обращаться в волчицу. Это было высшим проявлением честности, чести и воли, на какие только могло быть способно моё сознание. Не нужно ни говорить, ни притворствовать… Все мысли — в ночи, и взор устремлён в светлость звёздного мрака. Только ветер и шёпот деревьев…

В преддверии рассвета мы, приятно устав, возвращались домой и засыпали на тёплом ложе, нежно сплетаясь в невинных объятьях. Мы с ним могли проспать целые сутки, пока люди работали в полях, укутавшись в лохматые лучи дневного света, а просыпались мы от проникновенного тёплого, мягкого дождя.

Зимой этот дождь лил несколько недель беспрестанно, но потом смолкал, уступая место багровым, как трава, тяжёлым, низким облакам, которые я так любила доставать рукой, взмыв в небо, и которые так долго разглядывал тот, кто был рядом. Но и эти пары вод и земли рассеивались, как только Ильферины вскакивали на своих коней и объявляли начало весенней охоты.

Однажды мы не дождались этого сигнала. Грянула первая Волна третьей Бури, и мы, переглянувшись, тихо вздохнули, поднялись и вышли из дому. Я посмотрела на Лиссиан с вершины горы, с самого высокого шпиля. Закрыла глаза, вдохнула полную грудь воздуха и забрала отданную мною душу. Лиссания дико застонала, и от этого стона моё сердце разорвалось пополам. Лишь крепче зажмурившись, расправила кожистые тёмно-синие крылья и в десять взмахов миновала воздушное пространство планеты.

Он летел рядом. Молчал. Чувствовал мою боль… и осмелился взять за руку.

— Лиссиан долго не просуществует, — не скрывая боли, вымолвила я. — Мефазм… Разве эта земля такое заслужила?..

— Тихо… — он остановил меня в Пути и крепко обнял. Я решила тогда, что заплачу. — Не думай ни о чём. Успокойся…

Так и не заплакала.

Лиссания пала три года спустя. Ильферины погубили людей, и планета сгубила саму себя, потому что не находила в своём чреве должного равновесия.

А у нас шла своя война. Эзиэкиль и Люцифер угодили в переделку, которую мне удалось миновать (быть точнее, меня выгнали из команды), и ещё удалось подоспеть к тому моменту, где мы смогли спасти Асамара от гибели. Случился Суд, где мне посчастливилось порядочно урезать срок Эзиэкилю, пусть пришлось биться порядка трёхсот лет. С Люцифера были сняты все обвинения, как мне тогда сказали. Солгали. Но речь не о том.

Третья Буря прошла быстро, как-то незаметно, словно в тумане. Шла она долго… Но я могу припомнить лишь жалкие обрывки. Видимо, сказывается срок давности…

Да и о чём дальше говорить. Лиссании, как её называл Мефазм, больше нет. И здесь, на Земле, мне остаётся только предаваться призрачным воспоминаниям. Свеча догорает. В окна бьёт рассвет. И я счастлива лишь по одной причине…

Тот, кто был рядом, но уходил в смерть, лежит здесь, обласканный алой зарёй. И я улыбаюсь.