The Last station

Настиана Орлова, 2023

Действительно ли существует свобода воли, или это только её видимость. Есть ли кто-то ещё, кто управляет нашими жизнями? Почему одна из главных конспирологических теорий обрастает всё больше фактами и не выходит из головы Паши? Этими вопросами задается главный герой и, пытаясь найти ответы, оказывается в психиатрической больнице. Новые условия, новая влюблённость, размышления о жизни, о времени и о себе помогают ему оставаться на плаву и не утонуть в больничной нездоровой среде. Но вопрос остаётся открытым: так ли он безумен?

Часть 9. ПТСР

Очередная групповая терапия. Тишина не ценится, пока у тебя её не отнимают. Пока играюче не лишают её, окуная с головой в ворох мыслей и собственного самобичевания. Неприятные подробности, от которых не скроешься, не заткнешь уши и не убежишь, чтобы не вызывать подозрений.

Правильно.

Сегодня голос у «неудавшихся самоубийц». Самое тяжёлое, через что приходится проходить человеческой психике. Хорошо, что никто не знает, что это и звёздный час Паши.

— Будучи сторонним наблюдателем, мне тяжело быть свидетелем чужой боли, как и любому из вас, — говорила Инга Васильевна менторским тоном. — Но чтобы понять механизмы появления этой боли и вовремя предупредить её у кого-то из близких, даже у нас самих, нужно об этом говорить чаще. В результате мы как бы отодвигает границы табуированной в обществе темы, и создает комфортный уголок для обсуждения переживаний, а также передачи опыта, — она сделала акцент. — Вы не ослышались. Среди нас есть те, кто порой задумывался и проходил в своих мыслях весь путь от начала и до конца; а если и те, кто переступил черту невозврата, и благодаря чуду, остался с нами. Мы ещё будем возвращаться не раз к этой теме, — договорила она и бросила, как показалось, незначительный взгляд на одного из пациентов — Луизу. Паше это показалось странным, но зная Доктора Ингу, можно утверждать, что ничего она не делает просто так. — ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство — само по себе может не проявлять внешних признаков, пока человек сам об этом не расскажет. Но не стоит думать, что ПТСР — это только про то, как человек реагирует на трагедии внешнего мира. Или только про то, как кто-то над кем-то издевался. ПТСР могут переживать даже дети, съехавшие от родителей и оказавшиеся совсем не том мире, который им прогнозировали взрослые. Или, предположим, если кто-то смотрел военные фильмы, то есть известный сюжет: ветеран войны не может смотреть в глаза собственному ребёнку, потому что видел во сне и наяву детские окровавленные лица, лица тех, кого не смог спасти. И он не может спокойно обнимать жену, потому что всякий раз его охватывала тревога, что жена может в любой момент погибнуть. И потому любить её по-настоящему он уже не в состоянии. Всё, что в нём осталось, это страх и чувство потери, которой ещё не произошло. Человеческая психика не полотно — нельзя просто порвать её и затем попытаться сшить воедино.

— Что за фильм? — спросил кто-то, перебив доктора.

До последнего момента Паша не совсем понимал, к чему ведёт доктор, пока та не озвучила следующее:

— Не помню, — ответила она выскочке. — Я примерами пытаюсь доказать, что травмирующие события всегда оставляют след. Пережившим психологическую травму людям тяжело не только вспоминать травмирующее событие. Куда болезненнее то, что происходит с психикой после случившегося. Непоправимый урон. Но стыдиться этого не стоит… — Доктор Инга подняла выжидающий взгляд на побледневшее лицо Павла, но он так и молчал. — Я поясню. Зачастую, переживших травмирующий опыт, — опыт лишения себя жизни, — преследует стыд за самих себя, за то, что они сделали или не сделали сами. Они презирают себя за то, насколько напуганными, зависимыми, возбужденными или взбешенными они были. И вот на этот моменте давайте сделаем сегодня акцент, — она не спускала глаз с Павла. — Ну так что? Может, пришла пора кое-кому высказаться?

Воспоминания нахлынули против воли. Такое случается не часто, но всё-таки случается, и Паша искренне ненавидел себя сейчас за слабостью. В груди сдавило, а в горле сидел ком.

— В другой раз, — произнёс он, и голос дрогнул. Дьявол.

— Это то, чего ты хочешь? — издевательски уточнила Инга, и эта фраза отозвалась эхом в опустошённой голове Паши. Фраза резанула в сознании старым, забытым кровавым образом.

«Это то, чего ты хочешь?».

«Это то, чего ты хочешь».

***

После отрезвляющего опыта в полиции из-за той кражи бургеров, у него появился подсознательный страх повторения. Страх не попасться, а страх оказаться в нищете. Возможно, этот гештальт сыграл с ним злую шутку, но с тех пор Паша принимался за любую работу с таким упорством и самоотдачей, что любое начальство нарадоваться на него не могло.

В его жизни было много работ. Он набирался опыта. Был и курьером, и ремонтировал технику, и редачил тексты. Хватался и индивидуальные заказы. Лишь бы почаще переключаться. События как будто бы сменялись. Даже когда он встретил девушку, он все ещё слонялся по сомнительным подработкам.

А вот после неё, он застопорился. В очередном гиперактивном бреду он официально устроился на огромное предприятие, и так и завис там. Должности как таковой не имел, это называлось быть разнорабочим. Удивительно даже, как он схватывал всё налету. Было бы легче перечислить, чего он не умел, потому что за эти годы он поработал на каждой подстанции производства и стал тем самым универсальным винтиком коммунизма, который можно вкрутить везде, где есть необходимость. И начальство его ценило. Но в то же время это своеобразная палка о двух концах: такие универсальные люди, как он, важны в цехе, о них первым делом вспоминают, когда что-то не так, их номер есть у каждого в телефоне, все ищут их помощи, но именно это и накладывает оковы — никакого повышения ему не видать и никакого карьерного роста в одной специальности можно не ждать. Павел не сразу понял, что молодость проходит, а он так и застопорился на одном месте.

Ничего не происходило. Каждый день с утра до вечера он проводил на этой работе, выполняя монотонные действия то тут, то там, всегда был на подхвате. Домой приходил и готовил что-то простецкое. Меню для мультиварки на пятнадцать страниц было освоено им в идеале, а на что-то большее не хватало желания. Затем он ложился спать, заведя будильник на шесть утра. Ожидаемо, у него появились деньги побольше, а тратить их было не на что. Перво-наперво, как только он оформил квартиру в ипотеку, он попытался заполнить её безделушками. Мелкие покупки радовали его душную натуру, хоть и недолго; день-два — и его страсть затухала, требуя обновок. Он даже хотел заменить всю бытовую технику. Но в голову закралась мысль, что его желание что-то покупать никак не связано с реальной необходимостью. Смысл заменять то, что и так исправно работает. И Павел понял, что это уже маразм чистой воды. Меж тем, пустота никуда не девалась. Она росла внутри, как рак: тихо и незаметно, пока не достигла своего апогея.

В очередной такой день он приехал домой разбитым. С самого утра всё получалось из рук вон плохо. Не сказать, что это его вина, скорее наоборот, так сложилось: единичные мелкие погрешности навалились все разом, не оставляя времени на передышку. Придя домой, он готов был разрыдаться. Возникла мысль уволиться. Но вряд ли бы это помогло. Его душило собственное тело и тошнило от себя. Ему бы просто отдохнуть. Одного отпуска тут не хватит. Тут нужно кардинально вырвать штекер из розетки и перезапустить систему. А когда он будет готов, примерно к весне, включить всё обратно.

В его голове эта абстрактная мысль неожиданно обрела вполне ощутимый смысл. Вот только как избавить себя от ноши… Можно же отключить жизнеобеспечивающие системы хоть на время? Или даже… навсегда.

Мысль резанула по сознанию, заставив замереть в ванной с зубной щёткой в руках. Он неуверенно поднял взгляд на зеркало и мысленно уточнил у самого себя: «Ты серьёзно это сейчас?».

В зеркале стоял незнакомый парень, поношенный и осунувшийся. Паша будто впервые посмотрел на себя под таким углом. Он стал каким-то мёртвым. Он похож на труп, насильно оживленный и припорошенный пудрой, дабы не пугать остальных. Недобитая жалкая собака, которая волочит свою тушу по Земле много лет.

«Может, завершить уже запущенный процесс?».

Паша ещё некоторое время смотрел на себя и не находил слов. Он будто спрашивал разрешения у своего отражения, как у более разумного и рассудительного. Со стороны всегда виднее. Как ни странно, отражение не возражало. Оно не выражало никаких симпатий к Павлу. Оно даже пару раз скривилось.

Он неприятен самому себе? Всё настолько плохо? Или он — ошибка. Дефект, который мешается. Плесень, которую хочется взять и соскрести ножом. Накрыть пледом и задавить.

Он с затуманенным взглядом взял с полки круглого зеркала бритвенный станок.

«Это то, чего ты хочешь?», — пронеслось в голове, пока Паша медлительно свинчивал ножку многоразовой бритвы, чтобы отсоединить лезвие. С легким металлическим скрипом конструкция разобралась. В ладонь мужчине тут же легла невесомая остроконечная пластинка.

«Твоя смерть на кончике этой иглы».

Неужели он из тех людей, кому не обязательно доживать до конца. Кого можно вычеркнуть из истории их же руками. Не нужно подстраивать события, чтобы их сбила машина или чтобы на них упала гильотина с неба. Достаточно дать им в руки их собственную жизнь, и они сделают всё сами. Он сделает всё сам.

Он может разорвать петлю. Пару решительных порезов — и он запустит финальные титры. То самое, что разрушит его День Сурка и сбросит удушающие лапы с его шеи. Он может закончить эту дерьмовую жизнь одним махом, и не будет тошнотворной работы, не будет душераздирающих снов о его бывшей, не будет этой горечи и одиночества, с которой он живёт чёрт-пойми-сколько лет.

Остриё ловило блик от лампочки. Оно было идеального размера. В одном из цехов завода изготавливали такие же на станке, а парни наработанным движением в брезентовых рукавицах укладывали готовый материал по ячейкам. Филигранный, доведённый до автоматизма навык.

«Хорошая работа, парни, я доволен», — похвалил он то ли вслух, то ли нет. Он сжал двумя пальцами пластинку и поднёс к руке. Кожа казалась слишком ровной для такого случая, под ней четко просматривались жёсткие наполненные вены. Его тело выглядело чужим. Павел решительно вдавил бритву. Острое тепло. Он вдавил сильнее до появления прокола. Лёгкое жжение охватило предплечье, но помимо этого ничего не чувствовалось. Капля крови, набухнув, тут же скатилась книзу. Паша сделал болезненный завиток и провёл глубокую линию по направлению к локтю. Та вмиг стала белой, а затем наружу вырвалась кровавая лава. Павел завороженно поднял взгляд.

Отражение наблюдало за ним. Губы сложились в кривую ухмылку. Парень напротив следил за ним. Глаза сияли от влажной пелены. Ему было интересно, как далеко это зайдёт. Хватит ли этому сосунку смелости. Это отражение больше не было им.

Павел, очнувшись, выронил бритву в раковину. Звон нержавейки отозвался от стен ванной комнаты, оглушив. Парень оглянулся, вспоминая, где он находится и как он тут оказался. Комната выглядела ужасно неправильной. Беспорядок, непостиранные вещи в корзине и грязная раковина. Он только что чуть не убил себя здесь.

— Блять.

Паша схватил полотенце с батареи и обмотал рану. Он с омерзением посмотрел на стоящего в зеркале парня и уже готовился крыть его матом, понося всё, на чём только стоит белый свет.

Ну он учудил, конечно. Потерял контроль и предал себя. В горле собралась горечь, и в какой-то момент он понял, что плачет.

— Идиот.

Как он мог позволить причинить себе вред. О чём он думал?

В раковине остались брызги и несколько неровных дорожек крови, стекающих в сливное отверстие. Полотенце пропиталось уже насквозь. Паша загнанно посмотрел, что там под ним. Кожа разъехалась, как от прикосновения топора, и из нутра бил робкий вишневый ручей. Он промокнул кровь полотенцем и на секунду увидел свою мышцу — бледную полоску ребристых тканей, как в учебнике, — прежде чем кровь хлынула опять. Идиот.

Он набрал номер скорой помощи.

Пока ехала бригада, он перетянул предплечье у сгиба локтя ремнём, залив к тому моменту пол в спальне. Стало стыдно, но в то же время хотелось врезать кому-нибудь. Только не понятно кому. Желательно, той крысе, которая забралась в его мозг и подсказала ему это гениальное решение всех проблем. Он осознал, как он был слаб, стоя с лезвием в ванной и думая о том, что имеет право всё закончить. Собственная жизнь висела на волоске в его дрожащих руках. Было стыдно, будто он поддался чужому влиянию и его обманули, как маленького мальчика. Наверное, так себя чувствуют «ведомые» в сектах, когда в момент прозрения до них доходит. И они понимают, что всё это время их использовали, подталкивали в нужную сторону и насмехались за спиной.

Окей, у него бывали сложные дни. Порой он был зол или так же разбит обстоятельствами. Да чёрт возьми, после расставания с Софией он был никакой, но до такого не доходил. Мыслил. Временами. Но не доходил.

Вспомнился фильм — или десяток фильмов, — в которых Бога изображали, как засранца, двигающего судьбами, переставляющего детальки лего, сплетающего нити и разводящего мосты. Именно Бога Павел мог бы винить сейчас в своей позорной слабости, если бы уже не знал, что Бога либо не существует, либо он давно покинул это гиблое место. Значит, существует нечто, подобное Ему. От чего в воздухе веет прохладой, когда сердце замирает в страхе. От чего душит сам воздух, когда мы стоим в тупике и не знаем, куда дальше двигаться. От чего непроизвольно люди доходят до крайности без видимых причин, вопреки всему, что уже пережили, что побороли и насколько они стали сильны после всех этих испытаний. То, что ломает принципы и психику. То…

Павел остановился. Кажется, он всё это время маячил по квартире из угла в угол. Захотелось вспомнить все те моменты, которые казались ему случайностью. Их было предостаточно. Он оправдывал многие совпадения, притягивая за уши логические причины. Но если отмести логику и провести прямую зависимость, то такие события происходили регулярно. Выстроенные мастерски и поданные под таким дымком, что не разберёшь схожих черт. А если ничего из этого не было случайностью.

— Твою мать. Моей жизнью опять кто-то управляет…