Золотая удавка

Наталия Антонова, 2019

Синеглазая красавица Евгения – дочь миллионера, и этим все сказано. Она может позволить себе любой каприз. Но яркая и беззаботная жизнь девушки жестоко прервана – ее нашли задушенной в собственной комнате. Все знали Евгению как легкомысленную, но все-таки хорошую девочку. Однако не привлекла ли она своей открытостью и смелостью слишком опасных людей? Убитый горем отец намерен найти убийцу, поэтому приглашает к себе в дом лучших из лучших – детектива Мирославу Волгину с ее верным секретарем Морисом. Им предстоит выяснить, не скрывается ли за красивым жизнерадостным фасадом мрачная, жестокая и порочная правда…

Глава 5

Утро бледными жемчужными накрапами стекало по стеклу…

За окном было тихо. Казалось, все вокруг затаилось и чего-то ждет.

Мирослава встала рано. Разбила яйца и вылила их в миску, которую тотчас забрал у нее Морис.

Вздохнув, она принялась резать очищенный от шелухи лук.

Морис, глядя на ее слезы, уже собрался и лук сам нарезать, как вдруг она сказала:

— Шура после завтрака поедет в дом Бельтюкова. И я с ним.

Миндаугас кивнул.

— Я бы хотела, чтобы ты поехал с нами. Поедешь?

— Куда же я денусь, — усмехнулся он, — ведь вы — моя работодательница.

— Тогда взбивай яйца быстрее, — усмехнулась она. — Наполеонов, едва продрав глаза, затребует завтрак.

В подтверждение ее слов из коридора раздался голос Шуры:

— Мы завтракать скоро будем?

— Как только ты умоешься.

— Так я уже!

— Тогда режь хлеб.

— Эксплуататоры, — проворчал Наполеонов, беря в руки хлебный нож.

На кухне вкусно запахло жареным луком, ветчиной и скворчащей на сковороде яичницей.

— Ты какой сыр будешь, — спросила Мирослава, открывая холодильник, — голландский, белорусский, немецкий молочный тильзитер или сулугуни брянский?

— Мне все равно, — отозвался Шура, но потом опомнился и проговорил: — Лучше всего нарежь.

Морис и Мирослава обменялись понимающими взглядами.

— И нечего там переглядываться! — буркнул Шура.

— У тебя и на затылке глаза?

— А то! И вообще я вас насквозь вижу!

Ответом ему был веселый хохот.

— И чего смешного?!

— Представили картинку.

Около девяти утра Наполеонов сел за руль своей белой «девятки» и выехал со двора. Следом за ним последовала «Волга» Мирославы. На пассажирском месте сидел Морис.

Проводивший их пристальным взглядом Дон чихнул, почесал нос лапой и отправился досматривать кошачьи сны.

* * *

Первое, что они увидели, въехав в усадьбу, была огромная статуя рядом с воротами.

Морис, выбравшись из машины, долго ее рассматривал:

— Кажется, это Меркурий…

— Он самый, — подтвердил встретивший их Филипп Яковлевич Бельтюков.

Судя по его статной фигуре, выправке и гордой посадке головы, Мирослава решила, что Филипп Яковлевич — бывший офицер.

Хотя, наверное, бывшими офицеры не бывают…

Наполеонов предъявил документы и представил Мориса и Мирославу, назвав их детективами. И не уточнил, что детективы они частные.

Появление Мориса произвело неизгладимое впечатление на женщин, обитающих в доме миллиардера.

Миндаугас попросил разрешения осмотреть дом, ему любезно позволили, прикомандировав в сопровождающие хромого помощника садовника Осипа Белавина.

Красивый статный детектив мгновенно завоевал расположение Осипа тем, что спросил его имя-отчество и стал обращаться к нему исключительно как к Осипу Михайловичу, позволив называть себя в связи с молодостью просто Морисом.

Они комната за комнатой осматривали весь дом, не пропуская лестницы, коридоры, кладовки и прочие помещения.

Осип охотно разъяснял Морису их предназначение и незаметно для себя разговорился и об обитателях дома.

Первым делом он похвалил Захара Борисова, сообщив, что тот — человек ответственный, хорошо знающий свое дело и пользующийся доверием хозяина.

— А как Борисов относится к Бельтюкову?

— Как, как, — проговорил Осип, — со всем уважением, но без раболепства. Захар Петрович себе цену знает.

— А какие отношения у Борисова были с Евгенией Бельтюковой? — небрежно поинтересовался Морис, осматривая высокие окна гостиной.

— Как он мог к ней относиться? — удивился Осип. — Как к хозяйской дочке.

— Возможно, девушка нравилась ему?

— Шутите?! Захар Петрович — человек разумный, зачем ему неприятности на рабочем месте? Девиц и без Евгении Бельтюковой пруд пруди.

— Мало ли… — неопределенно протянул Морис, — все-таки брак с Евгенией…

— Брак?! — перебил его, захохотав, Осип. — Это только в сказках Андерсена свинопасы превращаются в принцев.

И, тотчас смутившись от вырвавшегося у него сравнения, проговорил:

— Я не это хотел сказать.

— Не волнуйтесь, Осип Петрович, я понял, что вы имели в виду, — Морис дотронулся до плеча старика, — и не в моих привычках передавать разговоры тем, о ком они ведутся.

— Спасибо, — проговорил приободрившийся Осип и добавил: — Я бы скорее поверил, что дочка Бельтюкова на Захара засматривается. Да только мираж все это.

Морис не стал выяснять, что именно имел в виду помощник садовника. Не желая спугнуть старика, вместо этого он спросил:

— Я вижу, что у вас в доме живет много народа. Хозяин так любит свою родню?

— Да вроде того, — замялся Белавин.

— Насколько я понял, у ворот нас встретил брат хозяина…

— Двоюродный, — поправил его Осип.

— Он постоянно живет в доме?

Белавин кивнул:

— Как я пришел, Филипп Яковлевич уже был здесь. — Осип подумал и добавил: — По-моему, он поселился у брата сразу после отставки. А раньше-то на службе в армии был.

— Он одинокий?

— Один как пень, — и Осип грустно вздохнул, — совсем как я, хотя у Филиппа Яковлевича есть еще брат и племянник, а у меня — только свояченица с дочерью.

— Наверное, вы из-за привязанности к дому Бельтюкова с родственниками редко видитесь, — сочувственно проговорил Миндаугас.

— Как раз наоборот, как стал служить у Бельтюковых, свояченицу почти каждый день вижу, да и дочку ее часто…

— Вот как? — удивился Миндаугас.

— Ну, конечно, — всплеснул руками Осип, — моя свояченица — Серафима Оскаровна Нерадько. Она меня сюда и пристроила. Сама-то она, почитай, уже лет двадцать шесть, ежели не больше, в доме Бельтюковых домоправительницей служит.

— Хорошо, когда родственники рядом, — заметил Морис.

— Да, неплохо это, — согласился Осип.

— А кем приходится хозяину молодой человек, что так неприветливо на нас посмотрел?

— Неприветливо? Это вам показалось, — проговорил Осип. — Это племянник Валентина Гавриловича, Мирон. Очень он переживает из-за дяди.

— А сестру ему не жаль? — удивился Морис.

— Как не жаль! — всплеснул руками Осип. — На нем, когда он спустился вниз после того, как увидел убитую, просто лица не было. А Серафима Оскаровна рассказывала, что он вечером как заперся в своей комнате, так и не выходил. Она несколько раз к двери подходила: то молока ему приносила, то поесть. А он ей так и не открыл. Из-за двери сказал: «Оставьте меня в покое».

— А она?

— Что она, повздыхала да ушла, мне вот потом пожалилась, сказала, что вроде слышала глухие рыдания, видать, плакал он. Погоревали мы с ней вместе, да и разошлись каждый к себе.

Про себя Морис подумал, что племянник от смерти двоюродной сестры выигрывает материально. Если он самый близкий родственник миллиардера, то теперь все перейдет к нему. Интересно, конечно, взглянуть на завещание Бельтюкова, много ли он оставил другим своим родственникам, тому же брату и…

— А мужчина и симпатичная женщина, что жалась к нему, — тоже близкие родственники Валентина Гавриловича?

— Не сказать, чтобы близкие, — Осип почесал подбородок, — Василий Афанасьевич — отчим Мирона, а Вера Максимовна его вторая жена.

— Странно, что Бельтюков приютил их в своем доме.

— Мне ничего про это неведомо, — пожал плечами Осип, — и мое дело — маленькое, занимайся оранжереей и помалкивай.

— Конечно, конечно, — согласился с ним Морис, — но теперь, после гибели Евгении, полиции приходится совать нос повсюду, иначе убийца может остаться безнаказанным.

— Вот гад! — вырвалось у Осипа.

— Кто?

— Да тот, кто убил девку! Она, конечно, взбалмошная была, но ведь молодая совсем. И как рука только поднялась?

— А вы никого не подозреваете?

— Да кого же я могу подозревать? — удивился старик.

— И все же.

— Я думаю, что это кто-то пришлый. Забрался в поместье, увидел открытое окно и полез!

Морис вспомнил, как Наполеонов сказал Мирославе, что след от обуви, оставленный на клумбе под окнами, не подходит никому из проживающих в доме мужчин. И в то же время полиция сомневалась, что кто-то посторонний мог незаметно проникнуть на территорию поместья, тем более среди белого дня.

Хотя ночью, когда включают сигнализацию и выпускают целую стаю свирепых собак, сделать это злоумышленнику еще тяжелее.

Наполеонов тем временем беседовал с родственниками жертвы, выбрав для этой цели малую гостиную, хотя Филипп Яковлевич предложил им поначалу расположиться в большой гостиной.

Но следователь посчитал, что большие помещения расхолаживают свидетелей, а обилие вещей отвлекает их внимание от главного, то есть от его вопросов.

Мирослава сидела поодаль и наблюдала за входившими по одному в гостиную родственниками.

Она почти не вмешивалась в беседу.

Первым на правах старшего в доме был приглашен Филипп Яковлевич Бельтюков.

Высокий, статный, седой, со спокойным и несколько печальным взглядом светло-голубых глаз, он вызывал невольную симпатию.

Мирославе Волгиной этот человек понравился с первого взгляда.

Она редко ошибалась в людях. И в этот раз, надеясь на честность и объективность дяди погибшей, старалась не пропустить ни одного слова из сказанного им.

Филипп Яковлевич подробно изложил события рокового дня, начиная с самого утра, и теперь смотрел на следователя, ожидая его вопросов.

— Вы не припомните, ничего странного, настораживающего не произошло в тот день?

— Нет, — покачал головой Бельтюков.

— И вы утверждаете, что все родственники были после обеда у вас перед глазами?

— Да, мы все оставались сидеть в гостиной. Только Мирон вышел прогуляться, но его было видно из окна. Там же прогуливалась Инна, дочь Серафимы Оскаровны.

Наполеонов кивнул.

— Правда, потом Инна пошла дальше по дорожке и скрылась из виду.

— Она могла незаметно войти в дом, пробраться на второй этаж…

— Нет, не могла, — перебил его Филипп Яковлевич, — да и зачем ей убивать Евгению?

— Мало ли… — неопределенно отозвался следователь.

— Потом, она девушка, — сказал Бельтюков, — и навряд ли обладает силой, которая помогла бы ей справиться с другой девушкой.

Наполеонов мог бы поспорить на тему физической силы девушек, но делать этого не стал.

— Вы утверждаете, что Мирон вошел в дом и сразу присоединился к остальным?

— Да, утверждаю, — кивнул седой породистой головой Филипп Яковлевич.

— Я понимаю, что мой вопрос может показаться вам некорректным, — задумчиво проговорил следователь, — но все-таки ради установления истины постарайтесь ответить на него честно.

— Задавайте свой вопрос, — грустно улыбнулся Бельтюков.

— Были ли какие-либо ссоры, конфликты, столкновения интересов в вашем семействе?

— Ничего такого я не припомню, — помедлив несколько секунд, проговорил Филипп Яковлевич.

— Что, все всегда были довольны друг другом? — не поверил следователь.

— Нам просто нечего было делить, — пожал плечами мужчина, — к тому же Валя не потерпел бы в своем доме никаких свар, косых взглядов и особенно скандалов.

— То есть члены семейства могли иметь претензии друг к другу, но сказать об этом вслух или даже предъявить претензии просто не решились бы, опасаясь гнева хозяина?

— Ничего подобного! — искренне возмутился Бельтюков. — Я же говорю вам, у нас не было причин для недовольства друг другом.

— Так не бывает, — заметил следователь, — порой даже пустяки могут раздражать, и время от времени ссорятся даже очень близкие люди.

Филипп Яковлевич вместо ответа пожал плечами.

— Вы знали о том, что Валентин Гаврилович составил завещание?

— Да, мне это известно.

— От кого?

— Валя сам мне сказал.

— А само завещание вы видели?

— Нет, конечно.

— Значит, вы знаете о нем только со слов брата? — уточнил следователь.

Филипп Яковлевич согласно кивнул.

— Брат не рассказывал вам, кому он завещал основную часть своего капитала?

— Это и так понятно — Евгении.

— А вам он что-то завещал?

— Да, на усмотрение Евгении: право жить в этом доме до конца моих дней либо сумму на покупку хорошего жилья.

— Сумма оговорена?

— Да.

— Насколько она велика?

— Не пытайте меня, — скривил губы Бельтюков, — Валя жив, и я не собираюсь информировать вас о его завещании без его согласия.

— Скажите хотя бы, сумма достаточна для того, чтобы купить приличное жилье?

— Скажу больше — она так велика, что племяннице было бы выгоднее разрешить мне до конца моих дней проживать в этом доме.

— Понятно. — Наполеонов постучал обратной стороной ручки по листку бумаги, лежавшему перед ним, и спросил: — Надеюсь, племянника он тоже не обидел?

— Не обидел, — подтвердил его предположение Бельтюков. — Мирон после смерти дяди не только будет обеспечен хорошим жильем, но и станет получать ежемесячную выплату в течение пятнадцати лет.

— Почему пятнадцати? — спросил следователь.

— По разумению Вали, за это время Мирон уже должен сколотить свой собственный капитал.

— А если не сколотит?

— У него остается еще неплохое наследство после матери.

— А велика ли ежемесячная выплата, которую он будет получать в течение пятнадцати лет?

— На безбедное существование всей семьи вполне хватит.

— Какой семьи? — удивился Наполеонов.

— Ну, Мирон же не будет один всю жизнь куковать. Скоро он женится. А там и дети появятся.

— Что, и невеста уже имеется? — поинтересовался следователь.

— Имеется, — невольно улыбнулся Бельтюков.

— И кто она, если не секрет?

— Какой же тут может быть секрет, тем более от правоохранительных органов?

— Я весь — внимание, — нотки нетерпения прозвучали в голосе Александра Романовича.

Мирослава тоже навострила уши.

— Невеста Мирона — Зиновия Витальевна Бочарова.

— И чем она занимается? — спросил Наполеонов, так как имя невесты Порошенкова ни о чем ему не говорило.

— Пока Зиновия учится на дизайнера.

— То есть невеста капиталами похвастаться не может?

— Невеста, может, и не может, — губы Бельтюкова тронула тонкая усмешка, — а отец ее — человек небедный.

— И кто же он у нас?

— Виталий Константинович Бочаров.

— Так, так, — поторопил следователь.

— Уж не владелец ли консервного завода «Бычок»? — тихо спросила Мирослава.

— Он самый, — бросил на нее цепкий взгляд Филипп Яковлев.

— И невеста согласна? — спросил Наполеонов.

— Конечно, — кивнул Бельтюков.

— Вроде бы дочка владельца консервного завода могла бы найти себе женишка и побогаче, — недоверчиво проговорил Наполеонов.

— Молодой человек, вы забываете о любви! — воскликнул несколько пафосно Филипп Яковлевич.

Следователь хмыкнул:

— Вы, конечно, извините меня великодушно, но в любовь богачей я не верю.

— Ну и напрасно, — почему-то обиделся мужчина.

— Папаша невесты тоже влюблен в будущего зятя?

— Александр Романович, — вклинилась Мирослава, — вы упускаете из виду связи.

— Чьи связи? — не сразу понял Наполеонов.

— Дяди будущего зятя.

— Это что же выходит, — недоуменно проговорил следователь, — племяннику смерть дяди не только невыгодна, но и может обернуться для него катастрофой?

— Катастрофой не катастрофой, — вздохнул Филипп Яковлевич, — но ничего хорошего она Мирону не сулит, это точно.

— Ага. — Наполеонов что-то черкнул на листке.

— Филипп Яковлевич, к вам у меня пока больше вопросов нет.

— Я могу идти? — спросил мужчина, приподнимаясь.

— Да, пока можете. Если вы мне понадобитесь, то я навещу вас еще раз.

— Я и сам могу к вам приехать в управление, — ответил тот.

— Можно и так. Просто я подумал, что вам удобнее…

— Мне, может, и удобнее, но частые приезды полиции вредят имиджу дома и тех, кто в нем проживает.

— Разве вашему имиджу, Филипп Яковлевич, может что-то повредить? — усмехнулся Наполеонов.

— Моему — нет, — отчеканил тот, — но в доме этом, как вы могли заметить, я проживаю не один.

— Извините, не хотел вас обидеть.

— Я и не обиделся, — ответил Бельтюков и уверенной походкой военного человека направился к двери.

— Пригласите, пожалуйста, Василия Афанасьевича Артамонова, — крикнул ему вслед следователь.

— Хорошо, — ответил Филипп Яковлевич, не оборачиваясь.

— Серьезный старик, — вздохнул следователь, когда за Бельтюковым прикрылись двери.

— Да, что есть, то есть, — согласилась Мирослава.

Дверь тем временем приоткрылась, и в гостиную шагнул высокий, широкоплечий мужчина средних лет с едва припорошенными сединой висками.

— Позвольте? — проговорил он и шагнул к столу.

— Да, конечно.

— Василий Афанасьевич Артамонов, — представился мужчина и перевел взгляд с Мирославы на Наполеонова.

— Мирослава Игоревна Волгина, детектив, а я — следователь, Александр Романович, — решил представить себя и Мирославу Шура — исключительно для лучшего установления контакта. Ведь и так уже все знали, кто они.

— Присаживайтесь, Василий Афанасьевич.

Артамонов бросил взгляд на диван и кресла, потом взял стул, обитый зеленым плюшем, поставил его напротив следователя и сел.

— У нас к вам несколько вопросов.

Артамонов согласно кивнул.

— Расскажите нам, пожалуйста, как можно подробнее, начиная с утра, о том дне, когда была убита Евгения.

— С утра я был занят делами фирмы, — бесстрастно начал мужчина, — но к обеду вернулся домой. Обед прошел как обычно, а после него Женя собиралась устроить нам показ мод, если это можно так назвать.

— Евгения когда-нибудь работала в модельном бизнесе? — спросила Мирослава.

— Ну что вы! — замахал на нее обеими руками Артамонов.

— Почему же показ мод?

— Ну, это условно! Женечка собиралась продемонстрировать нам наряды, которые они накупили во время утреннего шопинга.

— Кто они? — спросил следователь.

— С Женей ездила Верочка. Моя жена.

— Ваша жена тоже должна была участвовать в этом любительском показе?

— Нет, ну что вы. Вера купила всего один костюм, она показала его мне и сразу убрала в шкаф.

— Ваша жена не любительница шопинга? — спросила Мирослава.

— Моя жена — нормальная женщина, — вздохнул Артамонов, — но мы не настолько богаты, чтобы накупать возы, в общем-то, ненужных тряпок.

— А разве Валентин Гаврилович не оплачивал ваши траты?

— Нет, с какой стати? — обиженно спросил Василий Афанасьевич.

— Я просто уточнил, — мягко проговорил следователь, — Бельтюков ведь предложил вам проживание в своем доме?

— Это совсем другое, — ответил Артамонов. — Во‐первых, его сестра была моей первой женой, и мы с ней хорошо жили, во‐вторых, с Мироном у меня тоже сложились дружеские отношения.

— Пасынок называет вас отцом?

— Да. — Артамонов слегка замялся, а потом сказал: — Валентин настоял, чтобы я усыновил мальчика.

— Сами вы этого не хотели?

— Скажем так: эта мысль не приходила мне в голову, но, когда Валя предложил, я не стал спорить.

«Еще бы», — усмехнулся про себя Наполеонов, но на выражении его лица это никак не отразилось.

И Артамонов продолжил:

— В‐третьих, я играю заметную роль в бизнесе Валентина.

— И получаете достойную зарплату?

— Да, — не стал отрицать мужчина.

— Если Бельтюков не выживет, то к кому перейдет его бизнес?

— Этого я не знаю.

— Но не к вам?

— Я бы очень сильно удивился, если бы Валентин завещал мне хотя бы часть своего бизнеса, — усмехнулся Артамонов.

— Может ли бизнес перейти к вашему пасынку?

— Затрудняюсь ответить.

— Валентин Гаврилович говорил с вами когда-нибудь о своем завещании?

— Нет, — сразу ответил Артамонов.

— Может, делал какие-то намеки?

— Нет, он вообще в разговоре со мной никогда не касался темы завещания.

— А вы сами имели предположение о том, кто станет наследником?

— Об этом и думать не надо было. Его единственной наследницей была единственная дочь Евгения.

— Вы не знаете, могли ли быть у Валентина Гавриловича другие дети?

— Нет, — коротко, но решительно ответил Василий Афанасьевич.

— Теперь, когда Евгении не стало, кто может претендовать на наследство Валентина Гавриловича?

Артамонов задумался на минуту, потом ответил:

— Я думаю, Мирон и Филипп Яковлевич.

— Какие отношения были у Филиппа Яковлевича с братом и племянницей?

— Родственные.

— А точнее?

— Да отличные у них были отношения, можете не сомневаться. Это вам любой подтвердит. С братом Филиппа Яковлевича связывали не только родственные, но и дружеские отношения. Валентин, не раздумывая, мог во всем положиться на брата. А в племяннице Филипп Яковлевич души не чаял! Баловал ее. Правда, случалось, что и журил иногда.

— За что журил? — сразу же заинтересовался следователь.

Артамонов прикусил язык и стал сосредоточенно рассматривать свои отполированные ногти идеальной формы.

— Василий Афанасьевич, так за что же Филипп Яковлевич журил свою племянницу?

— Понимаете ли, — нехотя проговорил мужчина, — Женечка была очень увлекающейся девушкой…

— Играла в казино?!

— Ну что вы! — протестующе поднял руку Артамонов.

— На скачках проигрывала деньги?

— Да нет же! Женечка, как бы это мягко выразиться, любила мужчин.

— Мужчин многие девушки любят, — покосился на Мирославу Наполеонов.

— У Женечки из-за этого время от времени случались недоразумения.

— Какие именно?

— Да разные, — отмахнулся Артамонов.

— И все же, — настаивал следователь.

— В восемнадцать лет она поехала отдыхать в Испанию и там увлеклась одним тамошним мачо. Он уверил Женю, что он то ли гранд, то ли барон, и предложил по-быстрому тайно пожениться. Хорошо, что Валю вовремя предупредили, он немедленно полетел в Испанию и привез дочь домой. Женя очень переживала, ссорилась с отцом.

— Барон оказался не бароном?

— Да какой там барон — обыкновенный альфонс, — вздохнул Артамонов.

— Было еще несколько не очень приятных историй. Лет в девятнадцать она увлеклась одним симпатичным малым, который работал официантом в баре. Вале удалось сорвать и эту намечающуюся свадьбу.

— Это все?

— Потом Женя встречалась с мужчинами, но замуж за них уже не собиралась. Пока на горизонте не появился Адам Верещак.

— И кто это?

— Да так, актеришка из цирка.

— Евгения собиралась выйти за него замуж?

— В том-то и дело.

— Но Валентину Гавриловичу удалось воспрепятствовать заключению и этого брака?

— С большим трудом, — признал Артамонов.

— И чтобы больше не искушать судьбу, он взял дело в свои руки и сосватал ей Репьева Марка Анатольевича, сына владельца банка «Гера» и сети обувных магазинов «Стойкий башмачок» Анатолия Константиновича Репьева…

— Откуда вы знаете? — удивился Артамонов.

— Полиции полагается все знать по долгу службы, — строго проговорил следователь.

Артамонов грустно закивал головой, то ли соглашаясь со следователем, то ли порицая его за осведомленность.

— Но и эта свадьба не состоялась? — спросил Наполеонов.

— Не состоялась, — вздохнул Василий Афанасьевич.

— По какой причине?

— Никто не знает.

— То есть?

— Репьев расторг помолвку и не удосужился объясниться.

— Валентин Гаврилович легко смирился с этим?

— Ну что вы! Конечно, нет! Был скандал. Но выносить сор из избы не стали, все замяли по-тихому. И Бельтюкову, и Репьеву не нужны пятна скандалов на имидже.

— Пятна бывают даже на солнце, — философски заметил Наполеонов.

— Сравнили, — хмыкнул Артамонов, — то — солнце, а то — бизнес. Солнце от своих пятен никаких убытков не несет. А бизнесмена всякий в грязи вывалять норовит, дай только повод.

— А Евгения сильно горевала из-за расторжения помолвки?

— Скажете тоже, горевала она, — усмехнулся Василий Афанасьевич, — как только узнала, что жених от нее отказался, сразу на радостях вечеринку закатила.

— Вот как? — озадачился следователь. — И где же проходила вечеринка, и кто на ней присутствовал?

— Подружки ее, наверное, — пожал плечами Артамонов, — где гуляли, не знаю. Спросите у Веры, Женя ей иногда рассказывала о своих делах.

— Вера — это ваша жена?

— Да. Потом может знать Глеб Земской.

— Шофер? — удивился Наполеонов.

— Шофер. Он ее обычно отвозил и привозил. Не садиться же ей, выпившей, за руль.

— Действительно, — согласился Наполеонов.

— А какие отношения были с сестрой у Мирона?

— Отличные были отношения. Они же вместе росли, вместе шалили и взрослели.

— А ссоры между ними случались?

— В детстве случались, как и у всех детей.

— А позже?

— Позже? — переспросил Василий Афанасьевич. — Позже — нет. Чего им, взрослым, делить?

— Мирон мог завидовать сестре…

— Глупости, — отмахнулся Артамонов и тут же, спохватившись, добавил: — Извините.

— Ничего, мы привыкшие, — ответил следователь.

— Я просто хотел сказать, что Мирон — умный, способный парень. У него большое будущее, и он не станет…

— Портить имидж… — проговорила Мирослава.

Василий Афанасьевич пристально посмотрел на девушку и сказал:

— Вы совершенно правы. Дядя бы так и так о нем позаботился и помог крепко встать на ноги.

— Если бизнес Бельтюкова теперь перейдет к Мирону, он его продаст?

Лицо Артамонова приобрело выражение полной растерянности. Было видно, что подобная мысль никогда не приходила ему в голову.

— Но Валентин пока жив, — пролепетал он неуверенно.

— Пока, как вы верно заметили…

— Я думаю, что по закону какую-то часть бизнеса должен получить и Филипп Яковлевич.

— Возможно. Но разве он станет им заниматься?

— Скорее всего нет, — закручинился Василий Афанасьевич.

Следователь не мешал Артамонову как следует обдумать открывшееся истинное положение дел.

— Вы правы, — заговорил Василий Афанасьевич, — куда ни кинь — все клин.

— Хотя, вполне возможно, — решил ободрить его следователь, — Бельтюков выкарабкается и найдет возможность устроить все наилучшим образом.

— Только на это и остается надеяться, — вздохнул мужчина.

— Спасибо вам, Василий Афанасьевич, что вы ответили на наши вопросы. Вероятнее всего, нам придется побеспокоить вас еще не один раз.

Мужчина понимающе закивал.

— А теперь вы свободны. И пригласите, пожалуйста, к нам свою жену.

Артамонов, снова молча, покивал, тяжело поднялся со стула и направился к двери, приволакивая при ходьбе ноги, как старик.

Когда за ним закрылась дверь, Наполеонов, вздохнув, повернул голову к Мирославе и сказал:

— Кажется, я зря сказал ему про возможную продажу бизнеса.

— Почему зря? — не согласилась Волгина. — У него появилось время все обдумать и просчитать варианты.

— Думаешь?

— Уверена.

— Но он вышел отсюда, как мешком накрытый.

— Это у бизнесменов временное состояние, — улыбнулась Мирослава.

Шура еще что-то хотел сказать ей, но тут дверь приоткрылась и приятный женский голос проворковал:

— Вы меня звали?

— Да, да, Вера Максимовна, заходите.

Симпатичная, с высокой грудью, стройными ногами и миловидным лицом блондинка, которой на вид было лет тридцать, грациозно прошествовала от двери до удобного кресла и легко опустилась на него.

Перед мысленным взором Наполеонова нарисовалась бабочка, опустившаяся на чашечку цветка. Он закрыл глаза, потом открыл их и слегка помотал головой.

«Симпатичная жена у Артамонова», — подумала тем временем рассматривающая женщину Мирослава.

— Вера Максимовна, расскажите нам, пожалуйста, как можно подробнее о событиях того дня, когда в вашем доме произошла трагедия.

Артамонова облизала губы и начала рассказывать:

— Утром мы с Женей отправились по магазинам. Она хотела кардинально изменить свой гардероб.

— На то имелись причины?

— На что? — не поняла Артамонова.

— Для покупки нового гардероба?

— Собственно, нет, но Женя время от времени собирала все свои тряпки и отправляла на благотворительные акции, а себе покупала все новое.

Женщина посмотрела на Мирославу и спросила:

— Если деньги есть, то отчего же не позволять себе эти перемены?

— Возможно, дело не только в наличии денег для покупок, — проговорила та.

— А в чем же? — удивилась Артамонова.

— Например, в недовольстве собой, своей внешностью…

— Ну, что вы, — улыбнулась Артамонова, — Женя была очень красивой! Сейчас я вам покажу! — Она встала с кресла, быстро подошла к одному из отсеков шкафа, заполненного красивой посудой, присела на корточки, открыла нижний ящик и достала из него альбом, обтянутый бархатом.

Она подошла к столу, положила альбом перед Наполеоновым и раскрыла его:

— Вот, смотрите!

Мирослава подошла и встала рядом. С фотографий смотрела на них прелестная Мальвина. Под изогнутыми луками бровей сияли синие глаза, курносый носик был кокетливо вздернут, губы то капризно поджаты, то приоткрыты в белозубой улыбке. На одних фотографиях пепельные волосы рассыпались по плечам, на других набегали на лоб, а на третьих были подняты вверх и собраны в прическу.

Рука следователя переворачивала одну страницу альбома за другой. И на всех фотографиях Евгения была одна…

— Бельтюкова принципиально всегда снималась в одиночестве? — спросила Мирослава, заинтригованная этим обстоятельством.

— Нет, что вы! — воскликнула Вера. — Просто этот альбом собирал Валя, а он специально выбирал такие фото. Видите, — она похлопала миниатюрной ладонью по обложке, — обит бархатом, короче, сделан под старину, опять же по заказу Валентина.

— То есть существуют фотографии, на которых Евгения с родственниками, с друзьями?

— Да сколько угодно!

— А где они?

— В комнате у Евгении, есть у Филиппа Яковлевича, у Мирона и у нас с Васей.

— С Васей? — растерялся следователь.

— Ну, у нас с мужем моим, Василием Афанасьевичем.

— Ах да, — хлопнул себя по лбу Наполеонов, он как-то не сообразил, что для родной жены Василий Афанасьевич Артамонов — просто Вася…

— Наверняка фото Жени есть у ее друзей.

— И у подруг?

— Подруг у нее не так уж много. Рита Зазулина, Катя Мишлевская, Лена Кокорина, — начала перечислять она, — и… я.

— Вы тоже были подругой Жени?

— Можно сказать и так, — слегка смутилась Вера и, посмотрев на следователя, спросила прямо: — Я кажусь вам старой?

— Ну что вы! — замахал он руками.

— Ну, вот, видите, так что мне ничто не мешало дружить с Женей, тем более что мы жили с ней в одном доме и даже были, можно сказать, родственницами.

— Действительно, можно сказать, — согласился Наполеонов.

— Чего только нельзя сказать? — улыбнулась про себя Мирослава.

— И вы, конечно, были наперсницей Евгении? — спросила она вслух.

— Наперсницей?

— В том смысле, что она доверяла вам свои девичьи секреты, делилась тайнами.

— Иногда, — нерешительно проговорила Артамонова.

— Женя любила своего жениха?

— Репьева?! — искренне удивилась Вера.

— А что, у нее были и другие женихи?

— Ну, не так чтобы женихи, — замялась Вера.

— Хорошо, поставим вопрос так: Вера любила Марка Репьева?

— Нет.

— Она огорчилась, когда он расторг помолвку?

— Нисколечко, — усмехнулась Артамонова.

— Скорее обрадовалась?

— Вот именно, — подтвердила она.

— И поехала отмечать радостное известие в ресторан?

— Нет, в ночное кафе.

— В какое?

— «Веселые бабочки».

— Так…

Вера смотрела на следователя то ли со скрытой насмешкой, то ли с лукавством.

— Вы были на этом празднике жизни? — спросил он.

— Конечно, — кивнула Артамонова, и вдруг неожиданно для Александра и Мирославы ее лицо приобрело выражение озабоченности.

— Что случилось?

— Ради бога, не говорите об этом моему мужу. — Она молитвенно сложила руки на груди.

— Почему? — удивился Наполеонов.

А Мирослава уже догадалась о причине и, отвернувшись в сторону, улыбнулась.

— Потому что, — пролепетала Вера, — мы были там не одни…

— И что с того? — все еще не понял следователь.

— Понимаете, мой муж, он может не так истолковать…

— Что истолковать? — рявкнул уставший от загадок следователь.

Вера кусала губы.

— Там были мальчики по вызову, — пришла ей на помощь Мирослава.

Артамонова кивнула.

— Ну, вы даете, — пробормотал следователь, переводя взгляд с Веры на Мирославу и обратно.

— У меня там ничего ни с кем не было, — прошептала готовая расплакаться Вера.

— Мы ничего не скажем Василию Афанасьевичу, — заверила ее Мирослава и толкнула Наполеонова локтем в бок.

Тот тихо ойкнул и поспешил подтвердить:

— Да, мы не скажем ему об этом ни единого слова.

— Спасибо вам! — Вера подскочила к не ожидавшему подвоха Наполеонову и звучно чмокнула его в щеку.

Она хотела то же самое проделать с Мирославой, но та успела отскочить в сторону и быстро проговорила:

— Не стоит благодарности.

— Вы не понимаете! Вы сейчас только что спасли наш брак.

— Замужним дамам надо бы быть поосмотрительнее, — пробурчал недовольный Наполеонов.

— Я знаю, но Женя такая напористая! Была, — добавила Артамонова, — я не смогла ей отказать.

— В кафе и обратно вас возил Глеб Матвеевич Земской?

— Да.

— Вы уверены, что он будет держать рот на замке?

— Он не знает, кто присутствовал на вечеринке. К тому же он не из болтливых и не любопытен.

— А теперь, Вера Максимовна, расскажите нам об Адаме Сергеевиче Верещаке.

— Об Адамчике? — улыбнулась Вера. — Он — душка!

— Мог ли он убить Евгению Бельтюкову?

— Да что вы такое говорите! — Вера испуганно замахала на следователя руками. — Он любил Женечку!

— Но она его бросила.

— Ничего она его не бросала! — вырвалось у Артамоновой. Она тотчас прикрыла рот ладонью. Но было уже поздно.

— А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, — строго проговорил следователь.

И, взглянув в его глаза, Вера поняла, что придется все рассказать. Совершив оплошность и проговорившись, она сама не оставила себе выбора.

— Хорошо, — сказала Артамонова, поглубже забиваясь в кресло, — Женя и Адам очень любили друг друга.

Женщина вздохнула и продолжила:

— Но Валентин Гаврилович не хотел, чтобы Женя с ним встречалась.

— Почему? — невинно поинтересовалась Мирослава.

— Вы еще спрашиваете?! — не поверила Вера своим ушам.

— Спрашиваем, — кивнул Наполеонов.

— Послушайте, вы что, с луны свалились?

— Нет, а что такое? — округлил глаза следователь.

Мирослава отлично понимала, к чему клонит Артамонова, но сделала вид, что ни о чем не догадывается.

— Ладно, — махнула рукой Вера, — объясняю для тех, кто все еще не в курсе. Общество у нас давно расслоилось. И богатые не хотят, чтобы их дети встречались с бедными. Адам — всего-навсего артист цирка. А Евгения — дочь миллиардера. Была… — снова поправила сама себя Артамонова.

— Где Бельтюкова и Верещак познакомились?

— Как где?! — Вера округлила глаза. — В цирке!

— Дочь миллиардера посещала цирк? — спросил следователь с хорошо скрытой иронией.

— Представьте себе! Женя обожала цирк с детства.

— И отец разрешал ей посещать его?

— Разрешал. Она уже взрослая девушка, и он не мог постоянно ее контролировать. К тому же Валентину Гавриловичу даже в голову не приходило, что Женя увлечется циркачом…

— Недальновидный отец, — покачал головой Наполеонов.

— Почему?

— Потому, что уже были альфонс и официант…

— Ну… — Вера не нашлась что ответить.

— Хорошо, оставим отцовские промахи на совести Бельтюкова, лучше расскажите подробнее, как состоялось знакомство Адама и Евгении.

— Да очень просто. — Вера нетерпеливо повела плечами. — Жене очень понравилось его выступление. После того как представление было закончено, она пошла к Адаму, вручила цветы и пригласила его отужинать вместе с ней в «Нептуне».

— И он сразу согласился?

— Представьте себе!

— Но ведь там цены кусаются, и, наверное, для артиста цирка не так легко решиться на…

— Да ладно вам! — снова отмахнулась Вера. — Пригласила его Женя, она и платила.

— И он согласился? — не выдержала Мирослава.

— Вы Женю не знали… — повернула голову в сторону детектива Артамонова. — Противостоять ее натиску было практически невозможно.

— А после ужина?

— После ужина они поехали в гостиницу и провели там, по словам Жени, незабываемую ночь.

— Как об их романе узнал отец?

— Очень просто. Адам — весь из себя романтический герой, он повадился по ночам забираться в комнату Евгении по плетям плюща.

— Но как же он обошел собак?!

— Женя заранее отключала сигнализацию и закрывала собак.

— И кто-то сказал об этом Бельтюкову.

— Скорее всего, — пожала плечами женщина, — либо он сам это заметил.

— Скажите, а как относилась к Евгении обслуга?

— Как они могут к ней относиться? С почтением…

— Они недолюбливали ее?

— Не знаю, — задумалась Артамонова, — возможно, но внешне это никак не проявлялось…

— А у них были причины не любить Женю?

— Не думаю… Если только у Инны…

— А какие причины были у Инны?

— Мне кажется, Инна завидовала Жене…

— Хорошо. Вернемся к отношениям Евгении с Адамом. Значит, отец узнал об их романе и запретил им встречаться.

— Да, они тогда с Женей серьезно поговорили.

— И Евгения пообещала отцу не встречаться с любовником?

— Типа того…

— Однако обещание не сдержала?

— Она и не думала его сдерживать.

— А как же ее помолвка с Репьевым?

— На ней настоял отец.

— А Марка, в свою очередь, заставил заключить помолвку его отец Анатолий Константинович Репьев?

— Не могу сказать, так как не знаю. Но уверена, что Женя Марку нравилась. И скорее всего он был не против брака с ней.

— Но ведь помолвку расторг он, а не Евгения.

— Да, он.

— Почему?

— Это никому, кроме самого Марка, и, возможно, Жени не было известно.

— Может она призналась ему, что любит другого?

— Не знаю…

— Что думала делать Евгения, если бы Репьев не расторг помолвку?

— Не знаю, — снова сказала Артамонова.

— Она вышла бы за него замуж?

— Сомневаюсь…

— Вы можете дать нам адреса ее подруг и их телефоны?

Вера задумалась, кусая губы, но уже через минуту согласно кивнула, добавив:

— Вы ведь их все равно установите.

— Конечно, — подтвердил следователь, — но, во‐первых, это займет определенное время.

— А во‐вторых, я утрачу ваше доверие, — кисло улыбнулась Артамонова.

— Да, в какой-то мере.

— Записывайте.

Она продиктовала номера трех девушек — Риты Зазулиной, Кати Мишлевской и Лены Кокориной.

— А против общения с подругами Бельтюков ничего не имел?

— Нет, — улыбнулась Вера, — они девочки из так называемых приличных семей.

— Дочери врачей, учителей, инженеров, артистов, ученых? — не удержавшись, съязвил Наполеонов.

— Ну что вы! Скажете тоже! — рассмеялась Вера. — Нашли элиту! Нет. Рита — дочь Александра Степановича Зазулина — линия косметических товаров «Калинка», Катин отец Харитон Константинович Мишлевский владеет тремя салонами красоты «Глаз не оторвать», папа Лены Михаил Глебович Кокорин — владелец сети мясных магазинов «Му и компания».

Наполеонов задумчиво склонил голову.

— Что-то не так? — насторожилась Вера.

— Все не так, — ответил он.

— Но я…

— Дело не в вас, извините, я о своем.

Позднее, когда Артамонова вышла из малой гостиной миллиардера Бельтюкова, он спросил свою подругу детства:

— Слава, как же мы докатились до такого, что нашей элитой стали владельцы лавок и салонов?

— Думаю, что катиться на самом деле мы начали давно, — проговорила Мирослава задумчиво.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Помнишь, когда мы были маленькими, то не раз слушали миниатюру «Дефицит» в исполнении Аркадия Исааковича Райкина, там есть такие слова: «Уважаемые люди сидят: завсклад сидит, директор магазина сидит, сзади товаровед сидит… Завсклад идет — мы его не замечаем. Директор магазина — мы на него плюем! Товаровед обувного отдела — как простой инженер! Это хорошо?»

— Но ведь дефицита давно нет! — горячо возразил он.

— А уважаемые люди все те же, — невесело усмехнулась Мирослава.

— Черт бы все это побрал! — выругался Наполеонов.

В его кармане зазвонил сотовый.

Следователь, не глядя на то, кто ему звонит, проговорил:

— Абонент занят, подиньдинькайте позже.

Тем временем дверь приоткрылась, и в нее заглянул Мирон Ильич Порошенков.

— Можно? — спросил он слегка надтреснутым голосом.

— Да, заходите, Мирон Ильич, присаживайтесь.

Порошенков сел напротив следователя, тяжело вздохнул и сложил руки на коленях.

— Изложите нам, пожалуйста, подробно события того дня, когда убили Евгению Бельтюкову.

Мирон снова вздохнул, облизал пересохшие губы и повел рассказ бесцветным голосом.

Все, что он говорил, полностью совпадало с рассказами Филиппа Яковлевича и супругов Артамоновых.

— Гуляя в саду, вы никого не встретили? — спросила Мирослава.

Мирон повернул голову в ее сторону и ответил:

— Встретил Инну Нерадько.

— Вы разговаривали с ней?

— Так, обменялись парой фраз, — ответил он.

— Скажите, а как Инна относилась к Евгении?

— Нормально. А почему вы спрашиваете? — насторожился он.

— Может быть, между девушками пробежала черная кошка? — спросил Наполеонов, игнорируя вопрос Порошенкова.

— Никто между ними не пробегал, — почему-то занервничал Мирон.

— То есть они не ссорились?

— Как вы себе это представляете?! — голос Порошенкова перестал быть бесцветным.

— Обычно, — улыбнулся следователь, — девушки время от времени имеют привычку ссориться…

— Может быть, — набычился Мирон, — если они на равных. Но не в том случае, когда одна из них — дочь хозяина, а другая — дочь его служащей.

— Понятно. А какие отношения были у вас с Евгенией?

— Обычные, родственные.

— Вы не ссорились?

— Разве только в детстве, — неожиданно улыбнулся он.

— А потом?

— Что потом? — искренне удивился Мирон.

— Повзрослев, вы ссориться перестали?

— Что нам делить-то?

— Наследство.

— Чье наследство? — не понял Порошенков или, как предполагали Наполеонов и Мирослава, сделал вид, что не понял.

— Наследство вашего дяди, — спокойно пояснил следователь.

— Какое я имею к нему отношение?

— Теперь — прямое, — заметил Наполеонов.

— Что вы хотите этим сказать? — напрягся Мирон.

— Теперь, когда вашей сестры нет, а дядя на ладан дышит…

— На какой еще ладан?

— Это в переносном смысле, — по-прежнему спокойно продолжил следователь, — наследство переходит к вам.

— Что значит переходит? Дядя еще жив! Потом, есть Филипп Яковлевич, Вася, Вера.

— Ну, предположим, ваш отчим и его жена никак не могут рассчитывать на наследство. Филипп Яковлевич сам немолод, и наследников у него нет.

— Я одного не пойму: к чему вы клоните?!

— К тому, что вы заинтересованы в смерти своей сестры и дяди.

— Бред! Я все время был на глазах сразу у нескольких человек. Они могут это подтвердить.

— Могут, — согласился Наполеонов.

— Чего же вы тогда хотите от меня?!

— Ничего. Мы просто ищем убийцу вашей сестры. Вы что-то имеете против этого?

— Нет, конечно! Просто вы как-то странно ищете.

— Ну, так помогите нам.

— Как?!

— Вы сами кого-то подозреваете?

— Нет… Если только Адама.

— Кто это? — сделал вид, что ничего не знает, Наполеонов.

— Отставной козы барабанщик! — выпалил Порошенков.

— В смысле?

— Бывший любовник Жени.

— Почему же они расстались?

— Мордой Адам не вышел, а туда же, со свиным рылом — в калашный ряд.

— Вы что-то загадками говорите…

— Да какие уж тут загадки? Адам Верещак, жалкий циркач, возомнил, что сможет стать зятем самого Бельтюкова.

— А почему бы, собственно, нет? — невинно поинтересовалась Мирослава.

— Потому, что у него в кармане мышь на аркане!

— Бельтюков хотел выдать дочь за денежный мешок?

— Не то чтобы за мешок, но и не за нищего.

— Репьев Марк Анатольевич был подходящей парой?

— Ну, — хмыкнул Мирон.

— А Евгении Марк нравился?

— Она его терпеть не могла.

— Но была согласна на брак?

— А куда ей деваться?

— Она могла выйти за любимого…

— Это только в народном фольклоре с любимым рай в шалаше.

— А в жизни?

— В жизни на то, чтобы комфортно жить, нужны деньги.

— У Адама их не было?

— Совершенно верно, — ухмыльнулся Порошенков.

— Скажите, какие у вас были отношения с Инной Нерадько? — неожиданно спросила Мирослава.

— Что вы имеете в виду? — подскочил в кресле Мирон.

— Только то, что спросила.

— Нормальные у нас были отношения.

— Она вам нравилась?

— У меня есть невеста.

— Да, конечно, Инна же не подходит вам по статусу?

— Я вообще не понимаю, при чем здесь Инна? И какое отношение она имеет к нашей семье? И к убийству Жени?

— Возможно, никакого.

— Вот именно! Зато Адам вполне мог забраться в комнату Жени и убить ее.

— Почему вы так думаете?

— Потому что он — циркач и раньше уже не раз забирался к ней этим путем.

— Какой у него мог быть мотив?

— Банальная месть!

— После того как Марк разорвал помолвку с Евгенией?

— Он мог этого не знать…

— А разве об этом не писали газеты?

— Читаете светские хроники? — усмехнулся Мирон.

Наполеонов покачал головой:

— Я — нет, но Адам скорее всего следил за развитием брачных дел любимой женщины.

— Не знаю я, следил он или нет, но, кроме него, разделаться с Евгенией больше было некому.

— Может быть, это был случайный грабитель?

— Вы сами-то верите в это? — усмехнулся Мирон.

— Мы рассматриваем все версии.

— На здоровье, — буркнул Порошенков. Всем своим видом он демонстрировал, что сказать следователю ему больше нечего.

Конец ознакомительного фрагмента.