Оранжевая книга. Фантастический роман в звательном падеже

Наталия Гилярова

Героиня живёт в современной Москве, а герой – на далёкой и прекрасной планете Цитрон. Идеальной планете, полной противоположности Земли. Найдут ли они друг друга? Захочет ли героиня вернуться на счастливую планету, откуда она родом? Книга написана лёгким, воздушным, оранжевым языком.

ГНУСНЫЙ БЕКАР

У Борисандревича — куча родни. Семьдесят семь братьев, бывшая жена и сыновья. И — огромная ревучая моторная лодка. В середине июня, когда небо зазвенело от синевы и одуряюще запахли травы, он повёз родню кататься. На бережку водохранилища компания привалилась и принялась со знанием дела жарить шашлык с помидорами.

Цветка ушла бродить. На шее у неё болтался тяжёлый фотоаппарат. Нет, она не надеялась найти Егорушку среди рыбаков. Впрочем, может быть… Она шла и глядела на воду — муар, растёкшееся серебро. На холмы, ловко вылепленные великаньими пальцами. На нотные станы деревьев. Высокие стройные ёлки — четвертные, а вязь корявых сосен — восьмые, шестнадцатые…

Она легла на траву. Небо уже расцвело перед сном и висело опрокинутой голубой полусферической посудиной, стоящей под рукой художника — он где-то там живописует картину в пастельных тонах. Излишки пастели удаляет ватками. Ватки сбрасывает в голубую чашу. Получаются цветные облачка.

Изумрудный пригорок. Небо, листва, облака. Голубое, зелёное, розовое. Вот он — среди бесконечной аморфной массы зияющих вопросов — ответ. Всё так по-эстетски выделано, надёжно, совершенно! «Зачем же Живчик безобразничает, ведь может, ведь умеет!» — с горечью подумала Цветка.

Она почти почувствовала покой. И даже взялась за фотокамеру. Но снимок делать не стала. Твердь ответа и покоя была близка, но недоступна. До подлинности не хватало одной ноты, штриха, маленького ключика или подписи творца? Почувствовать подлинное — здесь, сейчас быть настоящей, живой — это значит сбыться. Это значит — душа не сжамканный безвоздушный шар, не застывшая мёртвая морщинистая тряпочка. А шар, наполненный дыханием Егорушки. И кругом — покой, чудесный этим голубым, этим зелёным, этим розовым. Его дыхание, его присутствие на свете, послужит свидетельством подлинности, подписью творца. Возможно, он близко, он — рыбак?

Кто-то так выдумал Цветку, так устроил её душу — неспособной воспринимать мир непосредственно, а требующей доказательств подлинности.

Топча мерзкими лапками её нежный белый лоб, комар воткнул жало и стал наполнять брюхо её кровью. Содрогнувшись от отвращения, Цветка очнулась — исчезло всё: небо, листва, облака, вместе со всеми музыкальными построениями, оттенками и сияниями. Бекар. Мир резко поблек. Бездарная нечисть, слепая и бездушная, уничтожила надежду.

«Да здесь пусто!» — вспомнила Цветка. И побыстрее пошла прочь. И затерялась среди толпы родни Борисандревича со своим шампуром шашлыка с помидорами и луком.

Когда плыли обратно, Цветка думала только о томе Гесиода, уже ощущая в тоскующих пальцах плотный картон обложки. И недоумевала, как могла до сих пор не заглянуть в эти спасительные бледные, тяжёлые страницы, где рассказывалось о планете вроде Апельсина. Только назывался Апельсин Цитроном. Жадно вырвав тогда книгу из рук Борисандревича, она положила её себе в изголовье. И принялась опять хаотично бродить, вместо того, чтобы читать…

В отличие от выдуманного ею самой Апельсина, Цитрон как будто действительно существовал… По крайней мере, в сознании многих древних людей. И это кроме того, что его возможность предполагали учёные! Так, может быть, правда? Может быть, Цитрон — и есть Апельсин, тот самый, созданный специально для людей? И Цветка его не выдумала, а просто догадалась, что он есть?

Но если и так, как Егорушка спрыгнет оттуда на Землю? Нельзя же, в самом деле, летать без космического корабля или парашюта! Значит, он никогда не спрыгнет! И не собирается! А гуляет себе по Цитрону да насвистывает, и даже не знает о Цветкином существовании, о её прозябании на Земле! И если когда-нибудь он и посетит Землю, то ждать этого события ещё невесть сколько, может быть, тысячи лет… А Цветке прожить единственный день без него стоит непомерных усилий.

Когда возвратились домой, опять не заглянула в Гесиода. Она вернулась вялая, бессильная, с трудом нашарила взглядом заветный том, но в руки не взяла. Он казался очень тяжёл. Легла, отвернулась к стене, зажмурилась и не открывала глаз весь вечер. И когда толпа родственников отваливала, тоже не открыла глаз.

Ночью душевная боль усилилась, напали чудища, стали душу скрести, полоскать, выкручивать и на бельевую верёвку подвешивать, прищепками прищёлкивая. Борисандревич спал, а его сонного тепла злобные твари не боялись. Согбенная Цветка выползла из постели, постанывая, в темноте сгребла со столика том и босиком поплелась в другую комнату, на холодный диван, читать. Чудища висели пиявками на обескровленной душе.