Палата №13

Наталия Грамацкая, 2020

Если вы моложе шестнадцати и старше шестидесяти, если вы решили отдохнуть, если вы чувствительны и мягкосердечны, если вы плотно отобедали и не хотите потерять съеденное, ни в коем случае не читайте эту книгу!

«Хватит разговаривать с зеркалом, Сфинкс! — Не выдержал я. — Я там какой-то неправильный!»

Мариам Петросян

Жизнь катилась, как по маслу. Сквозь раскрытое окно струились шелест листвы, покой и безмятежность. Ева Адамовна откинулась на спинку стула, вдохнула этот волшебный коктейль и обвела восторженным взглядом всё, что её окружало: зелень тополя, дрожащую в оконном проёме, стены в пёстрый горох, обеденный стол. По нему бегали солнечные зайчики, перепрыгивая с тарелки на тарелку, а потом ныряли в бокал с красным вином. Тут надобно отметить, что наша героиня имела репутацию женщины добродетельной: всегда имела правильный вид, говорила вежливо, молилась усердно, вино пила и скоромное ела лишь в непостные дни, а день нынче был не постный, к тому же, летний и выходной. Любуясь настоящим и предвкушая будущее, Ева улыбнулась. Тёплая волна превеликого удовольствия покатилась по её существу. Начав путь от кончиков пальцев, набирая скорость и высоту и пройдя стремительно все стадии восторга, она накрыла сердце мощной цунами экстаза.

— Как хорошо жить! — Прошептала Адамовна. — Какое это счастье — жить и любить! Любить всё — от травинки до далёкой звезды! Любить и растворяться в любви каждый день, каждое мгновение!

Взгляд её продолжал блуждать семимильными шагами, пронзая преграды и пространства, поднимаясь всё выше и выше; а сердце бежало за ним, еле поспевая. Ева почувствовала слабость, в симфонию чувств нахально и настойчиво вторгся голод. Продолжая «полёт», грезящая, не опуская глаз, нащупала вилку, вонзила в кусок телятины и стремительно забросила его в рот. Её крепкие челюсти сдавили сочную, истекающую маслянистым чесночно-укропным соком плоть, и заработали энергично, со знанием дела.

— Ты — к богу светлая тропа. Любовь — мой курс. Любовь — судьба! — Рифмовала Ева Адамовна.

Вдруг тюлевая шторка на окне качнулась, и небольшое, еле заметное облако, неопределённого цвета появилось над Евиной головой. Оно подрагивало и ёжилось то ли от боли, то ли от холода около минуты, а затем взметнулось вверх и ушло сквозь потолок в неизвестном направлении.

— Душа отлетела. — Прошелестел тополь, наблюдавший за происходящим. — Душа телёнка, разделанного на днях на грудинку, филе, вырезку, огузок, оковалок и голяшки на одной из мясных ферм.

— От того так облачно над нашим городом. — Ответил ему клён, стоящий неподалёку. — Люди прожорливее зверей.

А тем временем Ева Адамовна откушала ещё пяток бараньих котлет, пару больших сочных кусков кулебяки с яйцами и куриными потрохами, запила всё это удовольствие тремя бокалами вина для лучшего «сварения» желудка и замерла, прислушиваясь к себе самой. Адамовна была женщиной не только добропорядочной, но и образованной, читала умные книги и знала, что выходить изо стола следовало с чувством лёгкого голода. Прошло, быть может, минуты две, пока Ева, наконец, взвесив это чувство, пришла к выводу, что голод всё ещё был недостаточно лёгок. Чтобы одолеть змея, было принято решение задавить его свиным холодцом. Когда в цель был брошен третий его кусок, Адамовна почувствовала, наконец, что момент истины наступил. Сладостная истома охватила её берега. Раскрасневшаяся и лоснящаяся от избытка чувств, Ева медленно поднялась изо стола и добравшись до дивана весёлыми ногами, отдала себя в его объятия. Веки её отяжелели, взгляд затуманился. Охваченная мечтательными мыслями она взмахнула полными руками и…

Увидела перед собой длинный коридор, очень напоминающий больничный. Весь он — и стены, и потолок, и пол — были выкрашены в один какой-то неопределённый цвет, ни белый, ни чёрный и никакой другой из известных ранее. Адамовне показалось странным, что ни справа, ни слева не было ни одной двери.

— Где же палаты? — Спросила она себя, ничему не удивляясь и не сомневаясь, что находится в госпитале. Напротив, в душе как-то потеплело. — Всё правильно, а то и в пояснице давно хрустит, и в сердце колит! — Ева прислушалась к сердцу, но почему-то не услышала его. Вообще, было как-то непривычно тихо: ни врачей, ни больных. — Адамовна почувствовала себя уставшей и с укором отметила. — Даже присесть негде.

— Ещё насидитесь и належитесь. — Услышала она слева скрипучий, как рассохшийся стул, голос.

Ева с воодушевлением качнула головой в сторону говорившего, однако, увиденное было неожиданно и туманно. Оно было невысокого роста, неопределённого телосложения, прикрытого длинным чёрным халатом, не имело никакой растительности на чрезвычайно рельефном черепе, обтянутом сероватой сухой кожей и состоящем из множества углов и впадин. Рельеф рисовал следующее: выпуклый лоб, нависающий над чёрными ямами глазниц, в которых периодически вспыхивал тусклый свет, похожий на мерцание углей в затухающем костре; нос с горбинкой, рот, обозначенный тонкой бледной нитью неподвижных, ничего не выражающих губ над массивным выступающим подбородком. В глаза незнакомца Еве заглянуть не удалось, так как он ни разу не посмотрел в её сторону, зато ею детально было изучено его правое ухо. Оно неприятно поразило Адамовну и размерами, и формой, и волосатостью.

— Кем был его родитель? — Подумала Ева и украдкой улыбнулась своим нецеломудренным мыслям, но слева опять заскрипело.

— У нас с вами один отец, сударыня.

— Ещё чего! — Попыталась было возразить Адамовна, но губы почему-то не слушались, и её возражение осталось неозвученным. — Ушастых в нашем роду не было! — Продолжила она свою реплику мысленно, вспоминая своих ближайших родственников. — Уши у всех были нормальными, то есть, не больше и не меньше, чем у других. Ушастых не было. Это точно. — Торжествующе повторила Ева, но тут же спохватилась. — А, как это он узнал, что я об его родителе подумала? Он, что мысли читает? И почему это на нём этот чёрный балахон? Может, завхоз? Может, врачи и медсёстры заняты, и ему поручено меня до палаты провести?

Конец ознакомительного фрагмента.