Орешек для трёх Золушек

Наталия Миронина, 2017

Чтобы помогать дочери воспитывать детей, Ольга Лопахина отказалась от любви к итальянцу, который звал её замуж… И вот теперь малышки стали подрастать – и в услугах бабушки перестали нуждаться. Ольга, ещё такая молодая, красивая, оказалась ненужной… Встретившись с подругами, одной из которых все двадцать с лишним лет брака изменял муж, а другую гнал в бесконечные путешествия страх одиночества, она решила круто изменить жизнь. Бросив всё, три подруги поселяются в дальнем Подмосковье. Тишина, природа, покой. Правда, на работу в столицу ездить весьма непросто. Так что оправдано ли это бегство? Может, пора прислушаться к просьбам родни и вернуться? Но проблемы молодого бизнесмена, сдавшего дамам жильё, заставляют их ещё раз перевернуть всё с ног на голову – что они и делают с азартом и удовольствием…

Глава вторая

Первой к месту встречи подошла Ольга Евгеньевна. Убедившись, что приятельниц еще нет, она придирчиво оглядела себя в огромное окно находящегося здесь кафе. Ольга Евгеньевна поправила волосы — ей показалось, что затянутый узел растрепался, потом одернула платье, разгладила манжеты и, достав помаду, старательно накрасила губы. Сложив губы, словно собиралась произнести звук «о», она промокнула их салфеткой и только тут заметила, что ее передразнивают. От волнения перед предстоящей встречей Ольга Евгеньевна не заметила, что прямо за стеклом расположен столик, за которым что-то едят двое мужчин.

«Господи, вот незадача!» Ольга Евгеньевна густо покраснела и быстро передвинулась вправо — там ее надежно прикрыла стена. «Неудобно получилось! — продолжала она переживать про себя. — Но выгляжу я отлично. Ни грамма лишнего веса, и лицо свежее, и одета… Так сразу и не скажешь, что бабушка». Она выпрямилась и переложила маленькую сумочку в другую руку. Даже со стороны было заметно, что она довольна собой.

— Ну, что ты воображаешь! Все равно мы уже старые тетки!

Голос раздался откуда-то сбоку. Ольга Евгеньевна оглянулась и увидела сухопарую, одетую, словно подросток, даму. На носу дамы сверкали смешные очки, которые делали ее похожей на черепаху.

— Софа! Ты! — Ольга Евгеньевна даже не успела обидеться, она была так рада видеть старинную подругу и так хорошо помнила ее несколько язвительную манеру говорить.

— Я. Кто же еще!

— Дай-ка я тебя поцелую, — Ольга Евгеньевна обняла подругу и горячо ее расцеловала. В ответ Софья Леопольдовна коротко коснулась губами ее щеки.

— Ты отлично выглядишь! — Ольга Евгеньевна была искренне доброжелательна.

— Дорогая, а как ты хочешь, если я все время на колесах. Я дома бываю раз-два в месяц.

— Софа, не понимаю, ты работаешь? — удивилась Ольга Евгеньевна, поражаясь тому, как молодо и современно выглядит подруга. «Лена права — волосы надо было давно отрезать! С этим кукишем на голове я просто древность», — промелькнуло у нее в голове.

— Леля, ты когда этот свой пучок уберешь?! Ты просто себя губишь!

— Брось, Софа! Ничего не гублю! Не выдумывай! Мне не идут эти короткие стрижки. У меня лицо бледное. — Тут Ольге Евгеньевне вдруг захотелось сказать, что лицо у нее не только бледное, но и тонкое, с почти прозрачной кожей, такие лица встречались на портретах Рокотова. А представьте красавиц Рокотова со стрижкой?! Нонсенс!

— Ну да! Ну да! Аристократизм и стрижки — вещи несовместимые! Леля, ты все играешь в эти игры?!

Ольга Евгеньевна смутилась и тут же рассердилась. Вот в этом была вся Софья — деликатности никакой. И зачем намекать на ту весьма анекдотичную и неловкую историю из прошлого, когда Ольга Евгеньевна, собравшись вступить в Дворянский Союз, тратила время и деньги на подтверждение своей аристократической родословной.

— Мне нужно найти сведения до тысяча девятьсот шестнадцатого года, — все разговоры Ольги Евгеньевны начинались одним и тем же. Софья Леопольдовна, чьи предки евреи, еще не успевшие в шестнадцатом году породниться с немецкими аптекарями, тогда жили за чертой оседлости, не могла сдержать язвительности:

— Ты уж сразу в монархический союз вступай. А там, глядишь, вспомнят о союзе архангела Михаила. Лель, ты меня заранее предупреди…

Затея Ольги Евгеньевны тогда закончилась почти ничем. Вернее, закончилась как надо — она разыскала следы своих родственников, нашла даже документальное подтверждение, что ее прапрапрабабка была фрейлиной во дворце. Но как только все эти сведения были получены, интерес Ольги Евгеньевны к Дворянскому Союзу угас. Так же резко, как возник. Появились дела более важные, более насущные, а самое главное, более интересные. На память об этом временном помешательстве остался большой альбом с фотографиями, справками, выписками. Ольга Евгеньевна не любила вспоминать о том всплеске аристократических амбиций, а Софья вот сейчас взяла и напомнила. Ссориться и обижаться было глупо, а потому Ольга Евгеньевна просто ответила:

— Брось. Я сама уже не помню те времена, а ты все их мусолишь…

— Я не мусолю, а предупреждаю твои неверные шаги.

И в этой фразе была вся Софья. Ну действительно, никто из них, кроме, разумеется, Софьи, не ставил перед собой такой важной задачи, как оберегать подруг от ошибок.

— Софья, ты лучше скажи, как Аня? Она счастлива со своим Хайнрихом?

— С Хайнрихом? — Софья Леопольдовна на секунду задумалась, а потом улыбнулась. — Конечно! Конечно, счастлива. Леля, Аня обрела вторую родину — в дочке достаточно немецкой крови, а язык она знает так же хорошо, как и русский. Она со школы читает книжки на немецком. Ей хорошо, она влилась в ту жизнь… Хайнрих помог…

Ольга Евгеньевна слушала подругу и завидовала — как просто у той все получается: одна страна, другая, путешествия, дочь, читающая на двух языках. Одним словом, весь мир на ладони. А вот она, хоть и прекрасно знает итальянский, путешествовать, уезжать далеко от дома не любит. Иногда Ольге Евгеньевне кажется, что брак с тем итальянским парламентарием не состоялся именно по этой причине: из-за страха к перемене мест, а рождение близнецов было лишь поводом.

— Да, это здорово. И ты молодец — знаю, что путешествуешь… — великодушно похвалила подругу Ольга Евгеньевна.

— Леля, я себе и представить не могу, что значит быть дома пять дней подряд. Все равно куда… — Софья Леопольдовна умолкла на полуслове.

— Ты, наверное, всю Европу объездила уже. — Ольга Евгеньевна не заметила заминки и снова почувствовала невольную зависть. Софья Леопольдовна была такой независимой, такой самостоятельной, такой всемогущей в своих желаниях, что собственная жизнь показалось Ольге Евгеньевне ограниченной и неподвижной.

— Ну, не всю, но большую часть, — спокойно, словно ничего удивительного в этом не было, заметила подруга.

— И работать успеваешь…

— Да, подключили к социологам. У нас проблема — старение нации, боятся, что скоро некому будет рожать, работать и кормить стариков, — важно сказала Софья Леопольдовна, словно находилась на передовой немецкой социологической науки, а не выполняла довольно рутинную работу. Помолчав, она огляделась:

— Слушай, что-то Зинаида опаздывает, а курить ужасно хочется.

— Ты так и не бросила? Я, например, со всеми привычками дурными завязала, — Ольга Евгеньевна с некоторым превосходством посмотрела на подругу.

— Это с какими, Леля? Ты же не курила, не пила ничего крепче березового сока и никогда не занималась чревоугодничеством.

— Ну, не скажи. Сладкое я все-таки любила. И жирненькое тоже. Но сейчас — ни-ни. Холестерин и прочее.

— Господи! И у тебя на это есть время?

— Чтобы что-то не делать, время не нужно, — нашлась Ольга Евгеньевна.

— Зануда, — бросила Софья Леопольдовна. — Ты хоть с этим своим техником-химиком разобралась?

Ольга Евгеньевна покраснела, словно первоклассница у доски.

— Мы расстались, — только и ответила она, подытожив несколько лет сложных отношений с женатым мужчиной. Подруги были в курсе и, разумеется, отговаривали ее от продолжения этого безнадежного романа.

— Ну, теперь вижу, что с дурными привычками ты действительно завязала, — промолвила Софья Леопольдовна и закурила.

— Куда же Зина делась? И почему мы не могли приехать прямо к ней? Что-то она темнит… — Софья Леопольдовна, с удовольствием затянувшись сигаретой, приготовилась с не меньшим удовольствием обсудить странности поведения Зинаиды Алексеевны.

— Не ломайте себе голову, так просто удобнее, — раздался громкий голос Лопахиной. Она вышла из машины, и приятельницы залюбовались ею — высокая, крепкая, рыжеволосая, она была большой и вместе с тем ладной. Платье, чуть свободное, тем не менее выгодно подавало фигуру, а легкие замшевые сапожки подчеркивали красоту сильных ног.

— Вот это да! Зина, ты просто красавица. И какие роскошные у тебя волосы! — Ольга Евгеньевна опять безотчетно дотронулась до своего маленького, похожего на лепешечку пучка. Не рядом с Софьей Леопольдовной, а рядом с громоздкой Лопахиной, пышущей здоровьем и энергией, она растерянно почувствовала себя немолодой.

— Быстро в машину! Все стынет! — скомандовала Лопахина.

— Надеюсь, ты не лихачишь?! — спросила Софья Леопольдовна и добавила: — Я, например, терпеть не могу Рим только по одной причине: там не могут ездить, не нарушая правила. Все несутся сломя голову. Ну, понятно, темперамент.

Лопахина что-то собралась было ответить, но в этот момент Ольга Евгеньевна произнесла с каким-то упрямством в голосе:

— А внучкам моим уже по пять лет. Совсем барышни.

Подруги закричали в один голос:

— Обставила! Обошла всех! Ах ты, Лелька, а молчала! Ты что же это скрывала? Вот молодец!

Ольга Евгеньевна растерялась от такой реакции, а потом наконец счастливо и довольно улыбнулась:

— Девочки, да мне все некогда было. Я же и мама, и папа, и бабушка, и учитель… Я ведь с ними вожусь… Иногда так устаю, что уснуть не могу.

— А детский сад? Няня? В Германии женщины очень ценят свободу, оставаясь при этом прекрасными матерями.

— Ага, прекрасные матери, чьи дети в саду и с нянями, — съязвила Лопахина, заводя машину.

— Если ты подумаешь об этом не банально, то поймешь, что тут есть рациональное зерно. Для ребенка очень важно, чтобы родители росли, состоялись как личности в плане карьеры.

— Софа, это вопрос спорный. Не будем ломать копья, — примирительно отозвалась Лопахина. Она, как и Вяземская, вспомнила, как любит Софья спорить и как не любит прислушиваться к чужому мнению. Ольга Евгеньевна не проронила ни слова. Она рассматривала бегущий пейзаж и ловила себя на мысли о том, что за последние пять лет не была нигде, кроме квартиры, двора, где гуляла с Машей и Сашей, и дачи в Софрине. «Я совсем одичала», — вдруг подумалось ей.

— Куда мы едем? — Софья Леопольдовна вдруг обратила внимание на сменившийся пейзаж — вместо домов появился лес.

— Ко мне, девочки, — отозвалась Лопахина.

— А ты что, на дачу нас везешь?

— Нет, — ответила Лопахина, лихо повернула на маленькую дорожку, и машина подкатила к аккуратному белому забору.

— А что это? — Ольга Евгеньевна выглянула в окно.

— Приехали, выходим! — скомандовала Лопахина. Она выскочила первая и открыла дверцы, помогая выйти подругам.

— Так, что тут у нас за пряничная избушка?! — Софья Леопольдовна указала на дом Лопахиной, который виднелся из-за забора. Лопахина счастливо рассмеялась — подруга дала очень точное определение ее маленькому жилищу. Вид действительно был сказочный — нарядный беленый забор с красными кирпичными столбиками, ворота и калитка с чугунными литыми украшениями. За забором, в обрамлении двух елей, стоял невысокий остроконечный дом, окна и деревянный балкон которого пестрели яркими цветами герани. Ее Лопахина частично вырастила сама, частично купила. Теперь, глядя на все это вместе с подругами, она гордилась не только собственными достижениями, но и настойчивостью и терпением, с которыми обустраивала жилище. В этой картинке было столько уюта, порядка, идиллии, что хотелось улыбнуться от умиления.

— Это — твой дом? — Софья Леопольдовна полезла за сигаретой. В голосе заядлой путешественницы, пожалуй, впервые чувствовалась растерянность. В машине ее огорошила Ольга Вяземская, которая, оказывается, уже бабушка, а Лопахина сумела построить дом.

— Да, девочки. Недосыпала, работала как лошадь, отказывала себе во всем, но дом построила.

— А московскую квартиру, конечно, продала. — Софья Леопольдовна, закурив, пришла в свое обычное критическое состояние духа.

— Конечно, нет! Двое сыновей взрослые, женятся, хоть один с жилплощадью будет!

— Разумно, — не могла не признать Софья Леопольдовна.

— Так, ну, что мы стоим, проходите! — Лопахина отворила калитку, и все прошли в малюсенький сад, имевший все тот же ухоженный, вылизанный вид. Каждая клумба, каждый куст были на своем месте и выглядели так, словно росли здесь с незапамятных времен.

— Зина, как же здорово! Как уютно! — Ольга Евгеньевна вспомнила свою дачу, которая состояла из отдельных участков, более-менее убранных и абсолютно заваленных буреломом и заросших травой и подлеском.

— Ты не представляешь, как я всего этого добивалась! Вы еще не видели мой огород! Вот полюбуйтесь!

Все прошли по тропинке за угол дома, и взору открылась картина овощного и салатного благолепия. Несколько грядок были покрыты квадратиками разноцветной зелени — от нежного травянистого до свекольно-бурого. Аромат укропа, петрушки, кинзы витал в воздухе. А может, это только так казалось — настолько впечатляющим был вид этого маленького огорода. Небольшую изгородь обвивали стебли зеленого горошка, а по обочине грядок поднимались подсолнухи. Они только-только начинали свой рост, еще не появились головы соцветий, но зелень, чуть мохнатая, образовала естественную изгородь.

— Лопахина, это не огород, это — произведение искусства. — Софья Леопольдовна признала совершенство сотворенного, но тут же добавила: — Хотя это не так сложно, все можно найти в немецких книжках по садоводству…

— Софа, заткнись, — вежливо попросила Вяземская, сохраняя абсолютно аристократический вид. Вообще, глядя на ее фигуру в муслиновом тончайшем сиреневом платье, на каблучках, с маленькой сумочкой и с пучком на макушке, очень хотелось вспомнить отчеты королевской хроники: «Ее Величество на выставке цветов и злаков».

— Заткнусь, — неожиданно кротко отреагировала Софья Леопольдовна.

— Девочки, прошу в дом! Должна вас, с одной стороны, огорчить, с другой — порадовать. Сыновья уехали — решили не мешать нашей «пьянке», как они выразились. Муж тоже занят, если и приедет, то очень поздно. Фотографии отсутствующих покажу, зато нам никто не будет мешать.

— Это хорошо, каждый должен чувствовать свободу и уместность своего присутствия, — снисходительно заметила Софья Леопольдовна.

— О, очень жаль! Я так хотела увидеть твоих сыновей. Я помню их подростками! — пожалела Вяземская.

Как легко заметить, в этих двух замечаниях проявилась разница характеров женщин.

Войдя в дом, подруги не могли не почувствовать тесноту. Места в нем было мало, но при этом все оказалось так разумно размещено, что опять прозвучали возгласы удивления и восхищения.

— Зина, как все удобно! — Ольга Евгеньевна кивнула на самый высокий шкаф, в котором стояли и книги, и безделушки, и макеты каких-то машин.

— На заказ сделали, для наших масштабов найти что-то подходящее в магазине почти невозможно.

— Здорово! Очень здорово! — Вяземская вдруг представила такой шкаф в своей комнате — как практично: для каждой мелочи предусмотрена своя полочка, а места он занимает совсем немного.

— Послушай, уж коль ты строила сама, почему не сделала дом просторнее? — Софья Леопольдовна практичным немецким глазом увидела все те проблемы, которые могут возникнуть в этом жилище.

— Софа, причина одна — деньги. Деньги. Я не могла размахнуться, потому что должен быть запас. Неприкосновенный запас. Сама понимаешь, нам не по двадцать лет. Вдруг кто жениться задумает, или что случится, не дай бог!

— Так, никого и ничего не слушай. Удобнее и уютнее места я не видела. А ты знаешь, в нашем Софрине дома всякие. И у соседей в гостях я была. Зина, это лучшее, что я видела, поверь мне!

— Спасибо тебе, — Лопахина обняла подругу.

— Нет, мне тоже очень нравится, — спохватилась Софья Леопольдовна, — я просто рассуждаю.

— Девочки, мойте руки, садимся за стол! Честно говорю — готовила не я. Заказала в известном ресторане, я с ним часто работаю. Обещали, что для нас все сделают исключительно хорошо!

Возникла небольшая суета: сталкиваясь в узких местах маленькой гостиной, подруги устремились в ванную, где привели себя в порядок — причесались, помыли руки и зачем-то перед самым обедом подкрасили губы. «Знаешь, я не совсем понимаю, зачем Зиночке этот огород, она могла бы там поставить маленький гостевой дом — ну, одна комнатка, гостиная, где всех принимают, а жилое пространство неприкасаемое», — зашептала Софья Леопольдовна под шум льющейся из крана воды.

Вяземская не вступила в сепаратные обсуждения:

— Софа, ты в гостях, не лезь с замечаниями. Как люди смогли, так и сделали.

— Нет, ну я же просто так…

— Софа, я тебя хорошо знаю… — Ольга Евгеньевна примирительно, но вместе с тем предостерегающе улыбнулась.

Когда они вернулись в гостиную, на столе уже были закуски, лепешки, дымилось горячее.

— Подруги, начнем с шампанского, а потом будем пить кьянти. Из Италии привезено, настоящее…

— Ах, Италия! — вдруг неожиданно воскликнула Ольга Евгеньевна, подруги посмотрели на нее с удивлением и сожалением. Они не раз обсуждали этот странный поступок Вяземской, когда она отказалась от явного счастья и любви.

— Он тебе хоть иногда пишет? — поинтересовалась Софья Леопольдовна и спросила, обращаясь к хозяйке дома: — Я закурю?

— Кури! — махнула рукой та. — К мальчишкам гости приезжают — проветриваю потом два дня. Муж только ворчит.

— Софа, не надо, перекусим, пойдем в сад, там покуришь, — Ольга Евгеньевна выразительно посмотрела на подругу. Дело в том, что Вяземская уже сталкивалась с мужем Лопахиной и вынесла о нем весьма неласковое суждение. «Да он просто хам! Как Зину угораздило выйти за него, да еще двоих детей родить?!» — подумала она тогда, но вслух никогда ничего не говорила, а только, помня об этом впечатлении, старалась, чтобы Лопахиной не доставалось от мужа из-за подруг. Но Софья не заметила предостерегающего взгляда, а может, не сочла нужным заметить. Она аппетитно затянулась сигаретой и обратилась к Вяземской:

— Так ты скажи нам, он пишет тебе? Или ты ему?

Теперь наступил черед Лопахиной укоризненно взглянуть на Софью:

— Сначала мы выпьем за встречу. За нашу дружбу, за будущее. А потом уже примемся вопросы друг другу задавать!

Женщины подняли и сомкнули бокалы. Затем настал черед угощения — все действительно оказалось очень вкусным, свежим, по-восточному острым. Было много южной зелени, которая заполнила пряным ароматом весь домик. И за трапезой подруги наконец утратили настороженность, которая неизбежна после долгой разлуки, после неизвестности — а какие перемены случились с ними, как поменялся характер? Сейчас, за столом, стало понятно, что они не переменились, были точно такими же, как и пять лет назад, и семь, и десять. Стало ясно, что они сохранили присущие им черты, не приобрели ничего такого, что отвратило бы их друг от друга, что время и обстоятельства не испортили их.

— А помните…

— А помнишь…

— А как было здорово! — то и дело слышалось в гостиной, и становилось ясно, что в первую очередь такие встречи важны из-за воспоминаний.

— Так ты бабушка?! — взоры подруг в какой-то момент обратились к Вяземской.

— Да, — радостно откликнулась та, — бабушка.

— Почему ты никому не написала, не позвонила, не сказала?!

— Девочки, все было так сложно, так непонятно. Дочка чувствовала себя не очень хорошо, я боялась сглазить.

— Ну да, о своем итальянце когда-то писала романы на пяти листах.

— Я же объясняю, очень много забот — двойня! Вы представляете, что это такое?!

— Если честно — нет! — подняла брови Софья Леопольдовна.

— Да уж, — Лопахина покачала головой. — И что же — все на тебе?

— Зачем ты спрашиваешь? Не знаешь Лелю? Конечно, на ней, — возмущенно заметила Софья Леопольдовна и добавила: — Родители, небось, сели на шею и ноги свесили.

— Нет, зачем ты так, — улыбнулась Вяземская, — я сама действительно все взвалила на свои плечи, но это стоит того. Я ведь не только вынянчила девочек, я теперь их воспитываю, прививаю манеры.

— Дворянские, — не удержалась Софья Леопольдовна.

— Представь себе, именно такие манеры у моих внучек. И образование, я хочу, чтобы они получили разностороннее. Родителям некогда, времена наступили другие.

— Времена всегда одинаковые. И деньги нужно зарабатывать, и детей воспитывать, — вздохнула Лопахина.

— Верно. Деньги я тоже зарабатываю. По-прежнему преподаю итальянский, но главное — главное — девочки. Вы не представляете, что они уже умеют делать!

— Ты что же, сама и обучаешь их?

— Господи, Софа, а что тут сложного?! Пока им пять лет — букварь, счет, истории всякие, наблюдения за растениями. Это нетрудно. Тяжелее воспитывать. Ты смеешься надо мной, над тем, что я стараюсь привить им хорошие манеры, но, согласись, им легче будет в жизни. От этого может зависеть и удачное замужество, и карьера.

— Верно, совершенно верно, — задумчиво произнесла Лопахина.

— Я не отрицаю важности поведения, но и придавать ему такое значение… И рафинированность в этом смысле бывает смешна. Жизнь стала иной.

— Не соглашусь, любые времена были благосклонны к тем, кто уважает других. А манеры — это именно то самое.

Софья Леопольдовна хотела поспорить, но вмешалась Лопахина:

— Леля, скажи, а дочка не ревнует тебя к ним?

Вяземская, помолчав, ответила:

— Думаю, немного. Конечно, ей хотелось бы больше времени проводить с детьми, но дела, работа. В общем, без меня Лене было бы очень трудно. Она так и говорит: «Никаких нянь, никаких садиков! Пусть девочки будут с тобой!»

— Ты счастлива? — Софья Леопольдовна подняла бровь.

— Да, — торопливо ответила Ольга Евгеньевна, — я даже не представляю, что будет, если вдруг…

— Что — вдруг?

— Ну, они вырастут, в школу пойдут…

Подруги залились смехом:

— Ты что?! Они, конечно, вырастут, и бабушка будет не так нужна! Это же нормально.

— Ох, девочки, не говорите… — голос Ольги Евгеньевны дрогнул, и она быстро повернулась к Софье Леопольдовне:

— Расскажи, как же ты все успеваешь? И работаешь, и столько путешествуешь! Слушай, мне, конечно, не очень удобно спрашивать, но ведь это дорого стоит — путешествия!

Софья Леопольдовна усмехнулась:

— Видишь ли, в Европе все немножко не так, как у нас. Там все близко…

— И дорого! Знаю я — ездила. Расстояние двести километров — почти двести евро!

— Но для работающего человека это вполне приемлемо! И вообще, надо творчески подходить к таким вопросам.

— Это как?

— Ну, скидки, акции, заранее купленные билеты. Я все привыкла планировать, а потому всегда плачу меньше.

— Ну что же, это разумно! Но Софа, скажи, неужели тебе не хочется побыть дома? Делами домашними позаниматься, в уюте посидеть, книжки почитать, что-то приготовить? Неужели тебе больше нравится «на колесах» всю жизнь проводить? — Лопахина посмотрела на подругу.

— Ну, Зина, что ты! Она же не каждую неделю ездит! — возмутилась Вяземская.

— Каждую, почти каждую. Я как-то подсчитала — в месяц я дома не больше восьми дней.

— Так, подожди… Это получается два дня в неделю? Слушай, так ты, считай, дома вообще не живешь!

— Ну почему…

— Нет, ты все-таки объясни, я не понимаю, куда ты ездишь и почему так часто?

— Леля, я всегда хотела посмотреть мир. Понимаешь, всегда. Когда еще училась в школе, я по вечерам брала атлас мира, такая коричневая книжечка у нас была, и рассматривала там разные страны. Я больше всего любила не физические карты, а те, где указаны дороги, города, промышленность стран. Я рассматривала и прямо себе представляла, как переезжаю с места на место, гуляю по городам. Тогда мне все казалось таким близким, легко достижимым. Но потом я выросла…

— Да, понятно… Потом этот вечный выбор: деньги на зимнюю одежду ребенку или летняя поездка к морю. Затем ребенок подрастает и просит купить уже джинсы не на рынке, а в магазине. И не просто джинсы, а именно такие, которые стоят почти месячный оклад. А кроме джинсов еще нужны куртки, шапки, рубашки! Господи, да какие тут путешествия, в самом деле! Софа, ты совершенно правильно живешь! Ты все правильно делаешь! Ты заработала этот образ жизни! Заслужила! Ну что делать, если деньги нам доставались тяжело…

— Знаешь, я тоже иногда так думаю, начинаю переживать, корить себя. Это бывает тогда, когда вдруг, внимательно прочитав отчет банка, понимаешь, что на все свои поездки ты потратила огромные деньги. Если их сложить, то получится изрядная сумма, часть которой можно было бы оставить Ане и Хайнриху. Ну мало ли, ребенка рожать вздумают… Еще что-нибудь…

— Ага, ты мало сделала для Ани? Не выдумывай. Они люди взрослые, работающие, ты не должна по этому поводу переживать. Хотя, конечно, какой-то запас должен быть, на всякий случай. Но всего лишь запас, твой резерв!

— Ну, это есть. Я откладываю деньги. Много не получается, но откладываю…

— Вот это правильно. А из-за путешествий даже не переживай. Ты имеешь на это право. И вообще, где написано, что родители должны во всем себе отказывать, помогая детям?

— Ну, ты же понимаешь, дети, как не думать о них!

— Софа, а как Аня относится к тому, что ты так часто отсутствуешь?

— Ей приходится считаться с этим. Она же не может мне диктовать… И потом, я самостоятельная. Работаю, получаю небольшое пособие от государства… Я вполне могу себе позволить этот образ жизни.

— Слушай, ты никогда не рассказывала о ее муже. Хайнрих — имя красивое, необычное, — Вяземская мечтательно улыбнулась.

— Господи, Леля, это всего лишь немецкое произношение имени Генрих.

— Да? Нет, пусть будет Хайнрих. Так что он? Каков он?

Софья Леопольдовна достала сигарету. Только после того как прикурила, затянулась, она туманно ответила:

— Ну, не мой герой. Но и не я замужем за ним. Аня довольна, и слава богу!

— Софа, а ты все-таки молодец! Столько энергии, столько сил, столько энтузиазма!

— Ну, это было заложено во мне с детства. А сейчас у меня появились время и возможности.

— Заметь, ты сама всего достигла. Девочки, согласитесь, важно понимать, что твои успехи — это именно твои успехи! — Лопахина обвела взглядом подруг.

— Однозначно! — отозвалась Вяземская.

— Вынуждена согласиться, — иронично заметила Софья Леопольдовна и тут же спросила: — А вот ты этот свой дом сама построила? Или муж принимал участие?

Вопрос был задан прямолинейно, только Софья Леопольдовна могла его так сформулировать. Ольге Евгеньевне тоже было интересно, как Зина справилась с такой задачей, но деликатность не позволила заговорить об этом.

— Ну, конечно, он помогал. Если честно, без него я бы и половины не сделала. Он многое сам придумал, сам чертежи сделал. Ну, и, конечно, средства… Девочки, построить дом, даже такой небольшой, — это ужас сколько стоит!

— Да и земля здесь у нас тоже не дешевая, — поддержала ее Софья Леопольдовна. — Впрочем, у вас тут сотки две, не больше?

Вяземская громко закашлялась, привлекая к себе внимание. Ольге Евгеньевне очень хотелось уберечь Лопахину от всякого рода неудобных и не совсем тактичных вопросов, на которые была так ловка их подруга.

— Что ты? — посмотрела на Вяземскую Зинаида Алексеевна. — Поперхнулась? Сейчас я тебе воды налью. А соток у нас пять. Не много и не мало. Как видишь, и на садик места хватило, и на огород.

— На огородик, — заметила верная себе Софья Леопольдовна.

— Ну, на огородик, — благодушно согласилась хозяйка. — Как бы то ни было, а без мужа я бы не справилась, на втором этаже столько вопросов было с перегородкой — нам хотелось выкроить место для гардеробной. Если бы он расчеты не сделал…

— То их бы запросто сделала бы ты. Если самолетное крыло умеешь начертить, то гардеробную и подавно… — Софья Леопольдовна возвысила подругу, принизила ее мужа, и непонятно было, хорошо это или плохо. Вяземской показалось, что Зина обрадовалась бы, если бы отдали должное мужу.

— Нет, что ни говори, а мужская помощь в таких вопросах неоценима, — миролюбиво заметила она.

— Вы — неисправимы, хлебом не корми, а мужикам фимиам воскури.

— Не фимиам, а должное отдаем.

— Бросьте, мы им ничего не должны, даже комплиментов.

— Софа, ты неисправима… — Лопахина рассмеялась. — А если говорить серьезно, то очень хочется подвести итоги. Мы не виделись пять лет. За это время у нас у всех произошло много событий, мы благодаря нашим способностям, силе духа, упорству добились очень многого. Леля, ты стала не только бабушкой! Ты стала наставницей, близким, доверенным человеком, ты воспитываешь своих внучек, и они, я уверена, будут достойными наследницами всего того, чем обладаешь ты сама: душевной красоты, благородства, ума. Софа, глядя на тебя, начинаешь понимать, что возраст для женщины — это такое богатство, такое сокровище, которое надо холить и лелеять, ибо нет ничего, что так красит и поддерживает умную женщину, как ее года. Что касается меня, я горжусь тем, что смогла воплотить в жизнь мечту. Я построила дом. Ах, девочки, как это приятно, понимать, что ты построил свой дом!

— Ну, ну, раньше это относилось к мужчинам — посади дерево, построй дом, вырасти сына. А теперь перед нами сидит изумительная, яркая женщина, которая безумно счастлива от того, что решила проблему ленточного фундамента, двухскатной крыши и еще чего-то в этом роде… — Софья Леопольдовна улыбнулась. — Есть тост — за хозяйку дома!

— Тем более что она не только дом построила, а еще и свое дело отлично знает! Зина, я не задам тебе вопрос, как ты все успеваешь. Это дурацкий, избитый вопрос, я задам другой: когда ты успеваешь быть счастливой? — Вяземская подняла свой бокал.

— А вот когда все успеваю, тогда и счастье наступает, — рассмеялась Зина.

Подруги, подозрительно похлюпывая носами, счастливо улыбаясь, опять сдвинули бокалы.

Где-то через два часа после того как была выпита и вторая бутылка кьянти, Зинаида Алексеевна провозгласила:

— Торт нас ждет специальный, моего собственного изготовления. Девочки, все диеты потом, сегодня будем есть торт. Настоящий, со сливочным кремом, бисквитным тестом и прослойкой из смородинового джема.

— Твой знаменитый «Венок»? — Раскрасневшаяся Вяземская убрала со лба прядь волос, которая выбилась из пучка-лепешечки. Ольга Евгеньевна очень пожалела, что нарядилась в узкое тонкое платье, — она так объелась, что оно теперь оказалось немного тесным. А тут еще предстояло отведать знаменитый торт «Венок», который получил премию на специальной выставке кондитерского искусства. Этот торт был очень маслянистым, очень нежным, с вкраплением кислого джема. Но самым вкусным была верхушка из сливочного мороженого, немного подтаявшего и образующего на бисквите нежную пенку.

— Зина, что ты делаешь! Я уже так объелась! — Ольга Евгеньевна откинулась на мягкую спинку стула.

— Ничего страшного! Пара кусочков торта с кофе не повредит здоровью.

— Не повредит! Хотя, впрочем, не в коня корм! — горделиво сказала она, намекая на свое удачное сухощавое сложение, которому калории нипочем.

— Счастливица, — искренне произнесла Лопахина, — а мне приходится два разгрузочных дня в неделю, бег в воскресенье…

Вяземская промолчала — она следила за собой, но вот заставить себя заниматься спортом было выше ее сил.

И вот посуду убрали в посудомоечную машину, Лопахина постелила яркую большую салфетку, на которую водрузила высокую подставку с огромным тортом. Он действительно имел форму венка — из отверстия посередине выглядывала марципановая веточка ландыша.

— Господи, это все ты сама?! — в один голос воскликнули подруги.

— А кто же еще? Девочки, я работаю иногда по двенадцать часов в день. Такие заказы бывают, что только глаз да глаз, — рассмеялась Лопахина, расставляя чайные чашки.

— Ты — героиня! Ты единственная из нас продолжаешь работать и занимаешься мужским делом. А мы так! — Ольга Евгеньевна растроганно посмотрела на кондитерское великолепие, стоящее посередине стола.

— Ну, — запальчиво было начала Софья Леопольдовна…

— Софа, успокойся, твои социологические исследования крайне важны, спору нет, но попробуй испеки такое чудо! — улыбнулась Вяземская.

— Да, уж, — Софья Леопольдовна уже тихонько отковыряла от цветочков марципановую глазурь.

— А вот и чай, девочки! Ну, наливаю…

В это время во дворе послышался шум. Ольга Евгеньевна и Софья Леопольдовна с удивлением посмотрели на Лопахину.

— О, это, наверное, муж! — воскликнула та, и на ее лице появилась неуверенная улыбка.

— Зина, может, мы поедем домой? Неудобно, он с работы, отдохнуть хочет…

— Ерунда, — бросила Лопахина, — мы только начали. Мы еще пойдем погулять, снова перекусим. Я вас оставляю ночевать — ребят же дома сегодня не будет, — а утром позавтракаем и поедем в Москву.

— Ох, неудобно, неудобно, — засуетилась Вяземская.

— Слушай, Зина, почему он в дом не проходит? — по обыкновению задала неловкий вопрос Софья Леопольдовна.

Вяземская тихо закатила глаза, а Лопахина на секунду растерялась.

— Ну, не знаю, пойду посмотрю, что там такое…

Она вышла из гостиной, и подруги услышали, как хлопнула входная дверь.

— Софа, думаю, нам надо уехать. Неудобно. Вроде бы все обсудили, обо всем поговорили, все рассказали.

— Ну, посмотрим. Странно все это. Почему он не входит?

— Ах, оставь, мало ли что у людей…

— Нет, не скажи. Что он, в лесу вырос…

— Софа, что ты за человек?! Промолчать не можешь?

Подруга в ответ независимо задымила сигаретой.

— И покурить можно на улице…

— Ну уж нет. На улице, судя по всему, отношения выясняют…

В это время опять хлопнула дверь, и появилась Лопахина.

— Зиночка, спасибо тебе огромное! Очень все вкусно было, а мы тут с Софой решили, что нам пора… Не беспокойся, мы сами доберемся до Москвы, я заприметила автобусную остановку неподалеку от поворота к тебе.

— Девочки, все хорошо. Муж не заходит, потому что приехал не один, с ним специалисты: надо посмотреть ту стену дома — там вентиляция, и с ней маленькие проблемы. Когда рабочие закончат, он к нам присоединится.

— Так если они будут что-то ремонтировать, мы тем более мешать будем, — не могла угомониться Вяземская.

— Пейте чай и попробуйте наконец мой торт. — Лопахина как будто не слышала подруг.

Она взялась за нож и кондитерскую лопаточку, отрезала кусочек, и в это время дом содрогнулся от ужасного шума. Шум этот, вопреки ожиданиям, не умолк через какое-то время, а продолжал сотрясать воздух. Женщины вздрогнули, попытались что-то сказать, но не тут-то было — они друг друга не слышали. Лопахина с каким-то странным выражением посмотрела в окно и вздохнула.

— Зина, торт великолепный, — неожиданно громко и твердо произнесла Софья Леопольдовна, — я лучше не ела. Ни разу в жизни. А моя мама, как я говорила, была изумительной рукодельницей в этом смысле. Нет, тебе премию не зря дали за него. И патент! Ты, Зина, просто гениальный кондитер. Творец!

Вяземская обомлела от этой тирады. Со двора доносился все тот же грохот, но сила голоса Софьи Леопольдовны Кнор побеждала, как и побеждала ее подоспевшая вовремя немецкая тактичность — что бы ни происходило, надо было вести беседу и делать вид, что ничего не происходит.

— Да что ты! — произнесла Лопахина, но подруги скорее прочитали ее слова по губам.

— Нет, нет, ты действительно талантлива, — поспешила прокричать Вяземская с набитым ртом. Она от растерянности откусила слишком большой кусок.

Ольга Евгеньевна внезапно поняла, что, несмотря на странность ситуации, уезжать из этого дома в данный момент нельзя — станет очевидна неловкость. Придется некоторое время еще побыть здесь, чтобы хозяйка не чувствовала себя виноватой в том, что испорчен вечер. Придется кричать изо всех сил, делать вид, что слышишь ответ, и внимать шуму. Она оглянулась за помощью к Софье Леопольдовне, та понимающе и успокаивающе кивнула — мол, все нормально, доверься мне. В критические минуты она умела взять бразды правления в свои руки.

— Зина, может, там им помочь надо? — Софья Леопольдовна кивнула в сторону окна. — Может, они справиться не могут?

— Не знаю, надеюсь, скоро это кончится.

Однако она ошиблась — безумно неприятный звук, с которым что-то врезалось в ближайшую стену, только нарастал.

— Ты сюда именно смородиновый джем кладешь, да? — проорала тогда со светской интонацией Софья Леопольдовна.

— Да, только разрыхлитель здесь не подойдет. Лучше обычную соду, с уксусом, — невпопад ответила Лопахина. Она то ли не расслышала, то ли находилась в растерянности.

— Ага, я поняла, так и стану делать, — как ни в чем не бывало отозвалась Кнор.

— Кирпич не такой пористый материал, как блоки, — нетактично сказала Вяземская, но это произошло от того, что у нее вдруг заломило затылок.

— Зиночка, а что там происходит? У вас еще не закончился ремонт? — Софья Леопольдовна указала в направлении шума.

Лопахина не расслышала вопрос, но догадалась, что интересует подруг.

— Ну, там вентиляция и коммуникации, провода…

— А, — понимающе протянули те.

Прошло еще немного времени, за которые Софья Леопольдовна собственноручно взялась сварить кофе, Ольга Евгеньевна, поддерживая беседу, пыталась выяснить у хозяйки, кто изображен на большой картине, что висела на стене напротив. Лопахина же только кивала головой. Наконец, когда запахло подгоревшим кофе и Софья Леопольдовна громко поинтересовалась, где найти губку, чтобы протереть плиту, Лопахина вдруг вскочила со своего места, схватила связку ключей, лежавшую на столе, и выбежала на улицу. Через секунду шум стих, теперь слышались только громкие голоса. Как люди деликатные, женщины, оставшиеся в доме, одновременно заговорили друг с другом.

— Ты на самолете в Москву прилетела? — спросила Вяземская.

— У вас хорошее лето стоит, а у нас дожди, — сказала Кнор.

Потом они грустно улыбнулись друг другу и опять в один голос произнесли:

— Неудобно как! И вроде уезжать нельзя…

Почти в это же время за окном промелькнули фигуры, хлопнула калитка, и Лопахина вернулась в дом.

— Зина, как хочешь, я еще себе тортика отрежу! — сказала Софья Леопольдовна.

Лопахина растерянно посмотрела на подруг, а потом… Потом она рухнула на стул и горько заплакала.