Сети Культа

Наталия Московских (2024)

Осенью 1489 года с.д.п. по всей Арреде распространяется страшная весть: Мальстен Ормонт, анкордский кукловод, демон и преступник — не был казнен в скорбный день Ста Костров. Он жив и стремится укрыться от грозных палачей, ратующих за торжество правосудия. Мальстен со своей сообщницей движется к Малагории, где у него будет возможность избежать кары со стороны Красного Культа и уберечь от той же участи Аэлин Дэвери. Великий Палач Арреды Бенедикт Колер затевает масштабную кампанию против Мальстена Ормонта и его союзников. В его голове уже созрел план отмщения, сети которого вскоре охватят весь материк.

Часть 3. Нить жизни

Глава 19

Сельбрун, Крон.

Двадцать восьмой день Матира, год 1489 с.д.п.

Проснувшись утром, Киллиан почувствовал себя гораздо хуже, чем перед отходом ко сну: простуженную шею все еще ломило, над переносицей собралась мерзкая тяжесть, горло саднило, а глаза жгло от сухости.

Киллиан мысленно порадовался, что Бенедикт не застал его в таком состоянии. Он не знал, куда так рано мог направиться наставник, и это немного беспокоило его, однако в сложившихся обстоятельствах это было меньшим из зол.

Понадеявшись, что болезнь не успела слишком глубоко проникнуть в него и постепенно рассеется в течение дня, Киллиан наскоро оделся и вышел из комнаты. Куда податься, он не знал. Предполагалось, что в Кроне Киллиан будет всюду сопровождать Бенедикта, и, пока они добирались из Олсада в Сельбрун, уверенность в этом успокаивала его. Однако по прибытии в головное отделение все перевернулось с ног на голову, и Киллиан начал чувствовать себя щенком, который преданно таскается за своим хозяином. Для него в этом ощущении было слишком много колкой правды: он действительно не чувствовал в себе права распоряжаться своим временем, как ему вздумается, но и навязчивым быть не хотел.

Если Бенедикт и понимал его смятение, то не подавал виду и нимало не пытался упростить ученику задачу.

Показавшись самому себе жалким, Киллиан разозлился сильнее прежнего и отказался от мысли отправляться на поиски своего наставника. Он предположил, что Бенедикт с самого утра осаждает кабинет жреца Бриггера, поэтому пошел в прямо противоположную сторону — к лестнице, ведущей на нижние этажи здания, к выходу на улицу. Коридоры встретили его неприветливым сквозняком и тоскливой пустотой, хотя Киллиан отчего-то был уверен, что в кронском отделении принято патрулировать этажи. Эта ошибка подпортила и без того скверное расположение духа — ошибаться Киллиан не любил.

На первом этаже здания Культа оказалось более людно. Несколько угрюмых жрецов встретили Киллиана приветственными кивками, но не перемолвились с ним ни единым словом. Их оценивающее молчание угнетало: складывалось впечатление, что они прекрасно знают, кто перед ними, и мысленно критикуют каждое движение юного помощника Бенедикта Колера. Киллиану было от этого не по себе, его напрягала необходимость постоянно соответствовать величию своего наставника и оправдывать сделанный им выбор. Возможно, испытывай он сам больше уверенности в себе и в решении Бенедикта, задача сделалась бы не в пример легче, но его собственные сомнения были слишком сильны.

Выйдя на улицу, Киллиан огляделся и позволил себе более обстоятельно осмотреть территорию головного отделения. Она представляла собой небольшой городок прямо внутри Сельбруна: здесь располагались дома кронских жрецов, торговые лавки, хлева, бани, складские помещения и безымянная трапезная, предназначенная только для Культа. Местное отделение не шло ни в какое сравнение с Олсадским, хотя после жизни в родной деревушке Киллиан и его считал размашистым. Думая об этом, он поймал себя на мысли, что очень хотел бы увидеть, как выглядит отделение в Хоттмаре — творение Бенедикта, построенное на крови семейства Ормонт. Он слышал, что там чаще встречаются серокаменные дома высотой в один-два этажа, а жилища знатных семей представляют собой массивные вытянутые замки со скупой и лаконичной наружной отделкой. Киллиану такая картина представлялась довольно унылой. По сравнению с Хоттмаром Сельбрун казался ему городом из сказки — его удивительные дома отличались оригинальными этажными выступами, которые не встречались ни в одном другом городе Арреды. За счет сочетания деревянных брусьев, камня, глины и двухцветных стен эти дома были похожи на огромные уютные ящики с четырехскатными крышами. Киллиан не уставал удивляться: и как он только не восхитился этим, когда приезжал сюда впервые?

От размышлений его отвлек знакомый голос и отчетливый лязг мечей где-то неподалеку. Забыв о своем нежелании искать Бенедикта, Киллиан поспешил на звук. Меч будто сам скользнул ему в руку. Повернув за угол здания, Киллиан наткнулся на ровную тренировочную площадку, на которой сейчас находились двое: Бенедикт и еще один жрец — худой, невысокий и светловолосый. Последний лежал на земле и досадливо кряхтел. Прямо ему в горло смотрело острие меча Бенедикта, а его собственный меч лежал в паре шагов от него.

Киллиан не спешил вмешиваться и затаился, прислушиваясь.

— Теряешь форму, Леонард! Седьмой проигрыш! — возвестил Бенедикт. Его противник рассмеялся в ответ и устало растянулся на земле, раскинув руки в стороны.

— Тебя слишком долго не было, — отдышавшись, ответил он. — Некому было мучить меня ежедневными тренировками. А у тебя идеальный учитель всегда под боком. Не удивительно, что ты побеждаешь меня в два счета!

— Я передам Ренарду твою грубую лесть, — хмыкнул Бенедикт, убирая меч и протягивая поверженному противнику руку. — Повторим?

Леонард устало покачал головой.

— Нет, все, Бенедикт. На это утро, пожалуй, достаточно. В который раз признаю, что был неправ насчет Ренарда. Пора бы тебе уже простить мне тогдашнюю предвзятость.

Бенедикт пожал плечами и помог Леонарду подняться. Тот отряхнулся и неловко поправил дорожный костюм. Было видно, что ряса ему гораздо привычнее, чем боевое обмундирование передвижных групп.

— Мне тебя прощать не за что, — сказал Бенедикт. — Это Ренард на тебя тогда взъелся, не я.

— А мстишь каждый раз ты, — буркнул Леонард. — Но надо отдать должное вам обоим: твои навыки становятся все лучше. Ты, вообще, в курсе, что людям положено стареть и готовиться к дряхлению в твои годы?

— Вот только не надо про возраст, — угрюмо оборвал Бенедикт. Такая попытка сделать комплимент явно не пришлась ему по вкусу, но Леонард не придал этому особого значения.

— Заглянешь на лекцию к молодым жрецам, пока ты в Сельбруне? Они меня живьем съедят, если не приведу тебя в лекторий. Наглеть и просить о практическом занятии не стану — знаю, что твое время дорого. Но хоть час выделишь для молодого поколения? — Леонард растянул губы в широкой умоляющей улыбке.

— Подумаю над практикой, — сказал Бенедикт, нахмурившись. — На лекциях желторотики требуют от меня не знаний, а сплетен. Мне это неинтересно, а на практике я хоть что-то полезное сумею вдолбить им в головы.

— Я твой должник, — обрадовался Леонард, протягивая Бенедикту руку.

— Как обычно, — ответил тот, лишь теперь обратив внимание на своего ученика, притаившегося у стены здания с мечом в руке. — Киллиан! Что ты здесь делаешь? И почему с оружием?

Киллиан почувствовал, что краснеет, будто его застукали за подглядыванием в замочную скважину. Подобравшись, он спрятал меч в ножны и вышел на тренировочную площадку.

— Решил уделить время тренировкам. — При первом же слове он почувствовал саднящую боль в горле и невольно поморщился. — Не ожидал вас тут встретить. Я думал, вы у жреца Бриггера. — Остановившись напротив наставника, он с вызовом посмотрел на него. Взгляд выражал требовательность и упрек, как он ни пытался это скрыть. — Могли бы и разбудить для тренировки.

— Я счел, что это ни к чему. Тебе нужно было отдохнуть с дороги.

Губы Бенедикта растянулись в мягкой отеческой улыбке, которая отчего-то ножом вонзилась в сердце Киллиана.

— А вам — нет? — тихо спросил он, проклиная себя за прорвавшуюся наружу обиду.

— Так это и есть твой ученик? — Широко улыбнувшись, Леонард дружески ударил Бенедикта по плечу. Его взгляд изучил Киллиана с головы до пят, губы оценивающе изогнулись, как если бы он был ювелиром, рассматривавшим камень для будущей огранки. — Наслышан о вас, молодой человек. Киллиан Харт, если не ошибаюсь?

— Он самый. А вы?

Прозвучало гораздо высокомернее, чем Киллиан ожидал. Бенедикт предупреждающе посмотрел на него, но одергивать пока не стал. Леонард на неподобающий тон не обратил никакого внимания и благодушно продолжил, протянув ему руку.

— Жрец Сайер. Но друзья Бенедикта могут звать меня просто Леонард. — Он энергично потряс нехотя протянутую в ответ руку Киллиана. — Чрезвычайно рад знакомству, юноша! Бенедикт хорошо о вас отзывался. — Он доверительно склонил голову и заговорил чуть тише: — Вам очень повезло, что вас выдернули из Олсада. Мне доводилось там бывать, и тамошнее отделение показалось мне унылым и скучным, прямо как его старший жрец. Как его звали?

— Урбен Леон. И не звали, а зовут, — ответил Бенедикт, устало вздохнув. — Ладно, оставь свои речи желторотикам, Леонард. Дай тебе волю, и ты уболтаешь моего ученика до смерти. Уйди с глаз, будь так любезен.

— Ты премерзкий, грубый тип, Бенедикт, ты в курсе? — ничуть не обидевшись, рассмеялся Леонард и вновь доверительно посмотрел на Киллиана. — Представляю, молодой человек, как тяжко вам приходится терпеть его рядом с собой днями напролет! Я бы не выдержал столько. Поэтому я и не пошел в его команду.

Леонард Сайер раздражал Киллиана всем: своим голосом, ужимками, излишней веселостью. Выдайся это утро чуть менее богатым на неприятные впечатления, было бы проще удержать язык за зубами. Но сейчас Киллиану это не удалось.

— Вынужден не согласиться, — холодно сказал он. — Вы понятия не имеете, каково находиться в обществе жреца Колера долгое время, потому что никогда не были в его команде, а он никогда не задерживался подолгу в Кроне. Это — первое.

— Харт! — попытался перебить Бенедикт, но Киллиан и не думал замолкать.

— Сомневаюсь, что у вас был шанс попасть в команду: вы слишком беспечны и быстро сдаетесь. Это — второе. Ваш подход больше годится для занятий в лекториях, а не для полевой работы. Это — третье.

Договорив, Киллиан резко выдохнул.

Горячая злость схлынула, на смену ей пришла волна озноба. Пришлось стиснуть зубы, чтобы они не застучали друг о друга. В том, что он высказал, Киллиан не сомневался ни на минуту, но собственная манера смутила его, как только повисла тишина. Он повел себя слишком резко с человеком, который не сделал ему ничего плохого. Гордость заставляла стоять на своем, совесть молила извиниться, и Киллиан уже собирался сдаться ей, когда Леонард, нервно хохотнув, сказал:

— Гляди-ка, зубастый! — К изумлению Киллиана, он даже не оскорбился.

— Я тебя предупреждал, — развел руками Бенедикт.

— А крыть-то нечем! Вы совершенно правы, молодой человек, — примирительно произнес Леонард, беззлобно глядя на Киллиана. Затем повернулся к Бенедикту. — Буду ждать от тебя вестей о практическом занятии для моих учеников. Надеюсь, ты про нас не забудешь. Был рад повидаться!

— Я тоже, Леонард, — кивнул Бенедикт, похлопав приятеля по плечу напоследок, и тот поспешил к зданию Культа.

Глава 20

Как только Леонард Сайер скрылся из виду, Бенедикт укоризненно воззрился на Киллиана.

— Если ты встал не с той ноги, это не повод хамить другим жрецам и ставить меня в неловкое положение, Харт, — назидательно сказал он.

— Себя, — хмуро поправил Киллиан. Бенедикт недоуменно приподнял брови в ожидании пояснения. Киллиан устало вздохнул. — Если я кого-то и поставил в неловкое положение, то себя, а не вас. Я не ваш довесок. А в том, что я сказал жрецу Сайеру, не было хамства.

— Неисправим! — закатил глаза Бенедикт. — Тебе повезло, что Леонард не обидчив даже там, где следовало бы. В преддверии важной операции скандалы в головном отделении нам ни к чему. Так что впредь сделай над собой усилие и веди себя поспокойнее.

Киллиан помрачнел и отвел взгляд. Недружелюбный порыв осеннего ветра заставил его содрогнуться. Бенедикт обеспокоенно посмотрел на него, только сейчас заметив его нездоровый вид.

— Скверно выглядишь. — Он усмехнулся. — Может, ты заболел? И оттого такой невыносимый?

— Я в порядке, — недовольно буркнул Киллиан.

— Отнюдь. Судя по виду, сляжешь через пару дней. Может, раньше. Так что давай-ка бодрым шагом к лекарю, пока у тебя жар не усилился.

— У меня не жара…

— Ознобу своему это скажи. Давай, бегом! Пока еще на ногах стоишь.

В голосе Бенедикта послышалось легкое снисхождение, вновь всколыхнувшее все навязчивые страхи Киллиана. Он отчаянно посмотрел на наставника.

— Решили отослать меня прочь?

Лицо Бенедикта недоуменно вытянулось.

— Какая муха тебя укусила?

— Я сужу по фактам. Вы сказали, что я ставлю вас в неловкое положение, и сразу отправили в лазарет.

— Харт, ты болен. И, похоже, жар уже затуманивает тебе разум. — Бенедикт потянулся ко лбу ученика, чтобы доказать свою правоту, но тот отшатнулся от его руки. В глазах появился фанатичный обиженный блеск.

— Со мной ничего серьезного, бывало и хуже! Как я могу слечь в лазарет, когда впереди столько важных дел и одна из самых громких операций Культа?

Бенедикт терпеливо вздохнул.

— Делами все равно буду заниматься я, а не ты, поэтому…

— В таком случае ответьте мне на вопрос, Бенедикт, — зашипел Киллиан, перебив наставника, — для чего вы меня с собой потащили? Меня, а не Ренарда и Иммара. Рассказали правду, тренировали всю дорогу. Чтобы в самый разгар дела я попросту не путался под ногами?

— Разумеется, нет, — покачал головой Бенедикт. — Я рассчитывал на твою помощь и хотел ежедневно наверстывать упущенное в твоем обучении, но раз уж так вышло, что ты слег…

— Не спешите с выводами, — Киллиан решительно вытащил меч. — Я не слег. И раз уж мы оба здесь, вполне можем начать тренировку.

Бенедикт недоверчиво изогнул бровь, но меч все же достал: не привык стоять безоружным перед вооруженным противником.

— Семь проигрышей. Как у Сайера, — прерывисто дыша, отрапортовал Киллиан. — Тогда я сделаю все, как вы говорите. Если выстою лучше, чем Сайер, вы больше не станете отдавать приказы насчет лазарета. — Заметив, что Бенедикт смешался, Киллиан добавил: — Решайтесь! Это удобное условие, учитывая, что мне еще ни разу не удалось вас побороть.

— Бесы с тобой, — уступил Бенедикт. — Уверен, что после седьмого поединка ты в любом случае свалишься без чувств, так что сыграем по твоим правилам.

Поединок начался тотчас же. В течение первой минуты Бенедикт отметил, что сражаться с учеником стало труднее: Киллиан впитывал навыки с удивительной скоростью. Если девять дней тому назад уйти от его угловатых атак, построенных на одной агрессии, было проще простого, то сейчас Бенедикту приходилось прилагать много усилий, чтобы понять, как будет двигаться противник. То ли предыдущая тренировка с Леонардом Сайером успела вымотать его, то ли талантливый ученик и впрямь поднаторел в фехтовании.

И первая, и вторая победа над Киллианом дались не без труда. Повалив его на землю подсечкой, Бенедикт позволил себе несколько мгновений передышки, постаравшись восстановить дыхание.

— Ты молодец, — похвалил он, помогая Киллиану подняться. — Делаешь огромные успехи.

— Несколько раз тренировался в карауле. Отрабатывал движения, пока вы спали, — тяжело дыша, отозвался тот, утирая пот со взмокшего лба.

— Это заметно. Быстро учишься. Быстрее, чем я в твои годы.

— У каждого свои таланты.

Киллиан снова начал атаку. Бенедикт ушел от первого и второго удара играючи, сумел перейти в нападение и попытался вновь сбить его с ног, однако на этот раз Киллиан успел вовремя отскочить в сторону. Дальнейшая серия атак и парирований растянулась почти на полминуты. Киллиану это время показалось бесконечным, он все время боялся, что тело или концентрация подведут его. Он понимал, что затея с этими семью схватками, скорее всего, выйдет ему боком и к концу тренировки его потащат в лазарет на носилках, однако он не мог позволить себе отступить. Из его мыслей никак не уходили образы, навеянные страхами и сомнениями — не только в собственной выносливости, но и в том, что работа жреца Культа ему по силам.

Не смей думать об этом! Ты не слаб! Ты справишься! Ты всегда мог взять себя в руки, когда того требовало дело, — подбадривал внутренний голос, однако тело, как назло, не желало иллюстрировать эти слова, а лишь становилось все менее послушным и маневренным.

К третьему проигрышу лицо Киллиана заливал пот, сердце бешено колотилось, а свистящее дыхание отрывисто вырывалось из груди. Горло пересохло и противно саднило, над переносицей пульсировала тупая боль, вспыхивающая сильнее при каждом движении головы.

Вновь попытавшись сосредоточиться, Киллиан провел серию атак, ни одна из которых не увенчалась успехом. Боковое зрение тем временем уловило в отдалении какое-то движение. В первый миг Киллиан принял это за иллюзию, навеянную жаром, однако быстро понял, что за поединком попросту пришли понаблюдать зрители. Подтвердить свою догадку Киллиан сумел, лишь когда продавливающая атака Бенедикта заставила его выронить клинок и проиграть снова.

Чуть поодаль от места тренировки собиралась большая компания молодых жрецов, желающих увидеть, как сражается ученик Бенедикта Колера. Часть зрителей на ходу одергивала наспех надетые рясы, кто-то потирал плечи от утреннего холода и широко зевал спросонья.

В душе Киллиана всколыхнулась злость на этих людей. Упрямо игнорируя головную боль и ломоту в теле, он заставил себя поднять клинок и пошатнулся, распрямившись: территория кронского отделения Культа сделала перед глазами крутой оборот.

— Харт, — тихо позвал Бенедикт, осторожно покосившись на собравшихся неподалеку зрителей, — хватит.

Киллиан не ответил, боясь надсадно закашляться, если из пересохшего горящего горла вырвется хоть слово. Он не хотел этого, не хотел быть слабым и больным — особенно на глазах зрителей, только этого и ждущих. Глядя на Бенедикта, он покачал головой, снова бросился в атаку и растворился в поединке. В какой-то момент ему даже показалось, что недомогание отступило, хотя он и понимал, что боги Арреды вряд ли расщедрились бы на такой подарок.

Бенедикт атаковал, но зацепить ученика ему не удалось. Собственный промах зажег на его лице гордую азартную улыбку. Что бы Бенедикт не говорил о толпе, он любил быть в центре внимания и любил впечатлять зрителей, сейчас Киллиан это ясно видел.

Бой захватил противников, каждый из них рисковал забыть, что это лишь тренировка.

Киллиан увернулся от опасного выпада, грозившего обернуться серьезной раной. Вспышка боли над переносицей осталась где-то за пределами его внимания, он сделал несколько быстрых шагов, провел атаку, которую встретил отражающий удар. Киллиан сильнее сжал меч, чтобы не позволить выбить его у себя из рук, развернулся и, уловив момент, полоснул по воздуху практически наугад.

Бенедикт вдруг вскрикнул от боли.

Следующая пара мгновений вместила в себя ряд движений, который по определению вместить не могла. Киллиан полностью доверился ощущениям своего тела. Грации в его движениях было ни на фесо, но каждое действие было необходимым. Они с Бенедиктом развернулись одновременно.

Клинки, что должны были вот-вот врезаться в шею обоих соперников, замерли в дюйме от цели.

На тренировочной площадке повисла звенящая тишина.

По лицу Киллиана градом струился пот, лоб Бенедикта блестел от испарины, на траву капала кровь из порезанного левого плеча. Поняв, что сделал, Киллиан опустил клинок и резко втянул воздух, сделавшийся обжигающим и едким. Слова извинения заглушил приступ надсадного кашля.

Бенедикт поморщился от боли, убрав оружие и зажав кровоточащее плечо.

По рядам зрителей прошелся оживленный гул, слившийся для Киллиана в неопределенную какофонию. Болезнь, успешно загнанная в угол несколько минут назад, принялась атаковать ослабший организм с новой силой, тело отяжелело и задрожало от озноба.

— Тренировка окончена, жрец Харт, — холодно сказал Бенедикт.

Киллиан сдержанно кивнул, подавляя кашель. Он не мог представить, что будет дальше. Сейчас он ожидал от наставника чего угодно, вплоть до резкого возобновления поединка, несмотря на только что произнесенную команду.

— Прогуляешься со мной до лазарета? — тихо спросил Бенедикт.

Киллиан с готовностью последовал за ним.

До медицинского блока Бенедикт предпочел добираться в обход, не проходя через замершую толпу зрителей. Лишь когда молодые жрецы остались далеко позади, Киллиан заставил себя заговорить:

— Что теперь? — ровным голосом спросил он.

— О чем ты? — устало буркнул Бенедикт.

— Со мной. Я понимаю, что вы не стали работать на публику и говорить, что меня ждет. Но сейчас зрителей нет, можете озвучить.

Бенедикт нервно засмеялся, сильнее сжав кровоточащую рану на плече и болезненно поморщившись.

— Ох… не совсем понимаю, что я, по-твоему, должен тебе озвучить. Вроде как, я уже все тебе сказал, разве нет? Или ты хочешь, чтобы я признал, что сам остановил поединок, и теперь не имею права гнать тебя в лазарет?

Киллиан нахмурился.

— Бросьте, Бенедикт. Вы прекрасно меня поняли. Мне собирать вещи и убираться восвояси? Обратно в Олсад?

На этот раз Бенедикт изумленно уставился на него.

— Боги, с чего бы?

— Хотя бы с того, что я неспособен провести границу между тренировочным боем и настоящим, — отрапортовал Киллиан.

— С ума сойти! — усмехнулся Бенедикт. — То есть, ты от меня, выходит, наказания ждешь?

Киллиан мрачно сдвинул брови.

— Я ранил вас в тренировочном бою. Это недопустимо.

Бенедикт глубоко вздохнул, остановился и, положив испачканную кровью руку на плечо ученика, нашел его взгляд.

— Я позволил себе получить ранение в тренировочном бою. Это — недопустимо. — Выждав несколько мгновений, он вновь зажал рану и возобновил шаг. — Ты представить себе не можешь, сколько таких царапин было мною получено в боях с Ренардом. Он частенько забывал, что мы ведем тренировочный бой, есть у него такая черта. Признаться, несколько раз он был близок к тому, чтобы отправить меня на Суд Богов, так что мне, можно сказать, не привыкать.

Киллиан недоверчиво уставился на него.

— И вы это…

— Спускал ему с рук, да. Каждый раз. Ренард превосходный учитель, он создавал для меня условия реального боя, помогал оттачивать навыки. Мне было тяжело добиться того же с тобой, ведь ты новичок. Я опасался, что нанесу тебе вред. Сегодня — не опасался, но был недостаточно быстр. Ты оказался быстрее, и мой проигрыш тебе в скорости дал о себе знать. Винить тут, кроме меня, некого.

Киллиан устало потер ноющий лоб и качнул головой.

— Это вышло… случайно… — с трудом выговорил он.

— И да, и нет, — задумчиво произнес Бенедикт. — Это вышло, потому что в тебе в очередной раз взыграла злость. Уж не знаю, на кого: на меня, на самого себя, или на толпу желторотиков, которая собралась, чтобы оценить, что ты собой представляешь. Эта агрессия — твое неотъемлемое качество, оно будет всегда, и это, пожалуй, хорошо. Плохо другое: ты ее не контролируешь. А надо.

Киллиан прищурился.

— Вы свою, хотите сказать, контролируете?

— Да. Поверь, если б не контролировал, то и Иммар, и ты сам в таких поединках уже были бы мертвы. Насчет Ренарда я бы еще поспорил…

Из груди Бенедикта вновь вырвался усталый вздох и, поморщившись, он кивнул на дверь медицинского блока.

— Ну что ж, идем. Поверь, местный лекарь жрец Морн сейчас устроит хорошую выволочку нам обоим.

Глава 21

Сонный лес, Карринг.

Двадцать восьмой день Матира, год 1489 с.д.п.

Ланкарт недовольно нахмурился, услышав громкий хлопок двери. Непрошеный гость бесцеремонно отвлек его от чтения, хотя в деревне это считалось правилом дурного тона, которое не нарушалось десятилетиями.

— Стучать не учили? — спросил Ланкарт.

Перед ним стоял Филипп. Кулаки сжаты, ноги расставлены шире плеч, в глазах боевой яростный блеск. Живым людям в таком состоянии полагалось краснеть. Ланкарт изучающе склонил голову набок, задумавшись о том, не поколдовать ли над румянцем у своих будущих кукол — все-таки иссиня-фарфоровая бледность жителей его деревни успела ему наскучить.

— Ты говорил, что они мучаются от расплаты! Что они готовы молить о смерти! — прорычал Филипп, пыхтя от злости.

— Данталли? — рассеянно спросил Ланкарт.

— Да! Но этот не издал ни звука! По нему не видно, что он хоть что-то чувствует! Он обязан был расплатиться за контроль, но ничего не произошло!

Ланкарт задумчиво нахмурился. Новость Филиппа заставила его наконец отвлечься от мыслей о румянце и отмести прочь возможные способы сохранить эту живую особенность после смерти.

— Выходит, нам достался данталли из терпеливых. Это интересно.

В голове Ланкарта родилось множество теорий о том, как выносливость пойманного существа скажется на его способностях: какие изменения претерпят его силы после воскрешения, сумеет ли он управлять мертвыми, на кого будет распространяться его дар? При условии, конечно, что этот дар удастся сохранить. Прежде Ланкарту никогда не приходилось воскрешать иного — только людей, с которыми приходилось кропотливо работать, чтобы не дать им утратить большую часть своей личности.

— Он ничего не чувствовал! — снова воскликнул Филипп.

— Он не может ничего не чувствовать. — Ланкарт не повышал голос, но в нем прозвучал раздраженный напор, от которого гнев Филиппа поутих. — Если тебя это утешит, ему было больно. Просто он, судя по всему, умеет этого не показывать.

Филипп скрипнул зубами и сжал кулаки.

— Из-за таких, как он, я лишился жизни, и…

— А из-за меня до сих пор топчешь Арреду своими ногами. Что дальше?

— Заставь его страдать! — отчаянно закричал Филипп.

— Вот еще, — фыркнул Ланкарт. — Я дал тебе возможность посмотреть на расплату. Если ты ее не увидел, значит, тебе не повезло. Успокойся и не мешай мне работать.

У Ланкарта в распоряжении было все время мира, и он давно разучился чувствовать, каково это, когда кто-то мешает. Однако он продолжал пользоваться этим человеческим понятием, чтобы чаще потакать своему настроению и желанию уединиться.

Филипп опустил голову, губы обиженно надулись.

— Возвращайся к пленникам и охраняй их. Из клетки они вряд ли куда-то денутся, но все же надзор не помешает.

Филипп недовольно кивнул и покинул дом некроманта.

Глава 22

Толстые и прочные прутья клетки располагались близко друг к другу: ни перепилить их, ни сломать, ни пролезть между ними не представлялось возможным. Открыть изнутри тяжелый навесной замок также не было ни единого шанса.

Несмотря на безвыходное положение Аэлин всю ночь пыталась продумать план побега, с досадой косясь на недосягаемое оружие — саблю Мальстена, ее паранг и стилет, воткнутые в землю рядом с дорожными сумками. Молчаливое присутствие Филиппа, раздраженно позвякивающего ключами от клетки, мешало ей рассуждать ясно. Он пугал ее. Как и пленники, он не сомкнул ночью глаз, будто не нуждался в отдыхе. Жадным коршуном он следил за каждым движением Мальстена, не обращая внимания на женщину, которую когда-то любил. Впрочем, за это Аэлин была готова поблагодарить богов: ей совсем не хотелось, чтобы существо, в которое превратился Филипп, смотрело на нее.

Мальстен молчал, уставившись в пространство прямо перед собой. Аэлин знала, что какое-то время его терзала сильная боль, но он мастерски скрывал ее, и, похоже, это выводило из себя их тюремщика. С каждым часом Филипп выглядел все злее, пока наконец не сорвался с места и не зашагал прочь от клетки в глубь деревни.

Только тогда Мальстен нарушил молчание.

— Аэлин, прости меня, — сокрушенно сказал он. — Моя самонадеянность привела нас в ловушку, и теперь… — Он покачал головой. — Я попытаюсь отвлечь их, когда нас поведут на ритуал. Сделаю все, что в моих силах, чтобы ты смогла сбежать…

Аэлин поморщилась и посмотрела на него с бессильной злостью.

— Мальстен, замолчи! — зашипела она. — Мы вместе угодили в эту ловушку. И, если уж на то пошло, проблемы начались после того, как Филипп узнал меня. Толку теперь искать виноватых? Это ничего не изменит. Нам нужно подумать, как найти выход, пока мы еще живы.

На последних словах голос Аэлин дрогнул от страха и оборвался.

Мальстен тяжело вздохнул.

— Я постоянно пытался зацепиться за… нашего стража нитями, но без толку. Что-то не позволяет мне этого сделать, и это не как с хаффрубами или людьми в красном, совсем иначе. Возможно, некромант был прав, и я никогда не перешагну этот барьер, потому что в этих созданиях нет жизни.

Он замолчал, нетерпеливо поджав губы и отведя взгляд. Собственное бессилие было невыносимым.

Аэлин задумчиво качнула головой.

— Заставить бы его подойти поближе, — тихо проговорила она. — Если удастся отвлечь его, может, получится выкрасть ключ. Филипп, — голос Аэлин вновь дрогнул, когда она назвала его имя, — кажется очень разозленным. На этом можно попробовать сыграть. Вдруг он потеряет бдительность? Мы должны попытаться.

Мальстен пожал плечами.

— Не уверен, что получится.

— Нельзя все надежды возлагать только на нити!

Ответ Аэлин прозвучал намного резче, чем она планировала. Мальстен глубоко вздохнул, напряженно сцепив пальцы, и через силу нарушил молчание, начавшее клубиться между ними:

— Я хочу, чтобы ты знала: то, что я применил к тебе нити, было…

— Не надо, — перебила Аэлин, упрямо помотав головой. В очередной раз слушать, что данталли лишил ее воли из соображений безопасности, совсем не хотелось, пусть это и было правдой. — Ты сделал это, потому что мог

Конец ознакомительного фрагмента.