Генеральша. Love story

Натали Р., 2021

Все изменилось в одночасье. Еще вчера ты была счастливой супругой генерала Затонского, а сегодня война с далекого края Метагалактики нагрянула к тебе на порог, и ты уже вдова с малым ребенком и в одних тапочках, преследуемая оккупационными властями, и никто не протянет руку помощи… Никто? Вот она, чужая рука, и условия игры оглашены, только ввязываться ли в эту игру? Ты снова генеральша, но похоже, ты слишком увлеклась игрой, а так недолго и проиграть.

Часть 1

А пойду я не наезженной дорогой,

А дорогой темной, непрямой,

По канавам, по кустам и огородам,

По оврагам, не к себе домой.

Звезды светят, как сквозь пальцы, тусклым светом,

И Луна покрылась пеленой.

Будет время — позабуду я про этот

Бесконечный путь в тиши ночной.

Сквозь деревню, сквозь нестройный лай собачий,

Сквозь проселок, мокрый от дождя.

Получилось это так, а не иначе,

И исправить ничего нельзя.

Виновата ль, что от рощи и до рощи,

Хоронясь от взоров и ушей,

Тихой сапой, ожидая, что чуть позже

Вслед раздастся топот патрулей?..

Может, будут и другие мне дороги,

А пока скрываюсь меж листвы.

Тише мыши проползу по огороду,

Ниже свежескошенной травы.

Все изменилось в одночасье.

Так в отчаянии думала Варя, хрупкая миловидная блондинка с большими голубыми глазами, продираясь сквозь мокрые заросли по гадко хлюпающей жиже и волоча за собой за руку хнычущую трехлетнюю Ирочку.

Еще недавно она и не знала, что трава может так больно ранить ноги. Она была счастливой супругой генерала Затонского, ее дорогого Ромочки, всегда ласкового и внимательного, неизменно хвалившего ее стряпню и в любой момент готового подписать счет из магазина модной обуви. С ним, с маленькой собачкой Шпулькой, с очаровательной дочкой Ирочкой и со свекровью, пожилой интеллигентной дамой, ведущей политику невмешательства в дела супругов, она жила в четырехкомнатной квартире в самом престижном доме города Энска. Мужа она обожала, и все подруги, обремененные разводами и несчастными любовями, завидовали ей. Но даже когда муж долго отсутствовал по военным делам — а такое случалось часто, мелкие конфликты на границах Союза Метагалактики не утихали, — Варя не томилась скукой, а с удовольствием занималась ребенком и любимым делом. Полный материальный и душевный комфорт придавал ей благодушие.

И вдруг умерла свекровь. Совершенно неожиданно, без предварительных болезней и недомоганий. Может, кофе перепила? Особо нежных, дочерних чувств Варя к ней не питала, но смерть живущего рядом человека повергла ее в шок. Двадцатипятилетняя женщина, хоть и жена военного, не привыкла сталкиваться со смертью. Когда она поняла, что свекровь вовсе не заснула за столом, то в течение нескольких минут пребывала в оцепенении. Потом кинулась к телефону. Где бы ни был сейчас Роман, для того и существует штаб, чтобы разыскать его.

Роман Затонский приехал вечером того же дня. Ее нежный, умный и надежный муж.

— Слава богу! — она бросилась ему на шею. — Ромочка, какой кошмар! Я просто не знаю, что делать.

— Здравствуй, Варежка, — ласково сказал он, целуя ее в нос. — Ты звонила в похоронное бюро?

— Нет, милый, я… у меня… я не знаю, все из головы вылетело, — Варя чуть не плакала. Она чувствовала себя глупой и беспомощной и очень расстраивалась из-за этого, пока Роман не обнял ее:

— Не беспокойся, солнышко, я все сделаю. Жаль, не смогу побыть здесь подольше. И так нет мне прощения, что в такой момент оставил без командования армию на Эльдаре. Как бы чертовы ирки не перешли в наступление… Но я не мог не приехать попрощаться с мамой, ты же понимаешь.

— Конечно, дорогой, — Варя вытерла слезы. От мужа привычно пахло одеколоном и дорогими сигаретами, а руки были, как всегда, теплыми и крепкими, и Варя ощутила облегчение. — Я бы тоже так поступила. Ну, давай я помогу тебе переодеться и накормлю. Ты ведь давно не пробовал домашнего.

Как бы Варя ни разнервничалась, она не забывала о том, как ценят военные заботу и вкусную кормежку.

Роман позаботился о том, чтобы все было подготовлено как можно скорее — это стоило ему в полтора раза больше обычного, но Затонские редко считали деньги. Похороны назначили на следующий день. А ранним утром супругов и маленькую Ирочку разбудил грохот выстрелов на улицах. В Энске высадился иррийский десант.

Роман в бессильной ярости сжимал кулаки, стоя у окна и глядя, как ненавистные иррийцы занимают город. Еще вчера война шла на далекой планете Эльдаре, а сегодня проклятые ирки уже на Земле.

— Это десантники Вейру Велда, — процедил Роман. — Он на этом специализируется, сукин кот. Грязный подонок, мерзавец, — он скрипнул зубами.

— Что теперь будет? — прошептала Варя, круглыми глазами смотря из окна на вооруженных чужаков, шагающих по улице.

Роман сумрачно покачал головой.

— К сожалению, мне хорошо известно, как ведут себя захватчики. Эти ублюдки разграбят все, что им приглянется, подожгут все, что горит, а что останется — изгадят…

— А что они сделают с жителями?

Роман состроил гримасу, но отвечать не стал. Сказал другое:

— Собирай ребенка, Варежка. Надо рвать когти из города, пока его не оцепили так, что и мышь не проскользнет. О черт, ну почему именно сейчас со мной нет моей армии?

Варя быстро собрала сумку, одела напуганную Ирочку. Они сбежали по лестнице, не решаясь воспользоваться лифтом.

Взрывы все еще гремели. Дым пожаров смешивался с грозовыми тучами. Роман проверил именной пистолет и сделал жене с ребенком знак: следуйте за мной. Варя невольно залюбовалась им: красавец-мужчина, высокий, статный, черные усы, негенеральская быстрота движений… Возникло странно щемящее чувство, но она отогнала его и последовала за мужем. Ему она доверяла безоговорочно, как и трусившая следом Шпулька.

Они крались пыльными, вонючими переулками. Варя раньше и не представляла, что в Энске может быть так грязно. Шпулька поджимала ноги, обегая лужи, и поглядывала на хозяев с немым укором.

На окраине горели склады. Шоссе было перекрыто.

— Черт! — прорычал Роман. — Кругом полно ирок. Если только пробраться через склад… Варежка, давай вперед.

Варя с опаской посмотрела на пылающее здание, но послушно открыла тяжелую железную дверь, с которой кто-то уже сбил замок. Пахло гарью, но в коридоре огня не было. Она нырнула внутрь, подгоняя Ирочку. Их обогнала Шпулька. Роман шел за ними, тревожно оглядываясь, иногда подсказывал:

— Налево… прямо… Да быстрее, Варежка, милая!

Варе и самой хотелось поскорее выбраться из страшного здания. Было жарко, слышался вой, треск, откуда-то сверху тянуло удушливым дымом. Пламя бушевало совсем рядом. У Вари бешено колотилось сердце. Она уже не верила, что этот адский лабиринт когда-нибудь кончится, когда, распахнув очередную дверь, увидела пыльный асфальт, а наверху — предгрозовое небо. Небо угрожающе дышало мраком, но она обрадовалась ему, как яркому солнышку. Сама не своя, она выскочила наконец на воздух, таща Ирочку.

Сзади оглушительно затрещало. Варя обернулась в ужасе. Потолок коридора, которым они только что бежали, рухнул, рассыпая сноп искр.

— Рома! — истошно завопила Варя.

Раздался взрыв, потом — еще один. Их опалило жаром. Ирочка схватилась за ножку и заревела.

— Ромочка… — прошептала Варя, все еще не веря случившемуся.

Некоторое время она тупо стояла, прижимая к груди плачущую Ирочку. Из оцепенения ее вывело прикосновение к ушной раковине дула, пахнущего нагретым металлом. Она в панике дернулась, но ее крепко держал немолодой ирриец.

— Что потеряла здесь? — грубо спросил он с сильным акцентом, встряхнув ее для убедительности.

— Мужа, — честно пролепетала Варя, не в состоянии что-либо придумать, и заныла, со страхом глядя на близкое дуло: — Отпустите меня, пожалуйста…

С минуту он оценивающе рассматривал ее, потом сказал:

— Беги домой, баба. Беги и не останавливайся. В десанте есть парни и помоложе меня, и погорячее.

Едва он опустил дуло, Варя подхватила Ирочку и рванула со всех ног. Шпулька, поджав хвост, юркнула за ними.

Их дом все еще стоял. Варя попала ключом в скважину с третьего раза — руки не слушались. Ирочка хныкала, на правой ножке вздулся ожог. Варя перебинтовала ее дрожащими руками и без сил упала на диван. Только здесь, в пустой квартире, она окончательно осознала, что осталась с дочерью совсем одна в городе, захваченном врагами. Одна. И нет рядом ни одного человека, который сказал бы, что делать, ни одного плеча, на которое можно положиться. Рыдания сдавили ей горло…

Иррийцы грабили и крушили Энск три дня. Улицы усеяло битое стекло вперемешку с кровью. Пожар на восточной окраине разрастался и потихоньку перебирался к центру. Варя жила в постоянном напряжении, но их роскошный дом оставался нетронутым. Лишь на третий день в дверь квартиры требовательно постучали.

— Кто там? — замирая, спросила Варя.

— Открывать! — раздался властный женский голос. — Если нет — наш ломать дверь!

Давешний ирриец изъяснялся получше. Война на окраинах Метагалактики шла уже не первый год, с языком противника успели познакомиться обе стороны. Но глупо смотреть свысока на завоевателей, как бы они ни коверкали слова. Варя щелкнула замком. В прихожую ввалились три женщины с кванторами. Тут же на нее наставили оружие:

— Золото, серебро, камни!

Варя послушно достала свою шкатулку и набор столовой посуды. Мысль о том, чтобы утаить что-либо, даже не пришла ей в голову, слегка звенящую от недоброго внимания трех темных стволов.

— Не прятать, — одна из женщин, с синими волосами, одобрительно пихнула ее квантором в спину, отчего Варя невольно вобрала голову в плечи. — Хорошо. Не убивать тебе.

Вторая, с вызывающе розовыми кудрями, сняла с вешалки шубу. Третья, тоже с розовой шевелюрой, но более нежного оттенка, заинтересованно рассматривала великолепную коллекцию косметики, потом одним движением сгребла в поясную сумку помады и тени. В другое время и в другом месте яркие пышные прически ирриек вызвали бы у Вари любопытство, зависть, желание поразить их в ответ какой-нибудь другой деталью внешности, но сейчас она больше всего на свете хотела бы стать прозрачной, а лучше — вообще невидимой.

Синеволосая повернулась к швейной машинке, вокруг которой были разбросаны ткани, поманила пальцем подруг. Та, что взяла шубу, присвистнула, развернув отрез голубого капрона с дымчатым рисунком.

— Это все? — требовательно спросила синеволосая.

Варя поспешно достала из шкафа еще несколько отрезов и готовых изделий. Она даже не пыталась спорить и думала про себя: хоть бы не проснулась Ирочка! Смерть бабушки, смерть отца, собственная травма, жуткая атмосфера захваченного города — это и так было слишком много для трехлетнего ребенка.

Иррийки выбрали несколько тканей, расшвыряв остальные по полу, пнули на прощание Шпульку и ушли. Варя перевела дыхание и стала наводить порядок. Она была почти счастлива: не тронули ни ее, ни дочь, не попортили мебель…

Вечером иррийцы уходили из Энска.

— Что они, отступают? — непонимающе спросила Варя, глядя в окно на шеренги, нагруженные добром мирных жителей.

— Как бы не так, — мрачно ответила соседка, тоже офицерская жена. — Десант уходит, а следом припрутся оккупационные войска, колониальная администрация, особая служба… и они не ограничатся тремя днями.

Наутро, едва лишь Варя встала и начала готовить завтрак, на лестничной площадке послышался шум и крики. Она подскочила к двери и осторожно высунулась. Кричала соседка, ее били ногами прямо на лестнице. На иррийцах была другая форма, и лица у них были другие, холеные, не испещренные боевыми шрамами, как у того старого десантника. Варя не успела захлопнуть дверь, как один из них развернулся к ней:

— Вон из дома, дерьмо и моча! Попробуешь взять с собой что-нибудь — с тобой будет то же самое!

— Но мне некуда… — робко начала Варя.

Ни слова не говоря, он ударил ее по лицу со скучающим видом, но так сильно, что она влетела внутрь квартиры, споткнулась о ковер и упала. Он с грохотом распахнул дверь настежь, по-хозяйски вошел. Варя невольно взглянула на его ботинки — они были окованы металлом. А крики на ступеньках уже стихли.

Варя подхватилась на ноги, бросилась в спальню, вытащила из кроватки полусонную Ирочку в пижаме и поспешно выскочила из квартиры. Соседка без сознания, вся в кровоподтеках и ссадинах, лежала поперек лестницы, из ее квартиры доносился разговор на чужом языке. Всхлипывая, Варя тихонько обошла ее. Щека горела. Как я сейчас выгляжу, некстати подумала она, спускаясь. Ее ударили первый раз в жизни.

Тише воды, ниже травы следом просочилась Шпулька. В зубах ее были тапочки — единственное имущество, оставшееся у Затонских.

Одна из Вариных приятельниц жила в малогабаритной квартире на западной окраине Энска. Лампы в подъезде не горели, двери лифта были черны от копоти. С опаской глядя по сторонам, Варя поднялась по лестнице на четвертый этаж и нажала кнопку звонка.

Инга открыла сразу и тотчас же испустила вздох облегчения — видно, ждала иррийцев. Под глазами тревожные круги, в уголке ненакрашенных губ — потухшая сигарета.

— А, привет, Барби. Как твой Кен?

Варю прозвали Куклой Барби еще со школьных лет, как только она оформилась в голубоглазую тонконогую блондиночку. Романа раздражала эта кличка, и он придумал свою. Почти в самом начале их семейной жизни, когда он был еще майором и они торчали в далеком заснеженном гарнизоне, она связала ему варежки и на каждой вышила яркими шерстяными нитками: «Варежка от Вареньки». А он прочел в полумраке: «Варежка от Варежки». Так она стала для него Варежкой.

— Привет, Инга, — выдавила Варя из себя. — Роман погиб.

В глазах подруги на мгновение мелькнуло что-то, похожее на сочувствие — и пропало.

— Значит, ты теперь не генеральша, а простая смертная?

— Иррийцы выгнали нас из дома, — отведя глаза, проговорила Варя.

— И синяк поставили? — Инга посторонилась. — Заходи. Что дали унести?

— Ничего, — Варя горько кивнула на Шпульку. — Только тапочки.

— Плохо, — сказала Инга, снова зажигая сигарету и насыпая кофе в кофеварку. — Кушать-то тебе надо, и дочке твоей. И собачке. А цены теперь взлетят до неба. Склады-то пожгли, сволочи.

— Заработаем как-нибудь, — пожала плечами Варя, на самом деле не очень понимая, как это делается. — Я шить умею.

— Ты в своем уме? Кто сейчас будет модничать? Иррийки? Они денег не заплатят, задаром все отберут.

— Может, пойду в кафе работать, — вяло предложила Варя. — Есть-то не перестанут.

Инга скептически хмыкнула.

— Ладно, завтра сходишь, узнаешь насчет работы. А сегодня мы с тобой уберемся после этих чертовых погромщиков.

— Ты мне дай какой-нибудь лоскут, Инга, — краснея, попросила Варя. — Я хоть Ирочке платье сошью.

— Дам. Давай сперва наведем порядок, а потом шей.

Они были подругами, но между ними уже ощущалась пропасть. Инга была хозяйкой пусть давно не ремонтированной и изрядно разгромленной, но все же собственной квартиры со всеми находящимися в ней вещами, а хозяин — барин. Варя же с ребенком и собакой не имела ничего своего: ни вещей, ни жилья, ни денег, ни работы. Она чувствовала, что, поселившись у Инги, фактически продается в рабство, но ничего другого она придумать не могла.

Утром она пошла искать работу. На центральной площади располагалось одно из уцелевших кафе, и она решила попытать счастья там. Лил сильный дождь, под ногами хлюпали подозрительно грязные лужи, бежали мутные ручейки, смывая с асфальта кровь и пепел. Варя промокла насквозь в своих матерчатых тапочках. Раньше она никогда не ходила по улицам в такой дождь, а если и случалось куда-то выйти, то брала зонтик и вызывала такси.

У здания мэрии бурлила огромная лужа. По ней шлепали сапогами, брызгая грязью, иррийцы в коричневой форме. На входной двери красовалась новая вывеска: «Особая служба», и тут же — объявление: «Требуется секретарша, владеющая местным языком».

Варя остановилась в нерешительности. Это, пожалуй, получше, чем мыть посуду или таскать подносы в кафе. Помедлив, она робко скользнула внутрь, стараясь не привлекать внимание солдат.

Перед дверью с надписью «Отдел кадров» толпились в некоем подобии очереди молодые женщины. Очередь медленно продвигалась. Претендентки выходили, как в воду опущенные, безнадежно отмахивались от расспросов. В узком коридоре было душно, присесть негде. Варя устала ждать, виски раскалывались от сигаретного дыма.

— Пойду прогуляюсь, — предупредила она девушку, что была за ней. — Вернусь через несколько минут.

В мэрии был внутренний двор с садиком, раньше мэр принимал там официальных гостей. Варя смутно помнила, как туда пройти. Когда она вышла в сад, сердце ее сжалось. Многие деревья были порублены, на земле виднелись следы костров. Под ногами ей почудились кровавые потеки.

Противоположная дверь распахнулась, во двор вытолкнули седого мужчину со связанными за спиной руками. Варя узнала его: это был военный комендант Энска. Следом волокли двух обнаженных женщин — его жену и старшую дочь, — и маленького сына, еще дошкольника. Варя вздрогнула, предчувствуя ужасное. Ее не было заметно за кустами, но она хорошо видела полковника, который еще совсем недавно не был седым, и его плачущих домочадцев.

Один из иррийцев достал лист бумаги и занудным голосом с противным акцентом стал зачитывать:

— «Никитин Сергей Валерьевич по решению комиссии особой службы приговаривается к смерти за то, что являлся полковником армии Союза Метагалактики, — последние слова он выплюнул, выражая явное презрение к этому государству, — и пытался организовать сопротивление оккупационным властям. Его семья, оказывавшая ему поддержку и укрывательство, также приговаривается к смерти. Родственникам женского пола дана отсрочка исполнения приговора в одну неделю, дабы они могли послужить это время удовлетворению всех, кто пожелает…»

Раздалось два выстрела. Полковник тяжело рухнул на землю. Маленького мальчика отбросило к дереву, и он сполз по нему, непонимающе хватая ртом воздух. Клетчатую рубашечку залило красным.

У Вари зазвенело в ушах. Она не могла оторвать взгляд от крохотного тельца. Малыш был ненамного старше Ирочки. К горлу подступила тошнота.

Женщины заголосили. Вдову коменданта швырнули на пенек, пятнадцатилетнюю девчонку — прямо на землю. Иррийцы смеялись. Варя не удержалась, ее вырвало. Ее все еще не видели. Она попыталась уползти, но в глазах вдруг стало темно.

Когда она очнулась, Солнце стояло в зените. Неверными руками она кое-как почистила одежду и, пройдя прокуренным коридором, вышла из здания. Ее шатало. Мысли о работе испарились.

— Что так рано? — встретила ее Инга. — Нашла что-нибудь?

Она молча покачала головой, без сил опустилась на стул в кухне. Инга налила кофе. Варя отпила глоток, и ее опять вывернуло.

— Да что с тобой? — Инга забеспокоилась. — Изнасиловали по дороге?

Глотнув воды, Варя прерывающимся голосом рассказала, что произошло в мэрии. Инга мрачнела с каждым словом.

— Ну, гады… и ребенка!..

Не успела Варя окончательно прийти в себя, как в квартиру требовательно постучали. Инга с тяжким вздохом пошла открывать. Ввалились трое самодовольных хмырей в коричневой форме.

— Перепись населения. Давайте документы!

Инга принесла свой паспорт.

— У меня нет документов, — пролепетала Варя.

— Что значит нет? Не морочь мозги, женщина, не то разбираться будем в комиссии.

— Меня выгнали из дома, — всхлипнула Варя. — Не дали взять даже белье!

— Адрес!

— Улица Гоголя, четыре, квартира семь.

— Мы проверим, — хмуро пообещал ирриец. — И если ты соврала хоть в чем-нибудь, белье тебе вообще не понадобится.

Среди ночи их подняли с постелей.

— Сейчас, сейчас, — раздраженно протирая глаза, Инга поплелась открывать. — Господи, никакого покоя ни днем, ни ночью!

За дверью снова стояли трое коричневых, на этот раз другие. Один — с блестящим треугольником на рукаве, судя по всему, старший по званию. Он нетерпеливым жестом отстранил Ингу с дороги, вошел и указал на выползшую из комнаты Варю.

— Затонская Варвара Михайловна?

У него в руках был Варин паспорт. Она поспешно кивнула.

— Где Роман Затонский?

Варя опешила. Она не ждала, что ее будут спрашивать об этом.

Офицер истолковал ее молчание как нежелание говорить.

— Я спрашиваю, где он? Нам известно, что генерал Затонский около недели назад прибыл в Энск. Где твой муж, дерьмо и моча?

— Он… он умер, — выдавила Варя. Ей и так было тяжело, а теперь они заставляли ее вспоминать об этом.

— Да ну? — саркастически переспросил офицер. — Здоровый мужчина — бац, и умер в течение недели?

— Он погиб.

— Н-да? В рядах защитников Энска его не было. Машинка задавила?

Варю коробил его откровенно издевательский тон. Разве можно вот так говорить об умершем? Впрочем, она уже начинала понимать, что от этих коричневых можно ожидать любого кощунства.

— И где же он похоронен? — допытывался ирриец.

— Н-нигде…

— Вот как? Оставлен на растерзание бродячим дерьмоглотам? Непохоже, очень непохоже на любящую жену… да и на простую знакомую даже!

— Я говорю правду! — закричала Варя. — Я не могла его похоронить, я и сама едва ноги унесла. Он погиб при пожаре на складах, его завалило, я ничего не могла сделать. Честное слово…

— На складах? Ловко придумано, — он кивнул подчиненному. — Передай, пусть ищут труп. А ты, дрянь, учти… — он сунул Варе под нос кулак.

Шпулька не смогла стерпеть такой агрессии по отношению к своей хозяйке. Она прыгнула из угла со злобным рычанием и вцепилась иррийцу в ботинок. Тот рванул из кобуры пистолет, короткая вспышка — и верная собачка, разжав в агонии челюсти, распростерлась на ковре.

Он перевел ствол на Варю, потом опустил. Брезгливо вытер с ботинка собачью слюну первой попавшейся тряпкой — это оказалась бархатная Ингина юбка.

— Ты не отделаешься так легко, как твоя шавка. Если скрываешь что-нибудь, из-под земли достанем!

Он сделал сопровождающим знак, и они ушли. Варя опустилась на колени возле бездыханной Шпульки. Губы ее дрожали.

— Знаешь, с тобой рядом находиться опасно, — поежилась Инга. — Еще попадешь под горячую руку ненароком.

— Хочешь, я уйду? — безнадежно предложила Варя. — Только о девочке позаботься.

— Куда ты уйдешь? — вскинулась Инга. — Не завтра, так послезавтра эти ублюдки вернутся, тебя не найдут… твою Иринку и меня — к ногтю за укрывательство! Нет уж, сиди дома, как мышь. Даже не вздумай выходить на улицу.

Днем, после обеда, явился тот же офицер. Он прошел с сопровождающими прямо в комнату. Ирочка, смотревшая книжку с картинками, пискнула и спряталась за кресло.

— Тело Романа Затонского на складе не обнаружено, — сказал он зловеще. — Не пора ли образумиться и начать говорить правду?

— Клянусь, я говорила только правду! — взмолилась Варя. — Был сильный пожар, перекрытия рухнули… все могло сгореть.

— Могло, — хмыкнул он. — Какая чудесная версия, а? Свалим все на огонь, он бессловесный, отпираться не станет, — он вдруг залепил ей пощечину. — Кончай дерьмо на уши вешать! Где Затонский?

— Я не знаю, — дотронувшись до горящей щеки, пробормотала Варя. — Он умер, я сама видела.

Он ударил ее по другой щеке. Она заплакала.

— Почему вы мне не верите? Оставьте меня! Я ничего не сделала.

Офицер вытер руку носовым платком.

— Ошибаешься, — сказал он. — Ты препятствуешь оккупационным властям и укрываешь вражеского генерала. Ты дорого заплатишь за это. Очень дорого.

Варя вспомнила казнь полковника Никитина и его семьи, и ее замутило.

— Если ты признаешься сейчас, мы не тронем твою дочь.

— Я признаюсь, признаюсь, — залилась слезами Варя. — Только в чем мне признаваться? Скажите, я все подпишу, все сделаю, только скажите.

— Дура! — рявкнул он. — Где твой муж?

— Он погиб…

— Не надейся, что твоя соплячка слишком мала, — многообещающим тоном произнес он. — На всяких есть любители. А еще можно выколоть ей глазки, выбить зубки, вырвать ноготки…

У Вари закружилась голова, колени подогнулись.

— Продолжим беседу в другом месте, — заключил офицер и знаком подозвал сопровождающих. — Доставьте эту падаль в комиссию. И ее отродье не забудьте.

Когда Варя вновь обрела способность соображать, два солдата тащили ее под руки по улице. Ревущая в три ручья Ирочка была крепко привязана ремнем к ее запястью. Панические мысли замельтешили в голове. Она взглянула на Ирочку, в памяти всплыло то, что говорил офицер. Выколоть глазки… Нервный спазм согнул ее пополам, через горло хлынула желчь.

— Вот дерьмо!

Коричневые разом отскочили, беспокоясь за свою форму. Варя уловила это краешком едва теплившегося сознания: ее на мгновение выпустили из цепкой хватки! Она еще подумать об этом не успела, а руки уже подхватили Ирочку, и ноги сами понесли ее прочь.

— Эй, эй! — запоздало закричали ее конвоиры.

Они бросились следом. Они были раздосадованы, да, но вполне уверены, что вскоре догонят дерзкую беглянку и выместят на ней свое неудовольствие. Женщина казалась слабой и безвольной, такую остановит любое препятствие.

Сами они были туповатыми жлобами, привыкшими к оккупационной рутине и ничего не боявшимися. И потому они не знали, что может сделать с человеком страх. Страх удесятеряет силы, обостряет сообразительность. Страх гонит адреналин в кровь, заставляя сердце биться быстрее, а мозг — придумывать такие безумства, которые никогда не совершит бесстрашный. Варя мчалась, забывая дышать, словно и не была только что на грани обморока. Она то и дело сворачивала в грязные полутемные переулки, путая след, но уже начала понимать, что в городе ее непременно поймают. До сих пор о бегстве от преследования она знала только из книг. А в книгах преследуемые бежали в леса.

Иррийцы не отставали. Они, правда, рассчитывали, что полумертвая баба с тяжелым ребенком на руках давно должна упасть, задыхаясь, и ждать своей участи, но у них еще оставались в запасе и терпение, и силы. Они могли бы легко пристрелить ее, но офицер ясно приказал: доставить обеих пташек, большую и маленькую, в офис особой службы живыми.

Впереди был железнодорожный переезд. На путях застыл обгоревший состав, длинный, как зимняя ночь. Варя поднырнула под просевший вагон, переползла на ту сторону, протащив за собой Ирочку, побежала вдоль поезда. Она слышала, как солдаты, пыхтя, лезли под вагон. Они непрерывно ругались по-своему: пространство было слишком узко для таких здоровяков. Пока они протолкнули друг друга, женская фигурка уже маячила где-то близко к горизонту.

Скоро Варя стала сдавать. Едкий пот лез в глаза, сердце бухало где-то в ушах. Руки отваливались, ноги казались чужими. Организм быстро исчерпал небольшой резерв. Она опустила Ирочку на землю, поволокла за собой. Та всхлипывала, но старательно перебирала ножками.

Она с размаху ударилась обо что-то. Тупо подняла глаза — это был штабель бочек. То, где она находилась, напоминало какой-то хоздвор. Она оглянулась, переводя дух и вытирая с горячего лба пот — иррийцы быстро нагоняли, вид у них был торжествующий. Она поняла, что смотрит на них сверху вниз — ну да, она же на холме. Вот почему было так трудно идти: они с Ирочкой поднимались на холм. Она даже не осознавала, куда идет.

Спасительная мысль крутнулась в раскалывающейся голове. Она изо всех сил налегла на клин, подпиравший штабель. Клин поддался, и пару секунд она думала, что бочки погребут ее под собой. Но в последний момент ей удалось отскочить. Бочки загромыхали вниз по склону. Донесся сдавленный вопль…

Варя потащила Ирочку дальше. Ругань, долетавшая сзади, ясно показывала, что оба остались живы. Она и не рассчитывала покончить с ними, но хотя бы выиграть несколько минут. Один, кажется, вывихнул ногу, второй отделался синяками и ушибами. Пока они стонали, бранились, выясняли, хромать ли дальше вместе или лучше пострадавшему остаться, а второму догнать наконец стерву и переломать ей обе ноги, — она смогла существенно оторваться от них.

— Мама, Ирочка хочет пи-пи, — заскулило бедное дитя.

— Делай… в штанишки… — с трудом выговорила Варя в промежутках между захлебывающимися вздохами и продолжала тащить спотыкающуюся дочь, не разбирая дороги.

В жарком споре иррийцев победила точка зрения, что догонять надо одному. Теперь он, ободранный и полный решимости отомстить упрямой гадине, высматривал впереди две хрупкие фигурки. На горизонте показался лес, но он не тревожился: до леса глупая баба не доберется. Прямо наперерез текла речка. Десант Вейру Велда взорвал перемычку, отделявшую ее от ассенизационного отстойника, и речку безобразно забило нечистотами. Ее близость уже чувствовалась по запаху.

— Стой, дура! — заорал он в очередной раз. — Все равно ведь не уйдешь!

Она даже не замедлила шаг, только у самой реки снова, пошатнувшись от тяжести, подняла ребенка на руки и вбежала в гадкую вонючую воду. Дно быстро понижалось. Когда жижа достигла подбородка, она поплыла, как умела — по-собачьи.

Ирриец остановился в нерешительности, коснулся воды кончиком сапога. В мутном потоке что-то плыло. Он представил, чем это могло быть, и тотчас отскочил, грязно выругавшись. Да ни за какие деньги он в это дерьмо не полезет!

В сердцах он выхватил лазерный пистолет, пальнул по головам. Они ушли под поверхность жидкости, но в следующий момент вновь всплыли. Запахло жжеными фекалиями. Промахнулся.

— Ну и утопись в дерьме! — завопил он вне себя. — Все равно не спасешься! Особая служба тебя и на дне найдет!

Отплевываясь и с трудом подавляя рвоту, Варя вылезла на другой берег, вытащила несчастную Ирочку. Лес был уже близко. Она с трудом заставила себя двигаться к нему, хотя больше всего хотелось встать на колени и вывернуться наизнанку. С того берега неслись проклятия.

— Дерьмо и моча! Никто еще не уходил от особой службы! Живая или мертвая, в конце концов достанешься нам!

Ушли, думала Варя неверяще, жадно хватая воздух ртом. Ушли.

Приводить себя в порядок и готовить ночлег не было сил. Мать и дочь заснули в чаще прямо на траве и листьях, прижавшись друг к другу.

Варя проснулась еще до рассвета. Трава была мокрой от росы, зубы стучали. Она разбудила Ирочку.

— Надо идти дальше, — голос ее был хриплым. — Они могут перелететь речку на вертолетах.

В глубине души она сомневалась, что ради нее коричневые пойдут на такие хлопоты, но уж очень она была запугана. Она хотела исключить малейшую возможность попасть к ним в руки.

Они брели через лес напролом, не выбирая тропинок. На тропинках легче попасться. Сердца замирали от гулкого уханья сов, от дальнего воя и странных нечеловеческих криков. Варя не хотела задумываться над тем, кто их издает.

Постепенно светлело. Ночная живность уступала место дневной. Низины затянуло густым туманом, в котором не было видно собственных ног.

— Ирочка хочет кушать, — пожаловалось дитя. — Мама, здесь есть ягоды?

— Потом, — отмахнулась Варя.

Они устроили привал у ручья, когда Солнце поднялось уже высоко. Ирочка приглядела ягодные кусты и обрывала их, половину отправляя в рот, а другую половину — в лист лопуха. Варя в это время плескалась в ручье, смывала глубоко въевшуюся грязь, стирала платье и белье, отскребала тапочки. Потом загнала в ручей слабо сопротивлявшуюся Ирочку и вычистила ее с ног до головы. А когда наконец собралась отдохнуть, то вспомнила, что иррийцы могут уже висеть у них на хвосте.

Они снова двинулись в путь. Варя старалась держать прежнее направление: чуть наискосок от перпендикуляра к речке, но у нее было в этом очень мало опыта, если не сказать — совсем никакого. Кроме того, ночью они плутали без всяких ориентиров. Однажды они наткнулись на свои следы.

К вечеру набрели на деревню-развалюху. Обе валились с ног от усталости, от голода сводило животы. Варю мучила тошнота — то ли от голода, то ли от грязной воды, то ли ягоды были несъедобны. Она направилась к ближайшей хатке, чтобы попроситься на ночлег, но в ужасе остановилась у калитки. На заборе висела ее отксерокопированная фотография с подписью: «Особая служба разыскивает опасную преступницу. За информацию гарантируем вознаграждение».

Как же они успели, потерянно подумала Варя. Что же делать теперь? От колодца на них уже подозрительно косилась девица в платке. Варя непроизвольно ссутулилась, сжалась, искривила лицо, чтобы стать непохожей на себя. Девица сделала к ней движение, потом вдруг осеклась, уставившись куда-то вправо.

По тропинке меж заборов медленно приближались двое иррийцев в коричневых формах. Девица бросила ведра у колодца и боязливо юркнула в хату. Варя, обмирая от страха, затаилась в кустах, зажимая Ирочке рот, чтобы ненароком не привлекла внимание. Коричневые прошли мимо, разговаривая на своем языке, но Варя еще долго не решалась шевельнуться.

— Эй! — послышался вдруг громкий шепот. — На, возьми!

Давешняя девка, воровато оглядываясь, протягивала ей авоську. Варя машинально приняла.

— Уходи скорее, — зашептала девица. — Не знаю, почему тебя разыскивают, но у нас в селе народ жадный. За вознаграждение, пусть даже в иррийской валюте, самому черту продадутся. Уходи подальше, поняла?

Они снова заночевали в лесу. Шли, сколько могли, потом Варя села прямо там, где стояла, распаковала авоську. Там была связка сушек, кусок сыра, пластмассовая бутыль с водой, спички и одеяло. Ирочка тотчас же захрустела сушками, да так, за едой, и заснула. Варя аккуратно вынула у нее изо рта недогрызенную сушку, подтащила дочку поближе к себе и завернулась в одеяло. Во сне ей мерещилась дорога, бесконечная дорога под стертыми ногами, а по пятам — погоня… Сон был не лучше яви.

Не успело встать Солнце, а они опять шли в неизвестность. Прошлая, мирная жизнь в холе и довольстве казалась Варе нереальной. Реальность была перед глазами: скользкая грязь, мокрые тяжелые ветки, так норовящие хлестнуть по лицу, сучья и корни, рвущие тапочки и ранящие ноги, злые комары и прочие противные насекомые — она прежде и не знала, что бывает столько назойливых насекомых. Ни косметики, ни ванны, ни даже кофе. Вернется ли это когда-нибудь? Варя не надеялась.

— Стой! — раздался внезапно повелительный голос, и Варя уловила лязг затвора. — Кто такие и куда идете?

В голосе не слышалось иррийского акцента.

— Помогите, люди добрые! — взмолилась Варя.

В опергруппе сопротивления были наслышаны о генерале Затонском. Варю и Ирочку накормили, напоили, дали таблеток от простуды — на всякий случай. Но дальше вышла заминка.

— Остаться с нами вы не можете, — сказал командир, как отрубил. Видно было, что эти слова даются ему трудно. Мужчина средних лет, наверняка жена дома осталась, может, сейчас оказалась в такой же ситуации… Но пересматривать свое решение он не собирался. — Сама видишь, — он неловко кивнул, приглашая посмотреть вокруг, — мы опергруппа, а не армия с обозом. Спим на голой земле, готовим на костре, пленных не берем. Мы не можем таскать при себе женщину с дитем. Есть деревни, где особая служба еще не расхозяйничалась, вот там и проси приюта. А то найди лесную сторожку и хоронись в ней. Как хочешь. Но с нами тебе все одно не по дороге.

Ей позволили переночевать у костра, а утром дали с собой припасы и ненавязчиво попрощались. Варя чуть не расплакалась.

— Мама, мы теперь всегда будем ходить по лесу? — спросила Ирочка.

Варя не ответила. Она боялась отвечать на этот вопрос.

День они проплутали. Командир опергруппы дал Варе компас и карту, но она не умела ими пользоваться. Наткнулись еще на одну деревню. Объявлений о розыске там не было, но дать приют никто не согласился. Была перепись населения, объяснили ей, составили списки. Если обнаружат лишнюю бабу без документов — конец и ей, и тем, кто пустил в дом.

В следующем селе повторилось то же самое…

На рассвете Варя поняла, что забрела в болото. В темноте, да и от усталости не заметила, что деревьев становится меньше, а мох под ногами угрожающе прогибается, как вдруг провалилась по пояс.

Ирочка испуганно заверещала. Варей овладела паника, она отчаянно забарахталась, пытаясь выбраться на поверхность, замолотила руками. Мох под ее пальцами обрывался, а мутная жижа на дне пыталась всосать ноги.

— Помогите! — закричала она, потеряв от безнадежности страх оказаться в руках врагов. — Хоть кто-нибудь, помогите!

— Мама! — запищала Ирочка. — Мама, не тони!

Она стояла на колышущемся ковре мха на четвереньках и тянула к матери ручонку. Варю охватило непреодолимое желание схватиться за нее, но малая частица разума, еще сохранившая способность трезво мыслить, подсказывала, что у девочки не хватит сил вытащить взрослую женщину, что ее саму затянет в трясину.

Неожиданно в поле зрения Вари попала еще одна рука — волосатая, большая. Она подняла голову. На мху распластался небритый мужик звероватого вида, он аккуратно подползал ближе.

— Помогите! — умоляюще вскрикнула Варя и протянула к нему руки.

Мужик оценивающе посмотрел на ее пальцы, одним движением сдернул обручальное кольцо и медленно пополз обратно.

Варя кричала, не веря, пока он не исчез из виду.

Она выдохлась. Горло саднило от крика. Она уже по грудь была в болотной воде, и тело ниже пояса постоянно чувствовало мелкие укусы. Наверное, пиявки уже вовсю сосали кровь. Холодная грязь обнимала ее все жаднее, но сил сопротивляться не осталось.

— Мамочка! — рыдала малышка. — Мама, я боюсь! Мамочка, вылезай скорее…

Ее безнадежный плач постепенно затих, только слезы ползли по щекам.

Варя не сразу поняла, темнеет ли у нее в глазах или смеркается — настолько она отключилась, не в силах осознанно переживать то, что ей выпало. Только вдруг обнаружила, что стало значительно темнее, а напротив лица светятся две желтые точки. Между ними сверкнули зубы, и раздалось глухое рычание. Волк пришел за еще живой, но угодившей в ловушку добычей. Варя зажмурилась. Она уже смирилась с тем, что умрет, и лишь надеялась, что волк сделает это быстрее и милосерднее, чем равнодушное болото. Она почувствовала горячее дыхание совсем рядом, а потом на плече сомкнулись острые зубы, больно разрывая кожу и мясо…

Внизу чавкнуло. Жижа плотоядно присосалась к голеням и бедрам, не желая отпускать. В лицо плеснула тухлая вода, и она, отфыркиваясь, испуганно открыла глаза. Только что она стояла, а теперь находилась в горизонтальном положении. Трясина ослабила хватку, а за плечами вдруг полегчало — исчезла сумка, которую дали ей партизаны. И почти рядом, стоит протянуть руку, свешивалась ветка какого-то куста.

Варя потянулась к ней со вспыхнувшей заново надеждой, нереальной, как мираж, потянулась обеими руками, не обращая внимания на раздирающую боль в плече и стекающие по нему теплые струйки. Ветка, конечно же, обломилась, но ей удалось подтянуться хотя бы на сантиметр и ухватиться за другую… Она чувствовала, как отваливаются сытые пиявки. Ветки предательски ломались под руками, болото недовольно чмокало и колыхалось. Мох был совсем близко, и на качающемся ковре мха несколько волчат, рыча друг на дружку, разрывали ее сумку, выволакивая оттуда куски мяса, колбасы, курицы, а волчица давала пинка особо зарвавшимся детенышам. Кровь текла по плечу все сильнее, но Варя больше не боялась волков. Она боялась лишь потерять шаткую опору и снова упасть, оказаться во власти жадной болотной грязи.

Варя сама не помнила, как, выбиваясь из сил, выкарабкалась на поверхность. Распластавшись на мху, она тут же провалилась в забытье.

Когда она очнулась, то не могла бы сказать, прошло несколько часов или несколько дней. Сияло Солнце, испаряя зловонную болотную воду. Во рту было мерзко — наверное, нахлебалась воды. Желудок в муках дернулся, и ее вырвало.

— Мама, — пропищал детский голосок.

Чумазая Ирочка выглядывала из-за трухлявого пня. На мху валялись разодранные остатки сумки, порванная карта и обслюнявленный волчатами компас.

Варя поползла к дочери по прогибающемуся мху, не решаясь подняться на ноги. Каждое движение вызывало жгучую боль в плече, ноги, все в следах укусов, ныли.

— Мама, это ад? — спросила Ирочка.

— Да, — глухо ответила Варя. Язык едва ворочался в горле.

Глаза ребенка расширились:

— Я так и думала, что мы уже на том свете!

Весь день они ползли, осторожно подтягиваясь на руках, без еды и питья. Сумку разодрали волки, авоська с одеялом и фляжкой сгинула в болоте. Лишь к вечеру показалась твердая почва, вдали замаячил лесок, но Варя уже не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ночью сквозь дрему она чувствовала, как по ней прыгают лягушки и что-то ползает, но не просыпалась.

Утром они добрались до леса, встали наконец на непослушные ноги, нашли озерцо. Долго пили, стоя на коленях, потом Варя отмывала грязь и тину. Ирочка рылась в траве в поисках ягод. Варя пыталась поесть принесенное дочерью, но измученный желудок отказывался принимать пищу.

В сумерках впереди послышались голоса. Люди, оживилась Варя. Ноздри уловили запах костра и жареного мяса, и желудок снова прыгнул к горлу.

— Мама, Ирочка хочет кушать, — затеребило ее дитя. — Пойдем туда, нас покормят.

Варе очень хотелось бы на это надеяться. Даже не на то, что покормят — о еде она не могла думать без тошноты. Она мечтала о безопасности. О том, чтобы наконец остановиться, сесть у костра и не уходить в холодную ночь. О том, чтобы доверчиво опереться о чье-нибудь плечо. Но это были всего лишь прекрасные мечты.

Она не спешила выбегать навстречу людям. Пуганая ворона куста боится. Она опустилась на четвереньки, медленно подкралась ближе, ориентируясь по запаху. Ирочка держалась сзади хвостиком.

Варя осторожно раздвинула кусты, чтобы посмотреть, кто там у костра, как вдруг чья-то тяжелая нога придавила ей спину, а к виску прижалось холодное дуло квантора.

— Дерьмо и моча! Ты быть шпион?

Говорили с сильным акцентом. Варя судорожно сглотнула.

Ее вытащили на полянку, где горел костер. Трое иррийцев в сером — Варя вспомнила, такая форма была на десантниках, — уписывали печеную утку. Четвертый одной рукой держал за шиворот ее, другой — Ирочку. Он что-то сказал товарищам по-иррийски.

На нее уставились с враждебностью и подозрением. Самый молодой ощупывал взглядом все, что виднелось в прорехах ее изорванного платья. Он что-то спросил; тот, кто ее держал, ответил ему. Даже не зная языка, Варя поняла, о чем они говорили, по выражениям лиц и интонациям. Первый претендовал на нее, второй образумил: сначала надо допросить.

Он грубо швырнул ее на землю, так что она чуть не закатилась в костер, прижал ногой горло.

— Кто ты быть? Отвечать быстро. Не отвечать — мы ломать ноги. Имя?

У Вари хватило ума воспользоваться прозвищем.

— Барби, — прохрипела она, — Котова, — это была ее девичья фамилия.

— Что ты делать здесь?

— Мы… мы с дочкой гуляли в лесу… ягоды собирали, грибы…

— Где быть твой корзина? — он нехорошо усмехнулся и ударил ее ногой в лицо. Варя охнула, во рту стало солоно. — Это не есть правда. Отвечать правда, женщина!

— Ну, я… — Варя всхлипнула от боли в разбитых губах, — на самом деле я ищу одного человека… ну… своего мужа…

Молодой расхохотался:

— Твоя нашла четыре хороший мужчины. Это больше хорошо, чем один — а?

Старший выругался и снова ударил:

— Ты говорить неправда. Бред кобылы, так?

Забытая Ирочка тихонько хныкала, размазывая слезы грязными ручками.

— Что здесь происходит? — раздался внезапно голос, привыкший приказывать. Он, конечно, говорил по-иррийски, но смысл слов был совершенно ясен из ситуации.

Все замерли. У костра появились двое. Один был мужчиной неопределенного возраста: может, лет сорока по земному счету, а может, и восьмидесяти. Черные некогда волосы серебрились седыми прядями, но военные седеют рано. Глаза цепкие, черные, как уголь, в движениях — ленца сытой пантеры. На рукаве серого плаща переливались золотом два больших квадрата. Какой-то высокий чин, догадалась Варя. А тот, что держится чуть позади, совершенно седой и жилистый, как старая скаковая лошадь, наверное, его адъютант.

— Шпионку поймали, командир, — нарушил молчание один из солдат. — Говорит, мужика разыскивает, но явно врет. Наш пост из кустов разглядывала, высматривала что-то. Не признается, дерьмохлёбка. Разрешите пытать?

Высокий чин окинул хватким взглядом всех четверых, Варю и Ирочку и брезгливо процедил:

— Идиоты. Шпионы не ходят на задания с детьми. Пошли все вон.

— Но тогда хотя бы… — попытался возразить молодой.

В глазах офицера мелькнули свирепые огоньки. Адъютант быстро взял сопляка под локоток и повел прочь от костра. Остальные последовали за ним, тревожно оглядываясь и перешептываясь.

— Сядь, — приказал он по-русски, усаживаясь на бревно.

Варя с трудом приподнялась, заставила себя взгромоздиться на кучу веток напротив и прикрыла рукой дыру на животе. Под его взглядом она чувствовала себя неуютно. Он взял с разложенной тряпицы сочную утиную ножку, протянул ей. Превозмогая тошноту, она покачала головой. Он опустил руку, но тут же маленькая ручонка выхватила ножку. Зажав в зубах добычу, Ирочка быстро доползла до кустов и затаилась.

— Кто ты и зачем пришла? — спросил он.

— Меня зовут Барби Котова, — прошептала Варя. — Мы гуляли. Собирали ягоды. Заблудились, корзина утопла в болоте.

— Нет, — небрежно отмахнулся он. — Не надо. И про поиски мужика тоже. Правду!

— А если не скажу? — она зыркнула на него исподлобья. — Ноги переломаете? Пристрелите?

— Я просто хочу знать, почему женщина с ребенком оказалась в лесу, да еще в расположении моих частей. Я хочу знать правду. Даже если ты совершила преступление, я обещаю: я не стану ломать тебе кости, не расстреляю тебя и не сдам в особую службу.

— А если они потребуют? — чуть слышно спросила Варя.

Он неожиданно ухмыльнулся и сверкнул зубами:

— Тогда тем более.

Она опустила голову и тихо проговорила:

— Я Варвара Затонская.

В прищуренных глазах мелькнуло удивление:

— Уж не жена ли генерала?

— Вдова. Он погиб во время захвата Энска.

— Понятно. Поэтому ты здесь? Хочешь отомстить за него?

— Нет, — выдавила она. — Я хочу жить. Только жить!

Из кустов доносилось смачное чавкание и сопение. Под этот аккомпанемент Варя начала свой рассказ. Речь ее была невразумительна и переполнена эмоциями, но ирриец ни разу не прервал ее. Видимо, знал русский язык в совершенстве.

Наконец она замолчала, устало глядя в огонь и ожидая решения своей участи.

— От особой службы не уйдешь, — медленно произнес он, соглашаясь. — Так что ты ничего не выиграешь, если я тебя отпущу. Но если ты останешься, я мог бы помочь тебе.

Варя подняла на него глаза.

— Все знают, что я разыскиваю свою жену — землянку. Ты можешь сыграть ее роль.

На лице Вари столь явственно отразилось недоумение, что он счел нужным пояснить:

— На людях тебе придется делать вид, что ты моя любящая супруга. Мы познакомились три года назад, а сейчас ты с трудом добралась сюда, чтобы разделить с мужем все тяготы и радости… гм… Но учти, играть надо убедительно. Так, чтобы ни у кого не возникало сомнений.

Он не собирается ни убивать ее, ни отдавать солдатам на потеху, поняла Варя, и лучик надежды вновь вспыхнул в душе.

— Спасибо, — прошептала она искренне.

Он пожал плечами.

— Ну, Барби-Варвара… это ж надо, язык поломаешь, чтобы обратиться к женушке. А как тебя в детстве звали?

— Варюша.

Он сморщился.

Она заколебалась и сказала, спрятав глаза:

— Меня еще называют Варежка.

— Варежка, — повторил он, пробуя на язык.

Варя мысленно сжалась. Раньше это имя знал только Роман. Она ждала, что оно будет звучать, как плевок, если его произнесет кто-то другой. Но ничего подобного не произошло.

— А мне как вас называть? — спросила она.

— Меня зовут Вейру Велд.

Она вскинула голову, взглянула изумленно ему в глаза. Нет, он не шутил. Даже забавно, с горькой насмешкой подумала она, что единственный, кто протянул мне руку, предложил помощь — это сукин кот, подонок, негодяй Вейру Велд!