Морфоз. Повесть белой лилии

Наталья Алмазова, 2014

Мёртвые ангелы никогда не спят. У них даже нет век, имён и сердца. Они… совершенны и чисты, как лепестки белоснежной лилии. Но совершенство обманчиво. Путешествуя меж мирами в нескончаемом поиске Знаний, один такой безымянный скиталец оказывается на Земле. Не видя различий меж святостью и пороком, преступая духовные и мирские каноны с непринуждённой легкостью ребёнка, он отчаянно пытается разгадать тайну человеческой души. Прочесть замысловатую криптограмму, в которой блаженство и боль сливаются в едином экстатическом танце. Однако времени на поиск Ответа у него не так уж и много, ведь срезанные цветы, какими бы прекрасными они не были, неизбежно увядают. Познав же сокровенное таинство человеческой природы – простирающееся до безграничности бессмертие, он надеется отыскать сияющую тропу в Сознание самого Бога, дабы разоблачить Его Замысел, постичь собственное предназначение и обрести Вечность.

Глава XIII

Повесть белой лилии

…Я вышел из вестибюля, шагнув в прохладное весеннее утро. Небеса осыпали меня витражными бликами собственной синевы, будто пытаясь увлечь своим естеством, так, чтобы я навеки вечные позабыл о людях и их хитроумных шарадах. Мир расцветал, пробудившись от зимнего анабиоза. Воздух в это время года будто менял свойства. Я не дышал, но всё же эфемерно наслаждался им, не в состоянии объяснить творящегося со мной. Вдоль дорог и в скверах распускались перловой белизны соцветья вишен и яблонь. И мне был глубоко безразличен состав эфирных масел, обуславливающий их дивный пьянящий аромат, хотя я мог ясно представить его себе. Сам город, уставший от затяжной серости, будто улыбался — робко и нежно, беззаботно и мечтательно.

Застыв подле ваз с цветами, выставленными на продажу, я принялся рассматривать их, ощущая дыхание живых растений: розы, лилии, герберы, хризантемы — я знал историю каждого цветка и каждого бутона. Я знал… его душу. Срезанные цветы были прекрасны, сохраняя своё очарование ещё некоторое время после того, как острая сталь рассекла их стебель, но обречены. Я вдруг провёл параллель между собой и таким вот цветком. Метафора мнилась очевидной и простой.

Протянув свою бледную узкую ладонь, я вынул из воды одну из веток белых лилий. На ней располагалось три цветка: один полностью раскрытый, другой едва распустившийся и третий — плотно сомкнутый бутон. Я рассматривал эту ветвь справа и слева, изучив все её изъяны. Проник в каждую её клетку. Мне не мешали в моих изысканиях. Я даровал этой ветви частицу себя: флёр далёкого, запредельного мира, впитавшись в плоть растения, сделал каждый лист и лепесток её совершенным. Но от увядания идеальность очертаний спасти не могла. Ни этот цветок, ни меня самого.

Поразмыслив немного, я отнёс лилию Мигелю, оставив на письменном столе в его комнате, как память о нашем последнем разговоре. И как многозначительный символ. А потом… Потом я всю ночь рассказывал Луне, какими прекрасными могут быть человеческие глаза, если изнутри их озаряет присутствие высшего проявления духа — Божества. Бледноликая Диана слушала внимательно, едва насмешливо: люди ведь когда-то были её детьми, но с тех пор человечество претерпело значительные метаморфозы. Мы говорили с владычицей ночи о перипетиях становления расы людей, хотя ныне сама среброоокая была мертва и её мало занимали дела живущих: её оболочка неотвратимо разрушалась, и слои тонкого плана медленно разлагались. Но часть сознания ещё теплилась в хладном и безжизненном теле Астарты — королевы ночей. Белоснежном, искристом, словно лепестки лилии. Прекрасном, но тленном.