Замкнутый круг

Наталья Антарес, 2013

Для кого-то магия – это способ зарабатывания денег, а для кого-то – единственная возможность осуществить пророчество. Бесстрастно взирая на хитросплетение человеческих судеб, гадалка и не подозревает, что сама может оказаться частью карточного расклада. Когда в дверях салона возникает смуглый незнакомец с ритуальной татуировкой на лице и магическим амулетом на шее, Изольда вдруг понимает, что она и есть та самая женщина, которую странный клиент уже много лет безуспешно разыскивает по всему миру. Начинается отчаянная схватка блистательной мадам Изольды и всемогущего фатума. Экстремальный дайвинг в Мурманске, жуткий языческий ритуал на далеком острове Чатем, жестокие нравы коренных новозеландских племен маори– всё это, как оказалось, не больше, чем движение по замкнутому кругу.

ГЛАВА I

Карты никогда не лгут — скорее те, кто утверждает обратное, занимаются самообманом. За пять лет своей бурно развивающейся «карьеры» в сфере предоставления широкого спектра магических услуг я неоднократно сталкивалась со случаями спонтанного включения «защитного поля» у клиентов, внезапно получивших далекий от радужных перспектив светлого будущего результат гадания. Как правило, в мой адрес моментально начинали сыпаться гневные обвинения в мошенничестве, а некоторые чересчур впечатлительные особы сопровождали свои эмоциональные тирады такими многоэтажными ругательствами, что обитающие в карточной колоде благородные короли и дамы дружно заливались пунцовой краской смущения, напрочь позабыв о своей бумажной природе. В подобных ситуациях я никогда не старалась переубедить пышущих негодованием любителей заглянуть в собственное будущее — не столько потому, что сделать это было не проще, чем слепить из пластилина компьютерную микросхему, а сколько по причине абсолютного осознания полнейшей беспомощности каждого из нас перед лицом всемогущей судьбы.

Иногда меня вдруг охватывало чувство откровенной зависти к посетителям моего гадального салона, оставляющим в нем достаточно внушительные суммы всего лишь за призрачную иллюзию недостижимой возможности предотвратить неизбежное. В отличие от этих по-своему наивных людей, я твердо знала, что изменить изломанную линию жизни на доверчиво протянутой мне ладони не способна даже пластическая операция, а ультимативное требование заново раскинуть безошибочно предсказавшие неудачный исход миллионной сделки карты — это такая же заведомо обреченная на провал идея, как и попытка осуществить смену авторитарного политического режима путем мирной акции протеста.

Судьба не любила, когда ее искушали: однажды по неопытности поддавшись настойчивым уговорам одного известного в столице предпринимателя и разложив карты по второму разу, я сполна ощутила на своей шкуре ее изощренную мстительность. Меня до сих передергивало от воспоминаний о черном смерче негативной энергии, неожиданно сорвавшемся с кончиков моих пальцев и чуть было не затянувшем в свою воронку мою грешную душу. Справедливости ради стоит отметить, что обратившегося ко мне бизнесмена тоже шарахнуло по самое не хочу — с препоганейшими ухмылками оскорбленные недоверием карты открытым текстом сообщили финансовому воротиле о скором крахе всей его империи, после чего тот выскочил из салона, как ошпаренный, предварительно грохнув об пол в порыве неуправляемой злости мой любимый хрустальный шар. Необъяснимо, но факт — кварцевый магический реквизит по сравнению со своим обидчиком отделался, можно сказать, легким испугом в виде пары слабозаметных царапин. Что касается того самого финансиста, то о трагическом финале истории я узнала из газет приблизительно год спустя — погрязший в долгах и семейных дрязгах бизнесмен пустил себе от безвыходности пулю в лоб.

Наученная горьким опытом, я отныне не наступала на те же грабли, и честно предупреждала разочарованных клиентов о недопустимости проведения столь опасных экспериментов, однако стремление изменить четко определенное высшими силами будущее у многих людей достигало таких же гипертрофированно-абсурдных форм, как и повальное составление совершенно непроизносимых аббревиатур в стране победившего социализма. Мне угрожали, предлагали удвоить, а то и утроить вознаграждение, поносили последними словами и даже обещали вернуться через указанный мною временной отрезок и, далее цитирую, «набить морду». В ответ я невозмутимо кивала и красноречиво указывала на выход. Принимая во внимание, что ни одного покушения на целость и сохранность моей физиономии за прошедшие пять лет в криминальных сводках не фигурировало, я небезосновательно считала, что воспринимать данные поползновения всерьез, однозначно, не стоит.

Поначалу я пробовала «нести культуру в массы» и на безвозмездной основе проводила с клиентами краткую разъяснительную беседу относительно моей исключительно посреднической роли в сложном процессе предсказания. Затем я осознала, что мои праведные труды проходят вхолостую, и впоследствии принимала претензии с воистину олимпийским спокойствием. Постепенно я выработала в себе умение абстрагироваться от запутанных хитросплетений чужих судеб и виртуозно овладела навыком оставлять способность к сопереживанию за дверями гадального салона. Переступая порог пропитанной тяжелыми ароматами тибетских благовоний комнаты, я моментально превращалась в автоматический ретранслятор информации, я выстраивала вокруг себя непрошибаемую стену, надежно охраняющую мою психику от влияния черной энергетики, исходящей от большинства отягощенных проблемами посетителей. Я раз и навсегда запретила себе комментировать карточные комбинации и обсуждать размытые изображения на запотевшей поверхности хрустального шара, а уж тем более давать советы и делиться невольно возникающими у меня соображениями по поводу дальнейшего развития событий — проникновенным грудным голосом я отчетливо выделяла каждую фразу и старалась донести до клиента максимально полный объем сведений, но на этом моя задача исчерпывалась. Я окончательно и бесповоротно уяснила для себя, что даже у малочисленной касты избранных нет права ставить под сомнение решение неподвластных человеческому пониманию сил, и за пять лет оккультной практики, за хозяйкой гадального салона мадам Изольды закрепилась устойчивая репутации весьма немногословной личности, тем не менее предсказывающей будущее со стопроцентной точностью.

Собственно говоря, объективных предпосылок кокетливо именовать себя «мадам» у меня наличествовало не больше, чем медоносных сот в осином гнезде. Во-первых, я не состояла в браке, а во-вторых видела франкоговорящие государства главным образом на телевизионном экране, что впрочем, ни капли не помешало мне без зазрения совести назваться на французский манер и ничтоже сумняшеся заказать соответствующую вывеску для салона. Изначальный вариант «мадемуазель Изольда», хотя и честно отражал мое семейное положение, не устроил меня из-за вопиющей неблагозвучности своего произношения, режущей мой тонкий слух чрезмерным обилием буквы «з», и в конечном итоге я решила, что ради маркетингового хода можно и отклониться от истинного положения вещей. Словосочетание «Гадальный салон мадам Изольды» прижилось почти мгновенно, и я успешно эксплуатировала его на протяжении долгих лет. Правда, имелась у самопровозглашенной перемены социального статуса и обратная сторона.

Когда я приехала в столицу из заполярного Мурманска, мне только что исполнилось двадцать, и прожитые в условиях крайнего севера годы не могли не наложить отпечаток на мою внешность. Я выглядела, как типичное «дитя полярной ночи»: невысокая, худощавая, с бледной до прозрачности кожей и серо-голубыми льдинками обрамленных бесцветными ресницами глаз. Прибавьте к этому невыразительно «мышастую» масть волос и вам сразу станет ясно, что на мадам новоиспеченная гадалка тянула примерно в той же степени, что и свинья на балерину. Естественно, я быстро смекнула, что с подобными внешними данными мне навряд ли удастся добиться успеха на магическом поприще, и прочно засевшие в мозгу у людей стереотипы, связанные с классическом обликом настоящей прорицательницы, не позволят мне обеспечить себе конкурентное преимущество на столичном рынке магических услуг. Я могла сколько угодно рубить народу правду-матку, лишь окинув беглым взглядом небрежно раскинутые карты, но если ведьма, грубо говоря, не вышла рожей, рыжая бестия с бесовскими искорками в раскосых зеленых глазах обязательно оттянет на себя большую часть потенциальной клиентуры, пусть даже ее единственный талант заключается в отточенном до совершенства навыке мастерски имитировать погружение в транс.

Возможно, для живущего среди эфирных материй астральных миров создания я рассуждала со странным прагматизмом, но до того, как посвятить себя гаданию и превратить свои паранормальные способности в источник зарабатывания денег, я четыре года отучилась на экономическом факультете в Мурманске, и считала ниже своего достоинства, не воспользоваться полученными в ходе обучения знаниями. Инвестированные в проект средства я полностью отбила уже в первый год, и оглушительным успехом своего сомнительного предприятия я была обязана в первую очередь природной расчетливости, помноженной на базовые навыки калькуляции.

Как и полагается, я начала с себя. Придумав громкий бренд, я с присущим мне усердием принялась подгонять рахитичную серую мышь Изольду Керн под каноничный образ современной ведьмы. Клиент должен был получить именно то, что он хотел получить, и только в этом случае я могла рассчитывать на адекватную прибыль. Вот уже пять лет подряд каждое мое утро представляло собой одинаковую картину: я садилась перед зеркалом и в течение нескольких часов преображалась до неузнаваемости. Толстый слой тонального крема придавал коже бронзово-смуглый оттенок, тщательно подобранные румяна выгодно оттеняли скулы, а зеленые, с легкой желтизной линзы вкупе с густыми накладными ресницами делали обведенные карандашом глаза загадочными и глубокими. Я гладко собирала волосы под иссиня-черным париком, красила губы кроваво-красной помадой и одевалась в самолично пошитый наряд, гармонично сочетающий в себе цыганскую пестроту и средневековую изысканность. А потом я набрасывала на плечи плащ с капюшоном, и бесшумно выскальзывала из подъезда, чтобы к вечеру вернуться домой, с облегчением избавиться от грима и вновь стать самой собой.

Я арендовала немыслимо дорогой офис в историческом районе столицы и какое-то время работала себе в убыток, но постепенно мои затраты окупились, и сейчас я имела возможность вносить арендную плату за несколько месяцев вперед. Слава о гадальном салоне мадам Изольды разошлась по столице довольно быстро, я подумала-подумала и до предела взвинтила цены за свои услуги. За качество нужно было платить, а я это качество гарантировала. Наплыв посетителей резко поубавился, но ненадолго, зато неплатежеспособные слои населения отсеялись, и сейчас моя клиентура состояла в основном из столичной элиты. Дабы соответствовать заявленному уровню, я значительно вложилась в обустройство помещения, и даже всерьез рассматривала мысль о создании нового рабочего места с целью делегирования некоторых организационных моментов вроде ответа на шквал телефонных звонков специально нанятому секретарю. Реализовать сию достаточно здравую, в сущности, идею мне мешали несколько ключевых аспектов: в частности, мне совсем не импонировало постоянное присутствие в салоне постороннего человека, а после определенных событий в своей жизни я перестала доверять людям, как таковым.

Сапожник без сапог… Счет предсказанных мною судеб давно пошел на сотни, а собственное будущее так и оставалось для меня тайной за семью печатями. С горькой иронией я называла этот парадокс «издержками производства» — гадание самой себе являлось незыблемым запретом, нарушение которого означало потерю прорицательского дара. После инцидента с Кириллом, я раз за разом задавалась одним и тем же вопросом: как бы я поступила, если бы узнала о его измене задолго до того, как она произошла? Рассталась бы без объяснения причин или мучилась бы ревнивыми подозрениями до наступления предсказанного часа Х? Вероятнее всего, я и вовсе не вступила бы в эти отношения, и на сердце у меня не было бы кровоточащей раны, упорно не желающей рубцеваться.

Я не смогла простить Кирилла, мало того, мне было до омерзения противно слушать мольбы о прощении. Беспощадная к себе, я оказалась не в состоянии принять чужие слабости. За изменой моего возлюбленного не стояло ровным счетом ничего, кроме мимолетной вспышки физического влечения, и на примере своих клиенток я встречала случаи куда более фатальных эпизодов супружеской неверности. Я понимала, что виновата сама, что моя двойная жизнь рано или поздно надоест Кириллу, что он элементарно меня побаивается, что…Да масса причин могла привести к разрыву, и я была к ним морально готова, но я с абсолютно не присущим мне простодушием ожидала честного разговора, а не предательства. Когда меня что-то не устраивало, я прямолинейно об этом заявляла, а не шла искать утешения на стороне, и мне казалось, что это и есть норма жизни. Увы, так думала я одна. Я не простила в большей степени обмана и унижения, чем просто сексуального контакта с другой женщиной. А еще я не простила Кириллу его трусость, потому что для меня его измена стала именно живым образцом нехватки смелости порвать со мной прежде, чем отправиться налево.

Наверное, я все-таки его не любила, раз отпустила так легко и спокойно. Вернее, я тщетно пыталась от него избавиться почти три месяца, ежедневно находя под дверями огромные букеты и выгребая из почтового ящика полные раскаяния просьбы вернуться. Потом начались звонки его матери, обвинявшей меня в том, что я приворожила ее сына, ночные визиты пьяного в доску Кирилла и его отчаянный стук в дверь моей квартиры, вызов участкового и административный арест так и оставшегося непрощенными изменника на пятнадцать суток. Срок истекал как раз завтра утром, и я содроганием ждала следующего дня. В глубине душе у меня теплилась надежда, что в «обезьяннике» мозги у Кирилла наконец-то встали на место, и он меня больше не побеспокоит, но опасения обнаружить его в аккурат у дверей своего гадального салона меня не покидали.

Сегодня же еще можно было жить и работать относительно спокойно. Хотя при моей работе покой мне только снился. Очередная клиентка оказалась ранней пташкой, и, по словам охранника из расположенного по соседству ювелирного магазина, дожидалась аудиенции прославленной мадам Изольды уже битый час. Несмотря на то, что я никогда не допускала субъективизма, длинноногая холеная блондинка мне инстинктивно не понравилась, а когда она буквально ринулась мне навстречу и без прелюдий завопила: «Умоляю, мне срочно нужно сделать приворот!» я окончательно прониклась к ней брезгливой неприязнью.

ГЛАВА II

— Вы записаны? — с королевским достоинством поинтересовалась я, проворачивая в замочной скважине ключ. Вынужденная необходимость срочно трудоустроить какую-нибудь цербероподную дамочку на должность администратора гадального салона замаячила передо мной с новой силой — пускай бы сидела себе на ресепшене и отвечала за то, чтобы всякие чересчур нетерпеливые гражданки не ломились в святая святых, словно опаздывающие на службу пассажиры в единственную дверь переполненной маршрутки. Но так как я постоянно откладывала решение наболевшего вопроса до лучших времен, от настойчивой блондинки мне, по всем признакам, предстояло отбиваться в одиночку. Позитивный момент в сложившихся обстоятельствах я видела только один — мало кто из моих «коллег по цеху», коим в столице, что называется, «несть числа», мог похвастаться таким ажиотажем у своих дверей, причем практически в предрассветные часы.

Несмотря на то, что обычно я начинала прием с десяти, в салон я приходила рано утром, чтобы успеть провести обязательные подготовительные мероприятия, заключавшиеся, главным образом, в создании подчеркнуто мрачного антуража, направленного на поддержание в салоне мистической атмосферы, и потому никогда не записывала клиентов на данный промежуток. Мой рабочий график ни для кого не представлял секрета, и за годы магической практики я весьма редко сталкивалась с осаждающими меня в «неприемные часы» посетителями, особенно такими настырными и бесцеремонными.

— Мадам Изольда, я заплачу! — противно занудела блондинка, а ее пухлые розовые губы некрасиво искривила слезливая гримаска, — прошу вас, пожалуйста!

— Ожидайте, — с категоричными интонациями отрезала я, откидывая с лица глубокий капюшон, и для пущей убедительности проникновенно добавила, — что значит пара часов по сравнению с вечностью?

Блондинка решительно встряхнула своей роскошной гривой (не факт, что натуральной, но тем не менее выглядящей как произведение искусства, воплотившее в длинных, струящихся локонах безусловное мастерство талантливого парикмахера) и по всей вероятности твердо вознамерилась не то наглухо преградить мне путь, не то в отчаянном порыве грохнуться на колени, но вдруг в упор встретилась своими кукольно-голубыми глазками с моим наповал разящим взглядом и моментально отказалась от первоначального замысла. Ожившая Барби в немой мольбе простерла ко мне обе руки с модным ныне маникюром в стиле «френч» и дрожащим голоском сообщила:

— Если он меня бросит, я вскрою себе вены.

До разрыва с Кириллом я искренне полагала себя хорошим психологом, но суровая реальность бесстыдно обнажила мою полнейшую несостоятельность в качестве знатока человеческих душ. Разбирайся я в людях хотя бы чуточку получше, «коварный изменник» был бы с позором выдворен из моей квартиры на следующий день после осквернения «супружеского ложа», а не без малого неделю спустя, когда в процессе воскресной уборки я обнаружила бесспорные доказательства неверности в собственной спальне. Да, карты открывали мне чужое будущее, а высшие силы снабжали меня энергией для совершения магических обрядов, но, возможно, моя откровенно неудачная личная жизнь как раз являлось побочным эффектом моих способностей. Пристально всматриваясь в пересекающие ладонь очередного клиента линии, внимательно изучая сочетание мастей в раскладе, осторожно прикасаясь к обманчиво холодному хрустальному шару, я видела людей насквозь и читала их судьбы, будто раскрытую книгу, но без магии я не стоила и ломаного гроша, что блестяще доказал с легкостью сумевший обвести меня вокруг пальца Кирилл.

— Я думаю, вы приняли несколько поспешное решение, — уклончиво отреагировала я на заявление суицидально настроенной блондинки, вспомнила клятвенное обещание не пропускать через себя чужие эмоциональные переживания, и с деланным безразличием сделала шаг к ведущей в гадальную комнату двери, — я уже сказала — ожидайте.

— Мадам Изольда, поймите, я не могу ждать! — топнула обутой в черные замшевые сапожки ногой блондинка, — если вы мне не поможете, он уедет, я знаю, он уедет, а без него я умру!

Данной разновидности прибегающих к услугам гадалок девушек в моем персональном классификаторе клиентов давно было присвоено условное обозначение «раба любви». Невзирая на то, что сей типаж содержал в себе огромную массу «вариаций на заданную тему», общий для всех диагноз без труда ставился по совокупности одинаковых симптомов, определяющим в обширном списке которых являлось возведение объекта своей маниакальной страсти в ранг не ниже «пупа Земли». Довольно распространенное среди представительниц женского пола «заболевание» обладало крайне пакостным свойством неумолимо прогрессировать, и при отсутствии надлежащего лечения вело к окончательному растворению собственного «я» пациентки в предмете обожания, в довершение ко всему еще и сопровождающемуся хроническим разжижением мозга.

Абсолютная врачебная безграмотность не позволяла мне рекомендовать подобным клиенткам медицинские препараты, но устойчивое реноме потомственной ведьмы давало мне возможность за отдельную плату сбагривать им приобретенные по оптовым ценам на аптечном складе успокоительные сборы и травяные чаи. При всей моей ярко выраженной нелюбви к «рабам любви», их неиссякающий поток делал мне стабильную выручку. Каламбуры каламбурами, но эти по-своему несчастные существа, словно рыбы на нерест, шли ко мне бесконечными косяками с надежной раз и навсегда привязать к себе инстинктивно претендующему на полигамию мужчину. Волшебное слово «приворот» в равной степени манило как обрюзгших и неухоженных бабелей, у чьих мужей под старость лет неожиданно взыграл бес в ребре, так и уставших от роли вечной любовницы одиноких женщин, мечтающих, наконец, увести чужого супруга из семьи, но самая сложная и потому жутко нелюбимая мной каста состояла из молодых, привлекательных девчонок с основательно протекающей на почве неразделенной страсти крышей.

Что это было? Психическое отклонение? Синдром единоличной собственницы? Юношеский максимализм? За пять лет работы на ниве прикладной магии я так и не смогла получить однозначного ответа. Несколько раз я, правда, обнаруживала на «рабах любви» следы вмешательства извне, и вместо того, чтобы делать обещанный приворот, втихаря снимала привязки, а ничего не подозревающим клиенткам оставалось лишь удивляться резкому остыванию своих кипящих чувств. В остальных случаях я честно отрабатывала свой гонорар, не утруждая себя попытками отговорить человека, который для себя уже все решил, и лишь для очистки совести предупреждая о последствиях. Впрочем, кого сейчас волнуют последствия?

— Подождите полчаса, — я задумчиво взмахнула фальшивыми ресницами и внезапно сменила гнев на милость. Сдеру с этой одуревшей от любви фифочки тройную цену за моральный ущерб и пусть радуется, что мадам Изольда вообще соизволила снизойти с высоты своего величия ради предотвращения обещанного акта самоубийства, — здесь подождите, я приглашу.

Не дав просиявшей, словно натертый паркет, блондинке опомниться, я шустро юркнула в комнату и плотно заперла за собой дверь. Я открыла форточку, впустила в помещение ледяной воздух поздней осени, подожгла ароматические палочки и после того, как по комнате поплыл обволакивающий запах тибетских трав, вновь затворила окно. Я расставила тяжелые кованные канделябры по четырем углам покрытого алым бархатом стола, провела ладонью по прозрачной поверхности хрустального шара и со вздохом вытащила из малахитовой шкатулки заветную колоду, которая мне неожиданно не понадобилась.

— Не нужно гадать, — безапелляционным тоном заявила блондинка, — я не хочу знать, я хочу верить!

Я непонимающе вскинула смоляные, вразлет, брови (ох, как же я устала рисовать их каждое утро черным карандашом — посещала меня мысль радикально перекраситься, но родная внешность классической бледной моли почему-то была дорога мне, как память) и, подавив возглас удивления, осведомилась:

— Как вас зовут?

— Ника…Вероника…, — блондинка явно чувствовала себя неуютно в темной комнате с задрапированными бордовыми портьерами окнами, и неровное пламя медленно оплавляющихся свечей, похоже, внушало ей необъяснимый первобытный страх, но навязчивое желание осуществить свою идею–фикс вскоре перевесило, и следующую фразу «раба любви» произнесла уже гораздо более уверенным голосом, — я принесла вам фотографию, прошу вас, сделайте приворот, сделайте так, чтобы он меня никогда не бросил!

— Скажите мне, Ника, — неписаные правила профессиональной этики велели мне ввести блондинку в суть вышеупомянутого обряда, и я нарочно отстранила ее руку с зажатым между тонкими пальцами изображением жертвы, — а почему у вас не вышло построить отношения без помощи магии? Никакая, даже самая сильная любовная привязка, не заменит настоящих чувств. Имейте в виду, за свои деньги вы не получите истинной взаимности, ваш молодой человек останется с вами, но это будет всего лишь искусственно запрограммированный робот, манекен, зомби, называйте, как хотите… Действительно ли вам нужно именно это?

— Мне все равно, — яростно замотала светловолосой головой блондинка, шумно выдохнула, сходу поперхнулась попавшим в легкие свечным дымом и сквозь надсадный кашель пояснила, — мне все равно, только бы он был рядом. Без приворота он никогда меня не полюбит, он никого не полюбит, потому что он не умеет любить…

— Оригинально, — одними губами констатировала я.

Это было нечто новенькое — обычно решившиеся на приворот клиентки либо проклинали на все лады растреклятую разлучницу, либо сами выглядели настолько жутко, что установление магической привязки являлось для них единственных способом обратить на себя внимание дееспособного представителя сильной половины человечества, ибо такие «крокодилицы» не становились краше даже после ударной дозы выпитого на голодный желудок алкоголя, а их «богатый внутренний мир» полностью заслоняла страхолюдная внешность. Встречались среди «крокодилиц» и вполне неплохие тетки, не обделенные умом и деньгами, но неизменно отпугивающие даже самых махровых альфонсов. Таким женщинам мне всегда хотелось помочь, а вот вторая часть, упорно отвергающая всякого рода плюгавых мужичков и поголовно избирающая жертвой приворота общепризнанный секс-символ меня страшно раздражала. Угодивший в магические сети секс-символ я чисто по-бабьи жалела и, увидев на улице подобную пару, автоматически сканировала мужчину на наличие приворота. Отрицательным результат беглой считывания энергетики оказывался примерно процентах в десяти, вот и делайте теперь выводы сами!

— Поймите, мадам Изольда, я не могу без него жить, — блондинка до хруста стиснула побелевшие от напряжения пальцы, и я всерьез озаботилась сохранностью фотографии таинственного незнакомца, чьей персоной я успела заочно заинтересоваться. Сделать качественный приворот, используя лист мятой-перемятой бумаги, было столь же сложно, как и обучить осла игре в покер, а гнать халтуру я не собиралась, — я согласна на всё, пусть он меня не любит, только не уезжает!

— Что у вас есть помимо фотографии? — спросила я, аккуратно принимая из рук Вероники снимок отрицающего любовь «героя нашего времени». По закону жанра ведьма должна быть абсолютно беспристрастной, и потому я мужественно поборола любопытство и равнодушно положила карточку на алый бархат изображением вниз, — какие-то личные вещи, прядь волос…

— Да-да, — блондинка потянулась к сумке и торопливо выудила странное изделие ярко-зеленого цвета, издали напоминающее брелок для ключей, — он всегда носил это на шее, а сегодня ночью, пока он спал, я незаметно сняла… Я знаю, что он меня убьет, но ведь если я его приворожу, все будет хорошо, да? Поэтому я так рано пришла, пока он не проснулся, он долго спит… Мадам Изольда, этого хватит для приворота?

Нефрит. Потрясающе красивый камень, великолепно аккумулирующий и сохраняющий энергию. Идеальный амулет, надежно защищающий своего владельца не только от болезней, но и от постороннего магического вмешательства. На месте хозяина талисмана я бы свершила расправу над своей подружкой, несмотря на приворот — она не просто украла у него нефритовый кулон, а сама того не подозревая, принесла мне на блюдечке с голубой каемочкой его голову. Энергии в амулете было так много, что она будто не помещалась в этот каменный резервуар и со всех сил рвалась наружу, обжигая мои пальцы грубыми, жалящими импульсами.

Я перевернула гладко отшлифованный амулет обратной стороной и долго не могла отвести восхищенного взгляда от вырезанного на камне рисунка. Гротескное изображение человеческого лица с огромными, отливающими перламутром глазами, казалось, жило своей собственной жизнью, как если бы незримо витающий в астральном пространстве дух вдруг воплотился в материальную форму. От нефритового кулона веяло дыханием вечности, и я кожей ощущала дуновение проникшего из иных измерений ветра.

Чтобы до конца утвердиться в своем решении я, не отрываясь от амулета, нащупала на столе фотографию и близко поднесла ее к глазам. Мне достаточно было на сотую долю секунды остановить взгляд на лице запечатленного на снимке человека, чтобы мгновенно выдать застывшей в томительном ожидании Веронике не подлежащий обжалованию вердикт:

— Я не буду делать на него приворот. И ни один маг на свете за это не возьмется. Если только тот, кто заряжал ему талисман.

ГЛАВА III

— Вы не смеете так со мной поступать! — пронзительно взвизгнула блондинка, подскочив на мягком стуле, как акробат на батуте, и у меня на мгновение заложило уши от неожиданной ультразвуковой атаки. Судя по стремительно разгорающемуся в кукольных глазках Вероники пламени, мне предстояло отразить неуправляемый всплеск агрессии, и я на автопилоте возвела между нами прочную энергетическую стену, неоднократно спасавшую мою чувствительную психику от штурма со стороны куда более опасных противников, чем эта ополоумевшая Барби.

— Я же сказала, что заплачу за приворот любые деньги, если этого мало, я принесу еще, я отдам вам все свои украшения…, — среднестатистический набор стандартных обещаний визуализировался в тяжелые каменные валуны, один за другим отскакивающие от непробиваемого ограждения моей ментальной крепости, и не придавай невольно приковывающая взгляд фотография определенный элемент новизны этому давным-давно навязшему в зубах зрелищу, я бы откровенно заскучала. Но четкое цветное изображение с невероятно высоким разрешением печати непостижимым образом заставляло меня неотрывно всматриваться в это балансирующее на тонкой грани между привлекательностью и уродством лицо.

Блондинка самозабвенно продолжала сулить мне золотые горы еще, как минимум, минут десять. Потом у нее не то закончился запал, не то исчерпался список потенциально предназначаемых для моего подкупа материальных ценностей, и она резко замолчала. Так как у меня имелись базирующиеся на богатом жизненном опыте основания всерьез подозревать, что клиентка всего лишь взяла кратковременную паузу, и ее нынешнее молчание является не больше, чем затишьем перед грандиозной бурей, грозящей вот-вот разразиться в моем многострадальном салоне, я осторожно высунулась из за энергетической стены и спокойно посоветовала:

— Оставьте этого человека в покое, Вероника! Пытаясь сделать ему магическую привязку, вы, прежде всего, подвергаете существенному риску саму себя. В первую очередь, я рекомендую вам немедленно вернуть ему амулет.

Глаза блондинки вспыхнули той обреченной ненавистью, которая возникает в ситуациях абсолютной безысходности и с ураганной скоростью распространяется вокруг, не выбирая конкретного объекта и сметая на своем пути все и вся. Натренированным движением я предусмотрительно отодвинула на безопасное расстояние хрустальный шар и накрыла ладонью колоду: погромы мне больше не нужны, слишком уж хлопотное это дело — бороться с их разрушительными последствиями.

— Вы низкая, бездушная женщина, мадам Изольда! — по-змеиному прошипела Вероника, выбросила вперед унизанную кольцами руку, с силой выхватила у меня нефритовый талисман и душераздирающе вскрикнула от боли.

Пока незадачливая «раба любви» старательно дула на обожженные раскаленным прикосновением нагревшегося в моей ладони камня, я безуспешно напрягала мозг, силясь понять, что все-таки произошло и, главное, почему я ощущаю себя так, будто вместе с амулетом у меня оторвали часть руки. И на обладателя столь мощной энергетики мне предлагалось сделать приворот? Ну уж нет, уважаемые, лучше быть низкой и бездушной, но по крайней мере живой и здоровой.

Я искренне надеялась, что весьма наглядный инцидент с кулоном окончательно убедит блондинку отказаться от первоначальных намерений и осознать, наконец, что от владельца оберега следует не просто держаться подальше, а нестись прочь, сверкая пятками, однако встречаются на свете такие люди, которым хоть кол на голове теши. Моя клиентка принадлежала именно к этой славящейся страшным упрямством категории.

— Вы — подлая мошенница, мадам Изольда, — заклеймила меня Вероника, — вы ничего не умеете, но вам стыдно в этом признаться. Теперь я всем расскажу, что на самом деле вы лгунья и шарлатанка! Вся столица об этом узнает, вот увидите! Я думала, вы можете мне помочь, я поддалась на рекламные уловки, а вы… Я сегодня же покончу с собой, и это вы, слышите, только одна, будете виноваты в моей смерти!

— Дайте мне, пожалуйста, руку, — очень мирно и вкрадчиво попросила я, и контраст моего отрепетированно-грудного голоса с надрывным визгом был настолько очевиден, что впавшая в короткое замешательство блондинка машинально протянула мне свою узкую ладонь. Я мельком взглянула на исходящую от большого пальца линию жизни и покровительственно улыбнулась заметно напрягшейся Веронике:

— Вы благополучно доживете минимум лет до девяноста и умрете в глубокой старости, — уверенно сообщила я, — вообще-то гадание по руке стоит несколько тысяч, но для вас я, так и быть, сделаю исключение: в следующем году вы выйдете замуж, и у вас родится двойня, мальчик и девочка. И поверьте мне, отцом ваших прелестных близнецов станет вовсе не тот, кого вы так страстно желаете приворожить! Всё, бесплатный сеанс окончен, подробности за дополнительную плату.

На душе у меня стало легко и свободно. Если до сего момента, я испытывала значительные сомнения в правильности своего поступка, то сейчас я готова была выпроводить блондинку за дверь с кристально чистой совестью. Вероника могла сколько угодно угрожать самоубийством и, возможно, даже осуществить демонстративную попытку свершить показательный акт суицида, но судьбу ей не обмануть. Раз ей свыше предначертано поднимать демографию, значит, так тому и быть, и нечего мне тут всякой ерундой мозги компостировать.

— Вот! — блондинка рывком поднялась на ноги, и обличительно ткнула в меня наманикюренным пальцем, — вот они — доказательства вашего вранья! Вы говорите людям то, что они сами хотят услышать! Но я не такая доверчивая дурочка, мадам Изольда, и никогда вам не поверю! Мне осталось жить до вечера, он уедет, и я умру! Я умру!

Последнюю фразу Вероника повторила с такой неприкрытой болью, что любой другой на моем месте тут же бросился бы ее утешать и отговаривать. Но всесильной судьбе я, как ни крути, доверяла гораздо в большей степени, чем разного рода буйнопомешанным Барби.

— Если вы не вернете амулет до того, как проснется его хозяин, возможен и такой вариант, — мой взгляд вновь упал на фотографию, я представила запечатленного на ней человека в гневе, и меня непроизвольно передернуло от ужаса. Убить, может, конечно, и не убьет, но покалечит наверняка, как потом выполнять предсказание и ударными темпами повышать численность населения страны? — так что ноги в руки и вперед!

Фарфоровое личико блондинки превратилось в застывшую маску бесконечного презрения. Вероника развернулась на каблуках, гордо распрямила плечи и решительно двинулась к выходу.

— В своей предсмертной записке я все напишу, — зловеще пообещала она через плечо, — я умру, и мне будет все равно, а вам придется жить с этим грузом на сердце!

Вступать с блондинкой в бессмысленный спор я, однозначно, не планировала, и, избрав для себя тактику игнорирования, терпеливо дожидалась, когда моя клиентка покинет помещение.

–Заберите фото, — я вовремя вспомнила про неотрывно притягивающий мое внимание снимок, и мне вдруг остро захотелось избавиться от карточки, а вместе с ней изгнать прочно поселившийся в недрах души страх — подсознательно присущий каждому человеку страх перед неведомым.

Вероника сделала шаг по направлению к моему столу, но в то же мгновение чуть было не оказалась сбитой с ног буквально ворвавшимся в комнату парнем, явно не предполагавшим присутствия в салоне посторонних в столь ранний час. Ну, а мне уж тем более не снилось даже в кошмарном сне, что вследствие невыясненных пока причин, Кирилл выйдет из изолятора за день до истечения установленного законом срока содержания под стражей и сходу заявится ко мне на работу. В общем, постановочная сцена из серии « к нам едет ревизор» была, что называется, налицо, и несколько секунд мы коллективно молчали всем «актерским составом». Первой отмерла чудом избежавшая лобового столкновения блондинка.

–Еще один наивный неудачник…, — сочувственным тоном протянула Вероника, — имейте в виду, здесь вам точно не помогут, мало того, что разведут на деньги, так еще и наврут с три короба. Если вам действительно нужна помощь, здесь вы ее точно не найдете! Все трюки этой мадам Изольды рассчитаны на дурачков, но меня ей провести не удалось!

Открытым текстом высказав свое мнение по поводу моих магических способностей, будущая мать очаровательных близняшек без особого пиетета оттолкнула замершего в дверях Кирилла и по-английски удалилась восвояси.

— Ты изменила график? — спросил мой неверный возлюбленный, которому срочно нужно было хоть что-нибудь сказать, дабы не выглядеть в моих глазах полным идиотом, но так как утреннее обсуждение столичных метеоусловий для начала беседы явно не подходило, Кирилл, видимо, решил ориентироваться по обстановке.

— Форс-мажоры, — не вдаваясь в подробности, отмахнулась я и ехидно осведомилась, — а тебя, что же, выпустили за примерное поведение?

— Почему? — удивился Кирилл, — пятнадцать суток просидел, от звонка до звонка!

Я бегло сверилась с календарем, и поняла, что совершенно потеряла счет времени. Кирилл должен был освободиться из-под административного ареста именно сегодня, а я просто-напросто спутала числа. В противном случае, я бы непременно предупредила охрану. Вот уж где «пришла беда — отворяй ворота», похоже, прием страждущих и жаждущих граждан по личным вопросам придется отменить, иначе в таком паршивом настроении я не могу гарантировать достоверность устной интерпретации таинственных знаков судьбы.

— Пошел вон! — недвусмысленно заявила я без излишних рассусоливаний, — или я опять полицию вызову!

— Давай поговорим, прошу тебя! — похудевший, заросший и какой-то помятый Кирилл не вызывал у меня ничего, кроме жалости, а еще я чувствовала странное энергетическое опустошение, обычно накатывающее на меня после продолжительного рабочего дня, и когда я попыталась выяснить причину этой непонятной апатии, то с изумлением обнаружила, что моя левая ладонь покоится на глянцевой поверхности забытой Вероникой фотографии. Стоило мне отдернуть руку, как меня сразу отпустило, и я в очередной раз мысленно похвалила себя за проявленное благоразумие. Неизвестно еще, во что бы вылилось для меня проведение обряда над подобным объектом, даже безжизненное изображение которого с легкостью вгоняет меня в бесконтрольный ступор.

— Садись, поговорим, — устало кивнула я нервно топчущемуся посреди комнаты Кириллу, — сейчас я на входе табличку повешу, а то у меня человек десять на сегодня записано, скоро здесь проходной двор начнется.

Оградив себя от несанкционированного вторжения с улицы, я не спеша вернулась в гадальное помещение. За тот период, пока Кирилл отбывал заслуженное наказание, у меня выстроилась общая концепция поведения, и сейчас, когда все эмоции схлынули, обида притупилась, и нанесенная предательством рана постепенно заживала, пришла пора расставить все точки над «i».

С Кириллом я познакомилась практически в день приезда из Мурманска. Рука судьбы или случайное совпадение, но за рулем подвозившего меня из аэропорта такси сидел именно тот, с кем мне предстояло прожить под одной крышей в течение без малого четырех лет. К моменту нашего разрыва Кирилл дослужился до регионального менеджера международной торговой компании, приобрел в собственность подержанную иномарку и вел ничем не примечательную жизнь рядового столичного жителя. В нашей паре всегда доминировала я и, скорее всего, этот факт и привел наши отношения к коллапсу. Я не считала нужным притворяться слабой тогда, как отчетливо сознавала свою силу, и мало-помалу у Кирилла сформировался комплекс неполноценности. Я была успешна, самодостаточна и после нескольких часов перед зеркалом довольно красива. Провинциальная серая мышь, прибывшая из ледяного Заполярья и ориентировавшаяся в столичных реалиях не лучше, чем папуас на Манхэттене, незаметно превратилась в преуспевающую бизнес-вуман.

Да, Кирилл, несомненно, ощущал надо мной власть, когда по утрам просыпался рядом с жалким подобием прославленной мадам Изольды и снисходительно наблюдал за процессом моего преображения в роковую красотку, но в то же время ему не могла не надоесть моя двойная жизнь. Плюс лично я навряд ли смогла бы гармонично сосуществовать с человеком, великолепно помнящим момент своего рождения и на профессиональной основе читающим будущее по извилистым линиям бесчисленных рук. И все же Кирилл продержался со мной достаточно долго. Любовь? Привычка? Расчет? Или сложная комбинация из всего вышеупомянутого? Высокий, статный, светловолосый, эрудированный и неглупый — он бы запросто мог найти себе более подходящую партию, но тем не менее оставался со мной.

О серьезности наших обоюдных намерений говорило и двустороннее знакомство с родителями. Кирилл несколько раз побывал в Мурманске и произвел на мою семью наиблагоприятнейшее впечатление. Меня же родители Кирилла за глаза называли «ведьмой», к чему я относилась с философским безразличием, так как разве можно принимать за оскорбление простонародный синоним своей основной деятельности? Не знаю, сколько мы бы еще прожили вместе — пару лет или всю жизнь? По большому счету, мне было с Кириллом не хорошо и не плохо, а, так сказать, удобно. « Мужик в доме», партнер для регулярного секса, спутник для похода по увеселительным заведениям — вот и всё, что он для меня значил.

Когда мы расстались, первое время меня невыносимо «ломало». Просыпаться одной, возвращаться в пустую квартиру и долгими вечерами пялиться от скуки в телевизор… А потом я поняла одну неоспоримую истину: то, что для одних называется одиночеством, для других является свободой, а я принадлежу ко второму типу людей. Мне неожиданно начала нравиться жизнь без Кирилла: отныне я могла позволить себе множество вещей, которые не позволяла раньше, я не была никому подотчетна и тем более обязана. На самом деле, я жутко устала от совместной жизни, мне опостылела стирка, готовка и прочие семейно-бытовые мелочи. Внезапно выяснилось, что в том же телевизоре идет масса хороших передач, что на полке пылится множество непрочитанных книг, а всегда казавшийся меня чересчур маленьким холодильник обладает столь же необъятной вместительностью, как и промышленный рефрижератор, если, конечно, не затаривать его по примеру Кирилла полугодовым запасом продовольствия.

Все это я и собиралась доходчиво объяснить явившемуся по мою душу парню, причем сделать это без слез, истерик и обвинительных речей. Все-таки мы оба были взрослыми людьми, и должны были хотя бы попытаться прийти к консенсусу цивилизованным путем.

— Откуда у тебя эта фотография? — жестко потребовал ответа Кирилл, не успела я переступить порога гадальной комнаты, — что тебя связывает с этим дикарем?

–Т ы его знаешь? — вопросом на вопрос отреагировала я, про себя прикидывая, как бы так помягче намекнуть парню, что его теперешний статус «бывшего» больше не позволяет ему по-хозяйски рыться на моем рабочем столе.

— Видел, — неохотно пояснил Кирилл, — его освободили из «обезьянника» в день моего ареста.

ГЛАВА IV

Мой неверный возлюбленный никогда не отличался в равной степени ни образным мышлением, ни творческим подходом, однако сегодня он, бесспорно, проявил себя с неожиданной стороны. Более точного и емкого определения для незнакомца с фотографии нельзя было даже и вообразить — дикарь, именно дикарь и никак иначе. Диким в этом человеке было абсолютно всё, начиная от внешности и заканчивая кипящим потоком энергии, и самое удивительное заключалось в том, что я так не сумела прийти к однозначному мнению относительно градуса обуревающих меня эмоций.

Как мог один и тот же человек одновременно казаться чарующе красивым и отталкивающе безобразным? Крупные симметричные спирали покрывали его смуглое, почти коричневое лицо причудливой вязью татуировки, изогнутые линии очерчивали брови, расходились от области носа по обеим щекам, спускались к упрямому, волевому подбородку и плавно перетекали в продолжение рисунка на шее. Темные, цвета воронова крыла, волосы, гладко зачесанные наверх и туго связанные высоко на затылке, придавали незнакомцу еще более экзотический вид, а тяжелая удлинённая серьга, заметно оттягивающая левое ухо, органично довершала общее впечатление. Но особенно поразили меня его глаза, искусно обведенные сложными узорами татуировки, и дело здесь обстояло даже не в холодных отблесках жестоких огоньков — один глаз у незнакомца был угольно-черным, а другой обладал ярко выраженным желто-зеленым оттенком.

Сколько бы я не всматривалась в это напоминающее жуткую ритуальную маску лицо, охватившее меня двойственное ощущение лишь многократно усиливалось. Я тщетно пыталась понять, изуродовала ли татуировка тонкие, практически идеальные черты или, наоборот, украсила их, акцентировав внимание на линиях скул и удачно сгладив явную горбинку на носу, но откровенная противоречивость порожденных во мне чувств упорно мешала полностью определиться со своим отношением к таинственному незнакомцу.

— За что его арестовали? — спросила я у Кирилла, ревниво наблюдающего за происходящим на его глазах процессом задумчивого созерцания злосчастного фотоснимка.

Сказать, что полученный от бывшего возлюбленного ответ прозвучал для меня крайне неожиданно, значит, ничего не сказать. Я уже успела заочно обвинить объект пламенной страсти чокнутой Барби в доброй половине смертных грехов, и если бы Кирилл сообщил мне, что полиция замела татуированного «дикаря», к примеру, за причинение тяжкого вреда здоровью или за участие в разбойном нападении, его слова удивили бы меня не больше, чем отсутствие сидячих мест в утреннем автобусе, но интуиция подвела меня с воистину потрясающим вероломством.

— Он — бейсер, — на гора выдал Кирилл, — вместе с ним еще человека три задержали, но те вроде пацаны как пацаны, хотя и ударенные на всю голову…

–Это что еще за зверь такой — «бейсер»? — открыто демонстрировать перед Кириллом свою ограниченность мне, конечно, было стыдно, ну да ладно, пусть хоть напоследок ощутит превосходство своего ума.

— Неужели ты про бейсджампинг никогда не слышала? — Кирилл моментально заглотил наживку, раздулся от чувства собственной значимости и с академично-профессорским видом добавил, — это даже не слышать надо, а видеть. Зрелище, между прочим, не для слабонервных. Представь себе парашютиста, который совершает прыжок не с вертолета, как все нормальные люди, а с крыши высотного здания или, там, со скалы какой-нибудь… По идее ему даже парашют раскрыть некогда, расстояние до Земли-то в несколько раз меньше положенного, но в этом и весь прикол — как же, адреналин зашкаливает! В общем, придурки они и есть придурки, как ты их не называй.

— А что в этом криминального? — непонимающе пожала плечами я, — мало ли на свете любителей экстремальных развлечений? Что теперь, их всех под арест сажать?

— Ну, предположим не всех, — сдержанно улыбнулся Кирилл, все больше вживаясь в навязанную ему роль лектора-всезнайки, — а только ту часть, которая переходит рамки дозволенного. В данной ситуации я согласен с властями: прыгать средь бела дня со столичной телебашни — это в любом случае перебор.

–Похоже на групповое самоубийство в центре города, — иронически фыркнула я. Высота столичной телебашни навскидку составляла метров пятьсот, однако я с трудом могла вообразить устремленную в небо постройку в качестве стартовой площадки, да и возможность успешно достичь земной поверхности, не запутавшись при этом в линиях электропередач и избежав фатального столкновения с расположенными на траектории падения выступами и карнизами близлежащих зданий, казалась мне даже теоретически неосуществимой, — а имени этого…бейсера ты часом не знаешь?

Моя очевидная заинтересованность личностью незнакомца понемногу начала раздражать Кирилла. Внезапно до коварного изменника дошло, что беседа постепенно перешла совсем не в то русло, и вместо того, чтобы обсуждать со мной весьма туманные перспективы совместного будущего, он опрометчиво транжирит время на проведение ликбеза и чуть ли не самостоятельно роет себе яму.

— Неудобоваримое туземное имя, я забыл его через секунду после того, как услышал, — решительно отрезал Кирилл, — дикарь из Новой Зеландии, вот и все, что мне о нем известно. Кстати, ты так и не сказала, откуда у тебя его фотография?

Я медленно опустилась на стул и в упор посмотрела на бывшего возлюбленного сквозь желто-зеленые контактные линзы. Невольно я поймала себя на мысли, что выбранный мной для образа мадам Изольды цвет один в один совпадает с цветом правого глаза татуированного новозеландца.

— Неважно, — устало выдохнула я, — мир тесен, Кирилл…

— Изольда! — устраивать разборки и предъявлять мне претензии в своем нынешнем шатком положении парень не осмелился. Он резко перевернул снимок «дикаря» изображением вниз, видимо, символизируя тем самым, что его слова предназначаются исключительно для меня одной, и с надеждой предложил:

— Давай начнем все с нуля! Постой, не перебивай меня… Давай попробуем вернуться на пять лет назад, будто мы только что встретились? Я постараюсь заново заслужить твое доверие, я подожду, пока ты заново в меня влюбишься… Мы будем ходить на свидания, гулять, ужинать в ресторане и я не стану торопить тебя с решением. Я прошу всего лишь дать мне шанс на прощение, один последний шанс!

Наверное, чрезмерно насыщенное событиями утро и в самом деле вымотало меня психологически. Угрозы неуравновешенной клиентки, излучающий невероятную энергетику нефритовый амулет, не отпускающая моего разума фотография, а теперь еще и внеплановый визит Кирилла, вследствие чехарды с датами, ставший для меня очередным неприятным сюрпризом. У меня не осталось ни сил, ни желаний, мой организм настойчиво требовал покоя, и ради того, чтобы его себе обеспечить, я согласна была пойти на некоторые уступки.

— Делай, что хочешь, — апатично кивнула я, — только не торчи круглые сутки у меня под дверями, не засоряй мой почтовый ящик своими записками и, главное, не смей больше без предупреждения заявляться ко мне на работу.

— Клянусь, этого больше не повторится, — пылко пообещал воодушевленный снизошедшей на него «благодатью» Кирилл и на радостях попытался было скрепить наш договор долгим поцелуем, на что получил категорический отказ и настоятельную рекомендацию поскорей отправиться домой и привести себя в божеский вид.

Избавиться от окрыленного моей неожиданной покладистостью парня мне удалось далеко не сразу. Дабы не смущать периодически возникающих под окнами клиентов, я выпроводила Кирилла через черный ход и, оставшись наедине с собой, сделала, наконец, то, что не выходило у меня из головы на протяжении этого безумного утра.

Бережно хранимый мною от агрессивных посягательств недовольной клиентуры хрустальный шар на столь трепетное отношение неизменно отвечал взаимностью. Я знала, что и на этот раз прозрачная сфера не станет капризничать, даже если я подсуну ей достаточно сложный с точки зрения считывания информации объект.

Подключиться с первой попытки к энергетическому полю вселенной хрустальному шару предсказуемо не удалось. Окутавшее сферу розоватое марево не спешило превращаться в более или менее осмысленные изображения, но я проявила завидное терпение, и мои усилия были достойно вознаграждены. Размытые картинки сменялись с калейдоскопической скоростью, шар искрился и пульсировал от перенапряжения, а от его нагревшейся поверхности исходили клубы белесого пара. Я низко наклонилась над сферой, затаила дыхание и неподвижно зафиксировала взгляд в одной точке. А посмотреть здесь было на что.

Окровавленное лицо незнакомца искажает гримаса нестерпимой боли, но с его плотно сжатых губ не срывается ни крика. Узловатая, загоревшая до черноты рука мелкими, частыми ударами вгоняет в смуглую кожу зазубренную иглу, покрытую темным пигментом. Глубокие спиралевидные надрезы постепенно обретают форму уже знакомой мне татуировки, но сейчас они еще не похожи на плавные, извилистые линии — это свежие, воспаленные раны, которым предстоит заживать не один месяц. Опытная рука выверенным движением наносит последние штрихи, и на губах молодого туземца внезапно появляется улыбка, но так как большинство отвечающих за мимику лицевых мышц навсегда повреждено варварским способом нанесения рисунка, эта улыбка уже мало похожа на привычное выражение радости.

Мглистый туман пеленой окутывает лес. По влажной траве спиной ко мне бесшумно ступают двое, юноша и девушка. Он-стройный, мускулистый, с золотисто-коричневой кожей, она-хрупкая, изящная и неестественно бледная. Его совершенную наготу прикрывают лишь набедренная повязка и сложный узор татуировки по всему телу, на ней же одето длинное белое платье, а в светлые волосы вплетены нежно-голубые цветы. Пара трогательно держится за руки, и сначала кажется, что это обыкновенная прогулка счастливых влюбленных под покровом ночной темноты, но слишком уж целенаправленно они идут вперед, слишком печально вздыхает юноша и слишком испуганно вздрагивает от каждого звука девушка. В какой-то момент, парень внезапно оборачивается, и я отчетливо вижу его глаза: угольно-черный левый и желто-зеленый правый.

Шар потух с оглушительным треском, словно взорвалась внезапно перегоревшая электрическая лампочка, и я в ужасе отпрянула назад. Подобных случаев «короткого замыкания» на моей практике ни разу не происходило, хотя я и читала о них в эзотерической литературе. Что сие означает, я боялась даже представить, но если не вдаваться в детали и оценивать последствия «производственной аварии» с позиции материального ущерба, то их можно было смело причислять к разряду катастрофических. Хрустальной сфере по всем признакам пришел окончательный и бесповоротный финал, о чем недвусмысленно свидетельствовала внушительная трещина, напрочь исключающая возможность реставрации. В принципе, магический реквизит продавался на каждом шагу, но ведь его нужно чистить, заряжать, наполнять энергией, а это занятие нелегкое, длительное, а порой еще и неблагодарное, так как правильно заряженная сфера, можно сказать, «оживает» и активно проявляет характер. Лопнувший шар тоже был весьма заносчивым товарищем, но за пять лет мы с ним прошли огонь, воду и удары об пол и научились понимать друг друга без слов. Чего же конкретно не выдержала хрустальная сфера? И почему она раскалилась до такой запредельной температуры, что лежащая прямо под ней фотография натуральным образом оплавилась, причем до полной невозможности что-либо на ней разглядеть?

Снимок-убийцу хрустальных шаров, а вернее то, что от него на текущий момент осталось, я безжалостно сожгла в пламени свечи. А затем взяла чистый лист бумаги и каллиграфическим почерком оповестила клиентов о том прискорбном обстоятельстве, что гадальный салон мадам Изольды будет закрыт в течение ближайших трех дней. Утешая себя тем, что лопнувший шар — это еще не конец света, и мне вообще повезло, что сфера не разлетелась на части и ее осколки не угодили мне в лицо, я прилепила объявление на парадную дверь, поставила офис на сигнализацию и вышла на улицу через черный ход.

Снаружи было по-осеннему холодно и сыро. Отвратительное межсезонье ознаменовалось рекордным количеством обрушившегося на столицу мокрого снега, стремительно тающего прямо на лету и превращающего улицы в грязное месиво. Я непроизвольно вспомнила показанную мне многострадальным шаром картину — а ведь есть на матушке-земле такие благословенные уголки, где зимой и летом ходят в набедренных повязках…или в невесомых белых платьях. Развивать мысль дальше и пытаться осмыслить увиденное я себе строго-настрого запретила: мне еще за рулем через весь город ехать, а с таким хаосом в голове я едва ли сохраню способность следить за дорогой. Хватит на сегодня острых ощущений. Мечтал Кирилл пригласить меня на свидание? Еще как мечтал, за язык его никто не тянул, вот пусть и приглашает. Выбирать себе новый хрустальный шар я отправлюсь завтра, а этим вечером мне срочно нужно отвлечься, развлечься и всеми доступными способами снять накопившийся стресс!

ГЛАВА V

Пасмурная погода по прогнозам синоптиков грозила сохраниться в столице до конца недели. Холодная, затяжная зима неумолимо надвигалась на отсыревший от раскисшего снега город, и ее приближение ощущалось до такой степени остро, будто она уже стояла на пороге и терпеливо дожидалась подходящего момента, чтобы на долгие месяцы без приглашения войти в миллионы человеческих жизней.

Мрачное преддверие грядущей смены времен года вызывало у меня слабое подобие широко распространенного на крайнем севере «синдрома полярного напряжения». В такие периоды ночь казалась бесконечной, а глухие стены непроглядной темноты невыносимо давили на психику, постепенно сужаясь в жутком стремлении расплющить в лепешку хрупкий рассудок запертых в этой безвыходной ловушке людей. Я прожила в Мурманске двадцать лет, и по логике вещей у меня должен был автоматически выработаться устойчивый иммунитет к тамошним особенностям, однако в каждую новую полярную ночь я с одинаковой силой чувствовала, как неотвратимо сжимаются вокруг меня многотонные скалы вечной тьмы. Возможно, именно усталость от ежегодного участия в этой неравной схватке в итоге и сподвигла меня на переезд в столицу.

Родители изначально были против моего решения, и в глубине души я объективно понимала, что они до сих пор его не одобряют, считая весьма поспешным и необдуманным поступком, являющимся исключительно демонстративной формой реализации желания любой ценой вырваться из-под опеки. Не меньшим образом шокировал их и род деятельности, выбранный мной в качестве основного источника получения дохода. Я выросла в консервативном зашоренном обществе, и опасающиеся за мою безопасность родители с детства учили меня скрывать паранормальные способности. Вздумай, какой-нибудь особо усердный журналист покопаться в прошлом знаменитой на всю столицу прорицательницы, ему бы неминуемо пришлось начинать посвященный мне биографический очерк с банальной фразы « Маленькая Изольда была совершенно обычным ребенком…». Если бы я родилась сейчас, мой дар активно эксплуатировался бы уже с пеленок, как часто происходит с детьми-вундеркиндами, за счет своих рано проявившихся талантов содержащих не только родителей, но и бесчисленную армию подвизающихся бедных родственников. Но моя семья пошла другим путем. Отец с матерью целенаправленно внушали мне мысль, что мои способности — это мое проклятье, и следовательно, их нужно не развивать, а скрывать, чтобы не дай бог, это не помешало мне беспрепятственно адаптироваться в коллективе.

Уроки самоконтроля не прошли даром. В глазах окружающих Изольда Керн была не только «обычным ребенком», но также «обычным подростком» и даже «обычной студенткой». Откровенно портила идеальную серость картины лишь удивительная история моего рождения, полностью переписать которую было же столь же сложно, как и построить ядерный реактор из картофельных очистков.

Имя «Изольда» мне дали неспроста. Мама нередко признавалась, что всегда мечтала назвать дочку Леночкой, и, несомненно, она бы так и сделала, если бы экипаж дрейфующей в окрестностях острова Врангеля полярной станции в один голос не настоял на куда более символичном имени для девочки, родившейся в арктических льдах. В ночь моего рождения началось торошение — огромные льдины наползали и громоздились друг на друга, с оглушительным грохотом артиллерийской канонады они ломались и трескались, в буквальном смысле разрывая лагерь полярников на куски. Льдины то сходились, то снова расходились, гигантский торос проглотил дизельную подстанцию и отсек жилые домики от кают-компании, а, радиосвязь пришлось восстанавливать практически с нуля. Три дня на сорокоградусном морозе семеро мужчин и одна недавно разрешившаяся от бремени женщина без отдыха и сна перетаскивали домики, палатки и чудом уцелевшее оборудование на относительно большой обломок льдины. На материк был отправлен сигнал об эвакуации, но прибывший за полярниками самолет неожиданно угодил в западню: внезапно началось таяние, взлетно-посадочная полоса превратилась в вязкую ледяную кашу, из которой благополучно совершивший посадку пилот так и не смог подняться в воздух. В результате самолет законсервировали в паковых льдах до начала заморозков, и новорожденная Изольда провела на дрейфующей станции еще несколько месяцев.

По возвращению на Большую землю досталось всем. Членам медкомиссии за то, что допустили к работе беременную женщину. Начальнику экспедиции за то, что не переправил геофизика Светлану Керн на материк при первых признаках ее нахождения в интересном положении. Моей матери за сокрытие факта беременности, чуть было не стоившего новорожденной девочке жизни. Лишь одному человеку вынесли торжественную благодарность с занесением в личное дело — принимавший экстремальные роды доктор Славинский единственный удостоился поощрения за свой высокий профессионализм.

Тем не менее, белых пятен в данной истории даже по прошествию двадцати пяти лет оставалось превеликое множество. Например, почему обследовавшие маму перед отправкой в дрейф врачи проморгали четвертый месяц беременности? И как сама мама не догадалась, что в ее семье ожидается скорое пополнение? И что помешало начальнику экспедиции избавиться от создающей проблемы сотрудницы задолго до родов? В общем, вопросов здесь было гораздо больше, чем ответов, и я очень сомневалась, что когда-нибудь между ними установится баланс.

Непостижимым образом я четко помнила ту самую ночь. Помнила ледяные глыбы высотой с двухэтажный дом, помнила аскетично-суровую обстановку разборного домика на полозьях и помнила растерянные лица окруживших маму бородатых мужиков в полярных комбинезонах, не испугавшихся многотонных торосов, но впавших в панику при виде рожающей женщины. Мне суждено было родиться именно здесь — на затерянной в бескрайних арктических просторах льдине, чтобы стать той, кем я являлась сейчас. Изольда… «изо льда» — у меня не могло быть другого имени, как и не могло быть другой судьбы.

Мой отец находился в составе той же экспедиции. После моего рождения родители осели в Мурманске и посвятили себя преподаванию научных дисциплин в местном институте. Конечно, отец глубоко сожалел о загубленной карьере, оседлая жизнь и однообразная педагогическая деятельность далась ему довольно нелегко, и на моей памяти его постоянно тянуло в Арктику. Я же росла болезненным, худым и несколько странным ребенком, которому, правда, вскоре объяснили, что странности надлежит прятать за маской «нормальности», и что если я вижу чье-то будущее, нет ровным счетом никакой необходимости сообщать об этом во всеуслышание. Так мы и жили, старательно изображая рядовое семейство бывших полярников, пока в один прекрасный день я вдруг не заявила о своем намерении покинуть родные пенаты.

Мой демарш был тщательно продуман и детально распланирован. Последний курс я доучивалась в предвкушении отъезда и потихоньку готовила почву. Наверное, родители не стали бы возражать, если бы отправилась в столицу работать по специальности, но я лучше кого-либо сознавала, что со своим провинциальным дипломом я заработаю в мегаполисе лишь на хлеб и воду, а мои амбиции простирались несколько дальше жалкого существования на копеечную зарплату. Для очистки совести я регулярно высылала деньги в Мурманск, но мне бы не знать, что родители вместо того, чтобы улучшать собственное благосостояние, раз за разом пополняют « свадебный фонд».

С появлением в моей жизни Кирилла, матримониальная тема приобрела явную актуальность, и мама никак не могла понять, почему я до сих пор не вышла замуж. Я долго отшучивалась, отбрехивалась и отмахивалась, но связать себя узами Гименея упорно не спешила. И как показали недавние события, правильно делала — по крайней мере, хотя Кирилл и наставил мне развесистые рога, мне не нужно было делить с ним нажитое непосильным трудом имущество и решать в суде спорные вопросы касательно воспитания совместных детей. Я могла с легкостью захлопнуть перед ним дверь, а могла и милостиво разрешить войти в нее снова.

Сегодняшний вечер многообещающе сулил мне все тридцать три удовольствия. Движимый чувством вины Кирилл готов был выполнять любой мой каприз, и его предупредительность утвердила меня в мысли, что расставаться иногда полезно. Может быть, если бы я любила Кирилла по настоящему, мне бы крайне сложно далось возобновление отношений, но сейчас, когда все перегорело и остыло, я нагло пользовалась его желанием вернуть мое доверие. Я признала себя потерпевшей стороной и была вправе требовать возмещения ущерба, не более того. Кирилла стоило только пожалеть — он и не подозревал, что после разрыва я здорово изменилась и меня ни за какие коврижки не заставишь теперь жить с ним под одной крышей, да и с кем-то другим, честно говоря, тоже навряд ли.

«В миру» прославленная мадам Изольда принципиально избегала яркого макияжа, хотя без косметики меня сложно было назвать даже просто «симпатичной». Я давно смирилась со своей некрасивостью и все мои подростковые комплексы бесследно канули в лету. При желании я могла получить любого мужчину на Земле, так с чего мне страдать? Бледная до прозрачности кожа, бесцветные ресницы и брови, невыразительного оттенка волосы, льдистые серо-голубые глаза — даже с такими никудышными внешними данными я легко могла обеспечить себе мужское внимание. Другое дело, что я всегда считала неэтичными применение магии в столь деликатном аспекте. Но некоторым невзыскательным личностям я все равно нравилась.

— Потрясающе выглядишь! — ничтоже сумняшеся соврал Кирилл и сходу ткнул мне в лицо благоухающим букетом. Ох, огреть бы его этим веником по затылку как следует, лучше бы тогда коробку конфет принес, хоть какая-то практическая польза.

— Спасибо, — сдержанно кивнула я, бросив мимолетный взгляд в зеркало. Без парика, боевой раскраски и полного комплекта накладных бровей, ресниц и ногтей ничего потрясающего я в своем облике не заметила, а пришедшее на смену пышному «гадальному костюму» вечернее платье малопривлекательно обтягивало мою чересчур худощавую фигуру. В общем, знаю, что врет, подлец, а все равно приятно, — куда мы идем?

— Я зарезервировал столик в «Панораме», — улыбнулся Кирилл, — новый ресторан на трехсотметровой высоте. Говорят, оттуда вся столица видна, как на ладони. Поверь, это будет незабываемый романтический ужин!

Не нужно раскидывать карты, чтобы догадаться в какую кругленькую сумму Кириллу обошелся заказ столика. Весьма неосмотрительные траты для того, кто имеет значительные шансы пополнить армию безработных.

— У меня все в порядке, — по настороженному выражению моих глаз Кирилл легко прочел посетившие меня мысли, — официально я до субботы в отпуске. Пришлось кое с кем договориться в «обезьяннике», чтобы ничего не сообщали моему руководству, но главное, увольнение по статье мне больше не грозит.

С девяностопроцентной вероятностью Кирилла «отмазали» влиятельные родственники по линии матери, и в этом ему можно было лишь позавидовать. У меня подобные связи напрочь отсутствовали, хотя и я не исключала возможности, что они мне когда-нибудь понадобятся.

В расположенный на последнем этаже новенькой высотки торгового центра ресторан мы прибыли на такси. Поджидавшее нас шампанское не предполагало последующего управления транспортными средствами, и мы с Кириллом дружно отказались от личных автомобилей. Сверкающий яркими красками неоновых вывесок небоскреб включал в себя полноценную сотню этажей, и даже на скоростном лифте подъем под самую крышу занял у нас определенное время. Повсюду мне встречались мои клиенты, как один, не узнававшие в неприглядной серой мышке известную гадалку. Вне салона у меня не только менялась внешность и одежда — я не придавала голосу воркующих интонаций, не сопровождала свою речь плавными, отточенными жестами и не улыбалась загадочной улыбкой Джоконды. В нерабочие часы я с наслаждением становилась самой собой, и у этой Изольды не было абсолютно ничего общего с броской красотой знаменитой ведьмы. Взгляды обывателей на мне толком не останавливались — настолько заурядной и неприметной я выглядела в своем настоящем облике. И лишь избранные знали, какие черти водятся в этом обманчиво тихом омуте.

Вид из витражных окон «Панорамы» открывался действительно великолепный. К вечеру мокрый снег, наконец, прекратился, на улице распогодилось, и молочные сумерки медленно наполнялись повсеместно вспыхивающими огнями. Столица готовилась к бурному водовороту ночной жизни, и сегодня я тоже собиралась стать частью этого стремительного потока.

Несмотря на романтический характер свидания, Кирилл еще ни разу не попытался меня приобнять — видимо, хорошо помнил, как с утра схлопотал по носу в салоне. Открывающийся за окнами пейзаж помимо нас восторженно лицезрело несколько слившихся в объятиях парочек, и наша очевидная отчужденность создавала на общем фоне разительный контраст.

— Пойдем, присядем? — предложил Кирилл, вдоволь насмотревшись на распростертую далеко внизу столицу, — я хочу произнести тост… А это еще что за хрень?

Татуированное лицо незнакомца с фотографии промелькнуло за стеклом на считанную долю секунды, потом его полностью заслонил раскрывшийся парашютный купол, но пылающий взгляд разноцветных глаз, окруженных спиралями непроницаемой маски, все уже успел по касательной опалить мой разум. Я уже хотела было резко зажмуриться и от души встряхнуть головой, чтобы разогнать галлюцинации, но когда снаружи показалось еще несколько ни о чем не говорящим мне лиц и один за другим начали раскрываться парашюты, я кардинально сменила тактику. Прыжок бейсеров с крыши небоскреба имело смысл увидеть воочию.

ГЛАВА VI

–Не поверите, еще десять минут назад эта троица мирно сидела вон за тем столиком и преспокойно потягивала коктейли, — проводив восхищенным взглядом благополучно завершивших «смертельный номер» бейсеров, поведал лысеющий джентльмен с аристократической бородкой, созерцавший коллективный прыжок в крыши небоскреба в непосредственной близости от нас с Кириллом, — похоже, свое снаряжение они принесли заранее…

–Интересно, они заплатили по счету? — с чисто женским прагматизмом поставила вопрос его увешанная крупными бриллиантами спутница, — слишком уж быстро они ретировались из зала.

— Даже если и не заплатили, полиция отыщет их в два счета, — бородатый с покровительственной улыбкой погладил девушку по обнаженной спине, — одному из прыгунов я бы уж точно не советовал попадать в поле зрения правоохранительных органов. С такой-то особой приметой!

— Да может, эта татуировка смывается водой и мылом, — исключительно из упрямства не согласилась со своим кавалером «бриллиантовая дамочка», — а что, хороший способ запудрить полиции мозги!

Честно говоря, меня так и подмывало, красочно воспроизвести вступившей в интеллектуальную дискуссию парочке показанную мне бесславно почившим хрустальным шаром картину и окончательно развеять последние сомнения относительно природы татуировки на лице незнакомца и абсурдности предположения о возможности разом избавиться от нее при помощи банальных косметических средств. Однако, в реальности на моем лице не дрогнул ни один мускул, а с отчаянно пытающихся восторженно округлиться губ не слетело ни звука, хотя и не побоюсь признаться, внутри меня переполняли эмоции. Намертво привитая мне родителями привычка к самоконтролю порой принимала гипертрофированные формы, и там, где проявление чувств было абсолютно естественным и уместным, я на автопилоте хранила показное безразличие. Жаль, что крайне полезные и, можно сказать, жизненно необходимые в оккультной практике мадам Изольды качества, создавали ее двойнику устойчивую репутацию обладательницы «рыбьей крови».

В общем, пока все вокруг, включая Кирилла, дружно ахали и охали, у меня запустился аналитический аппарат, и на момент, когда прилипшая к окнам почтеннейшая публика разочарованно констатировала завершение бесплатного шоу, мой не умеющий отдыхать мозг успел сгенерировать несколько предварительных выводов. Выходит, объект сладких грез посетившей с утра мой гадальный салон блондинки и не думал покидать столицу, а, следовательно, угрозы суицида со стороны Вероники являлись всего лишь дешевым блефом, и я поступила весьма благоразумно, не поддавшись на ее провокации. Как вариант, решение остаться было принято татуированным бейсером только сегодня, и его обожательница физически не могла об этом знать до прихода ко мне, а потому все-таки отважилась на крайние меры вроде приворота. Опять же, меня чужие любовные коллизии совершенно не касаются, и кроме внеплановых затрат на покупку нового шара мне от них, в принципе, не жарко, не холодно. Если бы не одно единственное «но»: от незнакомца, однозначно, исходила опасность.

Остаточная энергия его фотографии безжалостно уничтожила хрустальную сферу, а секундный контакт с разноцветными глазами через толщу витражного стекла надолго оставил у меня ощущение какой-то жуткой неотвратимости предначертанной мне рукой судьбы роли. Никогда ранее я еще не чувствовала себя такой беззащитной — я впервые столкнулась с человеком, чья невероятная энергетика без особых усилий пробивала ни разу не подводившую меня ментальную стену. Что же будет со мной, если нам доведется встретиться лицом к лицу? Похоже, мне остается лишь уповать на то, что подобные товарищи редко прибегают к услугам прорицателей. В противном случае, неизвестно чем окончится для меня такой визит вежливости, но учитывая, что даже сейчас моя несчастная черепная коробка находится в шаге от повторения трагической участи не выстоявшим перед нечеловеческим напряжением магического реквизита, то мне страшно даже представить, что станет со мной, если я рискну погадать незнакомцу по руке, и наши ладони будут вынуждены соприкоснуться.

— За сегодняшний день я вижу размалеванную рожу этого дикаря уже во второй раз, не слишком ли часто для простого совпадения? — все время, пока вышколенный официант молча разливал по фужерам искрящийся напиток, Кирилл старательно сдерживал обуревающее его раздражение, но как только гарсон, наконец, оставил нас наедине, парень резко отпустил тормоза и нервно выплеснул на меня целую гамму отрицательных эмоций, — или ты вновь начнешь рассказывать мне, как тесен мир?

— Весьма своеобразный тост, — иронически фыркнула я, торжественно поднимая фужер, — пьем за тесный мир?

— Как хочешь, — совсем помрачнел Кирилл, но быстро собрался с духом и с вымученной улыбкой добавил, — выпьем за то, чтобы в том мире, который я собираюсь построить для нас двоих, больше никогда не было места для посторонних.

В сущности, мне было глубоко по барабану, за что пить, и я абсолютно не горела желанием заниматься эскалацией зарождающегося конфликта. Претензии Кирилла не стоили выеденного яйца, а если бы даже, предположим, и стоили, я бы обязательно не преминула озвучить ему народную мудрость на тему «чья бы корова мычала». Кирилл подсознательно проецировал на меня свои собственные грехи, и ему бы, несомненно, полегчало, уличи он меня хотя бы в гипотетическом покушении на измену. Но я отродясь не исповедовала сомнительного принципа относительно лечения «подобного подобным» и «вышибать клин клином» считала ниже своего достоинства, так что моему неверному возлюбленному, как ни крути, придется смириться с отсутствием повода для предъявления мне «встречного иска». А вот насчет совпадений, Кирилл, возможно, как раз-то и прав…

Над столицей сгустилась темная, безлунная ночь. Мелкие, тающие на лету снежинки плавно ложились на воротник моего пальто и мгновенно превращались во влажно поблескивающие капли. Наш романтический ужин в «Панораме», чуть было не испорченный избравшими для своих прыжков крышку высотки бейсерами, продолжился уже у меня дома. Кирилл явно не ожидал, что я так легко соглашусь провести вместе с ним эту ночь и, как мне казалось, даже не подозревал, что события развивались по моему сценарию. Он наивно мнил себя победителем, когда на руках вносил меня в спальню и с подогретой шампанским страстью стягивал с меня одежду, он праздновал триумф, когда я жадными поцелуями отвечала на его неистовые ласки, он считал, что я принадлежу ему целиком, когда мое тело содрогалось в сладких судорогах наслаждения, а между тем, я забирала многократно больше, чем отдавала взамен.

В итоге наутро я проснулась бодрой, отдохнувшей и довольной, а с честью выполнившего предназначавшуюся ему миссию по избавлению меня от накопившегося стресса Кирилла ждало целых два неприятных открытия сразу. Раскалывающаяся голова и напоминающее тяжелейшее похмелье состояние явно не соответствовали количеству выпитого шампанского, а ультимативное требование срочно выместись из моей квартиры в течение пятнадцати минут и вовсе повергло безосновательно надеявшегося на совместный завтрак парня в откровенный шок. Мое свинское поведение вызвало у Кирилла величайшую обиду, и, оскорбленный в лучших чувствах, он понуро поплелся домой, где ему еще только предстояло осознать свой незавидный статус «мальчика по вызову». Несмотря на то, что я вовсе не жаждала отмщения, моя месть свершилась в полном объеме.

Интенсивная подзарядка от Кирилла до такой степени пошла мне на пользу, что я решила попусту не растрачивать переполняющую меня энергию, а целенаправленно перевести ее в практическое русло. Смысла растягивать отпуск я не видела, но и без новой хрустальной сферы мне нечего было делать в салоне, поэтому вторую половину дня я посвятила последовательному обходу всех торгующих гадальной атрибутикой лавок и магазинов в поисках замены вышедшему из строя шару. С переходом от дилетантства к профессионализму, я понемногу приобрела бесценный опыт и научилась без труда отличать настоящий магический реквизит от сувенирных поделок для скучающих домохозяек. Хороший шар отличался от плохого примерно так же, как зеркальный фотоаппарат от допотопной мыльницы: для съемок годился и тот, и другой, но качество изображения и предпринимаемые для обработки полученных кадров усилия красноречиво указывали на недостатки последнего. Та же история наблюдалась и в гадании — был у меня на заре цивилизации хрустальный шар, так в процессе взаимодействия с ним у меня регулярно возникало желание посетить окулиста и подобрать очки, настолько мутным и размытыми картинками он имел обыкновение меня снабжать. Что касается карт, то здесь обстоятельства складывались индивидуально. Лично у меня была любимая колода, которой я доверяла безоговорочно, и я собиралась пользоваться ею одной, пока она совсем не обветшает, а короли, валеты и дамы не впадут в необратимую стадию старческого маразма.

Искомый шар был куплен почти под самый вечер в крошечном магазинчике, расположенном в подвальном помещении жилого дома, причем хрустальную сферу покрывал настолько внушительный слой пыли, что если бы мое чувствительное даже к едва заметным колебаниям энергетического поля сердце внезапно не ёкнуло, я бы точно прошла мимо. Но между нами вдруг вспыхнула «любовь с первого взгляда», и когда моя ладонь легла на холодную поверхность, я тут же поняла, что это и есть «он», а уж после того, как шар прошел «чистку» и засверкал прозрачным светом горного кварца, у меня окончательно отпали сомнения в его профпригодности.

Мой рабочий мобильник не умолкал до полуночи, и я даже начала раскаиваться, что включила его на ночь глядя. Мне и в голову не приходило, что двухдневный перерыв в работе гадального салона вызовет столь бешеный ажиотаж среди столичных жителей. С одной стороны, мне льстила недооцененная мной самой популярность, а с другой — я замучилась ранжировать рвущихся на прием клиентов по степени критичности нуждающихся в скорейшем разрешении проблем. С вечера настроившись на типичный букет из незамужних девиц, обманутых жен и одной многодетной матери я заблаговременно прибыла в салон…и обомлела.

Вероника — Барби с неожиданной для ее куриных мозгов расчетливостью подкараулила меня на парковке. Только я вылезла из машины и, бережно сжимая в руках новоприобретенный шар, направилась к двери, как облаченная в безвкусный полушубок вульгарно-леопардовой расцветки блондинка стремительно бросилась мне наперерез.

— Мадам Изольда! — дурным голосом возопила Вероника, и меня посетила крайне неутешительная мысль о том, что и этой хрустальной сфере не суждено долго прожить на белом свете, так как, скорее всего, мне прямо сейчас придется использовать ее в качестве орудия самообороны.

— Я вас внимательно слушаю, — на всякий случай, покрепче обхватив шар, кивнула я, — кстати, не вы ли недавно обвинили меня в шарлатанстве? Желаете извиниться?

— Простите меня, мадам Изольда! — громче прежнего заорала блондинка в ответ на мой язвительный пассаж, и если бы не безупречное владение собой, на моем лице, однозначно, отразилась бы полнейшая растерянность. У психов осеннее обострение? Так вроде бы уже зима на носу…

–Мадам Изольда, я так вас обидела, а вы мне помогли, да еще и денег не взяли ни копейки! Умоляю вас, пожалуйста, простите меня, я была в отчаянии, и не соображала, что говорю…

— Извинения приняты, но впредь постарайтесь следить за языком, — выяснять, чем вызвана разительная перемена в мировоззрении Вероники, я не собиралась, но та упорно отказывалась считать инцидент исчерпанным.

— Вы не представляете, как я счастлива! — защебетала блондинка, — вы спасли меня от самоубийства, я вам так благодарна. За эти два дня я где вас только не искала, думала, может, вас вообще в столице нет. Словами не описать, что я чувствую! Мадам Изольда, скажите, что вы тогда сделали с амулетом? Как вы добились того, что Ранги передумал уезжать?

— Ранги — это человек с фотографии? — мои сжимающие неудобный шар пальцы практически окоченели, но я совершенно не ощущала холода, и причиной тому являлось жаркое пламя любопытства, буквально сжигающее меня изнутри

— Да-да-да, — словно китайский болванчик, затрясла головой Вероника, — Ранги проснулся, как только я надела амулет ему на шею. Я думала — всё, мне конец, а он даже ничего не заподозрил. Просто целый час лежал с открытыми глазами, а потом вдруг сказал, что никуда не уедет, пока не закончит дела в столице. Он еще что-то говорил, вроде как ему найти кого-то нужно, но я его уже толком не слушала. Главное — он остается! Мадам Изольда, как мне вас отблагодарить за это чудо?

ГЛАВА VII

— Не стоит благодарностей: того факта, что вы признали свои ошибки, будет вполне достаточно, — рассеянно протянула я, откровенно не понимая, как мне следует поступить в данной ситуации. Что там Кирилл вчера сказал про совпадения? Если даже на тот момент их растущее в геометрической прогрессии количество показалось парню неестественно огромным, то что бы, интересно мне знать, он заявил сейчас?

— Нет, мадам Изольда, так нельзя! — решительно пресекла Вероника мою спонтанную попытку навскидку изобразить абсолютное бескорыстие, — вы вернули мне смысл жизни, вы дали мне надежду, да что говорить, вы меня с того света вытащили! Добро всегда должно вознаграждаться, разве не так?

В других обстоятельствах я, возможно, и не возражала бы против пространных рассуждений относительно извечных категорий добра и зла, но промозглое, сырое утро совершенно не располагало к философским диспутам, а шансы примерзнуть обеими руками к поверхности хрустального шара возрастали с каждой секундой моего вынужденного пребывания на улице. Такими темпами я серьезно рисковала на пустом месте заполучить себе полное переохлаждение организма, а, принимая во внимание, что подобного счастья мне с лихвой досталось еще в Мурманске, и на своем коротком веку я успела перенести львиную долю известных современной медицине простудных заболеваний, крайне хрупкое здоровье, однозначно, стоило беречь, как зеницу ока.

Скрепя сердце, я все-таки впустила подпрыгивающую от щенячьего восторга блондинку в салон. Хотя я самозабвенно занималась аутотренингом и настойчиво убеждала себя в том, что мной руководят соображения исключительно рационального характера, в моем поступке присутствовал значительный процент личной заинтересованности. Глупенькая и болтливая Вероника представляла собой бесценный источник информации, так если «зверь», что называется, сам прибежал на ловца, звонко цокая шпильками лакированных ботфортов да еще упорно пытаясь всучить мне туго набитый купюрами конверт, не воспользоваться столь удачно подвернувшейся возможностью прояснить кое-какие тревожащие меня вопросы, было бы верхом неосмотрительности.

Я терпеливо дождалась, пока блондинка успокоится и, наконец, перестанет во все стороны размахивать предназначающимся мне конвертом, сдержанно улыбнулась кончиками кроваво-красных губ, задумчиво взмахнула накладными ресницами и заостренным алым ноготком указала на антикварную медную чашу, сиротливо примостившуюся на подоконнике.

— Положите деньги вон туда. То, что ваш молодой человек до сих пор не покинул столицу, никоим образом не связано с обращением ко мне. Поэтому я не стану принимать оплату за обряд, которого я не проводила, но готова получить компенсацию за потраченное на общение с вами время.

Вероника удивленно вскинула выщипанные в тонкую ниточку брови, машинально бросила конверт в чашу и в порыве бурной мыслительной активности сосредоточенно наморщила лоб. Шестеренки в ее светловолосой голове ворочались с невероятной скоростью, и я почти физически ощущала их протяжный скрип.

— Мадам Изольда! Вы можете сколько угодно отрицать, но я не сомневаюсь, что это вы поработали с амулетом, — гибкость ума явно не относилась к числу очевидных достоинств блондинки, и в конечном итоге она предпочла наглухо упереться рогом в землю, прежде чем ее непривычные к столь тяжелым нагрузкам мозги предсказуемо достигнут температуры кипения, а из ушей густыми клубами неуправляемо повалит пар, — Ранги купил билет, собрал вещи и простился с парнями из бейс-клуба, а потом вдруг резко все переиграл и тем же вечером собрал команду для прыжка с крыши «Сити-билдинг». Помните, вы говорили, что после приворота человек становится похож на зомби? За два дня Ранги очень изменился, он все время о чем-то думает, постоянно рассматривает свой амулет, правда, меня он вообще будто не замечает… Но какая разница, мадам Изольда, если он рядом со мной и никуда не собирается уезжать? Спасибо вам за все, что вы для меня сделали!

–Я уверена, вы скоро возьмете свои слова обратно, Вероника, — честно предупредила я фонтанирующую безудержной радостью блондинку, — вы глубоко заблуждаетесь насчет этого человека, а, между тем, от него лучше держаться подальше.

–Так все говорят, — легкомысленно отмахнулась блондинка, — моя семья, мои подруги — все от меня отказались, после того, как я стала с ним жить. Помню, когда мы в первый раз поссорились, и Ранги меня ударил, мама даже в полицию обратилась, но я ее заставила на моих глазах заявление порвать и с тех пор, мы с ней совсем общаться перестали.

–Бьет — значит любит? — саркастически ухмыльнулась я, в очередной раз поражаясь генетической предрасположенности некоторых представительниц женского пола к покорному снесению побоев, унижений и прочих прелестей ярко выраженного мужского шовинизма.

–Да ничего страшного не было, — наповал сразила меня своим ответом Вероника, — съездила в травмпункт, мне там быстренько губу залатали, и всего делов. Болело, конечно, потом долго…Зато я поняла, что я для него небезразлична.

–Прекрасный способ демонстрации чувств, — уже толком и не зная, смеяться мне или плакать, резюмировала я, — а если он однажды не рассчитает силу, переусердствует и шею вам свернет?

Блондинка внезапно рассмеялась настолько весело и беззаботно, что я непроизвольно передернула плечами. Вроде бы я и не думала юморить, а эта непроходимая дуреха хохочет так заливисто, будто перед ней выступает целая бригада именитых квн-щиков. Одним словом, куда катится наш безумный мир?

–Мадам Изольда, вы же мне сами нагадали замужество, близняшек и счастливую жизнь лет до девяноста, — вдруг объяснила свой безудержный смех блондинка, — теперь все точно наладится, Ранги сделает мне предложение и я рожу ему двойню. Я зря вам не верила, вы действительно можете всё. Еще раз простите меня за грубость! Вы ведь больше не меня не сердитесь?

Я небрежно откинула назад иссиня черную прядь роскошных, доходящих до середины спины волос (на работу я носила невообразимо дорогой парик, стоивший мне целое состояние и на вид практически не отличимый от натуральных локонов) и обреченно заключила:

–На больных не обижаются.

Вероника угодливо хихикнула, и собралась было уже избавить меня от своего весьма обременительного общества, но неожиданно вспомнила нечто важное и резко замерла у выхода:

–Мадам Изольда, чуть не забыла — я же у вас фотографию Ранги оставила, можно я ее заберу? Знаете, мне будто не хватает чего-то, я же ее всегда в сумочке носила…

Я мысленно выстроила трехэтажную конструкцию из наиболее цветистых образчиков нецензурной лексики и, малость облегчив душу, мстительно отчеканила:

— Я ее сожгла. Дотла. Под свечей. Так что, увы и ах.

Все-таки с мозгами у блондинки, бесспорно, творилось что-то неладное. Любые фразы, события и явления она без колебаний трактовала с позиции своей маниакальной привязанности к татуированному дикарю, и вздумай я, к примеру, сообщить ей, что на длительность действия приворота косвенно влияет нестабильная политическая обстановка в стране, она бы немедленно рванула поднимать народные массы на борьбу против антигуманного режима.

–А говорите, не проводили обряд! — «раба любви» просветлела челом, и на ее фарфоровых щечках ярко проступил торжествующий румянец, — спасибо вам, мадам Изольда! Зачем мне теперь нужна фотография, если Ранги и так со мной? Послушайте, я положила в конверт все свои сбережения, у меня больше нет денег, но я найду еще, только бы Ранги не уезжал!

–Очистите помещение, — почти ласково попросила я, — живите долго и процветайте и самое главное, появляйтесь здесь как можно реже, а в идеале забудьте дорогу навсегда. Учтите, при следующем обращении вы можете потерять все, что у вас есть на данный момент. Всем спасибо, все свободны.

Разговор с порхающей на крыльях любви Барби вышел довольно непроизводительным, но я отлично понимала, что если наша беседа затянется, мне придется снова отменять прием посетителей. Вероника раздражала меня до нервного тика, и у меня не оставалось иного выхода, кроме как выпроводить ее из салона. Мне нужно было расслабиться, помедитировать, собраться с мыслями, услышать глас вселенной и ощутить прикосновение невидимой руки всемогущей судьбы. Мне срочно требовался покой, а о каком умиротворении можно говорить, когда на тебя стремительно изливаются потоки словесных фекалий, и тебе поневоле приходится брать на себя малопочетные обязанности ассенизатора? Я сомневалась, что озвученная на прощание угроза превратить карету обратно в тыкву удержит блондинку от повторного осаждения моих дверей, но во всяком случае я искренне надеялась на наличие у нее хотя бы слабых зачатков благоразумия.

Волевым усилием я заставила себя абстрагироваться от чокнутой Вероники и регулярно проявляющего домашнее насилие предмета ее страстного обожания. В какой-то момент я осознала, что не хочу больше ничего знать. Человек со странным именем Ранги символизировал для меня то самое лихо, которое народная мудрость настоятельно рекомендовала не будить. При несоблюдении запечатленного в пословице завета предков, гарантировать мою безопасность было столь же сложно, как и обучить глухого классическому вокалу.

Я зажгла ароматические палочки, водрузила хрустальный шар на унаследованную от его предшественника подставку и долго созерцала отсутствующим взглядом неровные отблески горящих свечей. В гадальной комнате царила вечная ночь, но в отличие от своего полярного аналога, это была рукотворная стихия, и я самолично создала ее для своих персональных нужд. Здесь я могла поворачивать вспять время, искривлять пространство и раздвигать границы измерений. Не дано мне было лишь одно — приоткрыть завесу тайны над собственным будущим, и меня начинало это угнетать.

Бизнес есть бизнес, работа есть работа, и, посетовав для приличия на несправедливость мироздания, я пригласила первую клиентку. Карты пророчили ей ранний путь и удачное приобретение, предупреждали о последствиях служебного романа и советовали уделить внимание здоровью. Прошла боевое крещение и новая хрустальная сфера, показавшая сулящие материальное благополучие золотистые облака. Следующие посетители оказались носителями куда более сложных судеб, и на пятой по счету клиентке у меня привычно начало двоиться в глазах и премерзостно першить в горле. Я сделала короткий перерыв, дала отдых себе и картам, и только после того, как ко мне вернулся жизненный тонус, возобновила прием. Смену я отпахала на ура, и вкупе с Вероникиным конвертом сегодняшний день принес мне весьма существенную выручку, хотя и варварски надругался над моим душевным равновесием.

Я уже настроилась «чахнуть над златом», подсчитывая барыши и планируя расходы, и с чувством выполненного долга направилась к входной двери, чтобы запереть ее изнутри, но моей попытке изолироваться от общества внезапно воспрепятствовал не попавший в приемные часы клиент, который нагло возомнил, что для него не писан не только закон о неприкосновенности частной собственности, но и рабочий график гадального салона мадам Изольды.

–Прием окончен, запишитесь…, — начала я еще из-за двери, но тут вышеупомянутую дверь так резко толкнули снаружи, что меня едва не размазало по стенке, словно прихлопнутого комара. Я инстинктивно отпрянула в глубь помещения, намереваясь нажать тревожную кнопку, но когда я увидела, кто именно осмелился посягнуть на мои конституционные права, я откровенно пожалела, что мне не наведалась банда до зубов вооруженных грабителей. Звучит парадоксально, но шайку головорезов я боялась в гораздо меньшей степени, чем человека со спиралями татуировки на смуглом лице.

Спасла меня от позора и непосредственно сопряженного с ним провала даже не быстрота реакции, а скорее отточенные навыки самоконтроля. Я не завизжала от ужаса, не спряталась в панике за портьеру и не сиганула от страха под стол, всего лишь напряглась чуть больше обычного и на всякий пожарный расположилась поближе к тревожной кнопке.

Невзирая на то, что я успела морально подготовиться к худшему, он не собирался меня ни убивать, ни грабить, ни, тем более, зверски пытать. Несколько секунд он пристально рассматривал меня своими разноцветными глазами, поразительно живыми на фоне причудливой маски неподвижного лица, а затем вдруг с довольно заметным акцентом уточнил:

–Вы — Изольда?

Суровая реальность нанесла последний сокрушительный удар по слабо теплящейся в груди вере в совпадения. Этот дикарь при помощи кулаков выбил из несчастной Вероники мой адрес и осознанно пришел в салон, чтобы устроить мне выволочку за якобы имевшие место быть эксперименты над нефритовым амулетом. Что делать? Жать кнопку или лучше все-таки пока воздержаться от провокаций?

–Это я, — мобилизовав скудные остатки личного мужества подтвердила я, — но сегодня я уже не принимаю.

На покрытом извилистыми линиями татуировки лице продолжали жить одни глаза: угольно-черный и желто-зеленый. Но самое удивительное заключалось в другом: в устремленном на меня взгляде этих глубоких глаз с необычно удлиненным разрезом я не видела и тени агрессии.

–Я понимаю, что опоздал, — неохотно признал Ранги, и я невольно отметила, насколько контрастно и странно выглядят стремительно тающие снежинки на его стянутых к затылку волосах, — я не отниму у вас много времени. Мне очень нужна помощь сильного…, — он надолго задумался, подбирая подходящее слово, и, в конце концов, видимо, так и не нашел его в своем словарном запасе, — тохунга, тот, кто говорит с духами, я не знаю, как это правильно называется по-русски.

ГЛАВА VIII

–Ужасная погода! — неожиданно заявил успевший порядком замерзнуть выходец из Южного полушария и красноречиво передернул широкими плечами под тонкой тканью замшевой куртки, явно не предназначенной для суровых климатических условий последнего месяца столичной осени, — надеюсь, мне не придется зимовать в этом жутком городе!

За то время, пока мой незваный гость демонстрировал, что несмотря устрашающую раскраску своей физиономии, ему совершенно не чуждо ничто человеческое, я сумела оперативно отгородить свой разум возведенной в рекордные сроки ментальной стеной высотой, как минимум, с Эверест, и теперь чувствовала хотя бы слабую иллюзию защищенности. Истинные намерения татуированного визитера все еще оставались для меня довольно неясными, однако, я собиралась приложить все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы нам удалось разойтись с миром.

–Сегодня еще тепло, а вот через пару дней обещают почти минус двадцать, — проявляя чудеса крайне не свойственной мне дипломатии, я доброжелательно поддержала ни к чему не обязывающий разговор о текущих метеосводках, и после того, как по непроницаемой маске, успешно заменяющей туземцу лицо, мимолетно пробежала откровенно мрачная тень, поняла, что попала в яблочко, и следовательно, полученный эффект необходимо было усилить, — я слышала, что на конец ноября прогнозируются аномальные холода, говорят, температура может опуститься до тридцати градусов…Так что у вас случилось? Вы уверены, что пришли по адресу?

–Нет, — отрицательно помотал головой Ранги, видимо, еще полностью не отошедший от живописно обрисованной мной перспективы на собственной шкуре ощутить все особенности столичной зимы и потому пребывающий в отстраненной задумчивости, — если вы мне не поможете, я буду искать другого тохунга.

–Идите за мной, — обреченно выдохнула я и решительно шагнула в распахнутую дверь гадальной комнаты, — расскажете мне о своей проблеме. Верхнюю одежду можете повесить в шкаф.

Я отчаянно старалась придерживаться делового тона, и ни взглядом, ни жестом не выдавала охватившего меня желания немедленно провалиться сквозь землю, причем, сделать это, по возможности в настолько глубокие слои земной коры, чтобы пронизывающие разноцветные глаза не смогли даже приблизительно вычислить моего местонахождения, но с каждым мгновением показное безразличие давалось мне все сложней и сложней. Расхожее выражение «обстановка накалилась» внезапно приобрело для меня далеко не фигуральное значение: стоило расставшемуся с курткой гостю перешагнуть через порог, как густо пропитанный ароматами благовоний воздух моментально затрещал, словно наэлектризованная синтетика, и перед моим внутренним зрением в ассортименте предстали синеватые искры, гаснущие прямо на лету, и тут же разгорающиеся вновь. Движимая непроизвольно включившимся инстинктом самосохранения, я молниеносно спрятала хрустальный шар под стол, выдернула из розетки зарядное устройство для мобильного телефона и для пущей уверенности проверила наличие огнетушителя, положенного мне по требованиям техники безопасности и являющегося непременным объектом бесчисленных проверок со стороны госорганов. Пеногон, к счастью, никуда не делся, и при виде его предупредительно-красного корпуса мне сразу стало легче на сердце. А я еще хотела отвязаться от наседающих на меня пожарных инспекторов посредством дачи взятки и не заморачиваться на приобретении спецсредств. Все-таки жадность иногда не такое и плохое качество: сравнив расходы на спецсредства с заоблачными суммами, на которые недвусмысленно намекнули проверяющие, я предпочла один раз основательно потратиться, чем ежеквартально задабривать нечистых на руку чиновников.

Окутавшую нас тишину смело можно было назвать абсолютной. Я вложила немалые средства в звукоизоляцию гадального помещения и в процессе существенно влетевших мне в копеечку экспериментов с представленными на рынке шумопоглощающими материалами, наконец, добилась нужного результата. Это была моя личная территория, и отныне только мне одной принадлежало право наполнять ее отголосками настойчиво стучащейся в плотно зашторенные окна жизни или оставить вокруг первозданное безмолвие застывшей вечности.

Ранги сидел точно напротив меня — напряженный, собранный, готовый к броску хищник. Мне оказалось вполне достаточным всего лишь несколько секунд посмотреть на него вживую, чтобы никогда больше не задаваться сакральным вопросом, безобразен он или все-таки, красив. Однозначно, это была красота: непостижимая, чужеродная, выходящая за рамки привычных стандартов. Расположение спиральных линий на золотисто-коричневой коже худощавого лица с четко очерченными скулами, тонкими губами и узкой переносицей аристократического, с горбинкой, носа вблизи казалось еще более сложным и запутанным, однако, элементы татуировки, несомненно, находились в прочной логической взаимосвязи, доступной для понимания лишь самими носителями древней и загадочной культуры, готовыми мужественно терпеть изуверский ритуал ради того, чтобы добровольно обречь себя на пожизненное хождение в маске.

–Маори называют человека, у которого нет та моко «папа-теа» — пустое лицо, а большинству пакеха почему-то кажется, что это у меня нет лица, — он спокойно позволил мне рассмотреть его в подробностях и, по всей вероятности, решил нанести превентивный удар до того, как я немного отойду от первоначального шока и дам выход жестоко терзающему меня любопытству, — хотите еще что-то спросить?

–Вообще-то я здесь для того, чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их, — природной любознательности я не просто наступила на горло, а еще и как следует потопталась на этом самом горле обеими ногами. Маори, пакеха… Что-то знакомое…Если доживу до вечера и доберусь до дома, то интернет мне в помощь!

–В этой стране только два человека не расспрашивали меня насчет та моко. Второй из них — это вы, — практически неуловимое движение затерявшихся среди спиральных линий губ, явно, призвано было символизировать улыбку, но я скорее догадалась об этом по выражению разноцветных глаз. Из-за глубоких надрезов, повредивших ключевые мышцы, мимика Ранги навсегда осталась скупой, будто старый ростовщик, и именно эта обманчивая неподвижность таила в себе вгоняющую меня в дрожь опасность, — у первого я покупал снаряжение для бейсджампинга, и он сказал мне: мне не важно, есть у тебя лицо или нет, главное, чтобы у тебя были деньги.

–Замечательный подход, на нем, пожалуй, и остановимся, — не то осмелела, не то обнаглела я. Ментальная стена пока держалась, и в ней до сих пор не появилось ни одной трещинки, но бурлящий поток дикой, концентрированной энергии способен снести любые укрепления, и стоит мне случайно дать себе слабину, как в защитном сооружении возникнут первые бреши.

–Мне нужно найти в столице одну…, — желто-зеленый глаз новозеландца-маори блеснул нерешительным сомнением, а угольно-черный обжег меня ярким пламенем непоколебимой решимости, — одну женщину…

–Давайте попробуем, — я подсознательно ожидала от эксцентричного клиента чего-нибудь эдакого и, получив банальный заказ на поиск пропавших без вести, вдруг испытала некоторое разочарование. Сейчас он сунет мне фотографию своей очередной подружки и начнет самозабвенно пытать меня, в каком направлении та сделала от него ноги после внепланового сеанса рукоприкладства. Это, конечно, малость повеселее, чем давно опостылевший мне розыск заблудившихся в метро престарелых родственников, не вернувшихся домой отпрысков и уклоняющихся от уплаты алиментов мужей (данная услуга относилась к числу моих персональных нововведений, и единственной моей просьбой к осчастливленным матерям-одиночкам было не выдавать недобросовестным отцам источник информации, так как у злостных алиментщиков вполне могла созреть идея отомстить за подставу), но все же как-то мелковато

–Фотография женщины и примерные обстоятельства ее исчезновения, — я вынула карты из колоды и вопросительно посмотрела на своего татуированного визави. Авось, дело будет плевое и мне удастся обойтись без использования хрустального шара, иначе на таких посетителей никакого реквизита не напасешься!

–Она не исчезала, — сходу огорошил меня туземец, — я никогда ее не видел, я не знаю, как ее зовут, но в пророчестве сказано, что когда она окажется рядом со мной, хеи-тики даст мне знать. Я уверен, что она в столице, но не знаю, как ее найти.

Здрасте, приехали… Нашествие психов продолжается. Похоже, у придурковатой Барби и ее возлюбленного один диагноз на двоих, и это, в принципе, не удивительно. Но вот с какого перепуга они оба тащатся ко мне с интервалом в несколько часов и как мне теперь выходить из этой щекотливой ситуации, сохранив жизнь, здоровье и здравый рассудок в придачу? Если блондинку еще можно было безнаказанно выгнать отсюда взашей, то с этим дикарем я при всем желании в одиночку не справлюсь, а значит придется брать на вооружении подсмотренную в художественных фильмах излюбленную тактику психиатров и действовать с «пациентом» исключительно лаской.

–Задачка не из легких, — с хорошо разыгранной грустью констатировала я, — а скажите мне… Как к вам обращаться?

–Меня зовут Те Ранги Моэтара из Нгати-Фатуа иви, — затуманенное сознание ничуть не помешало моему клиенту без малейшей запинки оттараторить весь этот непроизносимый набор слов и торжествующе обратить на меня выжидающий взгляд разноцветных глаз, видимо, надеясь на бурное изъявление восторга с моей стороны. Но так как я тоже была не лыком шита, деланно равнодушное выражение моего лица составило достойную конкуренцию каменной отрешенности непроницаемой маски.

–Поступим следующим образом, Ранги, — с энтузиазмом предложила я, — расскажите мне все, что вам известно о той женщине, которую вы хотите разыскать с моей помощью. Я ведь должна от чего-то оттолкнуться, вы согласны? И кстати, что такое хеи…

–Хеи-тики — это…, — Те Ранги быстро расстегнул верхние пуговицы своей рубашки и порывисто стянул через голову печально знакомую мне вещицу, — вот, это священный талисман маори, тохунга вакаори вырезал его из пунаму в день моего рождения, и я не расстаюсь с ним уже тридцать два года. Пророчество гласит, что если мужчина — арики из народа маори и женщина — арики из народа патупаиарехе вместе поднимутся на мыс Реинга и одновременно прикоснутся к хеи-тики, то им откроется путь в страну предков.

–Ранги, послушайте меня, — осторожно прошептала я, не отрывая зачарованного взгляда от покоящейся в раскрытой ладони маори нефритовой фигурки, — я уверена, что вы говорите важные и правильные вещи, но я навряд ли сумею вам помочь. Во-первых, я слабо ориентируюсь в предмете разговора, а во-вторых…

–Вы можете, — на полуслове перебил меня Те Ранги, — вы управляете маной, и у вас ее очень много. Хеи-тики нагревается только рядом с настоящим тохунга, а сейчас он словно горит в моей руке. В пророчестве говорится, что чем ближе патупаиарехе, тем ярче свет. Видите, как он светится? Значит, она совсем рядом!

–Оденьте амулет, Ранги, — остекленевшими от ужаса глазами смотреть, как из виртуозно обработанного куска зеленого нефрита жадными щупальцами простираются ко мне незримые энергетические нити и яростно пытаются вонзить в мое тело бесчисленные жала, ничего при этом не делая, было выше моих сил. Не знаю, что за дрянь ко мне таскает на ежедневной основе эта «сладкая парочка» психопатов, но я больше не намерена терпеть подобного издевательства над своим разумом. Создавалось впечатление, что амулет Те Ранги представляет из себя живой организм, своего рода паразита, жаждущего прикрепиться к моей ауре и… Не знаю, зачем. Возможно, чтобы тянуть из меня энергию или для чего-то еще.. В любом случае, с меня хватит!

Ментальная стена рушилась, и мне казалось, что составляющие ее кирпичики валятся мне в аккурат на голову. Ранги выполнил мою больше напоминающую мольбу просьбу и вернул свой амулет обратно на шею, но не только не отказался от намерения добровольно-принудительно привлечь меня к розыскным мероприятиям, но и, не став тянуть кота за хвост, незамедлительно приступил к его практической реализации. Часть стены шаталась, но стояла, и пока защитное сооружение не превратилось в мою могилу, я должна была избавиться от маори любой ценой.

–Я обжег ладонь! Смотрите, это контур хеи-тики, — с неуместным ликованием сообщил Те Ранги, — такого с ним еще ни разу не происходило.

Желание посоветовать моему татуированному клиенту обратиться в приемный покой муниципальной больницы отпало, не успев оформится в слова. В обведенных извилистыми линиями разноцветных глазах вспыхнул и тут же погас настолько безумный огонек, что я невольно вспомнила о тревожной кнопке. Надо было нажать ее еще в самом начале, так нет же!

— Я не буду искать другого тохунга, — окончательно и бесповоротно принял решение Те Ранги, — я расскажу вам, как выглядят люди-патупаиарехе, и вы мне поможете.

ГЛАВА IX

Вообще-то помощь срочно требовалась мне. Желательно, скорая, и, предпочтительно, психиатрическая. За пять лет занятий прикладной магией я неоднократно читала и слышала, что большинство гадалок рано или поздно сходит с ума и, если уж говорить начистоту, я изначально знала, на что шла. Не то, чтобы я считала себя особенной и свято верила, что чаша сия меня благополучно минет, но я и не подозревала, что лишусь рассудка в столь юном возрасте, даже не успев заработать себе на обеспеченную старость. Неужели я ухитрилась понацеплять на себя такую кучу чужого негатива от своих отчаявшихся клиентов, что моя нервная система не выдержала регулярного давления и демонстративно объявила забастовку?

Так как перспектива провести остаток жизни в палате с белым потолком и мягкими стенами меня, однозначно, не прельщала, ситуацию необходимо было выправлять своими силами, пока надвигающееся семимильными шагами помешательство не переросло в ту стадию, на которой спасать придется не меня от общества, а общество от меня. Вот только воплотить свою бесконечно здравую задумку в жизнь, когда некоторые особо настырные представители вышеупомянутого социума бесцеремонно тычут тебе в лицо золотисто-коричневую ладонь с четким отпечатком нефритового амулета в самом центре, да еще и пытаются при этом выяснить твое мнение относительно причин произошедшего?

Судьба-злодейка поставила меня в откровенно двойственное положение. С одной стороны меня так и подмывало открытым текстом напомнить Те Ранги, что он находится в цивилизованной стране, где придерживаются рационального мышления и оперируют логическими категориями, а со своими традиционными верованиями ему лучше вернуться на родину и обратиться к тамошним служителям языческого культа. Но ведь я сама жила исключительно за счет активной эксплуатации своих паранормальных способностей, и, следовательно, как никто другой, должна бы понимать, что сверхъестественные явления — это такая же неотъемлемая часть нашей реальности, как и утренние пробки на столичных улицах.

–Жаль, что вы не похожи на патупаиарехе, — разочарованно произнес Те Ранги, бросил полный глубокого сожаления взгляд на свою обожженную руку и после недолгого молчания добавил, — но она так близко, что хеи-тики ее чувствует! Кай хамути, почему я до сих пор не могу ее найти?

Первая половина прозвучавшей из уст маори фразы меня до такой степени обрадовала, что я едва сдержала рвущийся из груди вздох облегчения. А то на основании непростых взаимоотношений, установившихся у меня с коварным нефритом, в голову мне грешным делом пришла мысль о своем высочайшем предначертании и вытекающей из него необходимости отбиваться подручными средствами от желающих исполнить древнее пророчество любой ценой. Попробуй потом докажи этому варвару, что я кроме как картишки раскинуть, да над шариком поколдовать, ничего толком и не умею. А в данном конкретном случае моя хата, то есть гадальный салон, как говорится с краю, так что чем можем, тем поможем, но не более того!

–Вы совсем не похожи на патупаиарехе, — с горечью повторил маори. Разноцветные глаза изучали меня под разными углами, но и это бестактное сканирование не принесло Те Ранги даже призрачной надежды, и разочарование в его взгляде сменилось неприкрытой обидой, в то время как я готова была танцевать от счастья, — я очень часто вижу ее во сне, почти каждую ночь — мне снится, как она ведет меня по лесу на Аотеороа, я держу ее за руку и чувствую ее ману, но нас окружает такой густой туман, что я не могу разглядеть ее лица…Я нашел это место, я часами стоял там и ждал, когда она выйдет из тумана, но так никого и не дождался. Тохунга сказал, что люди-патупаиарехе навсегда покинули Аотеороа, когда туда пришли пакеха, белые, и эту женщину нужно искать где-то на севере. Я жил в разных странах, переезжал из города в город, но хеи-тики оставался холодным, и только здесь он впервые нагрелся. В то утро я проснулся от его тепла и сразу понял, патупаиарехе в столице. Сегодня я должен был прыгать со Стены Троллей в Норвегии, я получил визу, купил билет, но никуда не поехал. Я найду ее, даже если мне придется остаться в столице на всю зиму, и мы вместе вернемся на Аотеороа.

–Если вы никогда не видели эту женщину, откуда вам известно, как она выглядит? — догорающий огонек ближайшей ко мне свечи судорожно дернулся и окончательно погас. Еще минут двадцать и в комнате воцарится уже не таинственный сумрак, а кромешный мрак. И это в разгар светового дня! Так не пора ли потихоньку закругляться?

–Каждый маори знает про патупаиарехе, — агонизирующие свечи отбрасывали на лицо Те Ранги рваные, дрожащие отблески, и спиральный узор татуировки внезапно показался мне парализующе жутким. Из ментальной стены, отделяющей мой разум от погружения в пучину безумия, выпал еще один кирпичик, — наши предки называли их «люди тумана». Они плохо переносили яркое солнце, жили в глухих чащах и появлялись либо ночью, либо в пасмурные дни. Маори никогда не воевали с патупаиарехе, но тохунга все равно относили их к табу, потому что они слишком отличались от обычных людей. Женщина, которую я ищу, обязательно должна обладать бледной кожей, очень светлыми волосами и серо-голубыми глазами. Вот почему я сказал, что вы на нее не похожи, хотя хеи-тики и указал на вас.

Я слушала Те Ранги, затаив дыхание, и когда он, наконец, закончил говорить, скопившийся у меня в легких воздух с шумом вырвался наружу, вследствие чего помещение моментально погрузилось во тьму, так как для того, чтобы задуть и без того едва живые свечные огарки, с легкостью хватило бы и мимолетного дуновения. Энергетическая стена рухнула с оглушительным грохотом, и я кратковременно потеряла ориентацию в пространстве. Клиническая картина здорово напоминала сотрясение мозга, и я не на шутку испугалась.

–Изольда? — встревоженно позвал Те Ранги, — где у вас тут свет включается?

–Нигде, — с неожиданной грубостью отрезала я, — толкните дверь, прямо у вас за спиной.

Солнечные лучи зеркально отражались от свежевыпавшего снега и пронзительно били в окна прихожей. Пока я самозабвенно упражнялась в постройке фортификационных сооружений и, развесив уши, слушала совершенно несусветную чушь, на улице, по всем признакам, успело существенно похолодать. Хлюпающая слякоть сдала прочно удерживаемые на протяжение последней пары недель позиции и уступила место настоящему зимнему морозцу. Судя по атакующим форточку ледяным порывам, резкое понижение температуры в довершение ко всему сопровождалось еще и обжигающим ветром, норовящим выстудить оставленную без присмотра прихожую.

Если я болезненно щурилась от непривычно яркого солнца и долго не могла открыть слезящиеся глаза, то мой клиент, напротив, с видимым наслаждением подставлял татуированное лицо под иллюзорное тепло давно уже не греющих лучей. Здесь, за порогом гадальной комнаты, начинался другой мир, и этот мир принадлежал циничным прагматикам, отрицающим само существование магии и энергетических потоков, и уж тем более ни сном, ни духом не ведающим о содержании веками передающихся из поколения в поколение сказаний народа маори. Вот уж где точно, меньше знаешь, крепче спишь!

–Ранги, я ничем не могу помочь в ваших поисках, — пора сплеча разрубить этот гордиев узел, и ради того, чтобы это сделать, я одинаково готова, как расписаться в служебном несоответствии занимаемой должности, так и воспользоваться тревожной кнопкой, — все слишком абстрактно, запутано и…специфично. Одним словом, ваша проблема — это не мой профиль.

Даже искаженная татуировкой улыбка смотрелась на этом непроницаемом лице намного более органично, чем тщательно скрываемое, чуть заметное…смущение. Распространенный симптом — мистическая атмосфера гадальной комнаты действует на клиентов как легкий наркотик: они расслабляются, отпускают тормоза и начинают делиться со мной своими сокровенными переживаниями, порой, кстати, весьма интимного характера, а, вернувшись по окончании сеанса в прихожую, вдруг осознают, что только что излили душу абсолютно чужому человеку. С Те Ранги произошло нечто подобное — свечи, благовония и карты вкупе с грудным воркованием колоритной гадалки заставили его посвятить меня в свою тайну, а сейчас, в ярко освещенной прихожей, оформленной в стиле постмодернизма, он явственно понимал, что был со мной излишне откровенен. Про себя я называла работу на контрастах « сывороткой правды» и искренне гордилось успешно применяемым в течение многих лет психологическим приемом, однако, сегодня, я глубоко пожалела о содеянном. Те Ранги нельзя было впускать дальше прихожей, но если страдающий чрезмерным любопытством персонаж по имени Варвара отделался оторванным на базаре носом, то мадам Изольда всерьез рисковала в лучшем случае лишиться душевного покоя, а худшем — и вовсе остаться без головы.

–Я понимаю, что вы не хотите за это браться, — угольно-черный глаз Те Ранги нехорошо блеснул, но в желто-зеленом продолжали метаться хаотичные тени сомнений, — вы не маори, и вам сложно разобраться, чего я от вас хочу. Я допустил ошибку и я ее исправлю. Вы-тохунга, вы управляете маной, а я арики — я ее только чувствую, но не могу ни на что повлиять, я могу хоть десять лет прожить в столице, рядом с женщиной — патупаиарехе и так с ней и не встретиться…

–Ранги, мое решение не обсуждается, — взамен обвалившейся стены я наспех возвела полупрозрачный ментальный экранчик, и, судя по стремительно расходящимся по его поверхности трещинам, импровизированный щит держался буквально на соплях, — я вправе сама выбирать, над какими заказами работать, а от каких отказаться.

–Кай хамути! У вас характер истиной маори, на Аотеороа вы стали бы великим тохунга, — по-моему, это все-таки было такое ругательство, да и признание моего выдающегося таланта мало походило на изысканный комплимент, — не зря Ника посоветовала мне именно вас. Она сказала, что вы спасли ей жизнь. Я не знаю, что она имела в виду, но неужели для вас важнее никчемная жизнь глупой пакеха, чем будущее целого народа?

–Любая жизнь представляет собой величайшую ценность, — с пафосными интонациями отбила подачу я, физически ощущая, как закипает во мне злость. Вот явится ко мне еще раз эта самая Ника — Вероника, я ей такой венец безбрачия наколдую, что она будет вышибать алименты с отца своих незаконнорожденных близнецов до наступления совершеннолетия последних.

Те Ранги устало провел ладонью по иссиня-черным волосам, задумчиво потеребил серьгу и осторожно прикоснулся к нефритовому амулету через рубашку.

–Он-горячий, — торжествующе сообщил маори, в упор глядя на меня своими разноцветными глазами.

— Ну и чудесно, на улице — зима, — на грани между иронией и издевкой улыбнулась я, — прощайте, Ранги. И удачи вам.

–Удача — это всего лишь движение маны, — парировал маори, — перенаправьте ману так, чтобы я нашел патупаиарехе, это всё, о чем я вас прошу. И не говорите, что не можете, я вам не верю.

Я облокотилась на стол, нащупала бугорок тревожной кнопки и бесстрашно заявила:

–Я уже сказала, нет. Без вариантов.

–Хорошо, — Те Ранги сделал шаг к выходу. Слишком легко, мне немного известно о маори, но что-то подсказывает мне, что они так просто не сдаются, — я обойду в столице всех тех, кто считает себя тохунга, и если рядом с кем-то из них я получу точно такой же ожог, только на левой ладони, я никогда больше сюда не вернусь.

–А что вы сделаете в противном случае? — от хлипкого ментального экрана осталось одно название, минута-две и всё, меня можно будет брать голыми руками. Те Ранги уложился в несколько секунд.

–Я найду способ заставить вас помогать мне, — угрожающе пообещал он и, громко хлопнув входной дверью, с достоинством удалился.

Энергетическое опустошение сродни вирусу иммунодефицита. Ты вдруг становишься невероятно уязвимой, но не для инфекций, а для потоков негатива, льющихся со всех сторон. Слова, взгляды, действия — все это может тебя если не убить, то, по крайней мере, надолго вышибить из колеи. К счастью, в отличие от СПИДа, эта штука худо-бедно лечится. Опять же есть длительные курсовые методики, когда ты сидишь, медитируешь и постепенно наполняешься циркулирующей во вселенной энергией. Но гораздо эффективнее выбрать жертву и целенаправленно скачать с нее недостающую жизненную силу.

Сейчас энергия нужна мне была не только для того, чтобы элементарно не отдать концы, но для и для максимально быстрого мыслительного процесса. За то время, пока Те Ранги будет, как ошпаренный, носиться по столичным ведьмам и примкнувшим к ним ведьмакам, мне предстояло определиться, как жить дальше. Толстенный слой косметики, парик и цветные линзы спасли меня сегодня, но вечно так продолжаться не может. При желании загримироваться я могу хоть под Мэрилин Монро, но еще пара таких энергетических потерь, и я превращусь в ходячий овощ, а стоит мне снять защиту, как Те Ранги мгновенно опознает во мне искомый объект и силой потащит меня к черту на кулички выполнять дурацкое пророчество. Главное, у меня хватило ума не прикасаться больше к амулету — теперь я понимала, что нефритовая фигурка выступала в качестве маяка: хищные энергетические нити прикреплялись к человеку и посылали сигнал владельцу амулета. Я избежала привязки, но это всего лишь небольшой таймаут. Значит, я должна исчезнуть из зоны действия амулета до того, как Те Ранги спохватится и опять прибежит ко мне. Другими словами, столицу мне нужно покинуть не позднее, чем через сутки. Но сначала энергия. И у меня есть отличная кандидатура на роль донора!

ГЛАВА X

Вероятно, в прошлый раз я несколько перегнула палку, недвусмысленно вытолкав Кирилла за дверь после совместно проведенной ночи любви, и мне следовало проявить по отношению к неверному возлюбленному чуть больше деликатности. Конечно, с нравственной точки зрения мой поступок был полностью оправдан: меч, повинную голову, может быть и не сечет, но предательство в любом случае заслуживает адекватного наказания, и на тот момент я не испытывала ни малейших сомнений в правильности своего поведения. С чистой совестью подвергнув Кирилла унизительной моральной экзекуции, я не подумала о побочных эффектах и сама же от них и пострадала.

У парня некстати обнаружились симптомы наличия чувства собственного достоинства, и на мою просьбу заехать за мной в салон, он неожиданно ответил вежливым отказом, мотивированным обилием неотложных дел. На мой скромный взгляд, имидж брутального самца подходил Кириллу, как корове седло, а демонстрировать характер и вовсе стоило гораздо раньше, но, видимо, за время двухнедельной отсидки в «обезьяннике» он понахватался от бывалых уголовников базовых основ «жизни по понятиям», и не нашел ничего лучшего, чем поделиться своими новоприобретенными знаниями в телефонной беседе со мной.

Несмотря на изможденное состояние, абстрактное мышление у меня еще с горем пополам работало, и я быстро сообразила, что ультимативный тон моментально похоронит мою надежду восстановить энергетический баланс, и резко отказалась от использования командного голоса.

–Кирилл, мне очень плохо, — еле слышным шепотом призналась в трубку я, — я даже машину вести не могу. Пожалуйста, забери меня!

Такую Изольду Керн, слабую, беззащитную, умоляющую о помощи, моему бывшему возлюбленному не доводилось видеть на протяжении, минимум, лет трех, и вместо того, чтобы посоветовать мне вызвать такси, он предсказуемо пошел на попятную. Не спрашивая, что конкретно у меня стряслось, он клятвенно пообещал передвинуть все свои сверхважные дела и примчаться ко мне в мгновение ока.

Чувствовала я себя действительно препаршиво. У меня ровным счетом ничего не болело, я просто не ощущала своего тела, словно в моем организме включился аварийный режим, и последние остатки жизненной силы автоматически сконцентрировались в районе мозга. Натренированный разум функционировал практически бесперебойно, а вот руки-ноги мне не повиновались. Ну и пусть, в конце концов, оно того стоило. Бесспорно, я затратила бешеное количество энергии на создание ментальной стены между мной и Те Ранги, однако, именно данная конструкция, а не накладные ресницы и контактные линзы, не позволила ему узнать во мне эту самую, как её, в общем, бледнолицую женщину своей мечты, и именно стена не дала возможности нефритовому амулету мертвой хваткой вцепиться в мою ауру. Второй раз я могу подобного экстрима и не выдержать, поэтому необходимо принять меры по недопущению повторной встречи с маори. Но прежде всего нужно срочно пополнить напрочь опустевшие энергетические закрома!

–Изольда, что случилось? — все получилось совершенно непреднамеренно, но распластанная поза умирающего лебедя, в которой застал меня прибывший по вызову Кирилл, окончательно убедила моего неверного возлюбленного в серьезности моего ахового положения. Я безвольно растеклась по кожаной софе, театрально закатила глаза и в немой мольбе простерла обе руки навстречу влетевшему в салон парню. Весь концерт самым наглым образом испохабили дружно зазвеневшие браслеты — я терпеть не могла все эти побрякушки, но ведьма с ограничивающимися лишь тонкой ниткой жемчуга украшениями, увы, не соответствовала господствующим в обществе стереотипам, вот и приходилось ежедневно обвешиваться, как новогодняя елка. Впрочем, Кирилл все равно проникся драматичностью момента, опустился перед диваном на колени и взволнованно заглянул мне в глаза.

–Тяжелое утро, — одними губами поведала я, ни на йоту не согрешив против истины, — ты даже не представляешь, как я устала. Люди несут ко мне свои проблемы и не догадываются, что у меня самой далеко не все гладко… Сложно постоянно быть сильной, Кирилл! Однажды ты вдруг понимаешь, что твой лимит исчерпан и падаешь замертво…

–Изольда…, — растроганный моими душещипательными откровениями парень в порыве нежности стиснул мою ладонь, и я тут же открыла канал. Ну всё, как говорится, процесс пошел!

–Меня просят сделать приворот, даже не подозревая, что моя личная жизнь лежит в руинах, — чем большими пригоршнями я сыпала соль на рану, тем шире становился энергический канал. Живительная сила медленно перетекала в мое измученное тело, и первой я начала чувствовать ту руку, за которую меня продолжал крепко держать Кирилл, — я давно могла бы приворожить тебя, но я всегда была за честность. Люди думают, что владение магическими навыками — это залог успеха. Если бы они знали мою историю…

–Милая, — Кирилл прикоснулся губами к моему ледяному лбу и я ощутила приятное покалывание во второй руке, — я больше никогда, слышишь, никогда y причиню тебе боль, поверь мне! Я — черствый сухарь, Изольда, я не понимал, что творится у тебя внутри, я считал, что безразличен тебе, я хотел отомстить тебе за равнодушие, я…

–Тихо! — жестом остановила я излияния парня, с удовлетворением отмечая, что нижняя половина туловища тоже понемногу оживает, — в чем-то и я была не права… Спасибо, что откликнулся, ты так мне сейчас нужен!

Мое жизненное кредо не претерпело существенных изменений, я была, есть и всегда буду за честность. Разве моя в том вина, что для многих преподнесенная мной правда не является очевидной? Почему я должна отвечать за тех, кто до сих пор не научился читать между строк?

Софа в прихожей оказалась, узкой, скользкой и до жути неудобной, но я даже не знала, что в большей степени сыграло роль афродизиака для моего энергетического донора: мой жалкий вид или необычная обстановка. Тела сливались, канал бурлил, а я возвращалась к жизни. Жестокая тактика, зато действенная. Прости, дорогой, сидеть до вечера в позе лотоса и самозабвенно предаваться медитации у меня катастрофически не хватает времени.

Исцеление любовью прошло на ура, от избытка чувств на меня внезапно накатила сентиментальность, и мне захотелось отблагодарить Кирилла. Те Ранги называл меня «великим тохунга» и утверждал, что я способна управлять «маной», так неужели я не могу потратить чуть — чуть энергии на пустяковый обряд? Грош тогда мне цена! Я в два счета изготовила простейший оберег из лавровых листиков и незаметно вложила заговоренный подарок Кириллу в портмоне. Деньги, удача, карьера, что еще нужно человеку для полного счастья? Любовь? Семья? Ну, извините, как-нибудь в другой раз!

Самостоятельно ехать домой по обледеневшей дороге, пребывающий в состоянии остаточной эйфории Кирилл мне категорически запретил, и я, скрепя сердце, подчинилась его требованию и лишь попросила не лишать меня личного автотранспорта и сесть за руль моей машины. Мы тепло расстались у подъезда, обменялись затяжными поцелуями, и как только нас разделила железная дверь, я рывком взлетела по лестнице, словно и не валялась недавно в полумертвом состоянии на софе. Жизнь была прекрасна и удивительна — жаль, что лишь до того момента, когда по мою несчастную душу вновь явится татуированный маори. Кстати не мешало бы вкратце прояснить, кто такие маори и с чем их едят.

Очередной культурный шок случился со мной, когда оказалось, что каннибализмом грешат, вернее, грешили в далеком прошлом, как раз-то сами маори, и по неподтвержденным данным именно предки моего незваного гостя без соли и без лука сожрали одного известного путешественника, опрометчиво вступившего в конфронтацию с коренным населением Новой Зеландии. Помимо навсегда запятнанной репутации, представители маори славились независимостью и крайне воинственным нравом, а также ритуальной татуировкой «та моко», ярчайший образец которой я имела возможность лично наблюдать сегодня утром. Та моко служила для маори аналогом паспорта, и как гласили внушающие доверие источники, для опытного глаза не составляло труда прочесть всю биографию ее обладателя. В моих же неопытных глазах за Те Ранги окончательно утвердился статус настоящего дикаря, подлежащего изоляции в местах компактного проживания. Что касается прочих словосочетаний, прозвучавших из уст прямого потомка новозеландских людоедов, я почти ничего не запомнила, случайно наткнулась только на знакомое название Аотеороа и выяснила, что так на языке маори именуется их родина.

При всей той запредельной степени ужаса, внушаемой мне одним лишь видом Те Ранги, я не особо верила, что он решит употребить меня в пищу, и интуиция советовала мне опасаться ни жуткой участи быть поджаренной на медленном огне, а скорее испепеляющего воздействия животной энергетики на не подлежащие восстановлению клетки головного мозга. Наиболее существенное разочарование поджидало меня при попытке отыскать в сети то самое злополучное пророчество и поближе познакомиться с легендами о загадочных «людях тумана». Поисковый сервер выдал мне массу результатов из серии «Федот да не тот» и еще сильнее усугубил бардак в голове. Возможно, если бы я потратила несколько суток на процеживание колоссального объема информации через сито интересующих меня вопросов, то мне бы улыбнулась удача, но «изводить единого слова ради тысячи тонн словесной руды» мне опять же было элементарно некогда.

С родителями я общалась каждый вечер. Первое время по телефону плюс звонок за счет вызываемого абонента, потом уже счета оплачивала я сама, а после того, как мой бизнес начал окупаться, я обзавелась персональным компьютером и купила ноутбук родителям, мы стали разговаривать по видеосвязи. Была у меня мыслишка нагрянуть в Мурманск без предупреждения и неожиданно осчастливить семью, но я слишком хорошо знала маму и ее патологическую боязнь любых сюрпризов. Как-то раз она честно призналась, что одного единственного сюрприза ей хватило на всю оставшуюся жизнь вперед, и я не могла не догадаться о чем, точнее, о ком, здесь велась речь.

Почему Мурманск? Что за мазохистское желание добровольно отправиться в самое чрево полярной ночи и провести целый месяц в холодных потемках? Не лучше ли полететь на Гоа и отдохнуть на солнечном пляже? Для кого-то другого, вероятно, намного лучше, но какой смысл мне лететь в тропики, если ультрафиолет я практически не переношу, и мне придется круглосуточно торчать в отеле, в три горла поглощая халявное шампанское? Притом, еще не известно, как долго мне придется отсутствовать в столице, чтобы Те Ранги, наконец, убедился в бесплодности своих поисков и благополучно отбыл, например, в Норвегию, или куда он там собирался. Одним словом, для меня было намного предпочтительнее пересидеть сложные времена под крылышком у родителей, чем бесцельно мотаться по белу свету.

Главная проблема состояла в приостановке идущего в гору бизнеса, и вот за упущенную выгоду я готова была самолично содрать с Те Ранги семь шкур, невзирая на отсутствие у меня каннибальских генов. Я законсервирую салон, растеряю клиентов и по возращении буду вынуждена начинать все с нуля. Что ж, остается надеяться лишь на то, что популярности мадам Изольды не грозит даже временное прекращение приема. Да и если уж посмотреть правде в глаза, сколько раз я была в отпуске за последние пять лет? Вот то-то и оно, что ни разу.

Вторую проблему звали Кирилл, и я до сих пор не решила, как мне с ним поступить. Позвонить из аэропорта перед самым вылетом и поставить его перед фактом? Предложить поехать в Мурманск вдвоем? Соврать, что у родителей неприятности, и мое вмешательство просто жизненно необходимо? Первый вариант был свинский, но легкий, второй сулил мне массу ненужного напряга, а вот третий был всем хорош, кроме его сопряженности с пресловутой ложью во спасение.

Не умели лгать только картонные короли и дамы, я же сочинила достаточно убедительную байку практически на ходу, и дабы не откладывать дела в долгий ящик, позвонила Кириллу. Да, он бы с удовольствием поехал вместе со мной, но на фирме внезапно открылась вакансия директора филиала (лавровый амулет, похоже, начал действовать), и он бы хотел поучаствовать в конкурсе. Нет, нет, он обязательно отвезет меня в аэропорт и лично проводит до трапа самолета. И он очень надеется, что у моей семьи все разрешится удачно. Естественно, он заедет ко мне вечером, и мы обо все поговорим подробней. Ну и отлично!

Билеты на утренний рейс я купила перед тем, как звонить в Мурманск. Врать Кириллу было легко, а вот врать маме было невозможно. Объяснять, какого рожна меня ни с того, ни сего потянуло на родину в самый разгар зимы и доказать при этом, что меня не угораздило вляпаться в дурнопахнущую историю — вот где задача из задач. А потом ведь придется сотню раз выслушать отцовское «а я же тебе говорил», и тогда точно всё — жизнь удалась.

Как ни крути, из-под родительской опеки я вырвалась пять лет назад, и за время, проведенное в столице, окончательно распрощалась с детством и отрочеством. Как-нибудь уж вытерплю и мрак полярной ночи, и мамины причитания, и отцовские нравоучения. Если уж на то пошло, упакую в чемодан свой магический реквизит, и попробую удивить мурманскую публику, чтобы совсем не помереть со скуки. Нормально работать в столице в течение ближайшего времени мне при любом раскладе не даст взявший след Те Ранги и чем дальше от него я буду в этот период, тем больше у меня появится шансов сохранить бизнес, рассудок и собственную жизнь.

ГЛАВА XI

Весь вечер я провела в «трудах праведных», старательно подчищая все остававшиеся нерешенными дела, коих внезапно обнаружилось превеликое множество, но так как энергии у меня сейчас было, что называется, навалом, я завершила все поставленные задачи в рекордные сроки. В конце концов, я не собиралась покидать столицу на долгие годы, а всего лишь уезжала навестить живущих на крайнем севере родителей, о чем и поставила в известность охранную фирму, на бдительное попечение которой мне пришлось оставить гадальный салон. Строго-настрого запретив секьюрити поддаваться на провокации и впускать в помещение посторонних лиц, а также настоятельно потребовав обязательно звонить мне в случае даже самого малозначительного происшествия, я с некоторой тревогой на душе вывесила на двери ставящее жирный крест на чаяниях потенциальных клиентов объявление. Поживу месяц в Мурманске, встречу Новый год с семьей, а когда все утрясется, можно будет и возобновить прерванный трудовой стаж.

Помимо оккультной практики, я на месяц бросала и своего неверного возлюбленного, причем делала это с гораздо меньшим беспокойством. Мое доверие к порядочности Кирилла было подорвано раз и навсегда, и сейчас я даже особо не переживала, что сразу после моего отъезда он почувствует пьянящий аромат свободы и самозабвенно пустится во все тяжкие. Какая мне, в сущности, разница? Единожды солгав, как говорится… По крайней мере, мне больше не стоило опасаться, что акт прелюбодеяния произойдет в моей собственной постели, ибо кого бы не мнил из себя Кирилл, вход в мою квартиру для него отныне был возможен лишь по специальному приглашению.

Я взяла билет на утренний рейс, и ночь перед отлетом мы с Кириллом провели вместе. Я убеждала парня не дергаться и не рисковать шатким положением на скрипящих ступенях карьерной лестницы ради совершенно бессмысленной поездки в Мурманск и обещала звонить ему по сто раз на дню, а он рассеянно гладил мои распущенные волосы и так крепко стискивал меня в объятиях, словно подсознательно боялся потерять навсегда. В подобные моменты я невольно ловила себя на мысли, что я бы с удовольствием прошла процедуру частичной очистки памяти: та, кто всегда считала себя прожженным циником, на поверку оказалась наивной идеалисткой. До измены я искренне полагала, что мы с Кириллом в большей степени друзья, чем любовники, я не ждала от него пламенных признаний и шикарных драгоценностей в бархатных коробочках, я просто хотела, чтобы рядом был человек, на которого можно положиться в любой ситуации, но только теперь я полностью осознала всю глубину своего заблуждения. Идеалы существовали лишь в моем чрезвычайно богатом воображении — мои личные критерии хорошего и плохого здорово отдавали незрелым максимализмом.

Причиненная изменой боль почти утихла, но ощущение предательства все равно осталось, и я устала с ним бороться. Кирилл лез из кожи вон, пытаясь искупить свою вину, но он не понимал главного — доверие сродни бумаге: если ее однажды скомкать, до прежнего состояния она уже никогда не разгладится. В итоге мы пришли к диаметрально противоположному положению вещей: любовники вытеснили друзей. Печально, конечно, но меня это абсолютно устраивало. Почему двое объективно чужих людей не могут периодически встречаться, заниматься сексом, делиться мыслями и вместе готовить завтрак? Разве для этих простых радостей уж настолько необходимо доверие?

Утро моего отлета ознаменовалось, прежде всего, официальным наступлением календарной зимы. В Мурманске первого декабря по традиции провожали солнце, однако, над столицей светило шпарило совсем не по-зимнему. Признаков каких-либо атмосферных осадков, автоматически влекущих за собой нелетную погоду, на горизонте не наблюдалось, сообщений о заложенных в аэропорту взрывных устройствах, судя по рутинному поведению службы безопасности, вроде бы тоже не поступало, и я обоснованно надеялась, что рейс внутренних авиалиний унесет меня в город детства точно по расписанию. Без каблуков, в простенькой болоньевой куртке поверх спортивного костюма, с гладко собранными в пучок волосами и полным отсутствием макияжа на бледном лице — узнать прославленную мадам Изольду в этом тщедушном существе с громадным чемоданам было так же нереально, как и навести чистоту в колхозном свинарнике. Учитывая, что мадам Изольда откровенно не желала быть узнанной, для посещения больших скоплений народа моя природная внешность являла собой наилучший маскировочный фактор. И это при том, что в толпе встречающих — провожающих мои клиенты попадались буквально на каждом шагу.

У повсеместно подстерегающих нас проблем в общей массе есть одно крайне пакостное свойство и имя ему — коварство, причем сие качество порой приобретает настолько угрожающие масштабы, что всерьез начинаешь задумываться о наличии у судьбы развитого чувства юмора, жаль, как правило, юмора исключительно черного. Но если я по долгу службы общалась с судьбой на «ты» и состояла с ней в довольно панибратских отношениях, то у Кирилла до сих пор не выработался иммунитет к ее причудливым капризам. Невероятно, но на подброшенный изобретательным фатумом подарочек первым среагировал именно мой неверный возлюбленный.

–Да что за чертовщина! — с нескрываемым возмущением воскликнул Кирилл, — опять он!

Глупых вопросов из оперы «кто?» и «где?» я принципиально не стала задавать, а ментальную стену воздвигла и вовсе машинально, и лишь потом позволила себе осторожно проследить за полным справедливого негодования взглядом Кирилла.

Те Ранги стоял в окружении трех вполне ординарного вида парней с огромными рюкзаками на спинах и вел с ними оживленную беседу. В ту самую секунду, когда я, повинуясь бесконтрольному инстинкту, отгородилась от всего мира непробиваемой стеной, он явно что-то почувствовал, потому как мигом прекратил разговаривать и принялся лихорадочно озираться по сторонам. Но вчера я предусмотрительно подзарядилась от Кирилла два раза кряду, а затем еще от души полирнула свою ауру утренней медитацией, так что моя нынешняя защита запросто могла выдержать даже лобовую атаку. Поэтому сколько бы Те Ранги не прикасался к обжигающему грудь амулету, и сколько бы не всматривались его разноцветные глаза в заспанные лица ранних пассажиров, избежать неизбежного разочарования ему все равно не удалось.

Те Ранги и компания находились от нас так близко, что я прекрасно слышала каждое слово их проходящего на достаточно эмоциональном уровне разговора. Атлетического телосложения парни с рюкзаками тщетно старались выпытать у резко помрачневшего маори причину внезапной смены настроения, а тот, в свою очередь, невнятно отмахивался и непреклонно мотал головой.

–Ранги, брось, такой шанс выпадает раз в жизни! Стена Троллей ждет нас! — юноша в ярко-оранжевой ветровке для пущей убедительности чувствительно ткнул маори в бок, — ты подводишь команду, как ты не поймешь? Нас должно быть четверо на этом утесе, мы же все решили еще летом! Может хоть сейчас ты, наконец, скажешь, какого дьявола с тобой творится в последние дни?

–А может, бесстрашный маори просто сдрейфил? — язвительно подлил масла в огонь второй парень, ожесточенно размахивая пластиковой бутылкой с водой, — так разве не ты сам всё это придумал? Не поздновато ли отступать?

–Да я никогда не поверю, что Ранги струсил, — пренебрежительно фыркнул третий участник перепалки, наголо бритый молодой человек с некрасивым, прыщавым лицом, — это его подружка не пустила, правда, Ранги?

–Сейчас я кому-нибудь врежу, — весьма благородно предупредил о своих намерениях маори и выразительно сверкнул разноцветными глазами, — я сказал, не могу ехать, значит — не могу, и хватит мне тут предположения строить. Думаете, мне самому по большому кайфу торчать всю зиму в этом морозильнике? Кай хамути, вы трое лучше всех знаете, что я много лет мечтал прыгнуть со Стены Троллей, я столько времени и денег потратил, чтобы организовать этот прыжок, а теперь мне остается только ждать, когда вы вернетесь и привезете мне осколок с утеса Кастель!

–Кто-то из нас может и не вернуться, Ранги, — серьезно заметил парень в оранжевой ветровке, — в бейсе ведь каждый прыжок последний… А ты даже на прощание не хочешь рассказать своим друзьям, что тебя так держит в гребаной столице!

Непроницаемая маска татуированного лица маори подернулась нервной рябью.

–Алекс, не грузи меня! — топнул обутой в легкие, не по сезону, кроссовки, Те Ранги, и его золотисто-коричневая ладонь инстиктивно легла на скрытый под курткой нефритовый амулет — я должен остаться, и точка.

–Слушай, Ранги, я всегда знал, что ты безбашенный псих, — честно признался прыщавый паренек, — но псих в хорошем смысле слова. По ходу, я ошибся. Отвечаю, это твоя подружка виновата…

–Эй, стоп, народ, вы что, совсем погнали? — бейсер с минералкой выронил бутылку и на пару с Алексом кинулся разнимать сцепившихся товарищей, — всё, брейк, Ранги, угомонись, мы всё поняли!

–Надеюсь, — постепенно остывая, процедил сквозь зубы маори, — не забудьте снять прыжок на камеру и залить видео на сайт. Весь мир должен это видеть. И пусть только кто-нибудь из вас попробует не вернуться назад! Да, и не попадайтесь норвежским егерям, я слышал, что после смерти Бениша за бейсерами у Стены Троллей охотится целый отряд. Все, двигаем, провожу вас до терминала.

–Не смей даже упоминать про совпадения, — Кирилл красноречиво приложил палец к моим губам, — этот дикарь все время оказывается рядом с нами, разве это нормально?

В ответ я лишь с деланным безразличием повела плечами. Главное, что ментальная стена не только выстояла, но и надежно скрыла меня от вездесущего амулета и его татуированного хозяина. Все остальное — не больше, чем лирика.

Поневоле подслушанный нами с Кириллом разговор бейсеров, неожиданно показал мне совсем другого Те Ранги. В кругу друзей от маори у него оставались лишь экзотичный внешний облик да чрезмерно вспыльчивый характер — он практически не разбавлял речь вкраплениями на родном языке, вовсю употреблял сленговые словечки и тщательно избегал малейшего упоминания о древнем пророчестве и связанных с ним поисках. Тем не менее, кипящая, разрушительная энергетика все также была при нем, из чего прямо следовало, что Те Ранги в любом случае представлял для меня источник повышенной опасности. Интересно, где он освоил русский язык? Я бы не удивилась, если бы маори в совершенстве владел английским, а вот откуда взялось знание великого и могучего? В общем, сплошные вопросы и загадки. Я могу сколько угодно задаваться ими до скончания веков, но мне, однозначно, лучше не знать на них ответа.

Ментальную стену я держала до самой посадки в самолет. Грустно улыбалась Кириллу, с нежностью приникала к его плечу, традиционно махала ручкой, но ни на мгновение не забывала про защиту. Кирилл же списывал мою отстраненность на нежелание расставаться, и крайне польщенный моей запоздалой тоской, постоянно подпитывал энергетический резерв. Кто знает, а вдруг у него все-таки хватит ума вновь не наступить на те же грабли и провести месяц разлуки, блюдя целомудрие?

Что касается меня самой, я тем более не планировала устраивать в Мурманске вакханалию чувств. Во-первых, я слишком разборчива в связях, а во-вторых, энергетический канал в Заполярье был открыт круглогодично, а уж во время северного сияния живительную силу и вовсе можно было черпать ложками. Я долго не понимала, почему мой родной город не превратился в Мекку для колдунов, экстрасенсов и прочих оккультистов, но в конечном итоге пришла к ошеломительному выводу: причиной отсутствия в Мурманске паломников от магии являлся даже не суровый климат, а банальное неумение пользоваться щедрыми дарами вселенной. Я подключилась к каналу с момента своего рождения на дрейфующей в Арктике льдине, и куда бы я впоследствии не уезжала, эта неразрывная связь всегда сохранялась.

На родине я становилась всесильной. Я с легкостью двигала предметы одним усилием мысли, втайне от родителей практиковала пирокинез, а в возрасте одиннадцати лет я настолько увлеклась проверкой своих паранормальных способностей, что в запале скрутила в бараний рог большую часть столовых приборов. Тогда мама не просто испугалась, а натуральным образом впала в панику. Одно дело, что ели мы в тот день одной уцелевшей ложкой на троих, и, совсем другое, что разогнуть пострадавшую утварь до исходного состояния не удалось даже славившемуся богатырским здоровьем отцу. Получив в тот раз хороший втык, больше я дома ни над чем не экспериментировала, хотя меня неоднократно подмывало попробовать, смогу ли я поднять в воздух заполненный одеждой шифоньер.

В столице я напрочь теряла способности к подобным трюкам. Если будучи дома, я спокойно перемещала, к примеру, забытый на другом конце гостиной пульт от телевизора посредством телекинеза, то здесь я могла разве что вызвать взглядом образцово-показательную бурю в стакане, годившуюся лишь на то, чтобы пугать дилетантов вроде Кирилла, имеющего не больше магического дарования, чем поролоновый матрац. К счастью, моя экстрасенсорика от смены места жительства особо не страдала, и предсказаниям мадам Изольды обоснованно доверяло немало столичных жителей.

Обидно мне было сейчас другое: поездку в Мурманск я привыкла воспринимать в качестве регулярного пополнения резервов безжалостно расходуемой на работе энергии, а сегодня я летела домой, чтобы малодушно спрятать голову в песок или, применительно к полярным реалиям, в снег.

ГЛАВА XII

Похоже, в этом году в ноябре месячная норма осадков обрушилась не только на столицу, но и на Мурманск. Родной город встретил меня повсеместными снежными завалами и хмурой мглой полярной ночи, а отец с мамой — изрядно разбавленной тревожными предчувствиями радостью. Не нужно было быть великим магом, чтобы без труда оценить сложившуюся ситуацию: до сего момента шансы дождаться визита единственной дочери в самый разгар зимы у моих родителей были столь же ничтожно малы, как и циркулирующие в крови вирусы.

В предыдущих случаях я обычно возвращалась в Мурманск на пике столичного пекла, когда зной и духота два месяца подряд заставляли мое рожденное во льдах тело мучительно изнемогать от жары, а утомленный мозг неумолимо достигал температуры кипения. Мы с Кириллом с наслаждением меняли раскаленный мегаполис на прохладу северного города и каждый год проводили недельку-другую на побережье Кольского залива. Впервые за пять лет моя поездка к родителям не совпадала с полярным днем, неизменно очаровывающим гостей Мурманска романтическим ореолом легкого белесого сумрака. Например, Кириллу постоянно казалось, что ночь вот-вот наступит, и он мог часами простаивать у окна, тщетно пытаясь поймать тот загадочно неуловимый момент, когда заканчивается одно время суток и наступает другое. Однажды мой неверный возлюбленный сказал поразительную фразу, и впоследствии я осознала, что именно в ней заключалась квинтэссенция сложившихся среди жителей Большой Земли стереотипов относительно Мурманска.

«Этот город великолепно годится для экстремального туризма, но никак не для жизни», — озвучив распространенную точку зрения, Кирилл получил в ответ лишь снисходительную улыбку. Объективно говоря, черт был совсем не так страшен, как его привыкли малевать на «материке» и слухи о нечеловеческих условиях, в которых влачит свое жалкое существование почти четыреста тысяч местного населения, раздувались и преувеличивались без каких-лицо рациональных оснований и в большей мере уходили корнями в школьный табель, где в девяноста процентах случаев красовался вымученный трояк по географии.

Между тем, благодаря теплому течению, климат в Мурманске отличался удивительной мягкостью, а дующие с Баренцева моря муссонные ветра придавали здешнему воздуху давно позабытую в загазованной столице свежесть, и ключевым препятствием для адаптации новоприбывших являлся чрезвычайно затяжной характер ночи, укутывающей северный город в плотный кокон непроницаемой тьмы.

Уж если даже коренные жители поголовно страдали от ежегодной зимней депрессии, а научный термин «синдром полярного напряжения» широко использовался в медицинских кругах, что говорить о выходцах из средней полосы нашей необъятной родины? Да я бы и не слишком изумилась, узнав, что в южных регионах, где крестьяне умудряются собирать по два урожая за сезон, существующее представление о Мурманске сродни древним скандинавским мифам о ледяном Асгарде!

В столице у меня нередко создавалось впечатление, что на Большой Земле крайний север считают чем-то вроде оригинальной разновидности ада, вместо поджаривающего души грешников пекла, самозабвенно извергающего запредельный холод. По мнению моих столичных собеседников, быт рядовых мурманчан складывался исключительно из борьбы за выживание, причем, далеко не каждый выходил победителем из схватки с природой. Определенная правота в словах рафинированных обитателей мегаполиса, возможно, и содержалась. Нехватка солнечного света, хронический авитаминоз, привозные, в большинстве своем, продукты — всё это было неотъемлемой составляющей моего детства и открытом текстом запечатлелось у меня на лице. Но, поверьте мне, ничто так не закаляет силу воли, как Север. Он испытывает твои нервы на прочность, он проверяет тебя на живучесть, он учит тебя ждать, надеяться и верить. Север не только отнимает — взамен слабого здоровья и расшатанной психики тех, кто с честью выдержал его негласный экзамен, он щедро вознаграждает несгибаемой стойкостью духа, а особо отличившимся, дает умение видеть мир под иным углом.

После переезда в столицу меня неудержимо тянуло домой еще несколько лет, а первых три месяца особенно остро. В суете внезапно навалившихся проблем мне некогда было скучать по родителям, я не оставила в Мурманске ни подруг, ни бой-френдов, но я безумно изнывала от желания вернуться. Север неохотно отпускал свою крестницу Изольду Керн в свободное плавание, и ощущение оторванности от своих истоков не покидало меня до сих пор. Парадоксально, но в Мурманске, где моя сила бурлила и пенилась, а паранормальные способности достигали своего апогея, я была абсолютно невостребованна. В отличие от падкой до магических изысков столичной публики, мечтающей хотя бы краем глаза заглянуть в будущее и готовой платить за предоставленную возможность звонкой монетой, «нордический» склад ума моих земляков был нацелен преимущественно в сторону настоящего. Бестолковому хождению по бабкам-гадалкам мурманчане, как один, предпочитали дела гораздо более практического свойства, и потому перспектив для карьерного роста любимый город предоставлял самый минимум.

Полярная ночь накрыла Мурманск аккурат в день моего приезда, словно это я и привезла ее из солнечной столицы. Тот, факт что утро завтрашнего дня даже по самым оптимистичным подсчетам наступит лишь после Нового Года, да и то Солнце на горизонте одиннадцатого января появится чисто символическое, и темнота полностью рассеется только по весне, вогнал бы любого жителя материка в длительный транс, однако, погрузившийся во многомесячный мрак город продолжал жить по обычному распорядку. Впрочем, по аналогии с теми, кто, как поется в известной песне, ошибочно называл бескрайний север крайним, глубоко заблуждаются и те, кто считает, что в полярную ночь Мурманск становится похожим на зияющую пасть черной пещеры, а горожане вопреки теории эволюции на полгода деградируют до уровня троглодитов. В зимнем Мурманске поражало прежде всего обилие электричества — свет здесь безостановочно жгли по восемнадцать часов в сутки, и я с ранних лет привыкла к этому эрзацу солнечных лучей. Старые привычки умирают тяжело, и в столице мы с Кириллом вечно конфликтовали по поводу перерасхода электроэнергии. Я долго не могла отвыкнуть с вечера оставлять включенной лампу на кухне, а Кирилл хоть убей не мог понять, зачем я это делаю, если утром все равно настанет рассвет. Для моего неверного возлюбленного регулярная смена дня и ночи являлась таким же незыблемым постулатом, как и закон всемирного тяготения, и ему было невероятно сложно вообразить, что где-то на Земле всё происходит иначе.

Так как первый камень последнего из основанных в Империи городов заложили на мерзлоте и за минувшую с указанного исторического момента сотню лет структура почвы не претерпела качественных изменений, самым высоким зданием в Мурманске была и оставалась шестнадцатиэтажка бывшей гостиницы «Арктика», ныне переоборудованная под торговый центр вкупе с развлекательным комплексом и официально признанная максимально допустимым пределом высотности. Родительский дом находился совсем рядом, и, сколько я себя помнила, прогулка мимо построенного в лучших традициях советской гигантомании колосса неизменно сопровождала мои каждодневные походы в школу. Даже при социализме «Арктика» освещалась дай боже, а сейчас и вовсе переливалась всеми цветами радуги — эдакий путеводный маяк для заплутавших в потемках приезжих. Чтобы не заметить столь очевидный ориентир нужно было быть слепым, как крот — для остальных «имеющих глаза» не увидеть бывшую гостиницу было практически невозможно.

В многочисленных окнах моего родного дома также горел свет различной степени яркости. Отцы-основатели построили Мурманск на сопках, и местные архитекторы навсегда остались заложниками ступенчатых фундаментов, из-за чего немало домов, включая родительский, имели разное количество этажей в разных секциях. В итоге, если взглянуть на город панорамно, создавалось впечатление, что улицы идут не прямолинейно, как тому и положено быть, а словно змеятся причудливыми волнами. Я всегда невольно отмечала эту особенность, когда авиалайнер перед приземлением медленно пролетал над Мурманском, но сегодня меня вдруг посетили потрясающие по степени абсурдности мысли. Я внезапно вспомнила о Те Ранги. Я размышляла вовсе не о том, как повезло мне избежать столкновения с ним в шумной толчее столичного аэропорта: я спрашивала себя, подходит сверкающая в ночи «Арктика» для бейсджампинга, и хватило бы у маори смелости на отчаянный прыжок с ее крыши? Или это физически невозможно — успеть раскрыть парашют за считаные доли секунды?

Мама сразу заметила, что я веду себя малость странновато, но пытать меня прямо в аэропорту с присущей ей деликатностью, естественно, не стала. Тем не менее, я уже точно знала беспроигрышный вариант, как отбиться от вопросов. Печальна, молчалива и внутренне напряжена — какой еще могла быть девушка, которой изменил любимый человек? По телефону я ничего не рассказывала родителям о постигшем наши с Кириллом отношения кризисе, во многом по причине бесконечно растоптанного чувства собственного достоинства. Никогда ранее я не подозревала, что могу оказаться в роли «обманутой жены», и решила не ставить семью в известность о свершении данного факта, пока сама окончательно не переварю измену. Мне и сейчас было тяжело говорить об этом даже с мамой, самым родным и близким человеком на Земле, я отродясь не искала жалости и презирала сочувствие, но в любом случае, лучшего объяснения моему неожиданному визиту нельзя было и представить. Куда еще мне нести свою безутешную боль, кроме как в отчий дом? И что ж теперь, если боль приутихла, раны почти зарубцевались, а сам неверный возлюбленный на коленях вымолил у меня прощение?

Выжать из себя слезу у меня так и не получилось, да и мамины нервы стоило беречь, поэтому я пару раз всхлипнула у нее на плече, искренне посетовала на несчастную бабью долю и уже настроилась на целый месяц сладостного ничегонеделания в заботе и любви, но тут обычно крайне тактичная мама меня неожиданно озадачила:

— Ты сама виновата, Изольда! — категорично заявила она, и отставив в сторону недопитый бокал с горячим чаем, которым она уже с битый час отпаивала свою страдалицу — дочь, добавила, — вместо того, чтобы уделять больше внимания Кириллу, строить с ним семью, планировать общее будущее, ты целыми днями напролет пропадала в своем салоне! А ведь Кирилл тебя обожал, он тебя на руках носил, да и вообще, прости за прямоту, но покажи мне еще одного такого мужчину, который бы добровольно согласился жить с ведьмой?

–Мама, я не ведьма, я экстрасенс, — обиделась я и, вероятно, от обиды автоматически послала в никуда энергетический импульс. В результате моего непроизвольного порыва в кухонном светильнике с треском перегорела лампочка, и какое-то время мы с мамой ошарашенно сидели в темноте.

–Мам, извини, я не специально, — совсем, как в детстве, опустила голову я. Вон он, Его Величество Север в действии. Пора вспомнить, что значит осторожность, а то такими темпами я опять всю пятиэтажку без электричества оставлю, был у меня уже подобный эпизод по молодости лет. Родители потом весь вечер сидели, как на иголках, пока ни о чем не подозревающие соседи дружно составляли коллективную жалобу в энергоснабжающую организацию с длинным списком безнадежно вышедших из строя электроприборов в качестве отдельного приложения. И ведь повод-то был совершенно пустяковый: поссорилась с отцом из растраченных на всякую ерунду карманных денег, завелась на ровном месте и, пожалуйста, трансформаторная подстанция благополучно накрылась медным тазом, и весь дом неделю подряд при свечах не только ужинал, но также обедал, завтракал и осуществлял все прочие нужды. Ибо, дорогие товарищи, полярная ночь!

–Ничего, сейчас поменяем, — обреченно махнула рукой мама, — возьми в шкафу на верхней полке, только об холодильник не ударься. Ну нет, не смей! Изольда, немедленно встань, открой шкаф и принеси лампочку, как все нормальные люди…!

Сразу после прибытия в Мурманск я чувствовала что-то вроде опьянения энергией. Энергии было так много, что она распирала меня изнутри, и первое время мне постоянно хотелось ею воспользоваться. Подчеркиваю, воспользоваться в мирных целях. Но, увы, даже собственные родители ни капли не ценили моего альтруизма: что может быть проще — сначала проникнуть взглядом за створки навесного ящика, мысленно отыскать нужный предмет, затем заставить дверцу открыться и, потихоньку подталкивая лампочку, притянуть ее к себе при помощи телекинеза? И сколько лишнего напряга отрывать пятую точку от мягкого стула, наощупь шариться в темноте и, видимо, для полноты ощущения напоследок долбануться плечом о чертов холодильник, а потом еще и полчаса вворачивать лампочку в плафон при учете нахождения ближайшего источника света аж в коридоре!

–Довольна? — ехидно поинтересовалась я у мамы по окончанию этой безжалостной экзекуции и снова плюхнулась на стул, — дочь только с самолета, устала, не выспалась, а ты ее сходу привлекаешь к хозяйственным работам!

–Я всего лишь напоминаю тебе, что такое самоконтроль, — горько вздохнула мама. Все эти магические штучки — дрючки в моем исполнении были для нее все равно, что нож по сердцу, и как бы я не пыталась убедить ее брать пример с отца и относиться к активизации моих паранормальных способностей если не с юмором, то хотя бы без паники, мама продолжала впадать в откровенный ужас, — ты уверена, что столице ты этого не можешь?

— Совсем чуть-чуть, — теперь пришла моя очередь издавать разочарованные вздохи, — и при Кирилле я никогда так не делала, ты это сама знаешь. Мама, ну перестань, я сейчас немного акклиматизируюсь и буду держать себя в узде, обещаю…

–Вот опять…, — схватилась за голову мама, когда, услышав мелодичное пиликанье радиотелефона, я машинально вынудила валяющуюся в зале трубку описать сложный зигзаг и мягко опуститься на кухонный стол, — ответь сама, скажи, у меня давление подскочило.

–Мамочка, всё, прости, — в пылу раскаянья я сначала ответила на звонок, а уж потом запоздало сообразила, что номер звонящего абонента определился явно не мурманский.

–Мне нужна Изольда Керн, — без приветствий гавкнул из трубки грубый мужской голос, — пригласите ее к телефону.

–Слушаю, — подтвердила я, растерянно обдумывая, есть ли толк от ментальной стены, воздвигнутой на расстоянии телефонного звонка.

–Вы знаете Кирилла Сазонова? — еще хлеще прежнего рявкнул мой невидимый собеседник.

–А с кем я говорю? — возмутилась я, — что случилось?

–Не хотите отвечать, не отвечайте, меня просили позвонить Изольде Керн, вот я и звоню, за свои деньги, между прочим, — рыкнула трубка, — короче, Кирилл ваш с кем-то подрался и сейчас лежит в столичной больнице с сотрясением мозга. В травматологии, в пятой палате, вы дальше уже сами выясняйте.

ГЛАВА XIII

Несколько секунд я неподвижно стояла посреди кухни и отрешенно слушала, как пикают в телефонной трубке отрывистые гудки отбоя. Мой цербероголосый информатор сдержал обещание и, ограничившись сухим изложением свершившихся фактов, отсоединился с чувством выполненного долга. Мне же сейчас предстояло не только осмыслить поступившие от анонимного осведомителя данные, но и определиться, каким образом мне надлежит на них отреагировать. Как назло, в голову мне не лезло ровным счетом никаких путных мыслей, и неизвестно, сколько бы еще времени я провела в отсутствующем созерцании пустоты перед собой, если бы в ситуацию не вмешалась интуитивно заподозрившая неладное мама.

–Изольда? — мама всего лишь позвала меня по имени, но взволнованное выражение ее лица красноречиво отображало целый шквал адресованных мне вопросов. Тем не менее, она очень хорошо знала, что открытым текстом лезть мне в душу чревато неприятными последствиями, и терпеливо выжидала, когда я заговорю сама.

–Кирилл в больнице, — коротко сообщила я, шумно выдохнула, и державшаяся на весу, как выяснилось, исключительно благодаря волевому усилию, трубка сначала с размаху грохнулась на пол, а потом и вовсе закатилась под стол. В этот момент я лишний раз убедилась, что худа без добра чаще всего не бывает: по крайней мере у меня нежданно-негаданно появился достойный повод оперативно нырнуть под скатерть и под предлогом поисков злополучного аппарата избежать укоризненного взгляда пребывающей в близком к истерическому состоянии мамы.

–Что он с собой сделал? — мама по обыкновению сделала из услышанного собственные выводы, и ее богатое воображение сходу нарисовало гипертрофированно жуткую картину вроде болтающегося в самодельной петле тела с перерезанными венами и признаками отравления одновременно, на груди у которого приколота начертанная кровью предсмертная записка с обличительными словами «Во всем прошу винить Изольду Керн».

–Мамочка, да успокойся ты, пожалуйста, — так как ушибленного в процессе замены перегоревшей лампочки плеча мне вполне хватало, во избежание новых случаев бытового травматизма из-под стола я вылезла с максимальной осторожностью, — не было никакой попытки суицида — подрался с кем-то, получил по башке и заработал сотрясение мозга. Ума не приложу, когда он успел — мы часа три назад созванивались, все было в порядке…. Мама, да не смотри ты на меня, как на врага народа!

–Не удивительно, что Кирилл не выдержал такого хамского отношения, — горько резюмировала мама, — я бы места себе не находила, все телефоны бы в больнице оборвала, родителям бы его дозвонилась, в конце концов…

–Мама, я видела его судьбу, — чтобы окончательно пресечь беспочвенные обвинения в эгоистичном бездушии наотмашь рубанула я, — поверь мне, Кириллу не суждено умереть на больничной койке.

Мама задохнулась от возмущения, осуждающе фыркнула, но от дальнейших воззваний к моей незапятнанно-чистой совести благоразумно воздержалась. Возможно, банально испугалась, что я войду в раж и на эмоциях выдам известные лишь мне одной подробности, несмотря на существующую в нашей семье негласную договоренность: когда мой дар предвидения дал о себе знать, и с детской непосредственностью принялась направо и налево сыпать пророчествами (кстати, порой довольно мрачными, если взять, к примеру, гибель соседского сына в автокатастрофе), родители запретили мне даже открывать рот для подобных предсказаний, а уж тем более делать это в стенах дома. С тех пор я несла свой крест в гордом одиночестве, лишь изредка забывая следить за языком. Лично я отдала бы полжизни, чтобы проникнуть за темную завесу своего будущего, но большинству людей почему-то нравилось заблуждаться. Сладкий плен самообмана, иллюзорная возможность предотвратить неизбежное и остановить неминуемое! Неотъемлемое свойство человеческой натуры, абсолютно чуждое мне. Будто я совсем и не человек…

Мобильный Кирилла был предсказуемо отключен, в квартире Сазоновых тоже никто не отвечал, а телефон несостоявшейся свекрови один за другим выдавал длинные гудки. В итоге пришлось прибегнуть к услугам всемирной паутины и отыскать в интернете телефон травматологического отделения столичной больницы. Под неотступно преследующим меня маминым взглядом, я с горем пополам дозвонилась в ординаторскую, где меня вновь прочувствованно обгавкал печально знакомый бас. Вынужденная диагностировать у себя ярко выраженные симптомы дежавю, я не стала представляться и тактично поинтересовалась текущим состоянием своего неверного возлюбленного. В результате крайне содержательного диалога я выяснила, что имею честь беседовать с дежурным санитаром Петруничевым, все доктора занимаются вечерним обходом по палатам, и если Кирилл Сазонов — это тот самый больной, который просил втайне от столпившихся у постели родственников позвонить какой-то девчонке в Мурманск, то его состояние можно обозначить, как удовлетворительное, и опасность жизни и здоровью пациента больше не угрожает. После двух минут разговора, я начала ощущать, что вот-вот залаю в унисон властителю больничных уток, и с облегчением повесила трубку, искренне радуясь, что санитар по оставшимися невыясненными причинам не узнал во мне вышеупомянутую «девчонку из Мурманска».

–Вот видишь, с Кириллом все в порядке, — торжествующе сообщила я до предела издергавшейся маме, — чуть попозже дозвонюсь Инне Матвеевне и узнаю, с кем его угораздило сцепиться, и главное, из-за чего. Мужчины, как дети — их ни на минуту нельзя оставить одних, сразу что-нибудь натворят, да, мам?

Моя неудачная попытка взбодрить маму примитивной шуткой потерпела сокрушительный крах и еще в большей степени усугубила ситуацию. Мама залпом осушила чашку с остывшим чаем, решительно поднялась со стула и демонстративно покинула кухню.

–Я не могу спокойно смотреть на то, как ты себя ведешь, Изольда! — донесся из коридора ее расстроенный голос, — я не оправдываю Кирилла, он совершил низкий и подлый поступок, но ты его сама спровоцировала, и сегодня я в этом убедилась наверняка. Надеюсь, он скоро поправится и приедет к нам в Мурманск. Я хочу лично с ним поговорить.

— О чем? — невзирая на оптимистичные прогнозы санитара Петруничева, на сердце у меня неуемно скребли кошки, а мамины нравоучения упорно мешали мне пообщаться с внутренним голосом и разобраться, наконец, что именно вызывало у меня это липкое, томительное беспокойство. Ну, напали на Кирилла какие-нибудь наркоманы в подъезде, ну, отобрали бумажник, ну шандарахнули напоследок по кумполу, с кем не бывает? Возьмет больничный и за пару недель оклемается, а там и я уже вернусь в столицу и, так уж быть, освежу в памяти целительские навыки. Ан нет, нечто иррациональное и необъяснимое продолжало целенаправленно долбить мне в затылок, словно залетный дятел спутал мою голову с любимым деревом.

–Поучу Кирилла житейской мудрости, — расплывчато отозвалась мама и язвительно добавила, — знаешь, чего тебе недостает, Изольда? Я тебе скажу — женской гибкости ума. Ты всегда рассуждаешь с позиции силы и думаешь, что мужчины это оценят. А между тем, природа распорядилась так, что женщина должна если уж не быть, то хотя бы казаться слабой. Своим поведением ты подавляешь в мужчинах мужское начало, да еще и ставишь это себе в заслугу. Конечно, Кирилл устал чувствовать себя на вторых ролях, вот нашел себе другую, чтобы доказать, что он все-таки самец!

–Этот твой «самец», мама, гораздо больше вырос бы в моих глазах, если бы просто поговорил со мной начистоту, — беззлобно огрызнулась я, — а свою слабость я смогу признать только в тот момент, когда встречу действительно сильного мужчину, намного сильнее меня… Мамочка, дай мне несколько свечек, где они у тебя лежат? Только найди, пожалуйста, быстрей, пока отец не пришел!

Острый клюв невидимого дятла стукнул мне в темя настолько болезненно, что я едва сдержала стон. Дело здесь обстояло даже не в том, что в последние три дня словосочетание «сильный мужчина» для меня устойчиво ассоциировалось с одним единственным человеком, а скорее в инстинктивном страхе вновь ощутить на себе прямое действие этой невероятной энергетики. А вдруг моя версия про ограбивших Кирилла наркоманов так же несостоятельна, как и теория о наличии жизни на Марсе? Почему звонок санитара Петруничева мне осуществлялся в атмосфере строжайшей секретности? Выходит, Кирилл не хотел, чтобы о нем узнали родственники? Мутно всё, чрезвычайно мутно, но всегда находятся любители половить рыбку и в мутной водичке…

Жить в неведении и подпитывать воображение высосанными из пальца догадками для профессиональной гадалки есть непростительная глупость, однако проведение сеанса ясновидения в отчем доме — самоубийственный риск. Если отец застанет меня на месте преступления, он не посмотрит на то, что я уже давно стала взрослой, независимой и во всех планах состоявшейся женщиной, а молча отлупит меня ремнем по филейной части да так, что прием клиентов мне придется проводить исключительно стоя. Перед отъездом в столицу я дала ему клятвенное обещание увезти с собой и «всю эту дьявольщину», и за пять лет ни разу не нарушила слова. Но…никогда не говори никогда!

Мама категорически отказалась брать на себя ответственность за готовящееся святотатство, поэтому крайне необходимые для ритуала свечи я обнаружила лишь спустя полчаса интенсивных поисков. Свечки оказались маленькими, тоненькими и какими-то несолидными, но так как свобода выбора у меня отсутствовала, я выбрала четыре более или менее терпимые штуки и плотно заперлась на кухне.

Карты и хрустальный шар я неизменно возила с собой, но практически воспользоваться магической атрибутикой на выезде мне еще не доводилось, если не считать бесплатно сделанного расклада на встрече однокурсников, безбожно испортившего мои отношения с институтскими товарищами. Колебалась между двумя способами гадания я не долго, но мучительно. Изначально я склонялась в сторону карточной колоды — во всяком случае, если в этой темной истории окажется замешан Те Ранги, карты не имеют физической возможности лопнуть от напряжения, и, следовательно, маминой кухне не грозит превращение в мусорное ведро. Однако при всех их несомненных достоинствах, карты обладали одним существенным недостатком — некоторой абстрактностью, порождающей широту толкования. Представьте, скажем, такую схему «Король пик между дамой треф и десяткой бубен в верхнем ряду и три валета в нижнем» — пока сообразишь, кем сидящему перед тобой клиенту приходятся сии представители карточного племени, и как связать воедино сложные комбинации из десятков карт во имя достижения подробной картины жизнеописания, неизбежно уходит масса времени и сил. А теперь вспомните, что в моем нынешнем положении промедление подобно если не смерти, то грандиозному скандалу с вернувшимся с работы отцом уж точно, и вы обязательно одобрите мое решение.

Шар у меня был новый, неизношенный, так почему бы не позволить ему пройти закалку? Есть, конечно, незначительная вероятность, что сфера внезапно заартачится и покажет мне набор разноцветных облаков, но на то я и знаменитая мадам Изольда, чтобы даже в стоге разрозненных мыслеобразов без труда найти иголку скрытой истины.

Господствующая в Мурманске полярная ночь стала для меня идеальным союзником. В столичном салоне я завешивала окна тяжелыми портьерами, старательно отгораживаясь от солнечного света, а здесь я просто зажгла свечи, дождалась, когда на прозрачной поверхности шара отразятся отблески постепенно разгорающегося пламени и полностью сконцентрировалась на своих внутренних ощущениях, параллельно держа под контролем пронизывающие воздух энергетические потоки.

В первую очередь я настроилась на биополе Кирилла, слабое, размытое, излучающее еле заметное тепло. Больничная палата, белые стены, белая повязка, опоясывающая голову. Веки смежены, губы приоткрыты, грудь мерно вздымается — глубокий медикаментозный сон. Рядом мать Кирилла — Инна Матвеевна, холеная, манерная дама, красивая зрелой, изысканной красотой. Нервно мнет носовой платок, постоянно бросает тревожные взгляды на спящего сына и что-то беззвучно шепчет одними губами, причем шепчет явно не молитву во здравие. «Проклятая ведьма» — прочла я по дрожащим от ненависти губам. А вот это мне совсем не нравится.

Аура забывшегося сном Кирилла — распахнутая дверь, даже не нужно искать ключик, чтобы войти. Что ж, будем снимать отпечатки пальцев, вернее, не пальцев, а ментальных касаний, оставляющих след на энергетике. Вот это — тесный контакт со мной, вот это — какие-то неизвестные люди, но судя по тому, что их отпечатки нейтрального оттенка, зарядили Кириллу по черепу явно не они. Едем дальше. Этих я знаю — мать, сестра, отчим: все они приходили в больницу, сопереживали и сочувствовали. Всё не то, нужно двигаться в обратную сторону по хронологии сегодняшнего дня…

А вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Откуда здесь Вероника, та самая «раба любви»? Короткое, небрежное, мимолетное касание, пауза и вспышка, да какая вспышка! Энергетика Те Ранги страшна на любом расстоянии, но на это раз я подготовлена и вооружена, а надежности моей ментальной стены позавидуют окруженные рвами замки. Кириллу повезло намного меньше. Его несчастная аура калейдоскопически меняет цвета. Раздражение. Презрение. Ярость. Испуг. Страх. Ужас. И черная бездна мрака в финале.

ГЛАВА XIV

— Изольда! Изольда! Изольда! — в голове у меня непрерывно звучала дикая какофония из сотен тысяч голосов, наперебой выкрикивающих мое имя с отчаянным, пронзительным надрывом. Жуткая многоголосица, взрывающая не только барабанные перепонки, но, казалось, и сам мозг, прекратилась лишь после того, как ей на смену пришел дробный, настойчивый стук. Сначала я подумала, что это вернулся давешний дятел, однако вскоре сообразила, что частые удары локализовались вовсе не в районе моего многострадального затылка, а раз за разом доносятся в аккурат со стороны двери.

–Изольда, открой! — раненой волчицей взвыла из коридора мама, и я окончательно определилась со своим текущим местонахождением. Негостеприимная реальность встретила меня удушливым дымом расплавленных свечей и острым приступом головной боли, а также полномасштабной маминой истерикой, что, пожалуй, огорчило меня в наибольшей степени. На ватных ногах я еле-еле добрела до двери, негнущимися пальцами с трудом разобралась с задвижкой, и обессиленно упала в теплые мамины объятья.

— Ты сведешь меня с ума, — горестно всхлипнула мама, прижимая меня к груди, — а если бы пожар? Что тогда, дверь ломать?

— Все нормально, — я с показной бодростью похлопала маму по вздрагивающей спине, — сейчас проветрим как следует, и папа ни о чем не догадается…

— Я дома уже почти целый час, — не предвещающим ничего хорошего тоном сообщил отец откуда-то из глубины квартиры, — похоже, ты так увлеклась своим непотребством, что совсем потеряла счет времени. Ничего не хочешь объяснить?

Я резко отлепилась от мамы и стремительно повернулась вокруг своей оси. Вот так из огня да в полымя! Неужели мое общение по душам с хрустальным шаром настолько затянулось, что я совершенно перестала замечать, как тикают настенные часики, неумолимо отмеривая оставшиеся до прихода отца минуты? Кстати говоря, беглый осмотр не выявил на прозрачной поверхности сферы ни малейших признаков видимых повреждений, и сей факт меня немалым образом порадовал, потому что эксплуатировался шар сегодня как никогда жестко и безжалостно. Да с таким запасом прочности мне этого реквизита с лихвой хватит до завершения карьеры, а учитывая, что вслед за полюбившимся столичным жителям образом роковой красотки я через несколько десятков лет собираюсь примерить личину классической бабки-гадалки, вышеуказанный уход на покой состоится крайне нескоро. Впрочем, если я не погашу в зародыше разгорающийся конфликт с отцом, мне придется в добровольно — принудительном порядке отправляться на заслуженный отдых, уже начиная с завтрашнего дня. Ладно, была не была — у лжи все равно короткие ноги, так что беру на вооружение исключительно правду и вперед, на баррикады!

–Пап, это все из-за Кирилла, — ничтоже сумняшеся поведала я с невероятно честными глазами, — я не смогла бы есть и спать, если бы не узнала, что с ним произошло…

— Узнала? — лаконично осведомился отец, брезгливо наблюдая, как мама второпях сгребает со стола свечные огарки.

— Кое-что, — мастерски уклонилась от прямого ответа я. Мама неуверенно протянула руки к хрустальному шару, осторожно приподняла подставку, быстро передвинула реквизит на подоконник и лишь затем позволила себе вздохнуть свободно. И чего она, спрашивается, так боится? Сколько можно повторять, что кусок горного кварца изначально мертв по сути своей, и только энергетика истинного мага способна вдохнуть в него жизнь. У всех остальных нет ровным счетом никаких оснований шарахаться от ни в чем не повинного минерала, словно черт от ладана.

— Пап, я очень волновалась за Кирилла, у нас только-только начало все налаживаться, и тут вдруг такое! Что мне было делать? Он в больнице, я вообще в другом городе, не вылетать же мне срочно в столицу! Начала себя накручивать, нервы сдали…

— Нервы? У тебя? — с откровенной ехидцей хмыкнул отец, — не вешай мне лапшу на уши, Изольда, я тебе не мама, мне ты так просто голову не задуришь. Скорее всего Кирилл полез в драку по твоей вине, а ты теперь пытаешься замести следы, чтобы тебя не привлекли к ответственности. Попробуй докажи мне, что я не прав!

–Откуда ты знаешь, может, наша дочь здесь не при чем? — машинально вступилась за меня мама, готовая в любой момент закрыть меня от неминуемой расправы собственным телом, — я сама тому свидетель, как Изольда звонила в столицу — то врач на обходе, то телефон отключен…

–Не защищай ее, Света, — недвусмысленно шикнул на маму отец и перевел на меня пышущий праведным гневом взгляд, — думаешь, я не понимаю, что ты водишь нас за нос, Изольда? Твой внезапный приезд, несчастье с Кириллом, гадание — все это звенья одной цепи. Рассказывай, что ты натворила в столице, или можешь немедленно возвращаться обратно!

Как не прискорбно мне было это констатировать, ситуация постепенно выходила из под моего непосредственного контроля. Я все просчитала до мельчайших деталей, но форс-мажорные обстоятельства напрочь спутали мне карты: мне еще только предстояло выяснить, как Те Ранги вышел на Кирилла и какую роль здесь сыграла Вероника-Барби, но даже сейчас очевидным для меня являлось главное: мои проблемы плодились и размножались, как кролики, а количество вариантов их решения, наоборот, таяло с катастрофической скоростью. Мало того, путей к отступлению у меня, по всей видимости, также практически не осталось.

–Ничего криминального, пап! — обезоруживающе улыбнулась я и беспомощно развела руками, — я подумала, что нам с Кириллом нужно отдохнуть друг от друга и уехала домой, а он в тот же день попал в травматологию. Конечно, меня замучило чувства вины, мало ли чего Кирилл там сдури выкинул. Поэтому я и обратилась к шару, чтобы хотя бы узнать, из-за меня это случилось или нет. А тебе, пап, надо детективы писать, а не в институте преподавать!

Все-таки правда — это и в самом деле смертельное оружие, наповал разящее гложущих сердце червей сомнения. Вопрос лишь в том, как именно необходимо преподносить истину, на каких аспектах заострять внимание собеседника, и среди каких подводных камней лавировать. Я в совершенстве овладела искусством словесных маневров и, нагло выдав в лицо отцу всю эту казуистику, буквально на лету ликвидировала нависшую над собой угрозу. По крайней мере, сегодняшним вечером мне вроде бы одинаково не светили как телесные наказания, так и незавидная перспектива быть выставленной за порог, а что касается завтра…Будет день, будет и пища!

Впрочем, за приуроченным к моему приезду ужину мама чуть ли не насильно запихала в меня столько разнообразной пищи, что я зареклась прикасаться к еде минимум в течение суток. В довершение к усиленной кормежке, я вынуждена была выслушать проникновенный мамин монолог на вечную тему моей бледности и худобы и мужественно вытерпеть отцовское ворчание относительно не выветриваемого запаха свечного дыма, прочно поселившегося на скромной мурманской кухне. Прекрасно понимая, что мне лучше помалкивать, я старательно делала вид, что семейные посиделки за столом вызывают у меня бурный прилив восторга и порцию за порцией выливала на родителей потоки свежих новостей из жизни столицы.

О моей работе и связанных с нею вещах мы вообще не говорили. В Мурманске «мадам Изольды» будто и не существовало вовсе, и я уже пять лет подряд делала все возможное, чтобы статус-кво оставался неизменным. Родители никогда не видели меня в гриме и наивно полагали, что знаменитая гадалка мало чем отличается от серой мыши, которая периодически приезжает к ним погостить, и я не видела объективных причин их разубеждать. Несмотря на то, что меня постоянно подмывало воспользоваться магическими способностями, я слишком явно ощущала свинцовую тяжесть сгустившихся надо мной туч и не позволяла себе вольностей за ужином. Передать солонку мне приходилось просить отца, сахар размешивать самостоятельно, а конфетные фантики разворачивать не усилием воли, а своими горячими от переизбытка энергии пальцами. Иногда мне даже нравилось самозабвенно изображать рядового обывателя, но порой бесконечные игры в нормальность раздражали меня до колик. В подобные моменты рядом со мной обычно и перегорали лампочки, но сегодня я просто обязана была подыграть родителям любой ценой, хотя и весь вечер буквально умирала от желания поскорей выскочить из-за стола, удалиться в свою комнату и попытать удачи с обитающими в карточной колоде венценосными особами.

Звонить Инне Матвеевне «проклятая ведьма» не хотела из принципа. Наши отношения с матерью Кирилла и дружескими-то можно было назвать с пребольшой натяжкой, Инна Матвеевна меня откровенно недолюбливала и даже особо не утруждалась, чтобы скрывать свою неприязнь. Мать Кирилла не переносила меня на дух, и если бы не увлеченность собственной личной жизнью, давно бы проела сыну всю плешь насчет неподходящей партии. Однако, великолепно сохранившаяся для своего возраста Инна Матвеевна недавно в очередной раз вышла замуж, причем, вышла весьма удачно, и большую времени проводила в разъездах по ведущим европейским столицам, сопровождая в командировках супруга — бизнесмена. Кирилл с отчимом не то чтобы не ладил, но без нужды не контактировал, и постепенно к продиктованному нормами приличиями уровню свелось и его общение с матерью.

Невзирая на жеманность и склонность к неуместному кокетству, в сущности, Инна Матвеевна была далеко неглупой женщиной, как говорится, себе на уме, и ее житейской мудрости вполне хватало для поддержания стойкого нейтралитета с потенциальной снохой. Но все сказанное, как ни крути, было справедливо до инцидента с Кириллом, а что сейчас творилось в душе сидящей у постели сына матери я боялась даже предположить. Тем не менее, нездоровое беспокойство в меня вселяла отнюдь не морально-этическая сторона — я тщетно пыталась понять, что натолкнуло Инну Матвеевну на мысль о моей причастности к нападению на Кирилла. Инерция мышления или неопровержимые факты, о наличии которых известно всем подряд, кроме меня самой?

Отделаться от повышенного внимания несколько оттаявших за ужином родителей мне удалось лишь после участия в семейном просмотре телевизионных передач музыкально-развлекательного характера, в широком ассортименте транслировавшихся в вечернем эфире. Ровно в ту секунду, когда я уже собралась под шумок выскользнуть из гостиной и якобы сразу же залечь спать, мой мобильник вдруг разродился серией заливистых трелей. Номер определился мало того, что стационарный, так еще и со столичным префиксом.

–Изольда, пока мама вышла, мне дали телефон на пару минут, слушай внимательно и не перебивай, — сходу потребовал Кирилл торопливым, приглушенным шепотом, — этот дикарь каким-то образом вышел на меня и пытался выбить твой адрес. Не бойся, я ничего ему не сказал, он не знает, где ты. А теперь ответь, что ты ему пообещала? Почему он тебя преследует?

–Потому что у него не все дома, — в сердцах бросила я, — лучше расскажи мне, как ты себя чувствуешь?

–А как я по-твоему должен себя чувствовать? Твой любовник-дегенерат напал на меня прямо на улице, а я даже не могу заявить на него в полицию, так как знаю, что тебя тоже вызовут на допрос и не хочу подставлять тебя и твою семью. Ты довольна, Изольда? Ты мне, наконец, отомстила, да? Но зачем ты выбрала это животное, разве ты не понимаешь, что сама первая от него и пострадаешь?

–Кирилл, притормози на поворотах, — тихо попросила я, плавно перемещаясь в спальню подальше от всеслышащих маминых ушей, — возникло недоразумение, мне очень больно, что так вышло, и я прошу у тебя прощения. Но поверь мне, я никогда тебе не мстила, тем более с Те Ранги!

–Ты даже знаешь, как его зовут, — с интонациями зачитывающего обвинительный приговор судьи горько резюмировал Кирилл, — имей в виду Изольда, ты у него не единственная, а его подружку я недавно видел в твоем салоне.

–Сворачивайте базар, — гавкнул на заднем фоне санитар Петруничев, — если дежурный врач увидит, он с меня ползарплаты снимет.

–Кирилл, тебе вредно нервничать, не забивай голову всякой ерундой. Лечись, отдыхай, я приеду и мы обо все поговорим, — информации было чересчур много, чтобы анализировать ее параллельно с разговором, и я решила не распыляться на два дела одновременно, но перед тем, как отсоединиться, мой неверный возлюбленный, добил меня еще одной удивительной подробностью своей конфронтации с Те Ранги.

— А еще твой дикарь силой отнял у меня бумажник. Он просто взбесился, когда я отказался отдать ему портмоне. Подумай хорошенько, с кем ты связалась, Изольда, и ни в коем случае не возвращайся в столицу. Я видел его глаза — это не человек, это зверь!

ГЛАВА XV

По логике вещей, мне следовало на коленях благодарить Кирилла за проявленное благородство, однако, после прослушивания на ночь глядя подробностей нападения, явно противопоказанных людям с чувствительной психикой, у меня не только язык присох к нёбу, но заодно и полностью сперло дыханье в зобу. В итоге я виновато промямлила в трубку нечто маловразумительное и, оставив своего неверного возлюбленного на попечение санитара Петруничева, отрывистое гавканье которого мне за сегодняшний день посчастливилось услышать целых три раза, глубоко утопила кнопку отбоя, а затем резко набрала в легкие побольше воздуха и обреченно вернулась в гостиную держать ответ перед сгорающими от нетерпения родителями.

–Всё так, как я и предполагала, — дабы не позволить маме сходу обрушить на меня лавину бесчисленных вопросов, я решила нанести превентивный удар и публично озвучить полученную от Кирилла информацию с некоторыми поправками на строжайшую секретность определенной части сведений, — уличный грабитель хотел отнять кошелек, а наш супер-Рембо вздумал оказать сопротивление, но переоценил свои возможности. В общем, он еще легко отделался! Ну что, всем спокойной ночи?

–Надеюсь, Кирилл обратился в полицию? — местами основательно урезанная правда не вызвала у родителей серьезных подозрений, а отец даже озаботился скорейшим раскрытием совершенного преступления и неотвратимым наказанием посягнувшего на неприкосновенность конституционных прав разбойника. Но здесь истина, к сожалению, сворачивала на кривую дорожку, и если я не собиралась дополнительно отягощать свою и без того нагруженную, словно ломовая лошадь, совесть, пора было закругляться со скользкими темами.

–Я не спросила, пап, — вздохнула я, — я так переживала за его здоровье, что все остальное просто вылетело у меня из головы. Да и звонок был настолько неожиданным…

–Кирилл — хороший парень, и главное — он очень тебя любит, — мама поднялась с дивана и пристально заглянула мне в глаза, — человеку свойственно ошибаться, Изольда, не забывай об этом. Я бы не советовала тебе размениваться такими людьми, как Кирилл, никто не может гарантировать, что ты встретишь кого-нибудь лучше!

–Приятных сновидений, мама, — я демонстративно воздержалась от комментариев и галопом рванула в спальню. Мне ли не знать, что если мама оседлала любимого конька, то у меня нет иного выхода, кроме как поспешно ретироваться, иначе грядущий разбор по косточкам моей личной жизни вполне способен довести меня до белого каления, неизбежно влекущего за собой существенные неполадки в общедомовой электропроводке.

Вероятнее всего вызывающее у меня зубовный скрежет мамино поведение являлось в главной мере издержками советского воспитания, помноженного на собственный горький опыт. В стране тотальной уравниловки любая исключительность автоматически ставила клеймо на светлом будущем, и подвергшаяся в свое время всесторонней травле мама до сих пор не сумела задушить в себе этот въевшийся под кожу страх. С самого момента моего рождения система целенаправленно ломала в маме индивидуальность, и постепенно сформировала в ней устойчивую боязнь, не дай, бог выделиться из серой толпы. По возвращению из экспедиции гонения на маму приобрели характер эпидемии, на нее косились, ее чурались, ей отказывали в помощи, и если бы не железная воля вставшего на ее защиту отца, неизвестно, пережила бы она бы вообще эти невероятно сложные времена. Бесстрашная полярница, подающий надежды молодой ученый-гидрогеолог, мама долгие месяцы самоотверженно делила с коллегами спартанские условия дрейфующей станции, но практически сломалась под гнетом общественного давления. До моего появления на свет профессиональные амбиции родителей простирались гораздо дальше Мурманска, и у них имелись внушительные шансы продолжить научную карьеру в столице, но в итоге они предпочли укрыться за полярным кругом и избрать для себя скромную преподавательскую стезю.

Прошедшие двадцать пять лет мама провела в непрекращающемся страхе. За себя она больше не опасалась — жестоко терзающий ее душу ужас отныне переметнулся на меня. Мама до смерти боялась, что дочь в точности повторит ее судьбу — растеряет друзей, станет вечным изгоем в коллективе и, что хуже всего, не приведи господь, пойдет еще дальше и никогда не найдет свою вторую половину, ту самую пресловутую каменную стену, которая надежно укроет ее от вездесущих охотников за сенсациями. Мне повезло, что я с детства отличалась жутким упрямством и ни при каких обстоятельствах не поддавалась внушению. В противном случае, великолепная мадам Изольда непременно обзавелась бы ярко выраженным комплексом неполноценности в анамнезе.

С тех пор, как у меня начали проявляться паранормальные способности, мама перепробовала всё: уговоры, увещевания, угрозы. Будучи совсем ребенком, я ее не понимала, став старше — протестовала и возмущалась, а окончательно повзрослев — осознала глубинную первопричину ее граничащего с маниакальной страстью желания сделать из меня обычного человека или хотя бы научить меня виртуозно притворяться таковым. Когда я сбежала в столицу, где воплотила в реальность полный набор маминых кошмаров, отец полгода отпаивал ее валерьянкой, а в мои несчастные уши ежедневно вливался расплавленный воск проникновенных укоров по поводу моей самолично поломанной жизни. А летом я привезла в Мурманск Кирилла, и кажется, была, наконец, прощена.

Отношения с Кириллом символизировали для мамы мой первый робкий шаг навстречу будущему. Она спала и видела, как мы играем пышную свадьбу и обживаем семейное гнездышко, а наши дети растут на ее глазах, и каково же было ее разочарование, когда все вдруг пошло не по сценарию. Благопристойная совместная жизнь с Кириллом никоим образом не изменила моих базовых целевых установок, я осталась прежней, а мамины мечты остались мечтами. Канонический конфликт отцов и детей, с годами несколько сгладился: какой-никакой семьей я все-таки обзавелась, а моя работа, хотя и заключалась в хитроумных манипуляциях с энергетическими потоками, объективно не содержала в себе равным счетом ничего предосудительного. Наш с мамой «пакт о ненападении» все еще действовал, однако, в свете произошедших событий, я подозревала, что в ближайшее время мама будет вынуждена аннулировать его одностороннем порядке и выйти на тропу войны.

Моя комната в отчем доме, благодаря стараниям мамы, всегда выглядела так тепло и уютно, словно я никуда и не уезжала. Я с наслаждением растянулась на кровати, полежала пару минут без движения, рывком встала на ноги и на цыпочках подошла к окну. В поздний час на улице было тихо и безлюдно, лишь горел свет в окнах мурманских полуночников, да искрились во тьме разноцветные огни бывшей гостиницы «Арктика». Что ж, темнота не только общепризнанный друг молодежи, но и верный союзник разномастных гадалок, медиумов и прочей оккультной шушеры.

Для того, чтобы мое зрение максимально адаптировалось к отсутствию освещения и я начала постепенно различать отчетливые контуры выплывающих из мрака предметов, потребовалось около получаса бестолкового созерцания потолка, но мои ожидания полностью оправдались и вскоре я смогла приступить к осуществлению задуманного. Одинаково серые кошки, одинаково красивые женщины, одинаково пестрые карты — картина актуальная для кого угодно, но не для прославленной мадам Изольды. До полноправного никталопа мне, естественно, было также далеко, как и черепахе до спринтера, но я давно заметила, что в темноте я вижу намного лучше большинства людей.

Я не долго колебалась, выбирая карту, обозначающую Те Ранги. Маори мог быть только пиковым королем и никем иначе. Сосредоточиться и представить его лицо: золотисто-коричневую кожу, витиеватые спирали татуировки, иссиня-черные волосы, собранные высоко на затылке и, как финальный штрих, глаза — угольно черный и желто-зеленый. Я не надеялась выпытать у карт свое будущее, я намеревалась пойти окольным путем и выяснить, где и когда пересекутся наши с Те Ранги судьбы.

Расклад на маори вышел настолько похабным, что я всерьез усомнилась в своей квалификации. Карты упорно отказывались разговаривать со мной: короли кутались в пурпурные мантии, дамы смущенно закрывались веерами, а валеты низко надвигали на глаза украшенные перьями береты. И все же я нашла себя, причем в самом центре расклада. Наши судьбы были сплетены прочно и неразрывно, и, следовательно, мой побег из столицы больше напоминал движение по замкнутому кругу. Пикового короля окружало много женщин, в том числе и бубновая дама, известная мне под кодовым названием «раба любви», но основную линию определяла исключительно дама пик. На этом крайне неутешительном для меня факте, логика в карточных комбинациях благополучно закончилась: если верить картам, у Те Ранги вообще ничего не было — ни семьи, ни работы, ни будущего — только тяжелые испытания да сплошные дороги, ранние и поздние, трудные и легкие, но неизменно ведущие к той самой даме пик.

Я нервно сгребла карты в охапку и с раздражением затолкала их обратно в колоду. Мелькнула шальная мысль, повторить расклад на бис, но я вовремя вспомнила золотое правило гадалок о недопустимости повторного искушения судьбы, и мужественно преодолела обуявший меня порыв. Дело ясное, что дело темное, не более того. Никакой конкретики, будто карты добровольно приняли обет молчания и обязались держать рот на замке. И что теперь, сидеть до скончания дней в Мурманске и, покорно сложив лапки, дожидаться свершения пророчества? Или бросить вызов и посмотреть судьбе в лицо? Открыто взглянуть в ее разноцветные глаза, обведенные причудливыми линиями татуировки, или малодушно продолжать подводить под монастырь своих близких, виноватых лишь в том, что они имеют отношение к моей персоне? Достаточно ли у меня смелости, чтобы открыть Те Ранги правду и сказать, что его поиски завершились в тот день, когда он переступил порог гадального салона мадам Изольды, вернее даже раньше — мои неприятности начались с визита Вероники и мимолетного контакта с нефритовым амулетом. Кстати, об амулетах!

Мне изначально показалось довольно странным упоминание Кирилла о похищенном бумажнике, слишком уж откровенно портмоне выпадало из сложной мозаики произошедшего. Имитировать ограбление Те Ранги не стал бы в девяноста процентов случаев, подобные изыски столь же чужды маори, как и ослу тонкий музыкальный слух, это первое, а во-вторых, я сильно сомневалась, что недавно вышедший из «обезьянника» Кирилл носил в кошельке баснословные суммы. Бумажник интересовал Те Ранги сам по себе, и сейчас до меня дошло, почему. Заговоренные лавровые листики, которые я вложила Кириллу в портмоне на удачу, были насквозь пропитаны моей энергетикой, и маори просто не мог ее не почувствовать.

Чем грозил мне данный вывод? Мне, возможно, пока и ничем, а вот Кирилла Те Ранги уж точно не оставит в покое, пока не вышибет с него сведения о создателе талисмана, а учитывая, что придерживаться принципов гуманизма в своих методах маори, вероятнее всего, не станет, моему неверному возлюбленному лучше не попадаться ему на глаза. Звучит, как форменное издевательство, если принять во внимание, что Кирилл находится в больнице с закрытой черепно-мозговой травмой и навряд ли способен бегать от маори по всей столице.

–Инна Матвеевна! Простите, что разбудила! — своей несостоявшейся свекрови я звонила из ванной, включив на полную мощность воду, и толком не слышала даже саму себя, но так как я справедливо опасалась, что мой ночной разговор невольно станет достоянием родителей, из двух зол пришлось выбирать меньшее.

–Кто это? — сухо поинтересовалась Инна Матвеевна. Действительно не узнала или просто решила меня таки образом задеть?

–Это Изольда, — проглотив обиду, сообщила я, — я не могу вам сейчас рассказать всего, но я очень прошу вас сделать так, как я скажу. Выслушайте меня, пожалуйста…

–Знаешь, Золя, — Инна Матвеевна специально выделила последнее слово, ибо прекрасно помнила, как я ненавижу, когда меня называют уменьшительным вариантом имени, — не нужно было мне звонить. Мне твои оправдания не нужны, хочешь очистить совесть — лучше позвони в полицию. Я стояла за дверью палаты и отлично слышала, как Кирилл разговаривал с тобой по телефону. Мне очень неприятно сознавать, что он тебя покрывает, вместо того, чтобы написать заявление на твоего любовника и призвать вас обоих к ответственности. Спокойной ночи, Золя.

–Инна Матвеевна, мы с Кириллом сами разберемся в этой ситуации, я не запрещала ему обратиться в полицию, это было его решение. В любом случае, завтра к вечеру я уже буду в столице. Вас я прошу об одном — предупредите всех в больнице, чтобы к Кириллу никого не впускали, кроме родственников.

Инна Матвеевна молча положила трубку, но я была уверена, что она поступит в точном соответствии с моей рекомендацией. Не доверять «проклятой ведьме» можно было сколько угодно, но лучше все-таки лишний раз подстраховаться. Не знаю, правильно ли я поступила, но когда в деле замешан Те Ранги, меры безопасности лишними быть физически не могут.

Но как ни крути, маори была нужна я, а не Кирилл, и не позднее, чем до завтра мне предстояло придумать работающий способ не только доходчиво объяснить потомку новозеландских каннибалов, что я категорически не собираюсь принимать участие в его безумных планах, но и требую немедленно прекратить мое преследование. Впрочем, главная сложность состояла в другом: объяснения необходимо было подкрепить убедительными доказательствами наличия у меня возможности достойно ответить на самый дерзкий вызов. Пора прогуляться по ночному Мурманску и ощутимо подзарядиться — чует моё сердце, скоро меня ждет колоссальный расход энергии.

ГЛАВА XVI

Закрывая за собой входную дверь, я даже не пыталась ступать бесшумно. Мои ночные отлучки давно перестали быть для родителей чем-то из ряда вон выходящим и если раньше они вызывали у мамы натуральную паническую атаку, то сейчас ее реакция ограничивалась обреченным смирением. Я не сомневалась, что родители до сих пор не сомкнули глаз, а уж когда я посреди ночи внезапно отправилась в душ, окончательно потеряли сон от нехороших предчувствий, но, вероятно, отец сумел уговорить маму отложить разбор полетов до утра. Для любого нормального человека спокойно отпустить единственную дочь на одиночную прогулку по ночному Мурманску, однозначно, показалось бы совершенно диким поступком, но так как моим родителями не то выпала честь, не то свалилось горе произвести на божий свет саму мадам Изольду, от безвыходности они вынуждены были относиться к подобным странностям исключительно с философской точки зрения.

Концентрация энергии достигала своего апогея именно ночью. Днем биополе, грубо говоря, растаскивалось на части непроизвольно подпитывающимися от него местными жителями и представляло собой определенного рода слоеный пирог, от которого постоянно отщипывалось по кусочку. Несмотря на имеющуюся у меня возможность оторвать от энергетического кекса самый толстый и сладкий ломоть в независимости от времени суток, я не любила довольствоваться малым: ночью я получала всё и сразу, причем без малейшей необходимости с кем-либо делиться своей силой. С опытом мои навыки ментального контакта со вселенной поднялись на достаточно высокий уровень, и по сравнению с предыдущими годами, когда я тратила на подзарядку почти всю ночь, нынешние прогулки длились не больше часа. Хотя на то, чтобы, хлопнув себя по бестолковому лбу, неожиданно обнаружить неиссякаемый источник энергии буквально под носом, мне понадобилось несколько лет бесконечных экспериментов.

Окна родительской квартиры выходили прямиком на площадь Пяти Углов, благодаря своей уникальной архитектуре и удачному расположению в самом центре города, непрерывно аккумулирующей стекающиеся со всего Мурманска энергетические потоки. В незабвенную эпоху развитого социализма площадь носила имя Советской конституции и лишь к концу двадцатого века избавилась от старых деревянных построек, нещадно уродовавших ее современный облик, словно огромные бородавки. Центральная площадь нового образца повсеместно обросла организациями торговли и учреждениями общепита, а в бывшем здании когда-то гремевшего на весь Союз производственного объединения «Севрыба» отныне заседали депутаты мурманской думы, в отличии от приказавшего долго жить кооператива, отличавшиеся удивительной непотопляемостью.

К сожалению, все эти пертурбации существенно отразились на бесперебойном функционировании площади в качестве энергетического резервуара: растущие, как грибы, «стройки века» требовали увеличения числа привлекаемых к труду рабочих, которые, учитывая суровые климатические условия, постепенно подъедали вкусный, полезный и питательный энергический каравай. Более того, по причине кардинального изменения планировки, меткое название площади, основанное на количестве упирающихся в нее дорог, смело можно было менять на «Четыре угла», потому что пятую магистраль глубокоуважаемые господа градостроители благополучно ликвидировали за ненадобностью, наплевав с пожарной колокольни на очевидный любому мало-мальски подкованному магу сакральный смысл. Нужно ли дополнительно упоминать, что когда я впервые увидела центральную площадь после реконструкции, мне остро захотелось создать партию оккультистов и активно лоббировать продвижение ее членов во властные структуры, дабы в дальнейшем не допускать столь откровенного надругательства над мурманским биополем?

В настоящее время энергетическая вместимость площади значительно уменьшилась и днем здесь было, в принципе, нечего делать, зато ближе ко второй половине ночи энергии накапливалось столько, что обладай она материально-вещественной формой, ее можно было по желанию черпать ложкой, либо намазывать на хлеб. В безлюдной тишине, изредка нарушаемой лишь торопливыми шагами поздних прохожих, да быстрым шорохом автомобильных шин, я стояла в десятке метров от гостиницы «Арктика» и размеренно вдыхала влажный воздух. Абсолютное единение бренного тела и бессмертной души: на вдохе я жадно припадала к источнику силы, а на выдохе освобождалась от накопившегося негатива. Приятное покалывание медленно распространялось по всему организму, энергия смешивалась с кровью и отчетливо пульсировала в моих венах, а отрывистые толчки в левой стороне грудной клетки раз за разом учащались от неуловимого волнения. Для того, чтобы проверить, сколько делений показывает моя внутренняя батарейка, я вытянула перед собой руку и осторожно отправила слабый импульс на кончики пальцев.

–Иза? Иза Керн, неужели это ты? — крошечные искорки моментально погасли, не успев как следует разгореться. Я резко разорвала контакт, наспех возвела мысленную стену и неохотно обернулась на звук окликнувшего меня голоса.

Славка Никольский был пьян и весел, от моего бывшего одноклассника ощутимо разило в равной степени пивом, сигаретами и дешевыми женским духами. Славка явно возвращался из гостей, и, по всем, признакам пребывал в игривом настроении, располагающем к фривольному тону. Меня слабо заботила Славкина личная жизнь и сопутствующий ей эмоциональный фон, однако сам Славка отчего-то искренне полагал, что десятилетнее сидение со мной за одной партой дает ему право меня пьяно облапать, неумело замаскировав сие действие под дружеские объятия.

–Изочка, ты почему приехала и не звонишь? — на всю площадь возопил разгоряченный неуемными возлияниями Славка, от избытка чувств сорвал с головы шапку-ушанку и высоко подбросил ее в воздух, но так как координация его движений оставляла желать лучшего, малахай приземлился аккурат в сугроб. Я наивно понадеялась, что Славка полезет выручать головной убор из снежного плена, а я воспользуюсь моментом и незаметно шмыгну в подъезд, но мой одноклассник внезапно предпочел продолжить общение со мной.

–Иза, ну как там, в столице? — не дождавшись вразумительного ответа на предыдущий вопрос, Славка разродился следующим, и как вскоре выяснилось, не одним, — процветает твоя цирюльня?

Легенду про салон красоты придумала мама: сказать людям правду о моей работе она так и не решилась, и год за годом снабжала дворовых кумушек художественными описаниями подробностей моей профессиональной деятельности на поприще парикмахерского искусства. Одноклассники, однокурсники и прочие любопытствующие относительно того, как сложилась судьба Изольды Керн, лица попадали в ту же обойму, и мама успешно кормила их баснями аналогичного содержания. На мою беду, большинство школьных товарищей компактно проживало по соседству, и в каждый свой приезд я стабильно натыкалась на кого-нибудь из них. Сегодня, по — видимому, настала очередь Славки Никольского.

–Все отлично, — бодро отрапортовала я и с целью отсечь Славкины поползновения на встречу тут же добавила, — дел невпроворот, завтра улетаю обратно в столицу.

–Ну ничего себе, деловая колбаса, — громко захохотал Славка, с третьей попытки поджег сигарету, обдал меня табачным дымом и вдруг подозрительно прищурился, — слушай, Иза, а чего это ты тут одна по ночам разгуливаешь, не страшно?

–Мозги проветриваю, — практически честно отозвалась я, — а ты откуда и куда путь держишь?

Желания точить лясы с основательно набравшимся Славкой у меня имелось не больше, чем эстетики в крысином хвосте, но нарываться на конфликт я тоже не хотела, мама и так из-за меня скоро с ума сойдет. А что касается, страшно или не страшно, так был на моей памяти один показательный случай лет так семь-восемь назад — интересно бы узнать, перестали ли мучить ночные кошмары опрометчиво посягнувшего на мою безопасность преступника…

–От Таньки я, днюха у ней сегодня! — с нескрываемой гордостью поведал Славка и без всякого логического перехода заявил, — Иза, а я ведь тоже думаю в столицу податься, сколько можно в порту за копейки спину гнуть! Я смотрю, из нашего класса ты одна поднялась, шубка вон у тебя, небось, дорогущая! Чем я хуже? Руки-ноги целые, башка на плечах есть, рвану в столицу на заработки! Скажи — ка мне, Изочка, нужны там такие, как я, или нет?

Для пущей убедительности свой проникновенный монолог Славка сопроводил хаотичным ощупыванием вышеупомянутой шубки (самой, надо сказать, скромненькой в моем обширном гардеробе верхней одежды) и прекратил мусолить светлый мех своими лапищами лишь после того, как я нервно передернула плечом. Но и тогда мой подвыпивший одноклассник продолжал вопросительно таращиться на меня мутными глазами в ожидании положительного ответа, который я ему ни при каких условиях обеспечить, увы, не могла.

Ничего, помимо грубой физической силы, выставить на столичный рынок труда Славка был объективно не в состоянии. Получив кишащий тройками аттестат об окончании средней школы всегда выделявшийся среди «детей полярной ночи» своим румянцем здоровяк Славка мгновенно устроился грузчиком в порт, где и работал по сей день, не проявляя ни малейшей тяги к пополнению скудного багажа знаний. Каким образом он планировал пытать счастья в столице, я понятия не имела, да и его наводящие вопросы можно было легко списать на алкогольное опьянение, но в любом случае я не собиралась обнадеживать бывшего одноклассника радужными перспективами и брать на душу грех. Не хватало еще, чтобы окрыленный Славка ринулся в столицу и по глупости наломал там дров!

–Знаешь, Славка, если у тебя нет столичной прописки, лучше сиди дома, — безжалостно обрубила я Славкины надежды на корню, — а мешки таскать, так и это и в Мурманске можно!

–Вот же зараза, — разочарованно шмыгнул покрасневшим носом Славка, ожесточенно растоптал окурок на снегу и вдруг спросил меня в упор, — Иза, а как же ты выкрутилась? Да, понял я, вам бабам проще, замуж выскочила — вот тебе и прописка! Что, не так?

–Именно так, — не стала ханжествовать я и зябко зарылась лицом в пушистый воротник, — ладно, пойду я, замерзла уже совсем…

–Давай я тебя провожу! Помнишь, как в школе я за тобой портфель носил? Не помнишь? — ночная прохлада явно действовала на Славку отрезвляюще, иначе чем объяснить, что он довольно быстро почувствовал мое нежелание предаваться ностальгии по давно минувшим временам и сразу вернул разговор в прежнее русло, — Иза, а может ты меня с хорошей девочкой познакомишь? У тебя ж подружайки в столице есть? Скажи, мол, парень надежный, работящий да и вообще настоящий мужик, даже в армии служил. Я сколько по ящику смотрю, так в столице будто мужики перевелись, одни педики повсюду.. Ну что, замолвишь за меня словечко?

–Шапку не забудь, — язвительно напомнила я, — а Танька твоя как же?

–Да хрен с ней, с Танькой, — хрюкнул Славка откуда-то из недр сугроба, с кряхтением нацепил ушанку набекрень и с претензиями на риторичность спросил, — она мне что, жена, эта Танька? Сейчас не подсуетишься, так будешь всю жизнь в Мурманске куковать. Иза, так ты не сказала, познакомишь? К тебе же бабы стричься толпами ходят, трудно тебе, что ли?

–Знакомься по интернету, Славка, — иронично посоветовала я, — залезь на сайт знакомств и ищи себе кого хочешь. А я тебе ничем не помогу.

–Зазналась ты, Иза, — заклеймил мою неуступчивость Славка, сосредоточенно наморщил лоб и после долгих мыслительных усилий выдал, — а что, правда, можно по интернету? Завтра сеструху малую напрягу, пусть мне всё в компьютере покажет, я же не дурак какой-то, научусь! Найду себе такую фифу, не чета Таньке!

–Обязательно найдешь, — оптимистично кивнула я, с вожделением вглядываясь в приоткрытую дверь своего подъезда, — пока, Славка, удачи тебе!

–Мы с тобой скоро в столице увидимся! — торжественно пообещал мой бывший одноклассник, — еще завидовать мне будешь! Иза, а ну-ка дай мне руку!

–Это еще зачем? — я не сразу сообразила, с чего вдруг Славке вздумалось поручкаться со мной на прощание и с опаской протянула ладонь, которую бывший одноклассник вдруг поднес к глазам и принялся внимательно рассматривать.

–Не, точно пиво лишнее было, — авторитетно заключил Славка, — всякая чертовщина мерещиться. Не поверишь, я когда по площади шел, мне показалось, что у тебя на пальцах вроде как огоньки горят. Думал, может ногти так накрасила, что отсвечивает, а вот сейчас смотрю — ничего такого и нет.

–Пить надо меньше, в столице своих алкашей хватает, — фыркнула я, выдернула руку и на всех парах устремилась в подъезд, оставив растерянного Славку осмысливать тяжкие последствия злоупотребления спиртными напитками.

Что ж, по крайней мере я теперь могу быть уверена, что уровень заряда моей внутренней батарейки достиг стопроцентной отметки. А Славка, может, и правда пить бросит.

ГЛАВА XVII

С погодой в столице творилось нечто совершенно невероятное. Яростные порывы ветра с воем взметали в воздух целые пласты свежевыпавшего снега, а мрачное, плотное затянутое сизой пеленой небо непрерывно обрушивало на землю все новые и новые порции осадков. Вопреки общепринятым канонам, обильный снегопад сопровождался почти тридцатиградусным морозом, в сочетании с ледяным штормом делавшим столичный климат абсолютно непригодным для длительного нахождения на улице даже таких закаленных в суровых условиях Крайнего севера особ, как ваша покорная слуга.

Долгожданное разрешение на посадку доставивший меня из Мурманска лайнер получил лишь после трех холостых кругов над аэропортом, причем авиадиспетчер дал, наконец, добро в тот момент, когда борт понемногу начала охватывать паника. Спустившись с трапа, я сходу попала в снежную воронку, нагло вырвавшую у меня из рук перчатки, и окончательно убедилась в том парадоксальном факте, что погода в заполярном Мурманске разительно отличалась от столичной метеорологической обстановки в лучшую сторону. С расценками на услуги частного извоза дела обстояли еще веселее: дружно взвинтивших оплату до запредельных высот таксистов массово оккупировали замерзшие пассажиры и для того, чтобы покинуть аэропорт в числе первых, мне пришлось локтями расталкивать потенциальных конкурентов. В итоге я подло наступила острой шпилькой на ногу опережающей меня на несколько шагов тетке и с облегчением скрылась в теплом салоне ближайшего автомобиля от разбушевавшейся стихии. Со спортивным интересом наблюдавший за нашими гонками по пересеченной местности таксист встретил меня насмешливой ухмылкой, спросил адрес и резко нажал на газ.

От поездки в Мурманск у меня остался исключительно неприятный осадок. Все время перелета меня сопровождали тягостные воспоминания о маминых заплаканных глазах и осуждающем взгляде молчаливого и задумчивого отца, и даже существенное пополнение энергетических запасов не смогло поднять градус моего безнадежно испорченного настроения. Идея отсидеться в отчем доме, пока все не утрясется, мало того, что оказалась заведомо провальной, так и повлекла за собой целую серию неприятных последствий. Во-первых, я невольно подставила Кирилла, во-вторых, практически довела бедную маму до нервного срыва, а в-третьих, вернулась в итоге на исходную позицию, и это, пожалуй, стало для меня наиболее обидным разочарованием.

У меня до сих пор не было конкретного плана дальнейших действий, но одну ключевую мысль я уяснила из сложившейся ситуации наверняка: поджимать хвост и трусливо бегать от возникающих на ровном месте проблем столь же недостойно прославленной мадам Изольды, как и члену королевской семьи негоже питаться дешевым фастфудом. Конечно, иррациональный страх перед дикой энергетикой Те Ранги в некоторой степени оправдывал мой малодушный поступок, но жизнь показала, что поспешное бегство из столицы вовсе не являлось для меня панацеей. Сейчас я была морально готова дать маори от ворот поворот и полностью расставить все точки на i. К сожалению, интуиция подсказывала мне, что цивилизованный диалог у нас с Те Ранги навряд ли получиться, для того, чтобы раз и навсегда отвадить его от своего гадального салона, я буду вынуждена действовать силой. В данном аспекте визит в город детства совсем не казался мне напрасным.

Звонков ни от Кирилла, ни от его матери мне больше не поступало. Учитывая, что отсутствие новостей априори означало хорошие новости, я также не предпринимала попыток выйти на связь, предпочитая один раз увидеть, чем сто раз услышать. Я планировала без предупреждения нагрянуть в столичную больницу и, по возможности побеседовав с Кириллом наедине, получить информацию из первых уст, дабы затем оттолкнуться от рассказа моего неверного возлюбленного и выработать стратегию предстоящей «борьбы полов».

Успеть в госпиталь до истечения приемных часов мне удалось лишь благодаря бешеному темпу, который я задала себе сразу же после того, как вернулась домой. Я рысью сбегала в душ, переоделась, сжевала на ходу завалявшийся в шкафу шоколадный батончик и уже нацелилась мчаться за машиной, но вдруг бросила мимолетный взгляд в окно, и желание садиться за руль отпало само собой. Термометр показывал минус двадцать восемь, с неба безостановочно валил густой, липкий снег, а из вытяжки протяжно голосил ураганный ветер.

С таксистом мне откровенно повезло: прибывший по вызову водитель умудрился доставить меня в больницу в объезд снежных завалов и парализовавших автомобильное движение на центральных улицах пробок. По пути я узнала, что погодная аномалия длится уже вторые сутки и, невзирая на рекордное количество единиц выведенной на работу снегоуборочной техники, столичные коммунальные службы плохо справляются с натиском стихии, по причине чего самым популярным видом транспорта закономерно стал метрополитен. В подземке я не ездила уже несколько лет и совершенно не мечтала освежить в памяти сей незабываемый опыт, однако, не начни я «драть с трудящихся втридорога» за свои услуги, на собственную машину я накопила бы не раньше, чем в следующем году и до сих пор пополняла бы внушительные ряды передвигающихся на метро горожан.

Хотя расстояние от такси до парадного входа в больницу составляло считанные метры, этого оказалось вполне достаточным, чтобы моя шубка сплошь и рядом покрылась снежно-ледяной коркой. В фойе я кое-как отряхнулась и, вручив больше напоминающую драную кошку норку неприветливой гардеробщице, вступила в длительные препирательства с сотрудницей регистратуры. Похоже, Инну Матвеевну я вчера все-таки настропалила по полной программе, потому что пускать меня в палату к Кириллу Сазонову дежурная медсестра отказывалась с упорством не желающего делать уроки школьника. Пришлось набрать с мобильного номер несостоявшейся свекрови, сунуть трубку неуступчивой медичке и лишь потом получить долгожданное разрешение на посещение больного в комплекте с мятым халатом и парой ядовито-синих бахил.

К лифту я неслась с резвостью юной лани, безжалостно протыкая острыми каблуками тонкую пленку бахил. Медсестра предупредила меня о том, что на всё про всё мне отводится около пятнадцати минут, и я была твердо намерена выжать из краткого свидания с Кириллом максимум отдачи. Пока капризная Фортуна была ко мне довольно благосклонна, и удача неизменно сопутствовала мне во всех начинаниях, но я все равно находилась в постоянном напряжении. У меня весь день противно ныло под ложечкой и болезненно стучало в висках — я легкомысленно списывала отвратительное самочувствие на перемену погоды и сейчас никак не могла взять в толк, почему гнетущее ощущение значительно усилилось, как только я переступила порог столичной больницы. Волевым усилием я заткнула рот громогласно вопящей о близкой опасности интуиции и решительно шагнула в лифт, но не успела я вдавить нужную кнопку, как в кабину влетела запыхавшаяся девушка в наброшенном на плечи халате.

–Мне на пятый, в терапию, — выдохнула она и обессиленно привалилась к стене, — нажмите, пожалуйста, у меня руки заняты.

Вероника — Барби и вправду была навьючена шуршащими пакетами, будто мул поклажей. Длинные светлые волосы «рабы любви» намокли под снегом и бесформенно висели влажными патлами, хорошенький носик заметно покраснел на морозе, обветрившиеся губы тряслись от холода, а замерзшие почти до онемения пальцы с трудом удерживали огромную кипу свертков. В кукольно-голубых глазках блондинки стояли вот-вот грозящие политься по мертвенно-белым щекам слезы.

–Давайте, я вам помогу, — любезно предложила я, в очередной раз понимая, что зря игнорировала истошно орущую мне в уши интуицию, — вы совсем окоченели, вам нужно срочно выпить чего-нибудь горячего!

–Некогда, — коротко отмахнулась Вероника, мельком посмотрела на меня, естественно, не узнала в невыразительной бледной моли яркую брюнетку из гадального салона, и лишь благодарно кивнула, когда я ненавязчиво освободила ее от части явно непосильной ноши, — я должна быстрей отдать врачу лекарства для Ранги, и еще постельное белье, и одежду… Представляете, — в голосе блондинки сквозили едва сдерживаемые рыдания, — у них здесь вообще ничего нет! Все надо приносить с собой! Когда я вызывала Скорую, то не думала, что Ранги положат в такие ужасные условия, лучше бы я сама отвезла его в частную клинику… Но я так испугалась, что он может умереть…

–Вы все сделали правильно, — одобрительно кивнула я, — со здоровьем нельзя шутить.

Вероника сдавленно всхлипнула и внезапно разразилась слезами. Двери больничного лифта со скрежетом разъехались, и я без колебаний вышла на два этажа раньше положенного. В конце концов, Кирилл никуда не денется, а если принимать во внимание, что единственный человек, от которого моему неверному возлюбленному может исходить угроза, находится в соседнем отделении и физически не способен никому причинить вреда, за него пока можно и вовсе особо не волноваться. А вот упускать подвернувшийся шанс выяснить, что за болезнь вдруг одолела Те Ранги и на какой период растянется его экстренная госпитализация, было, по крайней мере, глупо.

В отделении интенсивной терапии было неожиданно шумно и многолюдно, причем устойчивый гул создавался в основном самими пациентами. Посещающие больных родственники преимущественно гремели банками-склянками с домашним провиантом и самозабвенно заполняли прикроватные тумбочки, тогда как обитатели палат красочно расписывали вслух порой довольно интимные подробности своего лечения. В большинстве своем контингент данного отделения находился на стадии выздоровления, и концентрация присущего больничной ауре негатива была здесь вполне терпимой, но ментальную стену я возвела в первые же секунды.

Мне еще только предстояло узнать, какую хворь подхватил Те Ранги, но в серьезности его незавидного положения я не сомневалась уже сейчас. Я отгородилась от маори ментальной стеной не для того, чтобы защититься от воздействия его энергетики, я всего лишь хотела оставить свое присутствие в больнице незамеченным. Те Ранги был тяжело болен, вероятнее всего, он даже пребывал в глубоком забытье — его аура превратилась в размытое пятно, пронизанное слабо искрящимися нитями. Такие картины, отражающие внутреннюю борьбу организма за жизнь, всегда внушали мне инстинктивный страх, и возможно, как раз поэтому, я принципиально не занималась целительством. Я боялась мысленного контакта с больным человеком, словно его энергетика представляла собой смертельную инфекцию, я боялась соприкоснуться с истерзанной недугом аурой, будто через это касание мне передавалась болезнь, я никогда не чувствовала в себе силы пропустить через себя чужую боль, выполнить функцию своеобразного фильтра и вернуть обратно чистую, здоровую энергию. Мне казалось, что я не справлюсь с потоком черной, ядовитой, пропитанной страданиями энергетики и тотчас слягу сама — гораздо проще было воздвигнуть непроницаемую ментальную стену и не допускать посторонних проникновений за ее пределы.

–Все принесли? — пожилая докторша с чопорно поджатыми губами буквально выхватила у ревущей в три ручья блондинки пакеты, — так, это вижу, это вижу, а где белье?

–Наверное, у меня, — я протянула врачихе свою партию свертков, — вот, держите!

–Давайте сюда! Что за народ, как с Луны свалились, честное слово! Его ж не на улице в канаве подобрали, а из дома привезли, нет бы сразу все необходимое собрать! Всё, до свидания, теперь звоните в ординаторскую, — с ног до головы обвешавшись пакетами докторша резко потеряла к нам интерес и переключила внимание на засидевшихся в палатах родственниках, — граждане посетители, расходитесь!

–Скажите, как там Ранги? — всем телом подалась к врачихе заплаканная Вероника, — прошу вас!

–Свозим на рентген, тогда видно будет, — вполоборота бросила докторша, — граждане посетители, вы меня, что не слышали, там внизу уже выход закрывают. У нас швейцаров нету, чтобы вас потом по одному выпускать!

–Можно к нему? — сквозь слезы взмолилась блондинка, — хотя бы на минуточку!

–Нельзя, — категорично отрезала врачиха и размашистой походкой двинулась вдоль коридора, последовательно выгоняя из палат друзей и родственников пациентов.

Вероника проводила докторшу затуманенным взглядом и в изнеможении опустилась на скамейку. Я осторожно пристроилась рядом и ободряюще прошептала:

— Я уверена, все будет хорошо, а грубость в наших больницах — это обычное явление, ничего с этим не поделаешь!

Блондинка посмотрела на меня с таким неприкрытым удивлением, словно внезапно обнаружила, что находится в коридоре не одна.

–Простите, я вам даже спасибо не сказала, — похлопав несколько секунд слипшимися от поплывшей туши ресницами, сориентировалась в окружающей обстановке Вероника, — почему они не пускают меня к Ранги, я так с ума сойду от неизвестности!

–Таковы правила, — терпеливо объяснила я, — нужно подождать.

— Я не могу ждать! — блондинка снова зашлась в рыданиях, — Ранги — это все, что у меня есть, он — моя жизнь, и без него я тоже умру!

«Старую песню о главном» я слышала неоднократно, но если раньше я относилась к стенаниям Вероники с немалой долей иронии, то сейчас у меня язык не поворачивался высмеять убитую горем блондинку. Как ни крути, просто так на Скорой не увозят…

–Простите за бестактность, а что произошло с вашим…Ранги?

–Я точно не знаю, — слезы полились из глаз Вероники с новой силой, — вроде бы ставят пневмонию… Это я виновата в том, что он заболел! Ранги столько раз говорил, что ему нужно уехать до наступления холодов, потому что он не выдержит нашу зиму, а я… Я думала, что он просто хочет меня бросить и… Знаете, как я поступила? Я пошла к гадалке и сделала приворот!

–Не говорите ерунды и тем более не вините себя! — ультимативно потребовала я, — лично я вообще не верю в гадалок и вам не советую.

В знак протеста Вероника так сильно затрясла головой, что с ее волос во все стороны полетели мелкие капельки растаявшего снега.

— Я тоже не верила, пока не сходила к мадам Изольде! — сообщила блондинка, — она долго не хотела мне помогать, но потом я ее уговорила и она все-таки согласилась, так приворот сработал в тот же день! И почему я только не послушала мадам Изольду, она ведь предупреждала, что приворот не принесет мне счастья!

ГЛАВА XVIII

–Перестаньте себя накручивать, — равнодушно наблюдать за тем, как Вероника истязает себя беспричинным самобичеванием было для меня абсолютно невыносимым. Мадам Изольда, конечно, мастер основательно запудрить наивным клиенткам их не далеко ушедшие от куриных мозги, но данная ситуация уже ощутимо начинает попахивать изощренным садизмом, — я уверена, что вы имеете дело с обыкновенным стечением обстоятельств, не более того. Все эти гадалки просто хорошие психологи и работают они по принципу «любой каприз за ваши деньги»!

Вероника резко прекратила рыдать и с видом оскорбленной невинности подняла на меня опухшие от слез кукольные глазки.

–Мадам Изольда не взяла с меня ни копейки, — торжественно заявила блондинка, уткнувшись беспрестанно шмыгающим носом в кружевной платочек с легкомысленными рюшечками, — она несколько раз пыталась мне объяснить, что приворот только сделает хуже и мне, и Ранги, но я прямо, как с ума сошла, понимаете? Я готова была себе вены вскрыть, лишь бы Ранги не уезжал, и мне тогда казалось, что приворот — это единственный способ заставить его остаться. И представьте, я возвращаюсь домой, а Ранги вдруг говорит: я сегодня же сдам билет. Я была так счастлива, что словами не описать, побежала к мадам Изольде, хотела ей спасибо сказать, но она все отрицала, будто и не ее это заслуга. Представляете, какая удивительная скромность?

–Скорее, честность, — вслух подумала я, в упор столкнулась с недоумевающим взглядом «рабы любви» и решительно добавила, — по-моему, вашему Ранги стоило периодически смотреть на градусник и элементарно одеваться потеплей, вот и вся магия!

Продолжающий пребывать под воздействием овеянных мистическим ореолом воспоминаний о визите к прославленной мадам Изольде рассудок блондинки упрямо отказывался воспринимать мои весьма рациональные доводы, высказанные, надо отметить, в достаточно категоричной форме. От неожиданности Вероника на пару минут потеряла дар речи и лишь беззвучно разевала рот, словно выброшенная на лед рыба. Не знаю, что конкретно творилось в ее светловолосой голове, но судя по внезапно последовавшему из моих обличительных слов выводу, там правил балом исключительно первородный хаос.

–Это я во всем виновата! — по второму кругу завела шарманку Вероника, ожесточенно комкая наманикюренными пальчиками и без того мятые полы своего халата, — какая же я эгоистка, я всегда беспокоилась только за себя! Ранги запретил мне вмешиваться в его жизнь, и я даже заикнуться лишний раз о чем-нибудь перед ним боялась… А надо было настоять на своем — ну и пусть бы он меня снова ударил! Зато не лежал бы сейчас в этой ужасной больнице, где до него никому нет дела!

Обладай я соответствующими возможностями, я бы незамедлительно обратилась в уполномоченный орган с просьбой о срочном помещении моей собеседницы в лечебницу для душевнобольных с целью принудительного упорядочивания образовавшегося в ее мозгу бардака. Той несусветной чуши, которую блондинка несла практически безостановочно, с избытком могло хватить на десяток томов истории болезни, и даже не будучи дипломированным психиатром я объективно понимала, что ее диагноз является неизлечимым.

–Ранги бы все равно меня не послушал, — грустно подвела итог своих трудоемких мыслительных потуг Вероника, — он поступает так, как сам считает нужным. Вы бы слышали, как я умоляла его не прыгать с телебашни, это же настоящее самоубийство, я в ногах у него валялась, пыталась отговорить. И что? Он спокойно упаковал свой парашют и хлопнул дверями. Если бы я не позвонила в полицию, и Ранги не арестовали, он бы обязательно прыгнул! А потом эта проклятая Стена Троллей в Норвегии — Ранги и его друзья загорелись идеей туда съездить и прыгнуть с утеса Кастель. А ведь до них там разбился ни один бейсер! Я потому и отважилась на приворот, у меня сердце разрывалось, когда представляла, что Ранги может погибнуть! И что вышло? Ранги остался в столице, но его жизнь точно также висит на волоске, как если бы я отпустила его в Норвегию!

–Милая девушка, на дворе двадцать первый век, и антибиотики изобрели уже давным-давно, — назидательно поведала я, — воспаление легких — это вовсе не приговор. Я лично перенесла двустороннюю пневмонию, и как видите, до сих пор жива и здорова. Напичкают вашего Ранги лекарствами, откачают жидкость и за пару недель поставят на ноги. А пока он находится в больнице, настоятельно рекомендую вам своими руками связать ему пару шерстяных носков, а лучше две — во-первых, вязание здорово успокаивает нервы, а во — вторых, скоро Новый Год, и синоптики прогнозируют дальнейшее понижение температуры, так что заодно сэкономите на подарках.

Трясущиеся губы блондинки тронула слабая, чуть заметная улыбка, и я окончательно убедилась в том, что выбрала единственно верную линию поведения. Начни я сочувственно качать головой и самозабвенно обливаться горючими слезами из женской солидарности, подобная реакция только усугубила бы состояние Вероники и так приближающееся к критическому семимильными шагами, а мой хотя и грубоватый, но, в сущности, доброжелательный юмор постепенно вернул блуждающую наощупь в густым сумерках сознания блондинку в окружающую реальность.

–Спасибо вам, — Вероника крепко стиснула мою руку в своей пылающей ладони, — невозможно постоянно держать всё в себе, мне так нужно было выговориться! Господи, вы же поднимались в другое отделение, а тут я вас отвлекла! Простите меня, пожалуйста, простите!

–Ничего страшного… — в полной мере проявить свои актерские способности и успешно изобразить на лице улыбку матери Терезы мне вероломно помешал внезапно раздавшийся за спиной голос, принадлежащий той самой чопорной докторше, которая принимала у нас с Вероникой пакеты.

Так и знала, что вы все еще здесь! — воинственно подбоченившись, возмутилась медичка, — кто вам разрешал посиделки устраивать? Как мне еще нужно глотку драть, чтобы вы услышали? Теперь придется вас через приемный покой выпускать!

–Мы уже уходим, — несмотря на прочную и нерушимую ментальную стену, от различного рода истеричных особ у меня успел развиться полноценный токсикоз, и нарываться на никчемные разборки с докторшей я совсем не стремилась, а потому рывком приняла вертикальное положение и, настойчиво потянув за собой намертво вцепившуюся в мою руку блондинку, двинулась к выходу.

–Постойте! — врачиха отчаянно рванулась нам наперерез, — я вам только позвонить хотела, но как сердце подсказало — дай, думаю, гляну, наверное, в коридоре сидят. Смотрю, так оно и есть.

Вероника издала не то вопль, не то стон и без движения застыла в неестественной позе. Создавалось впечатление, что она собирается впитывать информацию посредством сразу нескольких органов чувств: глаза блондинки были широко распахнуты, губы наполовину приоткрыты, а ноздри шумно раздувались от волнения.

–Я ставлю вас в известность о том, что больной намерен написать добровольный отказ от госпитализации, — официальным тоном сообщила докторша, — он ведет себя вызывающе и агрессивно, оскорбляет персонал и не позволяет сделать себе ни одной инъекции. Никто его заставлять не будет, мы его можем прямо сейчас выписать, но имейте в виду, рентген показал обширные затемнения в обоих легких, и я должна вас предупредить, что при отсутствии своевременного лечения летальный исход наступает в девяноста процентах случаев.

Невзирая на демонстративную готовность Вероники к восприятию исходящих от врача посылов, блондинка растерялась до такой степени, что одномоментно превратилась в слепоглухонемой соляной столб, грозящий в любую секунду рухнуть, как подкошенный. Я предусмотрительно оттеснила похолодевшую от ужаса Веронику поближе к скамейке и невозмутимо поинтересовалась у нервно переминающейся с ноги на ногу врачихи:

–Больной чем-то мотивирует свое нежелание находиться в больнице?

Чем-то напоминающая морду престарелой лошади физиономия докторши красноречиво сморщилась.

–Да попробуй пойми этих сектантов, их сейчас столько всяких расплодилось, — устало потерла виски медичка, — я думала, хуже свидетелей Иеговы уже никого не бывает: у тех переливание крови запрещено, так тоже сразу отказ пишут, даже если одной ногой в гробу стоят. Я когда в ожоговом работала, к нам девочку привезли, лет пять-шесть, живого места на ней не было, переливание крови — последний шанс, так не поверите, родители отказались. Хорошо, главврач наш до министра дошел, президент вмешался, все-таки спасли ребенка. Вот и этот ваш, видать, такой же зомбированный — твердит, как заведенный, не пойми, что: одно слово по-русски, а два — бог знает на каком языке. Медсестры думали, бредит, такую он чепуху выдает. Говорит, нельзя ему принимать никакие препараты, а вылечить его может только вроде как шаман, или колдун, он сам толком объяснить не в состоянии, как-то он его называл, «кохунга» или «тоханга»… Что же это за секта с такими дикими порядками? Простую татуировку на все лицо сделать и то не каждый вытерпит, а у этого прямо искромсано все, будто ножом по живому резали. Неужели сатанисты?

–Ранги — не сатанист, — отмерла белая, как простыня, Вероника, — он — маори.

–Хрен редьки не слаще, секта — она и есть секта, — пожала костлявыми плечами докторша, по всем признакам, имевшая не больше представления о значении прозвучавшего из уст блондинки термина, чем садовый гном о ядерном топливе, — так что делать-то будем? Пускай отказ пишет? Нам тоже лишняя ответственность не нужна!

Доселе незаметная блондинка покачнулась на каблуках и нетвердой походкой выступила вперед.

–Передайте Ранги, что я приведу ему тохунга завтра утром, а если получится, то, может быть, даже и раньше, — отчетливо выделяя каждое слово, произнесла Вероника.

–Час от часу не легче, — всплеснула руками врачиха, — сумасшедший дом на выезде. А нам вы что же предлагаете, до утра с ним мучиться? Ваш сатанист уже третью капельницу расколошматил, откуда только силы взялись, пластом же лежал, когда привезли!

Кукольно-голубые глазки блондинки сверкнули настолько ярко, что я бы ничуть не удивилась, вздумай Вероника публично напомнить докторше краткое содержание клятвы Гиппократа. Однако, «раба любви» благоразумно воздержалась от неуместной риторики, презрительно скривилась и, чеканя шаги, направилась к лифту.

–Выход через приемный покой, налево по коридору и дальше по лестнице, — на полпути остановила Веронику медичка, — учтите, если пациент опять начнет буйствовать, мы его силой удерживать не станем, себе дороже!

–Спасибо вам еще раз огромное, — каблуки блондинки цокали по бетонным ступенькам с невероятной скоростью, — вы извините, мне надо бежать, сейчас любая минута на счету…

–Вы действительно собираетесь привести в больницу колдуна? — я едва поспевала за скачущей вниз Вероникой, но прилагала максимальные усилия, чтобы сократить дистанцию, — или это всего лишь попытка успокоить больного?

–Клянусь, я это сделаю, — не оборачиваясь, выдохнула блондинка на бегу, — если понадобиться, я буду всю ночь сидеть под дверями на голом снегу, но все-таки уговорю мадам Изольду помочь Ранги.

ГЛАВА XIX

К своему вящему сожалению, я вынуждена была констатировать, что внештатная ситуация окончательно вышла из-под контроля и требовала немедленного принятия решения. Проклятые форс-мажоры в лице подхватившего пневмонию Те Ранги и его выжившей из ума подружки до такой степени завладели моим разумом, что о первоначально запланированной цели своего посещения столичной горбольницы я вспомнила уже на улице. Наверняка, Кирилла успели предупредить о моем визите, и теперь мой неверный возлюбленный безуспешно ломал голову, тщетно пытаясь понять, куда занесли меня черти по пути в травматологическое отделение. Определенные угрызения совести я, бесспорно, испытывала, но жизнь научила меня автоматически ранжировать возникающие проблемы по уровню фатальности вероятных последствий, и в данном случае я объективно сознавала, что сегодня Кирилл прекрасно обойдется и без сопровождаемого поцелуем пожелания спокойной ночи.

Даже если бы Инна Матвеевна называла меня ведьмой на основании имеющих доказательственное значение фактов, совершить полет на метле в лучших традициях классического жанра мне бы все равно не удалось. Навряд ли подошла бы для передвижения по городу и неоднократно упоминавшаяся в произведениях устного народного творчества ступа — скорость отдельных порывов взбесившегося ветра казалась вполне достаточной, чтобы моментально вогнать в крен транспортное средство гораздо более внушительных размеров.

В довершение к собачьему холоду погода от души баловала столичных жителей непрекращающимся снегом, валившимся на землю с такой интенсивностью, словно сотрудники небесной канцелярии намеренно сбрасывали вниз избыточные объемы выданных в подотчет осадков. Существенно усилившийся к вечеру мороз безжалостно пробирал до костей, ледяной ветер яростно обжигал лицо, а острые, застывающие на лету снежинки больно царапали кожу и подло слепили глаза, наглухо склеивая ресницы. Несмотря на то, что средняя полоса нашей страны всегда славилась резко континентальным климатом и внезапными перепадами температуры, с подобными изысками сталкивались разве что местные старожилы, чьи воспоминания давно и густо поросли без малого столетним мхом и практически сравнялись по степени достоверности с передаваемыми из поколения в поколение легендами.

Людей на улице почти не попадалось: напуганное штормовым предупреждением столичное народонаселение поголовно пряталось по домам. Я бы и сама с превеликим удовольствием нырнула под одеяло и до утра наслаждалась уютной атмосферой тепла и покоя, однако, неуемная интуиция не упускала случая поёрничать и язвительно подсказывала мне, что моим мечтам не скоро суждено воплотиться в реальность. По всем признакам, ночка мне предстояла довольно бурная и насыщенная, и я вдруг невольно поймала себя на странном ощущении дежавю.

Двадцать пять лет назад, окрестности острова Врангеля, дрейфующая станции «Северный полюс» — Изольда Керн еще находится в утробе матери, но энергетический канал уже открыт и в полной мере транслирует сигналы извне. Мать корчится в предродовых схватках, а вместе с ней содрогаются многотонные льдины, из груди женщины вырывается пронзительный вопль, а гигантские торосы вторят ей беспрестанным гулом, в котором тонет первый крик новорожденной девочки, появившейся на свет вопреки всем законам природы и логики.

Хотя мое шестое чувство и отличалось на редкость пакостным характером, я не видела причин игнорировать его предостережения. Предыдущий опыт недвусмысленно свидетельствовал, что стоило мне заглушить голос подсознания плотным кляпом рационализма, как все моментально шло наперекосяк. Учитывая, что текущие обстоятельства бессовестно сложились по принципу «хуже не будет», я решительно отбросила последние сомнения, сняла с интуиции намордник и подчинилась ее настойчивому зову, полностью отдавшись на милость провидения.

В отличие от бесследно исчезнувшей в снежной воронке блондинки, я столь безумной самоотверженностью не обладала и уж тем более не грезила попасть с обострением хронического бронхита в соседнюю палату с Те Ранги, поэтому навстречу «ночи больших свершений» предусмотрительно отправилась на такси. Домой я добралась с относительным комфортом, несколько смазанным нескончаемым ворчанием шофера по поводу заносов, заторов и даже завалов, пулей выскочила из салона и в рекордные сроки форсировала отделяющий меня от подъездной двери сугроб. Прямо в запорошенной снегом шубе я метнулась в комнату, схватила с тумбочки мобильник и с силой вдавила кнопку включения и уже затем обнаружила, что забыла снять обувь и на подошвах притащила домой как минимум литр стремительно растекающейся по паркету воды.

Вооружиться тряпкой и вступить в борьбу за сохранность дорогого напольного покрытия от неминуемого размокания мне не позволил телефонный звонок. Рабочий номер мадам Изольды снова стал доступен, и, если моя интуиция не впала после общего переохлаждения в анабиоз, я должна была услышать знакомый женский голос.

–Мадам Изольда! Слава богу, я вам дозвонилась! — сквозь многочисленные помехи взвыла Вероника, — ради всего святого, помогите мне!

–Вы на часы смотрели? — выдержав эффектную паузу, осведомилась я, — я принимаю только с утра.

–Это Ника, я к вам приходила насчет приворота, — запоздало представилась блондинка, — я стою рядом с вашим салоном, мне срочно нужно с вами встретиться! Я заплачу любые деньги, сколько скажете, только спасите Ранги!

–Я вас вспомнила, — все тем же нарочито равнодушным тоном произнесла я, — разве вы не пообещали больше никогда меня не беспокоить?

–Мадам Изольда, я прощу помощи не для себя, а для Ранги, — перешла на ультразвук Вероника, — умоляю, не дайте ему умереть!

–Вы обратились не по адресу, — ломать комедию мне глубоко опротивело уже в первые секунды разговора, но в интересах собственной же безопасности мне приходилось, скрепя сердце, соблюдать конспирацию, — вынуждена вас огорчить, но целительство — это не мой профиль.

Нарастающее шипение в трубке значительным образом влияло на качество связи, но зарыдала Вероника так громко и отчаянно, что никакой треск и писк не смог заглушить ее судорожные всхлипывания. Ну, давай, моя хорошая, еще один заход, и мадам Изольда вот-вот сдастся!

–Я никуда отсюда не уйду и буду ждать вас хоть до утра, — более или менее убедительные аргументы у блондинки полностью исчерпались, и она ожидаемо перешла к банальному шантажу, — пусть я замерзну и умру, я не хочу жить без Ранги!

–Значит так, — я прикрыла трубку ладонью и с облегчением вздохнула: в театре одного актера, наконец, упал занавес, — не надо мне только устраивать акции протеста и одиночные пикеты. Я приеду в салон в течение часа, и если, вдруг окажется, что вы ввели меня в заблуждение, я сразу вызову полицию. И напроситесь погреться в ювелирный магазин, я не собираюсь сломя голову мчаться на встречу с вашим обмороженным трупом.

Прожив два десятка лет в размеренном ритме заполярного Мурманска, я с детства ненавидела цейтноты, но как выяснилось, до переезда в столицу я не имела даже примерного представления об истинной сущности временного прессинга. В столице буквально все делалось на бегу, и я очень долго не могла адаптироваться к бешеному темпу этих непрерывных гонок. К счастью, моя профессиональная деятельность оставляла формирование рабочего графика на мое личное усмотрение, и лишь тем самым спасала мою психику от ежедневного перенапряжения. Но так как моя жизнь состояла не только из работы, всевозможные цейтноты преследовали меня на регулярной основе, каждый раз отнимая у меня немалое количество нервных клеток.

Преображение в мадам Изольду являлось своего рода искусством и, как любое служенье муз, совершенно не терпело суеты. Врожденная дотошность заставляла меня уделять внимание мельчайшим деталям своего образа, а скошенная на считанные миллиметры «стрелка» частенько приводила к полному обновлению макияжа. Линзы, ресницы, ногти, парик — я впервые накладывала грим в настолько сжатые сроки и жутко боялась о чем-нибудь забыть. А ведь еще необходимо облачиться в свою эксклюзивную «робу», нацепить на себя целую прорву звенящих украшений и от души облиться приторно-сладкими духами, а затем как ни в чем не бывало сесть за руль и поехать на другой конец столицы в условиях нулевой видимости — в такие моменты я начинала всерьез задумываться о том, что подготовительные мероприятия отнимают у меня не меньше сил, чем сам процесс ясновидения, и на досуге мне стоит перевести данные затраты в денежный эквивалент и, однозначно, включить их в прайс-лист.

Перед выходом я мельком глянула на часы — до закрытия ювелирного магазина оставалось около получаса, и если я застряну в пробке, замерзающей под дверями моего салона Веронике понадобится уже не целитель, а патологоанатом.

От неизбежного попадания в дорожную аварию меня уберег сверхразвитый инстинкт самосохранения: так как дворники не справлялись с оседающим на лобовом стекле снегом, а зеркала и вовсе превратились в ненужные рудименты, я двигалась чуть ли не вслепую, как, впрочем, и подавляющее большинство столичных автомобилистов. В непрогретой машине было довольно холодно, однако, я умудрилась изрядно вспотеть — по известным причинам я понятия не имела, где и как окончится мой земной путь, но бесславная гибель в автокатастрофе казалась мне уж чересчур пошлой.

К счастью, мои худшие подозрения не оправдались, и я в очередной раз сделала мысленный реверанс в сторону чрезвычайно правдивых карт, предсказавших Веронике не глупую смерть в расцвете лет, а скорое рождение очаровашек-близнецов. Порядком окоченевшую блондинку отогрели сердобольные продавцы из ювелирного магазина и перед моими глазами «раба любви» предстала относительно целой и невредимой.

–Это вам очень дорого обойдется, — честно предупредила я мелко трясущуюся не то от озноба, не то от волнения Веронику, вкладывая в свои слова далеко не финансовый смысл, — надеюсь, вы понимали, на что шли, когда позвонили мне.

–Вы единственная, кому Ранги поверит, — в салон мы даже не стали заходить, и в суть вопроса блондинка вводила якобы пребывающую в абсолютном неведении касательно предмета разговора мадам Изольду прямо на пути в больницу. Причем некоторые всплывающие по ходу беседы подробности меня неприятно удивляли.

–С чего вы взяли? — я резко накрыла ладонью надрывающийся телефон. Извини, Кирилл, но сегодня твое место в самом хвосте очереди. Разгребусь с Те Ранги, авось и забегу к тебе на минуточку, если настроение появится.

–Потому что он арики, рожденный в полнолуние, — докрасна растирая озябшие пальцы, пояснила Вероника, — маори считают, что арики обладают способностью чувствовать ману, ну, так они называют, магическую энергию…

–В столице полно магов помимо меня, — я с горем пополам вырулила на автостраду, пристроилась за черной махиной огромного джипа и позволила себе немного перевести дыхание. Арики… А ведь я уже слышала это слово от самого Те Ранги, да и сама я родилась в аналогичную фазу Луны.

–Ранги сказал, что все они не настоящие тохунга, — несколько подсластила пилюлю Вероника, порадовав авторитетным признанием моих неоспоримых конкурентных преимуществ. Затем блондинка заметила, что я иронично вскинула наспех подрисованную бровь, коротко замешкалась и неохотно добавила:

–Помните, когда я первый раз приходила к вам в салон, столкнулась там с парнем, светленький такой, сероглазый…?

–Было дело, — с показным безразличием кивнула я. В памяти у меня внезапно всплыл роковой вечер в Мурманске и чуть было не стоившее мне отношений с родителями гадание на хрустальном шаре. Я так и не разобралась, что означал отчетливый след энергетики Вероники в судьбе моего неверного возлюбленного, но сейчас уже практически догадалась, как развивались события.

–Этот парень и Ранги случайно встретились в аэропорту. Ранги провожал своих друзей в Норвегию, а я опоздала минут на двадцать, уже регистрация прошла. В общем, стоим мы в холле, и вдруг этот парень мимо проходит и еще, главное, смотрит так на Ранги, как будто давно его знает. Я возьми и ляпни, что видела его в вашем салоне и что он вроде бы с вами близко знаком. Тогда Ранги и сказал, что чувствует ману настоящего тохунга.

–Занятно, — я хотела облизнуть пересохшие губы, но воспоминания о толстом слое крайне отвратительной на вкус помады сразу остудили мой непроизвольный порыв, — и что дальше?

–Да ничего, — пожала плечами блондинка, — я убежала на работу, а Ранги остался в аэропорту, сказал, дела у него есть, и пропал на весь день. Как раз похолодало сильно, с утра еще тепло было, а после обеда мороз придавил. Хоть бы домой зашел переодеться, так нет же, объявился только глубокой ночью с температурой тридцать восемь. Сегодня Ранги совсем плохо стало — пришла на обед, а он меня не узнает, бредит, горит весь. Вызвала неотложку, так его врач как только послушал, сразу в больницу забрал. Мадам Изольда, если вы не можете вылечить Ранги, хотя бы убедите его принимать лекарства, умоляю вас!

Черный джип впереди меня медленно тронулся с места, я поставила ногу на педаль газа и решительно выключила вибрирующий мобильник. Увы, Кирилл, но в мои планы на эту ночь ты откровенно не вписываешься!

–Ранги спрашивал меня, где в столице можно найти тохунга, словно предчувствовал что-то, — неожиданно протянула разомлевшая в тепле блондинка, — я посоветовала ему вас, но он к вам так и не дошел. Если бы он у вас был, вы бы его обязательно запомнили.

ГЛАВА XX

Чего мне в данный момент железно не хотелось, так это устраивать вечер воспоминаний в компании окончательно свихнувшейся блондинки, а уж тем более я не горела желанием предаваться самозабвенной рефлексии по поводу личного знакомства с Те Ранги. Во-первых, к длительному уходу в себя явно не располагала ухудшающаяся с каждой секундой ситуация на дороге, а во-вторых, чует мое вещее сердце, что совсем скоро мне представится великолепная возможность как следует освежить память. Таким образом, реплику Вероники я благополучно пропустила мимо ушей и полностью сосредоточилась на управлении автомобилем. Не хватало еще, чтобы к существующему набору проблем добавилась острая необходимость срочно отгонять машину на станцию технического обслуживания, параллельно вступив в затяжную тяжбу со страховой компанией относительно размера компенсации, причитающейся пострадавшим в аварии сторонам.

Несмотря на то, что окружающие меня машины в силу образовавшихся пробок ехали практически впритирку и мне приходилось виртуозно лавировать между их запорошенными кузовами, непосредственных соприкосновений с чужим автотранспортом, к счастью, удалось избежать. Однако, вынужденная осторожность на обледеневшей трассе стоила мне значительных временных затрат — только на преодолении протянувшегося через две центральных улицы затора я потеряла порядка сорока минут. За период вынужденного простоя моя попутчица успокоилась, отогрелась и даже ненадолго уснула, причем по лицу чутко дремлющей блондинки разлилось такое откровенное умиротворение, будто одно мое присутствие рядом внушало ей непоколебимую уверенность в положительном исходе дела. Похоже, мадам Изольда символизировала для Вероники универсальное лекарство от всех болезней, в том числе и от душевных, а потому, мобилизовав меня на спасение своего ненаглядного Те Ранги, блондинка с чистой совестью позволила себе прикорнуть, хотя, скорее всего, ее просто-напросто срубила нечеловеческая усталость — если бы меня на денек заставили пожить с маори под одной крышей, я, несомненно, отдала бы концы уже на следующее утро.

На подъезде к госпиталю я весьма невежливо растолкала мирно посапывающую «рабу любви», на корню пресекла путанные оправдания за внезапно сморивший ее сон и решительно потребовала от блондинки взять на себя миссию по организации незаконного проникновения на охраняемый объект. Негоже, как говорится, лилиям прясть, а знаменитой мадам Изольде совершенно не к лицу ломиться среди ночи в наглухо запертые больничные двери, сопровождая дробные удары плотно сжатых кулаков пронзительными истеричными выкриками. А вот у безжалостно изгнанной из теплого салона Вероники сие действие вышло на удивление естественно и натурально.

Вышеупомянутые «танцы на льду» продолжались довольно долго — утробно завывающий ветер мешал мне четко расслышать содержание крайне эмоционального диалога, состоявшегося между нервно подпрыгивающей на каблуках блондинкой и раздраженным представителем дежурного медперсонала, но судя по тому, что в финале первой пятиминутки Вероника неожиданно перешла на забористый мат, консенсус в этой беседе был столь же недостижим, как и формула эликсира вечной молодости. Прямым текстом гнать блондинку в шею у врача, по-видимому, не поднималась рука, но и нарушать правила внутреннего распорядка он тоже не собирался. А потом отчаявшаяся Вероника назвала секретный пароль и «сим-сим» мгновенно распахнулся настежь.

За пять лет оккультной практики в моем гадальном салоне перебывало полстолицы. Своих клиентов я встречала буквально повсюду: в парках и магазинах, в клубах и ресторанах, в кинотеатрах и парикмахерских. С некоторыми из них судьба сталкивала меня достаточно близко, но в своем родном облике я неизменно оставалась неузнанной. Я по обыкновению представлялась Изой, на вопросы особо любопытных сообщала, что это сокращение от редкого имени Изадора, и ни у кого не вызывала подозрительных ассоциаций с роковой брюнеткой, на прошлой неделе предсказавшей кардинальные перемены в жизни. В принципе, я давно свыклась с фактом раздвоения личности, но вне салона я старалась свести общение с бывшими клиентами если не к нулю, то, во всяком случае, к минимуму. Поверьте мне на слово, нет ничего приятного наблюдать, как твои пророчества, особенно те, которые имеют негативную окраску, сбываются у тебя на глазах. Никогда не забуду, как стала свидетелем самоубийства девочки-подростка, чьей матери я с отрешенным видом вещала о скорой гибели одного из членов семьи.

Тем не менее сегодня мне бесконечно повезло: сотрудники столичной горбольницы тоже захаживали ко мне на огонек, но на дежурство в эту ночь вышла бальзаковского возраста женщина, если мне не изменяет память, обращавшаяся к мадам Изольде с вопросом по продаже недвижимости. Принимая во внимание, что докторша встретила меня с бурным восторгом, качество предоставленных в гадальном салоне услуг устраивало ее по всем параметрам.

–Мадам Изольда, как я же рада вас видеть! — во весь рот разулыбалась медичка, — вы уж простите, все недосуг было к вам зайти, спасибо сказать. Квартирку-то свою я через два дня продала, еще и покупатели такие хорошие попались: я ж от некуда деваться хотела ее под ипотеку отдать, а тут мне сразу всю сумму наличкой заплатили! И как только у вас это получилось?

–Секрет фирмы, — загадочно ответила я и демонстративно выставила перед собой руки, когда похожая на облаченный в медицинский халат колобок докторша предприняла попытку меня обнять, — не нужно, не стоит благодарностей, помогать людям — это мой долг.

Моя пафосная фраза заставила медичку благоговейно закатить глаза, и мне оставалось лишь поражаться, насколько восприимчивы некоторые люди к дешевой патетике. А ведь я всего лишь качественно выполнила свою работу, причем, далеко не бесплатно. Ну да ладно, клиент доволен, и это главное.

–Теперь-то вы, наконец, пустите нас к Ранги? — Вероника мужественно выждала, пока докторша окончательно удостоверится в том, что больницу изволила самолично посетить сама прославленная мадам Изольда, а не прикрывшийся ее честным именем двойник, и снова вступила в изначально незадавшийся разговор.

–Не положено, — резко скисла врачиха и из румяного колобка сразу превратилась в непропеченную ватрушку, — мадам Изольда, эта девушка точно с вами?

–Со мной, — сдержанно кивнула я, — думаю, ничего страшного не случится, если вы пойдете нам навстречу. В конце концов, из любого правила есть исключения.

На щекастом лице докторши явственно отразилась противоречивая внутренняя борьба. Гипноз бы тут, однозначно, не помешал, но мне никак нельзя разбрасываться драгоценной энергией по пустякам.

–По этой лестнице можно подняться в терапию? — измученная тягостным ожиданием блондинка заметила признаки терзающих медичку сомнений и сходу взяла быка за рога.

— В реанимацию, — мрачно поправила Веронику моя бывшая клиентка, — я пропущу только мадам Изольду, вы оставайтесь здесь.

–Как в реанимацию? — испуганно ахнула блондинка и уже собралась разразиться бесчисленными вопросами, но я жестом приказала ей молчать. Не ровен час, на дикие вопли обезумевшей «рабы любви» сбежится толпа дюжих санитаров во главе с незабвенным Петруничевым и нас не только обгавкают, но и дружно выдворят на улицу.

–Больному стало настолько плохо? — едва слышно поинтересовалась я у круглолицей медички, бесшумно ступающей по слабо освещенной лестнице.

–А чего вы хотели, с таким-то диагнозом? — свистящим шепотом возмутилась докторша, — пневмонию лечить надо, а он к себе даже прикоснуться не дает. Элла Сергеевна из терапии рассказывала, что он там чуть все отделение не разгромил, когда ему медсестра попробовала укол поставить. Говорят, к вечеру он заговариваться начал и через раз сознание терять, так, представьте, стоит со шприцом к нему подойти, мгновенно глаза открывает и опять дурдом по новой.

–Неужели вы всей больницей с одним пациентом справиться не в состоянии? — недоверчиво повела плечами я, — ну скрутили бы его вдвоем-втроем и вкололи все, что надо. А если он на тот свет отправится, как потом объясните, что вины врачей не было?

–Этот ненормальный написал отказ от госпитализации, — докторша выразительно покрутила пальцем у виска, — по идее, он сейчас вообще чужое койко-место занимает, вон в ожоговом больные вообще в коридоре лежат — как холода вдарили, бомжи руки-ноги пообмораживали, принимать не успеваем. А что делать, не на улицу же выгонять, если он даже встать сам не может? Вот Элла Сергеевна его в реанимацию и перевела, чтобы в случае чего успеть к аппаратуре подключить. Не дай бог никому таких пациентов, его все девчонки-медсестры боятся — говорят, как зыркнет, там душа в пятки уходит. И представьте еще, ни одной прививки у него нет, будто всю жизнь на необитаемом острове прожил. Мадам Изольда, вы мне одну вещь пообещайте, пожалуйста!

–Что именно? — я остановилась в шаге от ведущих в реанимационное отделение дверей и пристально взглянула на нерешительно мнущуюся врачиху.

–Поймите меня правильно, мадам Изольда, я вас очень уважаю и после того, как у меня все так удачно сложилось с квартирой, я вам полностью доверяю, но у нас тут все-таки государственное учреждение, все строго…

–Ну, и.? — нетерпеливо звякнула браслетами я, — говорите конкретно!

–Я не знаю, как вы его собираетесь лечить, но если вы будете ему разные снадобья давать, так это лучше на дому делать, потому что, мало ли какие осложнения, а повесят ведь на врачей…, — медичка сдавленно закашлялась и смущенно отвела глаза.

–Сушеных жабьих лапок и толченого помета скарабеев у меня с собой нет, — клятвенно заверила я разволновавшуюся докторшу и заговорщическим голосом добавила ей на ухо, — и порошок из мухоморов я, кстати тоже забыла прихватить. Так что, к сожалению, придется обходиться одной биоэнергетикой.

–Мадам Изольда! — робко улыбнулась луноликая врачиха, далеко не сразу распознавшая в моих словах иронию, — вы знаете, меня моя работа обязывает не верить в нетрадиционную медицину и никого другого я бы к больному и на метр не подпустила. Но вот сейчас на вас смотрю и кажется, что нашему пациенту как раз такое лечение и необходимо.

Ментальная стена производила впечатление надежного бастиона, но я слишком хорошо знала, как легко можно запутаться в обманчивой паутине заблуждений. Столица — это не Мурманск, где мне в любой момент доступен неиссякаемый источник энергии, здесь я могу рассчитывать только на свои собственные резервы и если они исчерпаются раньше, чем я свершу задуманное, мне грозит невеселая участь абсолютного овоща. Перспектива провести остаток отведенных мне дней, радостно пуская слюни, меня совсем не вдохновляла, а дерзкая попытка обвести судьбу вокруг пальца имела все шансы обернуться крахом, однако, я сознательно шла на риск.

Те Ранги поместили в отдельную палату в самом начале коридора, расположенную достаточно изолированно от остальных. Перед тем, как мне выдали белый халат и строго-настрого наказали передвигаться по отделению исключительно на цыпочках, я несколько минут простояла за дверью, слушая, как моя бывшая клиентка приглушенно излагает своему коллеге подробные обстоятельства нашего знакомства. Честно сказать, я уже толком не помнила, что за катавасия была у нее с продажей жилья, но учитывая запредельную степень благодарности за успешное разрешение квартирного вопроса, без моего вмешательства сделка бы отродясь не состоялась. В конечном итоге, оказавшийся вопреки басовитому голосу плюгавым очкариком реаниматолог все-таки пропустил меня внутрь, но в качестве основного условия поставил свое непременное присутствие в палате. Спорить и возражать я не стала: может, оно и к лучшему — кому-то же нужно будет оказать мне первую помощь, если я вдруг упаду замертво.

Колесо Фортуны вращалось, стремительно набирая обороты, и мне продолжало сопутствовать везение. Затуманенное болезнью сознание Те Ранги блуждало где-то в астральных материях, и маори находился в глубоком забытье. Я полностью затаила дыхание и осторожно склонилась над кроватью. На заднем фоне за мной с откровенным скептицизмом наблюдал очкастый эскулап. Ничего-ничего, скоро на смену снисходительной ухмылке придет профессиональный интерес!

Татуированное лицо маори густо покрывала влажная испарина, Те Ранги дышал неровно и хрипло, а его тонкие губы пересохли и растрескались от высокой температуры яростно сопротивляющегося тяжелой болезни тела. Я бережно откинула простыню с обнаженного смуглого торса и с опаской прикоснулась к нефритовому амулету. По фундаменту ментальной стены пробежала легкая зыбь, но в тот момент, когда я аккуратно сняла с Те Ранги зеленый талисман, основная кладка защитного сооружения даже не дрогнула.

Я с опаской низвела ментальное заграждение до уровня дачного частокола и торжествующе улыбнулась сопящему за спиной реаниматологу. Итак, первая часть прошла успешно. Осталось набраться смелости, чтобы добровольно разрушить стену и установить между мной и маори канал, через который в истерзанное болезнью тело потечет моя живительная энергия. А еще весьма желательно было бы довести данную процедуру до логического завершения, избежав необратимых последствий для собственного организма, но это уже, вероятно, как получится.

ГЛАВА XXI

Татуировка на золотисто-коричневом плече Те Ранги значительно отличалась от симметричных спиралей, превративших лицо маори в подобие ритуальной маски для проведения языческого обряда. Странный извилистый рисунок начинался у самой шеи и плавными изгибами стекал к локтю, задевая по касательной часть груди, и если на первый взгляд татуировка казалась всего лишь причудливой абстракцией, то при более детальном рассмотрении сложное переплетение линий постепенно обретало форму неизвестного современной науке существа с отчетливо прослеживающейся анатомией. Птичья голова с изогнутым клювом венчала вполне человеческое тело, вопреки теории эволюции неожиданно завершающееся рыбьим хвостом, и я не сомневалась, что в мифологии маори, вырезанный на плече у Те Ранги символ, однозначно, имел глубокий сакральный смысл.

Там, где недрогнувшая рука опытного мастера когда-то нанесла многочисленные порезы, смуглая кожа маори навсегда потеряла гладкость и наощупь татуировка создавала пугающее впечатление объемного изображения. Выпуклая иллюзия трехмерности усиливалась с каждым прикосновением моих искрящихся пальцев, осторожно скользящих по напряженному лицу Те Ранги, а всепоглощающее ощущение абсолютной причастности к чему-то древнему и могущественному невольно отвлекало меня от поиска активных энергетических точек. А между тем моя власть над маори была сейчас совершенно безграничной.

Нефритовый амулет в кармане больничного халата нестерпимо жег мне бедро, но я сумела абстрагироваться от боли и целиком сосредоточиться на поддержании тесного контакта с Те Ранги — наше дыхание окончательно синхронизировалось, пульс замедлился, а сведенные судорогой черты татуированного лица маори заметно расслабились. Он забирал у меня всё и сразу: жадно припав к внезапно открывшемуся источнику, Те Ранги с яростным неистовством дикого хищника впитывал мою энергию, его смуглые пальцы в неуправляемом порыве сгребали простыню, а из работающих на износ легких со свистом вырывался пропитанный тлетворным ядом смертельного недуга воздух.

Грязно-серые клубы удушливого дыма свинцовым облаком окутали палату — неохотно покидающая тело маори болезнь темным сгустком сконцентрировалась под потолком и неподвижно зависла у меня над головой. Организм Те Ранги стремительно освобождался от разрушительного влияния воспалительного процесса и чем сильнее он выталкивал из себя последние остатки заболевания, тем ниже опускалась черная туча негативной энергетики и тем острее я чувствовала ее губительное воздействие. Дочиста опустошенная, изможденная и ослабевшая, я отчаянно сопротивлялась невыносимому давлению не желающей признавать поражение хвори, объективно понимая, что уже и так держусь на голом энтузиазме, а моя защита давно напоминает помесь дуршлага с решетом.

–Быстрее откройте форточку! — я была уверена, что ору во все горло, но в реальности с горем пополам выдавила из себя лишь жалкое подобие шепота. Несмотря на крайне неудовлетворительный уровень громкости, находящийся в палате врач-реаниматолог меня непостижимым образом услышал, однако, в тот момент, когда я мобилизовала скудные остатки энергии и собралась отправить неумолимо угрожающий мне сгусток на улицу, придав ему требуемое ускорение в полете, эскулап вдруг решительно заявил:

–Вы с ума сошли? Хотите убить больного? За окном почти сорок градусов мороза!

Из мурманских запасов энергии у меня сохранилась буквально капля, и я вынуждена была мужественно перебороть резко охватившее меня желание дистанционно разбить очки прямо на носу у реаниматолога.

–Идиот, — сквозь зубы прошипела я, корчась от невыносимой боли в затылке и с ужасом отмечая, что у меня начинают неметь конечности. Черная субстанция застыла в миллиметре от моей головы и даже с поправкой на парик, до рокового соприкосновения проклятого выброса с моим истощенным мозгом оставалось несколько секунд. Ну уж нет, лучше пусть я на месте умру от остановки сердца, чем до конца жизни перееду в интернат для психохроников!

Деньги на замену старых деревянных окон на новые пластиковые не то в бюджете не предусмотрели, не то банально разворовали, но мое внутреннее зрение мгновенно наткнулось на заклеенные пожелтевшей бумагой щели и кое-где выразительно торчащие куски ваты. К счастью, крошечной форточки сии утеплительные мероприятия не коснулись, и, можно сказать, на последнем издыхании я сумела отправить энергетический импульс в сторону примитивной задвижки. Душераздирающий скрип обшарпанной рамы прозвучал для меня слаще любой мандолины — ценой невероятных волевых усилий я подняла непослушную руку и одним движением «вымела сор из избы», а затем безвольно обмякла на стуле и молча сползла на пол. На кровати беспокойно застонал Те Ранги и неразборчиво произнес что-то на маори.

–Эй, мадам, как тебя там, ну-ка вставай, — взволнованно засуетился реаниматолог, не лишившийся очков только благодаря моей природной доброте. Я попробовала было смерить врача испепеляющим взглядом, но вдруг осознала, что вообще ничего не вижу. Мир вокруг меня разом превратился в беспросветный мрак, испещренный ритмично сокращающимися энергетическими точками. В отличие от зрения, слух меня не покинул, также как и обоняние, недвусмысленно подсказывающее, что убраться из палаты мне необходимо раньше, чем накалившаяся обстановка начнет ощутимо пахнуть жареным. Только вот как-то несолидно с моим социальным статусом передвигаться по территории столичного госпиталя исключительно ползком!

Доктор был тощенький и худосочный, но я и не планировала использовать вытянутую с него энергию на обогрев пустующих цехов промышленного гиганта. Клещом вцепившись в ладонь реаниматолога, я сделала вид, что пытаюсь встать на ноги, и с бесконтрольным вожделением присосалась к ауре эскулапа. Врач вздрогнул от непонятной боли, но отказать даме в помощи не осмелился, руку не выдернул и тем самым спас меня от всеобщего позора. Я крепко ухватилась за металлическую спинку койки Те Ранги и вслепую поймала запястье реаниматолога.

–Отведите меня в фойе, — одними губами попросила я.

На мою беду профессиональный долг пересилил у врача джентльменские качества, и вместо того, чтобы заботливо сопроводить меня к выходу, он первым делом захлопнул мелодично покачивающуюся на несмазанных петлях форточку, а уж потом аккуратно взял меня под локоть. Зрение ко мне до сих пор не вернулось, и данный факт не мог не настораживать. Ориентация по внутреннему чутью — это, конечно, прекрасно и удивительно, но лишь в ряде чрезвычайных ситуаций, а для постоянного применения экстрасенсорика годится не лучше, чем вечерний туалет для повседневной носки. Не хватало еще в расцвете лет ослепнуть, как лошадь в шахте, ну или как одна всемирно известная прорицательница.

–Патупаиарехе, — достаточно членораздельно прошептал Те Ранги, невнятно продолжил фразу на маори и снова затих.

–Помогите мне спуститься, — раздраженно напомнила я рванувшемуся к своему пациенту реаниматологу, — с ним все будет хорошо.

Врач недоверчиво хмыкнул и, судя по тому, что вскоре из коридора выплыла еще одна пульсирующая точка, жестом подозвал медсестру.

–Лена, присмотри за ним, я сейчас вернусь, и утром плотнику заявку напиши, скажи, форточка плохо закрывается, чуть ветерок подул и сразу все нараспашку, — передавав Те Ранги под наблюдение своей коллеги, доктор, наконец, соизволил переключить внимание на мою персону, — вы идти точно можете или полежите полчасика?

Провокационный вопрос реаниматолога я демонстративно проигнорировала и нервно шагнула к выходу. Ну теперь, держи меня, соломинка, держи — если я сослепу навернусь со ступенек, господа эскулапы меня будут до завтра по частям собирать.

В роли собаки-поводыря мой провожатый явно чувствовал себя весьма неуютно. Проблема усугублялась еще и пребыванием врача в счастливом неведении относительно вероломно сразившей меня слепоты — ему все время казалось, что натыкаюсь на стены и инстинктивно выставляю перед собой руки я совершенно безосновательно, и моя показная слабость есть элемент безупречно разыгранного спектакля. Мне же в сложившихся обстоятельствах приходилось довольствоваться малым: главное, я успела ретироваться из палаты до полного пробуждения Те Ранги да еще и приватизировать при этом злополучный нефритовый амулет, при каждом шаге неприятно ударявшийся мне об ногу. От полноценного ожога меня пока успешно выручала многослойная одежда, да и температура безжалостно разлученного с хозяином талисмана, однозначно, упала.

–Когда вы его заберете? — внезапно поинтересовался реаниматолог. По моим субъективным ощущениям мы преодолели большую часть пути и я ничуть не возражала, чтобы оставшийся отрезок также был пройден нами в гробовом молчании. Но у сопровождающего меня врача имелось свое собственное мнение на этот счет:

–Или он надеется аннулировать отказ от госпитализации, если ваши методы лечения не принесут результата?

–Мне всё равно, — безразлично отмахнулась я и едва не потеряла равновесие, — разговаривайте с его родственниками или друзьями и не вмешивайте в это меня. Я выполнила свою работу и хочу получить за нее вознаграждение, все остальное меня мало касается.

–Какой прагматизм! — фыркнул реаниматолог, — я представлял вас совсем другой. Колдовские заговоры, зелья всякие разные… Ох, как голова заболела, вот что значит, ночное дежурство! Куда вы, здесь же слева выход…

Беспомощное положение слепой тетери я ненавидела всеми фибрами своей души и то же время отлично понимала, что выжимать соки из ответственного за судьбы десятков больных доктора является по меньшей мере безнравственным. Ограничившись легкой подпиткой я кое-как доплелась до вестибюля, где меня встретила измученная ожиданием «раба любви» в компании моей бывшей клиентки.

–Мадам Изольда! — хором взвыли мои истомившиеся фанатки и мне стало ясно, что при таких звуковых эффектах, я запросто смогу ориентироваться лишь на слух. Вроде бы возвращалась я «со щитом» и по логике вещей мне следовало бурно праздновать триумф, но мои мысли были заняты только парализующим страхом прилюдно рухнуть оземь на подкосившихся ногах.

–Мадам Изольда, как Ранги? — возбужденно ринулась ко мне Вероника и, пользуясь моей временной недееспобностью, порывисто стиснула мои ледяные ладони.

–Живее всех живых, — коротко буркнула я, — кто-нибудь, вызовите мне такси!

–А ваша машина? — изумилась блондинка, — хотите, я поведу, у меня и права с собой есть!

–Не нужно, — я постепенно разобралась, что означают мелькающие перед моим внутренним зрением энергетические точки, и на автопилоте прислонилась к стойке регистратуры. Машина никуда не денется, а вот если Вероника узнает место моего постоянного проживания, это непременно вылезет мне боком.

–Идите к своему Ранги, — настоятельно порекомендовала я с целью поскорей избавиться от блондинки, интуитивно выбрала направление и устало улыбнулась врачу-реаниматологу, — пропустите ее, пожалуйста, на пару минут.

–Мадам Изольда, сколько я вам должна? — к моему удивлению, Вероника не спешила сломя голову нестись к своему маори и, видимо, считала необходимым прежде всего утрясти со мной финансовые вопросы.

–Нисколько, — моментально огорошила я опешившую блондинку, сунула руку в карман халата и выразительно покрутила в ладони остывший амулет, — скажите Ранги, что мадам Изольда оценила его жизнь и здоровье в стоимость этой побрякушки. А теперь идите, и вызовите мне, наконец, такси!

К последнему требованию мне очень хотелось добавить несколько крепких ругательств и хотя бы таким образом подстегнуть мое ни мычащее, ни телящееся окружение к действию. Когда моя бывшая клиентка все-таки приступила к поэтапному обзвону таксопарков, а ликующая блондинка галопом ускакала вслед за реаниматологом, предсказуемо выяснилось, что суровые погодные условия отрицательно сказались на качестве транспортных услуг, и на услужливо поданом мне стуле я провела целую кучу времени. В ушах шумело, зрение отсутствовало, сквозняк дул по ногам, а мозг взрывался от напряжения. Даже чашку горячего чая, которую сунула мне знакомая медичка, я не сумела донести до рта и благополучно разбила об пол, предварительно расплескав обжигающее содержимое себе на колени.

Чувствовать себя ущербным инвалидом было до того обидно, что я начала горько раскаиваться в содеянном, а после того, как врачиха за руку вывела меня на улицу и препоручила беспрестанно курящему таксисту, до меня с опозданием дошло, что моим сегодняшним злоключениям не видно ни конца, ни края. Отрешенно слушая монолог водителя о накрывшем столицу морозе, я вдруг с дрожью представила, что мне еще предстоит наощупь доплестись до подъезда по достигающим высоты человеческого роста сугробам, а потом постараться попасть ключом в замочную скважину раньше, чем мои бдительные соседи заподозрят, что в квартиру пытаются проникнуть подбирающие отмычки воры.

ГЛАВА XXII

Как я и предполагала, долгая дорога домой оказалась буквально усеяна препятствиями, подстерегавшими меня на каждом шагу. Руководствуясь до предела обострившимися инстинктами, я мучительно продиралась сквозь сугробы, и со стороны мое передвижение по двору, вероятно, напоминало бесконечный цикл из многократно повторяющихся действий. Я падала, поднималась, через полметра опять падала и усилием воли вновь заставляла себя подняться. Для возвращающегося с бурной попойки забулдыги, на которого, я бесспорно походила в глазах прильнувших к запотевшим окнам соседей, я развивала довольно приличную скорость, однако, для моего хрупкого организма любое промедление было подобно смерти от общего переохлаждения, и я, как могла, убыстряла неуместно черепаший темп.

К ночи погода заметно поменялась. Ветер стих, снегопад прекратился и столицу плотно окутала мглистая сырость в сочетании с адским холодом. Пробирающий до мозга костей мороз, набившийся в сапоги снег и отяжелевшая от повышенной влажности шуба сами по себе были бы не так уж и страшны, но если к вышеупомянутым факторам присовокуплялась абсолютная слепота, ситуация вдруг начинала казаться безвыходной. Мою голову заполнили неравномерно мигающие точки, отрывисто пульсирующие импульсы и неясные отзвуки, стремительно немеющие конечности неумолимо теряли чувствительность, а расстояние до подъездной двери словно и не думало сокращаться. С карикатурным упорством вязнущей в болоте цапли я раз за разом выдергивала окоченевшие ноги из капкана снежных завалов и, превозмогая отчаянное желание выбросить белый флаг, вступала в очередную сватку с природой.

Конец ознакомительного фрагмента.