Я ушёл. Мистическая история самоубийцы

Наталья Волохина, 2020

«Лучше умереть, чем так жить!»– восклицал хоть раз в жизни каждый из нас. Но не каждый исполнил свое намерение, продиктованное отчаянием. А вдруг жизнь стала настолько невыносима, что мы решили уйти из неё, как герой повести, Раван? Представьте, что при попытке прекратить невыносимые страдания вы получаете шокирующий результат – вместо небытия попадаете в странное и страшное место, где, кажется, нет надежды на спасение. Ведь умереть дважды невозможно. Что же может быть страшнее смерти? Вспомните боль от утраты близкого человека, стыда за предательство, от ненависти к когда-то любимому, раскаяния в непрощённых обидах. При жизни мы всегда надеемся на «Бог простит». Вы уверены, что не придется заплатить высокую цену за прощение? В жутком мире, наполненном диковинными существами, герой вынужден искать ответ на главный вопрос: «Есть ли прощение неприкаянному грешнику?»

Ты кто?

— Явился?! Наконец-то!

— Вы кто?

— Вежливый. А ты кто? Кем себя представляешь?

— Я? Я-а…

— Ну!

— Я…

— Чего мямлишь? Ты — самоубийца. Другие здесь не ходят. Не нравится? Ну, убийца.

— Я никого не убивал!

— А себя? Ты же человек… был. Значит, человека убил. Так?

— Выходит, так.

— Выходит… и входит. Вон — река, в какие вы любите входить дважды. Давай. Ты ж за этим сюда пришел.

–Не-е-ет. Там огонь.

— А чего тебе терять, все одно помер. Стрелять себе в башку не побоялся, а огонь, видишь ли, ему не нравится.

— Забываю все время, что тела нет, и бояться нечего, но в огонь как-то не хочется.

— Зачем тогда пришел?

— Я не специально. Как упал, так и пошел, куда глаза глядят… А, ну да, глаз тоже нет. Просто пошел.

— Нет, не просто. Тебе ж на тот берег охота.

— На какой?

— На правый.

— Зачем?

— Чет ты затурканный совсем. Ну, посмотри. Да на тот берег, куда пялишься?

— Ой! Лика!

— Лики. Полно ликов. Они ж все почти святые.

— Лика-а-а!!!

— Не ори. Все равно не услышит. Ты разве не заметил, что тут звуков никаких нет.

— Нет, в смысле, звуков нет, я заметил. Там тётя Тося.

— И тетя Тося и папаша твой…

–…и Ринат.

— Сосед? И он там.

— А почему не слышно? Ри-и-и-на-а-а-т!

— Не ори, полоумный! Хотя, с самоубийцы что взять. Говорю же, не слышно. Ну да, ты ж Фома… был. Фома неверующий. Ты зачем сюда пришел? Чтоб на тот берег перебраться. Так?

— Я не знаю.

— Чего не знаешь? К Лике своей хочешь?

— Хочу, конечно. Но я не знал, что она там.

— А чего тогда стрелялся?

— Ну…

— Баранки гну. Иди, Раван, раз пришел.

— Откуда вы знаете? Меня бабушка Раваном звала. А по паспорту — Фома.

— Звала, — передразнил Балахон. — Не нужен тут паспорт, чтобы знать, как тебя звали. А уж как ты сам теперь себя назовешь — твое дело. Раван — значит «уходящий». Ты из-за Лики своей ушел или к ней. Так?

— Так.

Раван спустился по пологому берегу к самой кромке огня. Пламя хлестало по тому, что было раньше лицом. Лика перестала махать рукой, вдруг сникла, опустила голову.

— Лика-а-а! — забывшись, крикнул Раван. — Посмотри на меня-а-а!

И шагнул в огонь. Пламя отбросило назад его серую призрачную фигуру.

— Что, никак?

Раван снова ринулся с разбегу в огненную реку и тут же оказался на прежнем месте — у ног этого странного, наглого мужика в балахоне, откровенно надсмехавшегося над ним. Рассмотреть его лицо, скрытое капюшоном, в тускло-сером свете невозможно. Сквозь балахон мерцал свет, будто лампа под абажуром. Усмешка чувствовалась в голосе, интонации. А к мерцаниям и прочим чудесам за время пути Фома немного привык. Хотя времени тут, как и звуков, не было. Неизвестно и не имело значения, сколько времени он шел. Главное — пришел к Лике.

А теперь? Что теперь делать? Попасть на тот берег без «Балахона» не получится. Придется подстраиваться, искать контакт. «Совсем, как Там, — усмехнулся Раван. — Стоило ли сбегать?»

«Ку-ку!» — неожиданно громко раздалось прямо над бывшим ухом.

Раван вздрогнул. Вот тебе и беззвучие.

— Чего вздрагиваешь? — ожил Балахон. — Ты ж ей должен — это она тебя через Ирий протащила. На этом свете и сочтешься, раз уж про цену размышляешь. Только не обольщайся, на правый берег не доставит. У тебя билет в один конец, Фома.

«Вот гад, читает меня, как по писаному», — подумал Раван.

— А кто?..

— Доставит? Никто. Только ты сам.

— А как?

— Каком кверху, — беззвучно затрясся Балахон.

— А вы?..

— Я? Я — простой рыбак. Вон, видишь, на червя ловлю.

Балахон сделал движение рукавом влево вниз, и Раван увидел небольшую ямку, кишевшую червями.

— Чего морщишься? Мог бы давно их обедом стать, да не модно нынче. Но не выбрасывать же, вот и держу для наживки.

— Вы… черт? — с запинкой спросил Фома — Раван.

— Сам ты — черт. Я — рыбак.

Балахон резко дернул невидимое удилище и вдруг сунул прямо под нос Равану что-то черное и мокрое.

Слизкий комок зашевелился, и в ватной тишине резко выделился писклявый крик. Неожиданно Балахон тряхнул рукавом и швырнул вопящий комок в белесую тень Фомы, прохрипев: «Ах ты, мерзавец! Кусается!». Фома автоматически подставил то, что заменяло теперь руки, и тут же отдернул, ощутив впервые после смерти боль. Ушлепок закрутился вокруг, покусывая за бывшие ноги.

— Уберите его! Он кусается! — закричал Раван Балахону.

— А я при чём? Твой грех, как я его уберу? Сам разбирайся, — ворчливо отозвался Балахон, отходя подальше от клубка.

— Какой грех? — вскрикнул Фома от боли и удивления.

— Присмотрись. Я почем знаю? Чужой бы точно не выловился, — насмехался безликий.

Раван опустился на корточки, и уродец, постепенно замедлив вращение, стих. В складках коричневой кожи светился лучом маяка ярко-желтый глаз.

— Кто ж ты такой есть? — рассматривая монстра, задумчиво поинтересовался самоубийца.

Зверушка не отвечала.

«Ку-ку!» — выстрелом взорвалось в тишине.

— Сколько можно пугать? — дернулся Раван от неожиданности.

— Ку-ку, ку-ку, ку-ку…

— Ах ты, зараза! Ты в минутах, годах или вечностях предсказываешь? — взъярился страдалец.

— Ку-ку! — издевательски звучало в ответ.

Балахон вторил хриплым смехом.