Медовый месяц с врагом

Наталья Перфилова, 2009

Казалось бы, судьба преподнесла бывшей детдомовской девчонке настоящий подарок: роскошный дом, вышколенная прислуга, муж – преуспевающий бизнесмен. Но случайно подслушанный разговор убедил Машу в том, что за это мнимое благополучие, возможно, придется заплатить не только потерей имени, но и ценой собственной жизни. Оказалось, что Лилиана – настоящая хозяйка дома, владелица огромного состояния, поразительно похожая на Машу, – жестоко убита. После первого покушения девушка встает перед выбором: бежать подальше от проклятых миллионов или преодолеть страх, разделаться с недоброжелателями и продолжать выдавать себя за Лили. Нерешенным остается и еще один вопрос: как справиться с нахлынувшим чувством к неожиданно обретенному «брату»?

Глава 7

Машина с шашечками остановилась около серой девятиэтажки, в которой находилась моя квартира. Нина достала запасные ключи, и мы вошли. Все стояло на своих местах, все было таким родным и привычным, что у меня защипало в носу от подступивших слез. А может, и от пыли, которая ровным слоем покрывала мебель, посуду и подоконники. Я долго не могла понять, чего же не хватает в моей маленькой уютной кухоньке? Цветов! Раньше они стояли везде: на холодильнике, шкафах, окне. Проследив за моим взглядом, Нина сказала:

— Я перенесла горшки к себе. Жалко было бы, если бы они погибли. А сюда ходить поливать цветы я физически не могла. Каждая вещь напоминала о тебе. Я каждый раз после посещения твоей квартиры умирала от тоски.

— Ты же ненавидишь цветы в горшках!

— Я поставила их на кухню, они напоминают о тебе. Когда особенно хреново, я пью чай и разговариваю с ними. У меня ведь кроме тебя никогошеньки нет. Мать и то пропала где-то на помойке. А твои цветочки все-таки живые, растут… Сначала повяли многие, наверное, тоже по тебе скучали… — Подруга подозрительно захлюпала носом.

— Ладно, Пятачок, не расстраивайся. Все будет нормально. Мы с тобой такая сила, с которой ни один мафиозник не справится.

Вдруг раздался резкий звонок в дверь. От неожиданности мы так и подскочили. Я рывком распахнула дверь. На пороге стояла моя соседка Маргарита Львовна. Уперев руки в боки, она приготовилась дать отпор ворвавшимся в квартиру бандитам.

— А предъявите-ка ваши документы, милочка, мне милицейские товарищи поручили… — Узнав меня, соседка резко замолчала, прикрыла рот рукой и медленно стала оседать на пол.

Мы с Ниной подхватили ее и втащили внутрь квартиры. Усадив соседку в кресло, я побежала искать валидол. У Маргариты Львовны больное сердце, я всерьез за нее опасалась. На всякий случай ушла на кухню, старушкой занялась подруга. Придя в себя, соседка приняла от Нины валидол и простонала:

— Ниночка, такой ужас привиделся. Машенькино привидение по дому бродит. Ужас! Волосы как водоросли, глаза страшные, и смотрит так, будто хочет утащить с собой в пучину вод.

— Правда, что ли? — обалдела подруга.

— Вот те крест, деточка. А ты сама ее часом не видела?

— Такое страшилище точно нет, — искренне заверила Нина.

— Странно, а мне она тогда почему явилась? Вы с ней подруги были, пусть бы тебя и пугала.

— Может, она поблагодарить вас хотела за то, что вы за ее квартирой хорошо следите? — предположила Нина.

— Может, — задумчиво согласилась соседка. — Только зачем ей в пучине водной о мирском думать?

— Кто их, покойников, разберет, — философски заметила подруга. — Может, ошиблась просто, хотела ко мне явиться, а тут вы не вовремя сунулись?

— Я не сунулась, — обиделась Маргарита Львовна. — Мне милиция велела за квартирой присматривать, она полгода пустая стоять будет, вдруг наследники какие-нибудь объявятся.

— Какие же у нее наследники? Сирота, из детского дома…

— Это при жизни сирота. А как помрет человек, сразу родственнички подтягиваются. Чай не в капусте нашли, — поучительно объяснила соседка, выходя из квартиры. — Участковый на той неделе заходил, опять ругался, что пломбу с двери сняли, будто я по ночам не спать должна. Я же не виновата, что стоит ему опечатать Машенькину дверь, хулиганы сразу же эту бумажку срывают… А может, это и не мальчишки вовсе, — вдруг испуганно прошептала Маргарита Львовна и торопливо перекрестилась. — Может, это тоже призрак делает?..

Нина неопределенно пожала плечами, изобразив на лице сомнение.

— Первый раз слышу, чтобы призракам пломбы мешали в дом войти…

— Ты, деточка, запри тут все как положено, а я прилягу пойду. Напугала меня покойная, до сих пор сердце покалывает.

Неожиданный приход старушки развеял тягостное впечатление, охватившее нас после осмотра опустевшего жилища. Я разыскала ключи от машины, и мы пошли на стоянку. Уезжая на юг, я оплатила стоянку на месяц вперед, но прошло уже больше двух месяцев, и я опасалась за судьбу автомобиля. К счастью, до сторожей не дошла весть о моей безвременной кончине, и они легко отдали мне машину после того, как я оплатила долги за простой.

Моя «восьмерка» завелась практически сразу. Два раза презрительно чихнув, довольно заурчала мотором, показывая, что готова к пробегу на любое расстояние.

Первым пунктом нашего пути был дом малютки. Там за небольшое денежное вознаграждение мы смогли узнать, что безымянная девочка по фамилии Глебова была доставлена к ним 16 июля 1977 года из роддома номер два города Семенова. (Понятно теперь, чему я обязана своим отчеством!) Не откладывая дела в долгий ящик, мы с подругой двинулись в Семенов.

Часа через полтора были на месте. Роддом выглядел не слишком презентабельно. Маленькое двухэтажное здание давно нуждалось в ремонте. Перила на крыльце с одной стороны отвалились, деревянные ступеньки под нашими ногами угрожающе скрипели.

— Как тут роженицы ходят? — возмутилась Нина. — Треснет такая вот доска, и можно в родильное не подниматься. Прямо тут родишь.

Я слушала подругу вполуха. Меня охватил трепет. Надо же, здесь я появилась на свет! Возможно, сейчас я узнаю, почему мать безжалостно бросила меня в этом убогом месте. Может быть, даже смогу найти ее и посмотреть ей в глаза. Интересно, кто я такая на самом деле и кто Лилиана? А вдруг у меня огромная дружная семья, а со мной просто случилось недоразумение, и они разыскивают своего пропавшего ребенка все эти двадцать пять лет… Я присела на дерматиновую банкетку в холле. Ноги дрожали. Заметив мое состояние, Нина сказала:

— Ты посиди тут, а я пойду поищу кого-то, кто сможет нам помочь.

Она ушла, оставив меня наедине с невеселыми мыслями. Я вспоминала все обиды и унижения, через которые пришлось пройти в детдоме и школе. Несмотря на то что у нас был прекрасный педколлектив, жилось воспитанникам несладко. Я даже не говорю о бедности, почти нищете, в которой мы существовали. Самым обидным было отношение окружающих ко мне и моим товарищам. Учились мы в обычной школе, находившейся недалеко от нашего дома. Все ребята приходили в класс красиво одетыми, с новыми портфельчиками, набитыми учебниками и бутербродами, заботливо приготовленными мамой. Мы в своих добротных, но серых и невзрачных платьицах, с потрепанными, служащими не один год книжками выглядели на их фоне замарашками. Дети жестоки. Никто не хотел дружить с детдомовцами, родители просили учителей получше присматривать за нами, будто мы малолетние преступники. Сколько раз мы дрались за время учебы в школе! А как еще можно ответить на оскорбления и насмешки сверстников? Я с детства поняла, что единственный путь вырваться из нищеты — это много работать. Старалась учиться на «отлично» и тянула за собой Нину, хотя порой даже выучить уроки в комнате на двенадцать девочек было трудновато. Все же мы с подругой достойно вписались в окружающую жизнь, а многие наши ребята сломались, стали алкоголиками или отбывают срок в исправительных учреждениях.

Самыми тяжелыми днями в детдоме были, пожалуй, выходные. В эти дни ребят забирали по семьям. У многих были родственники, бабушки, тети. Некоторых брали приемные родители. Сначала на один-два дня, потом забирали насовсем. У Нинки была мать. Алкоголичка, лишенная родительских прав. Она изредка приезжала к дочери. Нину отпускали домой на ночь. Я жгуче завидовала подруге, хотя она нередко возвращалась от родительницы с синяками и глазами, опухшими от слез. Елена Владиславовна, наша учительница, хотела найти мне приемных родителей. Пару раз меня тоже брали на выходные в семью.

Первый раз я оказалась дома у очень доброй женщины. Она кормила меня пирожками, специально испеченными к моему приходу. Потом мы с Евдокией Петровной пошли гулять в парк. Она купила мне мороженое на палочке, катала на каруселях. В тот день я впервые попробовала газировку. Прогуливаясь по аллеям парка, держась за руку Евдокии Петровны, я была практически счастлива. Вечером с работы пришел ее муж. Он выглядел уставшим, хмурым, поглядывал на нас не слишком одобрительно и, поужинав, ушел читать газету. Я не рискнула спросить его имя, так оробела. Потом меня уложили спать в отдельной комнате на мягкой чистой постели. Я постеснялась сказать, что боюсь оставаться одна в темноте, и долго не могла уснуть. Евдокия Петровна в соседней комнате о чем-то спорила с мужем. Он то и дело срывался на крик, но тотчас замолкал. Потом женщина зашла ко мне, села на кровать, включила ночник. Может, она просто хотела посмотреть на меня или поняла мои страхи, но я была очень благодарна ей за заботу. Мне было семь лет, но я до сих пор помню, с каким выражением смотрела на меня в ту ночь Евдокия Петровна. В глазах ее стояли слезы. Больше она меня не брала. Я думаю, ее муж не согласился приютить девочку из детского дома. Пару раз мне передавали от нее сладости, потом прекратилось и это. Передать горе, поселившееся в моем маленьком доверчивом сердце, невозможно словами. Несколько лет после этого я ждала Евдокию Петровну. Только став взрослее, наконец поняла: она не придет, никогда. Елена Владиславовна сама порой плакала, глядя на меня, — вцепившуюся в забор, с глазами, устремленными на дорогу… Второй раз в семью я попала в одиннадцать лет. Зачем супруги Горкины брали к себе ребенка из детского дома, я не поняла. У них была своя девочка. Люся. Меня этот вопрос не очень-то волновал, мне нравилось играть с Люсей, у нее была целая коробка замечательных игрушек, полки с детскими книгами. Ее папа показывал нам диафильмы. Я принимала активное участие в натягивании белой простыни на стену, в установке аппаратуры и потом с замирающим сердцем сидела в темноте, следя за передвигающимися веселыми фигурками. Горкины были добрыми людьми. Мы могли бы надолго подружиться с ними, но однажды Люся заболела чем-то вроде чесотки. Ее родители устроили директору жуткий скандал, обвинили его в том, что за детьми в нашем детдоме смотрят отвратительно, ведь заразу, по их мнению, принесла я. Кто из нас, я или Люся, явились источником болезни, непонятно, но и у нее в школе, и у нас в комнате девочки переболели этой дрянью. До сих пор не могу понять, почему во всем случившемся обвинили меня? Разве я виновата, даже если заболела? Мы выздоровели, но Горкины в нашем доме больше не появились ни разу.

Теперь все позади, я не маленькая несчастная девочка, но обида на мать осталась в сердце на всю жизнь. Смогу ли я перебороть ее и нормально общаться с этой женщиной, если найду ее?..

— Так, кажется, все в порядке! — Нина радовалась, что может помочь мне. — Пошли в подвал, там архив. Сейчас нам сделают выписку из регистрационной книги. Придется заплатить…

— Это не важно, — глухо успокоила я подругу, стараясь справиться с расшалившимися нервами.

Мы спустились в подвал, и тетенька в не слишком чистом белом халате выдала нам следующие сведения: Галина Ивановна Глебова поступила в роддом 18 июня 1977 года. 19 июня родила ребенка женского пола. Ночью сбежала через окно в казенном халате и тапочках. Здесь же был записан адрес мамаши. Сведения о том, искали ее или нет и что она говорила по поводу отказа от ребенка, отсутствовали. Переписав адрес, мы отправились разыскивать мою малую родину.

Мать проживала в двухэтажном желтом бараке на самой окраине города. Нашли дом, позвонили в квартиру номер четыре. Открывать не спешили. Вероятно, хозяева уехали или просто были на работе. Мы вышли и уселись на лавочку у подъезда, не зная, что делать дальше. К нам подошла неряшливая женщина неопределенного возраста.

— Девчонки, закурить не найдется?

Нина молча достала сигареты.

— А вы чего тут сидите? Ждете кого?

— Нам Глебова нужна, из четвертой квартиры.

— Это какая Глебова? — заинтересовалась женщина, даже курить перестала.

— Галина Ивановна. 1957 года рождения.

— Так это подружка моя, — помолчав, выдала незнакомка.

— А где ее найти-то можно, не подскажете? — С женщиной вела переговоры Нина. Комок, застрявший в горле, мешал мне говорить.

— Подскажу, конечно, подскажу, отчего же не подсказать. Только, девчонки, в горле пересохло, — запечалилась собеседница, — мысли путаются…

— Ясно, — перебила Нина. — Сколько?

— Да мне опохмелиться бы только, — заторопилась пьянчужка. — Я вам все расскажу и покажу.

Нина в растерянности обернулась ко мне. Ждать, пока тетенька купит бутылку, опохмелится и вернется, не было сил. Не факт, что она вообще вернется, а главное — в каком виде?

Я поднялась и пошла к машине. Собеседница здорово расстроилась, решив, что мы уезжаем.

— Да мне много не надо, — заканючила она. — Грамм на сто… Трубы горят.

Я достала из багажника бутылку водки, которую всегда вожу с собой на всякий пожарный случай. При поломках на дороге или в других ситуациях, когда не совсем удобно предлагать деньги, это меня очень выручает. Увидев горячительное, женщина воодушевилась. Я поставила бутылку на лавочку рядом с собой.

Конец ознакомительного фрагмента.