Портрет кавалера в голубом камзоле

Наталья Солнцева, 2011

Глория получает в наследство от загадочного карлика Агафона не только дом в Черном Логе и слугу Санту, но и таинственную способность проникать в суть вещей и видеть прошлое и будущее. К ней за помощью обращается актриса Полина Жемчужная, служащая в частном театре. Глория предвидит, что женщине угрожает опасность. Вскоре Полина погибает во время спектакля, в котором она исполняла роль Клеопатры. Следом за ней гибнут еще две актрисы театра. В ходе расследования выясняется, что загадочным образом все эти убийства связаны с судьбой графа Шереметева и Прасковьи Жемчуговой. Кому не давала покоя тень великого графа и его возлюбленной? Какую роль сыграл в трагедии портрет кавалера в голубом камзоле из галереи владельца театра Зубова? Может ли предмет искусства диктовать свою волю хозяину? Разгадка близко, но найдет ее только тот, кто способен связать воедино прошлое и будущее. В книгу вошел также отрывок из романа «Дневник сонной травы» из серии «Сады Кассандры».

Глава 4

Черный Лог.

Обстановка каминного зала произвела на посетительницу ожидаемое впечатление. Солнечные лучи преломлялись сквозь розовый хрусталь люстры и отбрасывали сияющие блики на бархатную мебель, бронзовые канделябры и пестрые гобелены. В нефритовой курильнице тлел сандал…

Глория не знала, каким образом должно было прийти к ней прозрение, и притворилась задумчивой. Ее мозг работал в усиленном режиме, но никаких данных по поводу ребенка сидящей напротив Полины Жемчужной в голову не приходило.

Похоже, дар предвидения ей от Агафона не передался. И что теперь? Извиниться перед актрисой и…

Внезапно в ее сознании возникла кровь… много крови… бледное запрокинутое лицо… белые стены…

— Вы… убили своего ребенка, — вырвалось у Глории прежде, чем она успела прикусить язык. — Убили его…

Дама отшатнулась, ее щеки побелели, а пальцы судорожно стиснули сумочку цвета слоновой кости.

— Нет… вы не можете…

— У вас были на то основания, — уже спокойнее добавила Глория. — С тех пор вас гложет раскаяние. Чувство вины. Но… вы поступили правильно. Вам не за что корить себя…

Откуда у нее брались эти невообразимые выводы, эти страшные слова? Словно внутри нее прятался невидимый подсказчик, который вкладывал фразу за фразой в ее уста, а она лишь послушно их озвучивала…

— Отец ребенка знает?

— Нет, — мотнула головой актриса. — Я скрыла от него свою беременность… Я хотела проверить! Видите ли… у плода выявили патологию. Мне предложили аборт, и я… согласилась. А как бы вы поступили на моем месте?

В ее голосе сквозило отчаяние. Глория обратила внимание, что на безымянном пальце ее правой руки нет обручального кольца. Жемчужная не замужем.

— Это был аборт, — с горечью произнесла она. — Но вы правы. Я убила своего ребенка…

Глория попыталась смягчить жестокий вердикт.

— Возможно, я неправильно выразилась… я имела в виду…

— Не утешайте меня. Убийство ничем нельзя оправдать! Бог дает жизнь, и только Он ее отбирает. Я совершила ужасный грех…

— Мужчина, от которого вы…

— Я не смогла ему признаться! В нашем роду уже случалось подобное…

— Синдром Дауна? — догадалась Глория.

Посетительница подавленно кивнула. Она не знала, что перед ней сидит врач, и приняла слова Глории за новое доказательство ее магических способностей.

— Мне следовало заранее обратиться за генетической консультацией… еще до зачатия. Почему я не сделала этого?! У меня случилось затмение ума! Вы понимаете? Я потеряла голову… обо всем забыла!

Глория старалась вызвать в сознании образ отца ребенка, однако безуспешно. Очевидно, процесс ясновидения не поддается контролю. Или она пока что не умеет им управлять.

— Мое положение тогда было двусмысленным… впрочем, оно и сейчас такое же…

— Отец ребенка не собирается жениться на вас?

— Вероятно, он бы сделал мне предложение, если бы… Нет… думаю, нет.

Госпожа Жемчужная обрывала фразы, предполагая, что собеседница понимает, о чем идет речь. Или же у нее была такая манера общения.

— Вам нужно выговориться, облегчить душу, — сказала Глория. — Вы ходите на исповедь?

— Я не смею… Кроме того, разве между человеком и Богом нужен посредник?

— Иногда да.

— Я не верю священникам! — запальчиво воскликнула актриса. — Где гарантия, что они… Не могу же я требовать от них конфиденциальности?

«Она боится шантажа, — догадалась Глория. — Значит, уже был прецедент».

— Вообще-то тайна исповеди существует априори…

— Скажите еще о врачебной тайне!

«Ее шантажирует… или шантажировал доктор, — констатировала Глория. — Бедная женщина. Мечется, словно птица в силках… Интересно, где она берет деньги, чтобы платить вымогателю? У своего покровителя?»

— Сколько вы заплатили доктору за молчание?

Актриса вспыхнула, — первым ее побуждением было все отрицать. Однако, осознав нелепость подобного поведения, она смирилась с неизбежным. Ей придется рассказывать обо всем. Ведь Глория сразу изобличит ее во лжи.

— Много…

— А требуется еще и еще?

— Я не знаю, что мне делать!

— Сначала вы отдали собственные сбережения, а потом… попросили взаймы?

— Да. Ненавижу просить, но… — Она расплакалась. — Какой стыд! Я не собиралась говорить об этом…

— Исповедь нужна не мне, а вам, — располагающе улыбнулась Глория. — Нельзя носить в себе горечь и боль.

Жемчужная пользовалась дорогой тушью, но слезы размыли тщательно нанесенную краску, и на щеках образовались темные потеки.

— У меня нет актерского образования, — начала она. — Зато есть природный талант. Моя бабушка окончила консерваторию, она сама ставила мне голос. Мне очень хотелось петь, но меня никуда не брали. Даже в рестораны. Кого сейчас прельстишь драматическим сопрано^[5]?

«Вот оно что, — мысленно отметила Глория. — Она поет. Вероятно, оперетту… или кое-какие оперные партии. Ясно, почему о ней мало известно. Нынче широкая публика серьезной музыкой не увлекается. То ли дело „попса“ или „шансон“».

— Вы родом…

— Из Ярославля, — ответила Жемчужная. — У нас много церквей. После школы я стала певчей в соборном хоре. Наш регент^[6] посоветовал мне выставить в Интернет ролик с исполнением оперной партии. Тогда это было в новинку. Я стеснялась, но он уговорил меня. Нашел человека, который помог сделать запись. Ролик вызвал неожиданный интерес. Меня пригласили на кастинг в Москву.

— Какой-нибудь музыкальный театр?

— Нет… частное лицо…

Она достала из сумочки носовой платок и промокнула глаза. На платке остались черные следы от туши.

— Он меценат? Покровительствует актерам?

— Да… это богатый предприниматель, тонкий ценитель искусства. Образованный, великодушный… Он решил создать собственный камерный театр и как раз набирал актрис для музыкальной труппы. Мое исполнение ему понравилось… Он предложил обучение за границей, в Италии. За его счет, разумеется. Для меня это был единственный шанс выйти на сцену… пусть маленькую, частную… выступать в концертах…

— И вы согласились.

— Могла ли я отказаться? Моя мечта осуществилась самым волшебным образом. Я была на седьмом небе от счастья! Родители предостерегали меня, но я их не слушала. Они боялись, что вместо выступлений я попаду в постель к своему спонсору, а потом — в заграничный бордель. Стану продажной девицей с оперным голосом. Пикантное дополнение к интимным услугам. Знаете, у обеспеченных мужчин — изощренные вкусы. Они уже не хотят платить за обычный секс.

— Такого с вами не случилось?

— Нет… конечно нет. Я на полгода уехала в Милан, брать уроки вокала. Со мной работали опытные педагоги. Они хвалили мой диапазон, тембр, но заявили, что оперной дивы из меня не получится. Я ведь окончила только музыкальную школу в Ярославле. Денег на продолжение образования не было. Бабушка занималась со мной дома, пока была жива. Мой удел — концертное исполнение. Об оперной сцене нечего и думать.

— Ваш покровитель был разочарован?

Актриса пожала плечами:

— Он оплатил мое обучение, и результат его удовлетворил. Я подавала надежды, а его маленький частный театр не шел в сравнение с настоящим храмом искусства. Мы оба поумерили свои амбиции.

«Он все-таки стал ее любовником, — подумала Глория. — Госпожа Жемчужная весьма дипломатично обходит вопросы о нем. Не хочет признаваться, что без постели не обошлось. Это от его ребенка она избавилась…»

— Что вы на меня так смотрите? — не выдержала посетительница. — Да, мы… полюбили друг друга! Это ведь не зазорно? Мое чувство благодарности переросло в привязанность, потом в страсть. Я выросла в деревянном домишке на окраине, с печным отоплением и без водопровода. А он показал мне, какой может быть жизнь! Все самое лучшее и приятное мне довелось испытать с ним. Что я видела до переезда в Москву? Нищету, вечные долги… В моей семье приходилось считать каждую копейку. Отец не пьет, но зарабатывает мало. Мама привыкла экономить на всем, — на еде, на одежде. Только здесь, в столице, я научилась носить красивые вещи, причесываться в салоне… у меня появились золотые украшения…

— Его подарки?

— Не без того. Разумеется, я сама зарабатываю. Мне платят приличное жалованье в театре. На все необходимое хватает.

— А на роскошь?

Жемчужная смутилась и залилась краской. Разговор давался ей тяжело. Хотелось бы сгладить кое-какие углы, но лукавить она не умела.

— Я принимаю его презенты… однако никогда ничего не прошу.

— Он старше вас…

— На пятнадцать лет, — кивнула она. — Для мужчины это зрелость.

Глория не то чтобы угадывала, — история провинциалки, которая приехала покорять Москву, была ей знакома. Похожий путь проделали многие.

— Вы меня осуждаете?

— Разве я имею право? — улыбнулась Глория. — Каждый сам строит свою судьбу.

— По крайней мере, я не лезу в чужую семью. Ни у кого ничего не отбираю.

— Он не женат?

Актриса покачала головой. Несмотря на нескромные признания, она держалась горделиво. Ее повадки отличались порывистой грациозностью, а осанка оставалась прямой, как у балерины. Очевидно, ее обучали не только пению, но и танцам.

— Его любили многие женщины, — уклончиво ответила она. — Но ни одна не завладела его сердцем. Он даже не разведен.

— Бережет свою холостяцкую свободу?

— Женитьба ничего не значит. Главное — искренние чувства, а не штамп в паспорте.

— Не спорю, — согласилась Глория. — Вы живете вместе?

— Он снимает для меня квартиру…

— В театре знают о ваших отношениях.

— Этого невозможно скрыть. Он очень увлечен сценой… зачастую присутствует на репетициях. Сам пробует играть.

— Лучшие роли, конечно, достаются вам.

— Да, — просто, без жеманства, подтвердила Жемчужная. — Он, как хозяин театра, имеет решающее слово. Хотя роли распределяет режиссер. Кроме концертов, мы ставим водевили, отрывки из пьес… а сейчас репетируем Шекспира.

— Ого! Что именно? — заинтересовалась Глория.

— «Антония и Клеопатру»…

— Но ведь там нет вокальных партий.

— Зато есть над чем работать. Я имею в виду играть. Мы все учимся актерскому мастерству.

— Царица Клеопатра досталась вам, не так ли? Другие актрисы, вероятно, завидуют.

Жемчужная не стала этого отрицать. Зависть царит в любом коллективе, а в театральном — особенно.

— И вы подозреваете, что ваши товарки прибегают к черной магии, дабы навредить вам.

— Раньше мне такое и в голову бы не пришло… но в последнее время…

Посетительница смешалась и замолчала, нервно комкая носовой платок.

–…с вами происходит нечто из ряда вон выходящее, — продолжила за нее Глория.

— Вот именно! Из ряда вон… Понимаете, дело не столько в шантаже… хотя и это ужасно. Мне напророчили смерть! Если я не уберусь из Москвы… то умру…

— За этим вы и пришли, сударыня. А как же ребенок?

— Шантажистка угрожает мне разоблачением. Она обещает рассказать отцу ребенка… что я… убила его. То есть… сделала аборт.

— У нее есть доказательства? Видеозапись?

— Естественно! — всплеснула руками Жемчужная. — Раз она решилась на такое! Но дело даже не в ней. Что меня ждет? Неужели пророчество сбудется?

Она умоляюще прижала ладони к груди. Вероятно, похожими жестами сопровождались ее реплики на сцене.

Глория понимала: ей устраивают проверку.

— Я заплачу вам! — пообещала актриса. — Мне сказали, сколько стоит сеанс у Агафона.

— Моя э-э… квалификация несколько уступает его мастерству. Но я попробую…

Глория прикинула, связаны ли между собой шантаж и угроза смерти. Ничего толкового в голову не пришло.

— Врач, который вымогает у вас деньги, — женщина… близкая к вам, — брякнула она наобум.

Посетительница вздрогнула и прикусила губу.

— Знакомая врачиха, — утвердительно кивнула Глория. — Враги обычно находятся в ближайшем окружении.

— Это… моя подруга… вернее, бывшая подруга. Зоя Шанкина…

— Вы делились с ней личными тайнами, а она предала вас?

— Мне не с кем больше было поделиться… во всей Москве. Я доверяла ей. Когда забеременела, обратилась к Зое. Она посоветовала сделать анализы и сказала мне, что ребенок родится дауном. Она гинеколог. Очень хороший специалист. Я решилась на аборт…

— Аборт делали у нее?

— Да… Господи! Зачем ей шантажировать меня? До сих пор не могу понять…

— Вероятно, она нуждается в деньгах…

— Мы познакомились в Италии, на экскурсии. Она отдыхала там, а я училась. Разговорились. Приятно было услышать родную речь в чужой стране. Оказалось, Зоя из Москвы. Не замужем… У нас оказалось много общих интересов, — любовь к музыке, к искусству древнего Рима… Казалось, мы искренне привязались друг к другу. Казалось… — повторила Жемчужная. — Я часто принимаю желаемое за действительное.

Она почти убедилась в способностях провидицы, каковой считала хозяйку этого дома. Ведь Агафон слыл настоящим магом: он умел проделывать такое… о чем человек, давший актрисе его адрес, говорил потупившись и шепотом. Преемница Агафона должна обладать недюжинным даром. Иначе не вызвалась бы помочь.

Полине, при ее набожности, было трудно решиться на визит в Черный Лог. Но ситуация не оставила ей выбора. Ее загнали в угол, довели до отчаяния…

«Проверку я выдержала, — сообразила между тем Глория. — Однако настоящее испытание для меня впереди…»

— Деньги, которые вы платили Шанкиной, дал ваш покровитель?

Жемчужная кивнула. К чему лукавить? Кто же, кроме него, располагал подобной суммой?

— Я не сказала ему, зачем мне столько денег…

— И он не спросил?

— Он благородный человек.

— Но в следующий раз вам будет сложно обращаться к нему за очередной ссудой.

— Да… я понимаю…

— Шантажисты не останавливаются на достигнутом. Им всегда мало. Легкий заработок — словно наркотик. Попробовал, и хочется еще.

Глория изрекала прописные истины. Вряд ли Жемчужная настолько наивна, что думает иначе. Она попала в капкан, из которого не вырваться.

— Огласка неприемлема?

— Я не уверена в его чувствах… — призналась актриса. — Достаточно ли сильно он любит, чтобы простить обман? Я должна была сразу предупредить его… сказать о дурной наследственности. Но я не собиралась рожать! Не думала, что забеременею… О боже! Я совсем запуталась… Я могу лишиться всего, чего добивалась! Остаться без работы, без жилья… Скажите, у меня будут еще дети?

Глория слегка растерялась. Как Агафон заглядывал в будущее? У нее нет ни малейшего понятия об этом.

Она вспомнила о хрустальном шаре из его мастерской в цокольном этаже. Может, предложить гостье спуститься туда?

«Опрометчиво, — предостерег ее внутренний голос. — Тамошняя обстановка совершенно обескуражит суеверную дамочку. Не стоит торопиться…»

Глория закрыла глаза и представила себе прозрачный шар, отливающий серебром. Внутри шара что-то клубилось, но никакой четкой картины не возникало.

Жемчужная, затаив дыхание, наблюдала за процессом. Перед поездкой она сняла золотой нательный крестик, освященный в обители, и теперь чувствовала себя беззащитной. Но с крестиком соваться в логово колдуна было еще страшнее.

«Господи! Прости мои прегрешения! — мысленно взмолилась она. — Я не ведаю, что творю!»

— Вы мне мешаете, — сказала Глория.

— Извините…

Перед Глорией вдруг промелькнули образы Клеопатры в золоченой короне и Антония с коротким римским мечом в руках…

«Игра воображения, — отмахнулась она. — Жемчужная упоминала о пьесе Шекспира… вот и…»

Мертвое тело в одеянии египетской царицы распростерлось на досках сцены и не желало исчезать… Антоний наклонился, вскрикнул и бросился за кулисы…

Глория открыла глаза. Гостья, с лицом белее своего костюма, в ужасе уставилась на нее.

— Что?.. — сдавленно спросила она.

— Не пугайтесь…

— Я никогда не стану матерью?

«Хуже, — едва не вырвалось у Глории. — Тебе грозит смерть!»

— Вам нельзя играть Клеопатру. Ни в коем случае…

Примечания

5

Сопрано — наиболее высокий женский голос в пении.

6

Регент — здесь дирижер церковного хора.