Мертвая неделя

Наталья Тимошенко, 2020

Журналистка Мирра отправляется в отдаленную деревню, чтобы по заданию таинственного заказчика написать статью о свадьбе. Чья это свадьба, ей неизвестно, но в поезде она встречает двух человек, которые едут туда же. На перроне их ждет один из местных жителей – молодой мужчина по имени Степан. Степан явно знает больше, чем говорит, а еще верит в леших, домовых и русалок, не хранит в доме еду и ни за что не рискнет выйти на улицу ночью. Первая же остановка в охотничьем домике по дороге в деревню дает Мирре понять, что Степан не такой уж и странный. Странно и пугающе само место, куда они направляются. Здесь по дорогам бродят мертвые, а жители оставляют для них угощение. И чем больше времени Мирра проводит в деревне, тем сильнее ей кажется, что она взяла билет в один конец. Удастся ли ей вернуться домой или же придется остаться здесь навсегда, тоже поверив в то, что раньше считала выдумкой фантазеров?

Глава 2

Матвей

Первый раз бабушка позвонила ровно через девять дней после своей смерти. Время уже приближалось к полуночи, когда в большой коммунальной квартире зазвонил старенький телефон. Несмотря на поздний час, первой к аппарату, как всегда, подбежала Марья Ивановна. Однако поговорила она совсем немного, а потом аккуратно положила трубку на столик и засеменила босыми ногами по старому вытертому паркету к двери Матвея.

Он долго не мог понять, что от него хочет старая соседка. Бабушка умерла, другой у него нет, кто может ему звонить? Но сил спорить с Марьей Ивановной не было, поэтому он покорно поплелся к телефону.

Это оказалась она. На самом деле она! Бабушка, с которой он прожил восемнадцать лет с рождения и до того момента, как уехал учиться, да так и остался жить в городе. Он не так уж часто навещал ее, вечно находились какие-то дела. Вот и перед смертью они не виделись больше полугода. Бабушка еще не казалась ему старой, ей было всего шестьдесят шесть, на здоровье никогда не жаловалась, а потому он и подумать не мог, что они больше не увидятся. И за это корил себя.

Корил настолько сильно, что все девять дней после ее смерти ему постоянно чудилось ее присутствие. Он слышал то ее дыхание по ночам, то чуть шаркающие шаги в коридоре, но убеждал себя, что это всего лишь ветер и соседи. А знакомые черты звукам придают воображение и чувство вины. Но звонок Матвей объяснить не мог, ведь это точно не было сном или галлюцинацией, Марья Ивановна тому свидетель.

Он стоял, ошарашенный, словно прибитый пыльным мешком, прижимал трубку к уху и слушал бабушкин голос. Бабушка интересовалась, как у него дела, как поживает Катенька, не забывает ли он шапку, выходя на улицу, ведь сейчас такой мороз. Матвей машинально что-то отвечал, а самому казалось, что вот-вот грохнется в обморок, как девчонка. Ведь так не бывает! Мертвые не звонят живым!

С тех пор звонки случались часто, раз-два в неделю. Пришлось соврать Марье Ивановне, которая, конечно, знала, что бабушка у Матвея всего одна и та умерла, что это соседка бабушки. Дескать, они близко дружили, она тоже участвовала в воспитании Матвея, а потому он привык называть ее бабушкой. Пока его родная бабушка была жива, соседка все новости узнавала через нее, теперь же взяла на себя заботу о неродном внуке. Марью Ивановну такое объяснение удовлетворило, а вот Матвея нет.

Он не понимал, где искать ответы. Читал соответствующую литературу, но чаще всего ему попадался откровенный бред. Он не был медиумом, точно это знал. Да и звонила ему только бабушка, никакие посторонние призраки не тревожили. Попробовал один раз обратиться к якобы настоящему медиуму для консультации, но тот ответственно заявил, что такого быть не может, раз у Матвея нет дара. Предлагал установить контакт под собственным руководством. За деньги, разумеется. Матвей не согласился. Ему не было жалко денег, но медиум не вызывал доверия. Да и зачем связываться с бабушкой через кого-то, если вот же, она сама исправно звонит!

Несколько раз Матвей, проходя мимо церкви, даже останавливался перед входом, но так и не решился зайти. Думал, может быть, бабушкиной душе нужно упокоение, хоть ее и отпевали в церкви. Возможно, батюшка мог бы ответить вопросы и помочь лучше медиума, но он так и не зашел.

Бабушка была верующей. Соблюдала посты, никогда не работала по воскресеньям и праздникам. На старых фотографиях, которые она показывала, в ее доме даже были иконы, но после того, как они уехали из Елового, ничего такого в новый дом она не покупала. В церковь по большим праздникам ходила, но куличи не освящала и никакую обогащенную серебром воду домой тоже не носила. И Матвей был некрещенным.

— Это желание твоей мамы, — объясняла она.

Матвею такое объяснение казалось странным: когда это верующие бабушки, получившие полную власть над некрещенными внуками, слушались желаний их родителей? Но эти вопросы, как и все другие, он тоже не задавал. Бабушка в церковь никогда не звала, а он тоже не стремился. И даже во время отпевания не заходил. Это казалось ему лицемерным: никогда там не бывать, а зайти на отпевание. Так и простоял на улице под ледяным ветром и застилающей глаза метелью.

Вот и в тот раз не получилось, не смог пересилить себя. Сам не знал, чем ему так не угодила церковь, но даже в церковный двор не вошел. Возможно, потому что это было желание его мамы. И даже ради бабушки он не смог его нарушить.

Бабушка звонила и звонила, и Матвей привык к ее звонкам. Что-то рассказывал, но о многом умалчивал. Соседи всегда грели уши во время таких звонков, а забрать телефон в комнату не представлялось возможным. И вот вчера он наконец понял, зачем бабушка беспокоила его все это время: боялась, что внук забудет о «своем предназначении», не поедет в родовое гнездо, когда придет время. Бабушка недооценила силу своего влияния: время пришло, и он послушно поехал. Быть может, в другой ситуации и не поехал бы, но…

Матвей ехал не спасать кого-то. Он бежал от собственной жизни. А уж куда бежать в таком случае, не все ли равно?

Девчонкам о проблемах на работе не рассказал. Не пристало мужчине ныть. Тем более совершенно случайным попутчицам. Поэтому сказал, что просто исполняет последнюю волю бабушки да заодно отвлекается от ушедшей девушки. Почему-то про Катю ему сказать было легко, а про работу — нет. Жениться ни на ком, естественно, не собирается, но как минимум разобраться в ситуации следует. Хотя бы для успокоения бабушкиной души. Матвей не знал, поверили ли они в звонки или сочли его сумасшедшим, но другого объяснения дать все равно не мог. Как и умолчал о еще одной, очень важной причине поездки.

— Значит, тебя воспитывала бабушка, а мама умерла при родах? — переспросила Полина, когда он замолчал, как будто из всего рассказала уловила только это. Матвей опасался смотреть на нее. Девушка ему понравилась. Жаль будет, если он так сходу ее разочаровал, и она сочла его психом. Не то чтобы он рассчитывал на какие-то отношения, они были еще слишком мало знакомы, но даже болтать с ней было приятно. А то чем черт не шутит: легкий роман сейчас совсем не повредит. Может быть, увлекшись другой, он однажды сможет отказать Кате при очередном звонке?

— По крайней мере, так бабушка говорила, — подтвердил Матвей.

Он не смотрел на нее, поэтому не видел выражения лица, и не знал, что заставило Мирру поинтересоваться:

— Почему ты спросила?

Только тогда поднял голову, но Полина уже смотрела на Мирру, и он так ничего и не понял. Зато Мирра выглядела напряженной, хотя с самого начала делала вид, что в разговоры вступать не намерена. Забавная девчонка. Если Полина привлекала ангельской внешностью, грудным голосом, милой улыбкой и готовностью отвечать на ухаживания, то Мирра обращала на себя внимание противоположным: она явно была одиночкой, сторонилась людей, они были ей неприятны. Почему? Такой у нее характер или видела много зла? Матвей почти не встречал людей, которые были бы такими с рождения просто так. Всегда есть причина. Наверняка есть она и у Мирры.

И имя. Твердое, резкое. Не мягкая Мирослава, ни спокойная Мира. Мирра. Бьющее наотмашь, жесткое, бескомпромиссное. Словно скорлупа, за которой уютно прятаться.

— Потому что я тоже не знаю своих родителей, — сказала Полина. — Меня воспитывала тетя, мамина сестра. Она всегда была скупа на слова и эмоции, поэтому о родителях я знаю очень мало. Точнее, про отца вовсе ничего. Тетя говорила, что не знает, кем он был. Мама забеременела незамужней. И умерла, когда я была совсем крохой.

— Если ты сейчас скажешь, что тоже родилась в Еловом, я подумаю, что вы надо мной издеваетесь, — заявила Мирра, но по тону Матвей понимал, что ей не смешно. Ему тоже смешно не было.

— Нет, — Полина покачала головой. — Точнее, я не знаю. Мое свидетельство о рождении сгорело при пожаре, а в дубликате значится город, где я жила с тетей и ее семьей. Но я точно знаю, что родилась не там. Мы переехали туда, когда мне было два года.

Все трое замолчали, обдумывая услышанное.

— А ты? — наконец спросил Матвей у Мирры.

По ее лицу пробежала тень, он заметил это.

— Я вообще не знаю, кто мои родители. Я росла сначала в детском доме, а потом в приемной семье, — наконец сказала она.

— Супер! — выдохнула Полина, откидываясь на спинку купейного дивана.

Никто из них не знал, чем это всем угрожает, но понимали: их троих выбрали не просто так. Наверняка и Полина, и Мирра тоже значили что-то важное, но только Матвея готовили с детства. Если, конечно, бабушкины сказки безо всяких объяснений можно назвать подготовкой.

— Очевидно, мы все едем туда не просто так, — высказал общее мнение Матвей. — И я не удивлюсь, если все мы родились там.

— Или же едем туда именно мы, потому что у нас нет родственников, в случае чего никто не станет нас искать или поднимать панику, — мрачно добавила Мирра.

Такой вариант приходил ему в голову, но он не хотел пугать девчонок. Никто не назначал Матвея главным, но он чувствовал ответственность за попутчиц. Как минимум потому, что был мужчиной.

— Если кто-то из вас боится, может не ехать, — неуверенно предложил он. — Клятвы на крови мы не ставили, никому ничего не обещали. Можно выйти на ближайшей станции и вернуться домой.

Девчонки переглянулись.

— Я поеду, — не слишком уверенно сказала Полина. — Мне нельзя возвращаться. А куда ехать — все равно.

Матвей не стал спрашивать, почему ей нельзя возвращаться. Выяснит это как-нибудь потом. Раз Полина едет с ним, то на это еще будет время. Он посмотрел на Мирру, ожидая, что передумает она. Она промолчала, и Матвей понял, что никогда еще девушка не была так близка к тому, чтобы узнать что-то о себе, о своих истоках и, возможно, родителях. Наверное, каждый детдомовский ребенок этого хочет. Она поедет, даже если рано или поздно они выяснят, что это опасно. Впрочем, с чего вдруг он взял, что это опасно? Особенно для них. Журналистка и певица. Это его назначили женихом, даже не сказав, кто невеста, а девчонки просто отработают программу и вернутся домой.

Полина

До позднего вечера ребята обсуждали возможные теории, пока всех не стало клонить в сон. Поужинав в вагоне-ресторане, легли спать. Никто четвертый так и не присоединился, и Полина была рада этому. Ей уже нравилась их маленькая компания. Нравился улыбчивый Матвей, хоть новость о том, что он едет жениться, а ей предстоит петь на его свадьбе, и огорчила ее. Она еще не была готова к новым отношениям, из старых бы выпутаться, но с занятыми мужчинами знакомств не водила принципиально. Нравилась и угрюмая Мирра, старательно делавшая вид поначалу, что попутчики ее не интересуют. Она была немногословна, но когда говорила, то всегда четко и по делу. Не пускалась в пространные размышления, не паниковала и не нагоняла страху. Журналист, сразу видно. Хотя, наверное, в современной журналистике как раз ценятся противоположные качества.

Матвей и Мирра улеглись на нижних полках, а Полина забралась на верхнюю. Ей не так часто доводилось ездить в поездах, поэтому уснуть под мерный стук колес не удавалось долго. Мешали и приглушенные разговоры в соседних купе, и шаги по длинному коридору, и позвякивающая где-то о стеклянный стакан забытая ложка. Только когда поезд удалился от населенных пунктов и за окном воцарилась полная темнота, Полине удалось задремать. Она провалилась в неглубокий тревожный сон, который с легкостью прервался при первой же возможности.

Полина распахнула глаза, но ничего не увидела. Небо заволокли тяжелые тучи, скрывшие убывающую луну, редкие фонари проскальзывали мимо окон так быстро, что походили на короткие всполохи и скорее раздражали, чем что-то освещали. Узкая полоска света из-под двери не подсвечивала даже пол, что уж говорить обо всем купе. Вокруг была оглушающая тишина, давящая на глазные яблоки невидимыми пальцами. И в этой темноте Полине казалось, что на нее кто-то смотрит. Ощущение было таким ярким, таким осязаемым, что волоски на теле мгновенно встали дыбом.

Не отдавая отчета своим действиям, Полина вытащила из-под комковатой подушки телефон, быстро зажгла экран и отвернула его от лица, освещая пространство перед собой. Пустое пространство. На соседней полке лежали только ноутбук Мирры, рюкзак Матвея и ее, Полинина, расческа.

Девушка посветила телефоном вниз, но и там все было спокойно. Матвей спал на спине, чуть приоткрыв рот и слегка посапывая, Мирра отвернулась к стене и свернулась калачиком. Наверное, замерзла под тонким одеялом. Лето стояло жаркое, но во сне всегда становилось прохладно.

— Матвей, — тихонько позвала Полина. — Мирра.

Ни один не отозвался. Спали они крепче Полины. Она еще раз осмотрела в тусклом свете телефона все купе. Фонарик включать не стала, чтобы яркий свет не разбудил попутчиков, но и так было видно, что, кроме них троих, в купе никого нет.

Полина повернула к себе телефон, и в то короткое мгновение, когда его свет скользнул по окну, она увидела в отражении мужское лицо. Вздрогнула, тут же снова посветила телефоном на окно. Пусто. Тусклый прямоугольник экрана отражался от мутного двойного стекла, за которым по-прежнему было темно. Посветила на дверь купе — закрыта. Должно быть, показалось. Если бы дверь открывалась, она бы услышала.

Полина легла обратно, но телефон не выключила. Сердце билось гулко и быстро, едва ли ей удастся уснуть, а лежать в темноте страшно. Интернета нет, поэтому пришлось завести одну из немногочисленных игрушек, завалявшихся в телефоне, и периодически поглядывать на окно. Лишь когда размеренное собирание разноцветных шариков в ряд окончательно сморило ее, Полина снова выключила телефон и уснула. На этот раз крепко и без сновидений.

Проснулась от того, что кто-то аккуратно тряс ее за плечо. Сначала дернулась, испугавшись, но тут же увидела перед собой лицо Мирры.

— Минут через двадцать приедем, — сообщила она. — Проводница просила сдать белье и ждать в тамбуре. Поезд там останавливается исключительно ради нас, а потому выйти нужно быстро.

Полина кивнула, и Мирра тут же исчезла.

Вставать не хотелось. За окном только-только забрезжил рассвет, сейчас бы завернуться в одеяло, повернуться к стене и поспать еще несколько часиков. Полина с рождения была совой, ранние подъемы терпеть не могла, а последние несколько лет жила исключительно ночной жизнью, не просыпаясь раньше полудня, поэтому сейчас чувствовала себя настоящим зомби. Быстро слезла с постели, сгребла ее в охапку, чтобы передать проводнице, а потом принялась торопливо складывать вещи.

Спустя ровно двадцать две минуты путешественники стояли на разбитом перроне, а поезд стремительно удалялся, превращаясь в едва различимую в утреннем тумане точку, а затем и вовсе исчез за горизонтом. Полина поежилась и огляделась по сторонам.

Место казалось совершенно заброшенным. Здесь не было здания касс, лавочек для ожидания поезда и даже фонарей. О том, что это станция, говорили только почти разрушенный временем перрон да покосившаяся табличка, на которой с трудом читалась надпись «Липники». Метрах в пятидесяти от рельсов начинался густой лес, по другую сторону насколько хватало глаз раскинулось необработанное поле, поросшее высокой травой и луговыми цветами. Ни людей, ни животных.

— И куда дальше? — поежившись от утренней прохлады, спросила Полина.

Мирра молча пожала плечами, и обе посмотрели на Матвея. Не то чтобы они признали его главным по гендерному признаку, скорее подсознательно отдали пальму первенства потому, что он родился в этих местах. И хоть он ничего не помнил и находился в таком же положении, как и они, а все-таки довериться ему было проще. По крайней мере, Полина думала именно так. Как считала Мирра, она не знала, но та возражать не стала.

— Думаю, где-то здесь должна быть дорога, — неуверенно предположил Матвей, оглядываясь по сторонам. — Может быть, там ходит автобус, или сможем поймать попутку.

Может, и должна быть дорога, да только не видать ее. Поле совершенно ровное, нигде не видно примятой травы. Возможно, дорога проходит через лес? Матвей думал так же, поэтому предложил оставить чемоданы на перроне — едва ли кто-то здесь может на них покуситься — и пройти немного вправо и влево, посмотреть, нет ли где дороги. Чтобы сократить время, можно было разделиться, но никто не высказал такого предположения вслух, опасаясь оставаться в одиночестве в таком странном месте, поэтому втроем они двинулись в сторону ушедшего поезда.

Перрон уже остался позади, чемоданы превратились в слабо различимые точки, а лес казался по-прежнему густым. Ноги, непривычные к ходьбе по пересеченной местности, устали и ныли, хотелось пить. Нужно было возвращаться обратно и идти в другую сторону, но Полине казалось, что и там они не найдут дорогу. Мирра попробовала загрузить карту в телефоне, но сеть не нашлась. Этот факт хоть и показался всем вполне логичным, но пугал сильнее. Полина уже жалела, что все-таки вышла здесь, не вернулась домой. Всё дурацкие советы психотерапевта. Вам нужно уехать, Полина, иначе вы никогда не выберетесь. Уезжайте, отдохните, придите в себя. Посмотрите, как можно жить по-другому. Посмотрела, спасибо. Можно теперь обратно?

— Там что-то есть!

Голос Матвея вывел ее из задумчивости. Полина посмотрела в указанную сторону и действительно разглядела стремительно приближающуюся фигуру. Кто-то шел им навстречу.

— Надо же, мы не одни во Вселенной, — хмыкнула Мирра.

Трое путешественников остановились, настороженно глядя на приближающегося человека. Раз здесь есть люди, значит, цивилизация где-то близко. Случайный прохожий может как минимум указать им направление. Оставалось надеяться, что это не какой-нибудь бандит с большой дороги. Полина не удивилась бы, узнав, что здесь такие водятся.

Мужчина приближался быстро и, когда разглядел путников, широко улыбнулся. Чем ближе он подходил, тем сильнее напоминал медведя. Высокий, широкоплечий, светловолосый, он шел, чуть наклонившись вперед, и если бы не улыбка на лице, Полина действительно испугалась бы. Она и так предпочла отступить на полшага назад, почти спрятавшись за Матвеем и Миррой.

— Эти поезда ходят как им заблагорассудится! — еще издалека попенял «медведь». — Еще чуть-чуть — и мы с вами разминулись бы!

Конечно, разминулись бы они едва ли, если учесть, что приехавшие понятия не имели, куда им идти, но такое приветствие успокаивало, и Полина непроизвольно тоже улыбнулась. Мужчина тем временем подошел ближе, и теперь стало видно, что он еще достаточно молод, до тридцати точно, а может и меньше. Возраста ему придавало загоревшее обветренное лицо, косматая борода, которую вряд ли отращивали специально, скорее, он просто пару недель не брился. Простая рубаха была порвана и не слишком аккуратно зашита на плече, а холщовые брюки вместо удобных джинсов выдавали в незнакомце деревенского жителя. Причем глубоко деревенского. Полине пару раз приходилось петь на деревенских свадьбах, и она видела, что одежда жителей почти не отличается от городской. По крайней мере, в радиусе тридцати километров от Пскова, а дальше она и не бывала. На ногах у мужчины были тяжелые, слишком жаркие для этого времени года, ботинки, но в лесу такая обувь наверняка себя оправдывала.

— Степан! — радостно возвестил он, протягивая руку в первую очередь Матвею. — Можно просто Степа.

— Матвей, — не так радостно ответил тот, возможно, потому что «медведь» слишком энергично тряс его руку.

Познакомившись с единственным парнем в компании, Степан повернулся к девушкам и тоже протянул им руку, правда, тряс уже аккуратнее, боясь сломать обеих пополам. Полина видела, что они обе пришлись ему по душе, и, чего уж скромничать, на ней взгляд «медведя» задержался дольше, чем на Мирре. Полина давно привыкла к такой реакции мужчин на собственную внешность. Она едва достигла подросткового возраста, когда ее начали провожать завистливыми взглядами и первым делом мысленно раздевать при встрече. Ей такие взгляды импонировали, хоть порой и раздражали, но нравиться Степану было приятно. Она даже мельком взглянула на Мирру, не завидует ли та, что и Матвей, и Степан предпочли ее, но той, казалось, было все равно. Вот уж странная девушка. Если бы не общая поездка, едва ли они с Полиной когда-нибудь сошлись бы.

— Я вас тут уже две недели жду, — объявил новый знакомый. — Не знал, когда точно приедете. К каждому поезду прихожу, и что вы думаете? Ни один еще не пришел в одно и то же время!

Степан зычно рассмеялся, а остальные непонимающе переглянулись. Сначала показалось, что Степан спутал их с кем-то, но теперь все понимали, что ошибки нет. Но почему две недели? Почему он не знал дату приезда? Кто-то же пригласил Мирру и Полину, так почему не предупредил встречающего? Все это казалось странным и пугающим.

— А где остальные? — продолжил Степан, не давая никому и слова вставить.

— Остальные? — переспросил Матвей.

— Ну да. Нас должно быть шестеро. Вот он я, а вас только трое. Где еще двое?

— Нас было трое в купе. Мы и сами случайно встретились, не знали, что в одно место едем. Да и сейчас мало что понимаем.

— Да? — Степан почесал могучей рукой подбородок. — Странно.

— Может быть, вы нам объясните, что вообще происходит? — поинтересовалась наконец Мирра. — На чью свадьбу мы едем? Кто нас позвал? Почему вам не сказали, когда точно мы приедем?

Степан как-то странно на нее посмотрел, потом встрепенулся, будто вспомнил что-то, осмотрелся по сторонам и сказал:

— Нужно ехать. Дорога дальняя, а в лесу ночью небезопасно. Где ваши вещи?

Мирра беспомощно посмотрела сначала на Матвея, потом на Полину. Матвей тоже сделал вид, что не услышал ее вопросы и не увидел красноречивого взгляда, а Полина лишь пожала плечами. Что она могла сделать? Поддержать Мирру? Почему-то казалось, что Степан не ответит. Не время еще для ответов. Все вопросы они зададут позже. Смущало только, что сейчас, в полном неведении они собираются поехать в глухой лес с незнакомым человеком, но какие еще у них варианты?

Вернуться они не могут. Поезда здесь останавливаются только по предварительному согласованию, а значит, никто их не заберет. Трассы, чтобы поймать попутку, тоже нет. Значит, у них одна дорога — вперед.

Матвей и Степан вернулись за чемоданами, и все то время, что их не было, Мирра угрюмо оглядывалась по сторонам. Полина ждала от нее какого-нибудь вопроса, укора, почему она не поддержала ее, но она молчала, и Полина молчала тоже.

Оказалось, до лесной тропы они не дошли совсем чуть-чуть: буквально в ста метрах от места, где они встретились, деревья чуть расступались, а между ними вглубь уходила плохонькая дорога, по которой редко кто-то ездил. Скрытая деревьями от посторонних глаз, на дороге стояла машина: большой внедорожник без верха. Такие Полина видела только по телевизору, когда Вадик смотрел очередной глупый боевик. На подобных машинах всегда ездили по бездорожью какие-нибудь американские рейнджеры, и Полине казалось это ужасно неудобным: ведь и пыль, и грязь из-под колес — все летит на водителя и пассажиров.

Степан забросил чемоданы в большой отсек позади заднего сиденья, и предложил всем залезать внутрь. По молчаливому согласию Матвей сел рядом с водителем, а девушки разместились сзади. Ни о каких ремнях безопасности речи не шло, пришлось крепко ухватиться за железные рамы, возвышающиеся над машиной. Дорога оказалась отвратительной, а Степан — лихим водителем. Машину бросало из стороны в сторону, она подпрыгивала на кочках, а вместе с ней подпрыгивали и пассажиры. Поначалу ребята были так ошеломлены поездкой, что ничего не спрашивали, и лишь часа через полтора, когда привыкли к манере вождения Степана, а пейзаж вокруг так и не начал радовать разнообразием — сплошные деревья вокруг без следа проплешин или ответвлений дороги — решились начать разговор.

— Значит, тебя послали за нами? — первой спросила Полина.

Степан поймал ее взгляд в заляпанном грязью зеркале заднего вида и улыбнулся, показав два ряда удивительно крепких белых зубов. А ведь в этой глуши вряд ли есть стоматолог.

— Ну а кого еще? В деревне только у меня машина есть, а ехать далеко.

— Это мы уже поняли, — проворчала Мирра.

— А что за деревня? — тут же ухватился Матвей, но Степан как-то сразу сник, помрачнел.

— Да обычная деревня, — нехотя произнес он. — Сами увидите. Что рассказывать? Я в других не бывал, сравнивать не с чем.

Они еще немного помолчали, а затем Матвей задал главный вопрос, который давно крутился на языке и у Полины, что уж говорить о нем.

— А меня ты не знаешь? Я родился там, но ничего не помню. Меня рано увезли.

Степан, до этого внимательно следивший за дорогой, посмотрел на Матвея, но лишь покачал головой.

— Я сам ребенком был.

Больше он ничего не сказал, и на следующие вопросы отвечал уклончиво, умело уводя разговор в сторону от главного: деревни и свадьбы. Он много и с удовольствием рассказывал о здешней природе, о живности. Степан был охотником, часто приезжал сюда охотиться и зимой, и летом. Расспрашивал их о жизни в городах, ведь попутчики были из разных. Но главного так и не произнес.

Ехать пришлось целый день. Полина успела два раза подремать, привыкнув к манере езды, но даже во сне крепко сжимала железный поручень, боясь вывалиться. Мирра все время молчала, отвернувшись в сторону, и спала ли она, Полина не знала. Матвей и Степан изредка перебрасывались парой фраз, обсуждая теперь уже в основном необычный Степин автомобиль.

Наконец, когда большое красное солнце уже почти скрылось за деревьями, медленно погружая мир в полумрак и разливая темноту по лесу, Степан замедлил ход. Полина, снова начавшая дремать, встрепенулась, села прямее, огляделась. То же самое сделала рядом и Мирра. Обе начали высматривать по сторонам огни деревни, которые вот-вот должны были выплыть из темноты, но ничего не увидели. И даже когда Степан остановил машину и вывалился из нее наружу, кругом все так же простирался лес.

— Приехали! — объявил Степан.

Полина снова огляделась. В темноте перед ними стоял всего один дом, а сразу за ним продолжался лес. Должно быть, дом Степана стоял на окраине деревни. Хозяин тем временем зажег тусклую лампочку над порогом и гостеприимно распахнул входную дверь.

— Прошу!