И никого не стало

Ника Варназова

Спустя столетия безуспешных попыток сохранить природу, человечество решило, что должно исчезнуть. Однако ничтожный процент населения – настолько ничтожный, что с ним не стали считаться – был категорически против. Не желающие умирать люди ушли глубоко в леса, скрываясь от тех последних сородичей, которые поставили перед собой задачу найти и истребить их всех.

© Ника Варназова, 2023

ISBN 978-5-0059-2160-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

— Плюнь в рожу всем тем, — говорил Виктор Иванович, — кто решил, что мы должны умереть. Засоли кабана, собери рюкзак, иди к Стене Памяти и плюнь на все самодовольные морды, пока их ещё не стёрло ветром и песком. Я бы многое отдал, чтобы помочиться на эту треклятую махину и проорать: «Ну что, ублюдки, теперь довольны? Наши города захватили крысы и тараканы, на постелях прорастают грибы, и птицы так загадили памятник президенту, что он стал на три головы выше! Цивилизация рухнула. Но человечество не мертво, нет! Я жив, моя семья жива. Я знаю ещё четыре семьи, и это только в нашем лесу! А вы на том свете хоть волосы на жопах рвите, человечество не мертво!»

Бабушка Ева хлопнула его по затылку, недовольно кривя узкий, почти безгубый рот.

— Твоим бы голосом да рыбу глушить… Сегодня живы, а завтра зелёные нас найдут. И всё. Пуф!

Она щёлкнула указательным пальцем по карточному домику, который старик строил всё утро.

— Никакой не пуф! — обиженно вскричал Гурий, с сожалением глядя, как рассыпаются карты.

— Ещё какой пуф, — возразила старушка. — Ты же не думаешь, что они позволят нам дожить свои дни? Разве что мы научимся питаться солнечным светом.

Виктор Иванович вздохнул, ставя на стол две карты ребром друг к другу.

— Когда-то человека ставили выше остальной природы… Теперь право на жизнь есть у всех тварей, кроме людей. Какая подлость! Нет, бабка, и не надейся: даже если мы будем получать пищу из ничего, зелёные всё равно посчитают, что мы мешаем хотя бы тем, что занимаем место. Не-е-е-ет, — он погрозил ей пальцем, — мы — опухолевые клетки, которые должны быть уничтожены. Безжалостно, без остатка, без шанса и без каких-либо прав.

Ева покачала головой и повернулась к Гурию.

— Так, малыш, поболтали и хватит. Позови девочек и идите соберите чего-нибудь. Пока тепло, нужно запасаться витаминами.

— Будто они могут что-то собирать, кроме маков и мухоморов, — проворчал мальчик, неохотно поднимаясь.

Он направился к кривой деревянной лестнице с покосившимися, но всё ещё прочно держащимися ступенями. На втором этаже было две комнаты: в одной жили Диана с Белкой, в другой Виктор Иванович. Он сам и бабушка Ева обитали на первом этаже. В этом были как минусы, так и плюсы: с одной стороны, летом внизу шастали полчища насекомых, а с наступлением холодов от земли шла жуткая сырость, но с другой, во время дождя и снега ничего не текло с потолка.

Гурий постучал в комнату.

— Отвянь, мелочь, — промычали оттуда.

— Не отвяну, — он толкнул дверь и вошёл внутрь. — Опять расслабляетесь?

Девушки лежали на большой двуспальной кровати, занимавшей половину помещения. Остальное пространство было заставлено разнообразными банками с помятыми боками и облезшими этикетками: из-под лаков, красок, каких-то химических веществ, которые ещё лет десять назад, во время последней вылазки в город, как рассказывал Виктор, были вынесены с заброшенного склада. На полу валялся многоразовый шприц, рядом стояла кастрюлька с остывающим кипятком.

Белка отвернулась к стене, накрывшись с головой изорванным и тысячу раз перештопанным одеялом, а Диана звездой раскинулась наискосок постели и не мигая глядела в потолок.

— Ты свои руки видела? — хмыкнул Гурий. — Колола в одно и то же место, что ли?

Диана медленно повернула к нему голову. Синяки под её глазами были едва ли не ярче, чем на локтевых сгибах.

— Чего припёрся? — еле шевеля губами, спросила она.

— Я за ягодами. Не пойдёте со мной?

Девушка показала ему средний палец.

— Ну, как хотите.

Спустившись вниз, Гурий взял пластмассовое ведро, бесчисленные трещины которого были скреплены клейкой лентой.

— Ружьё не забудь, — напомнила Ева. — И не закатывай глаза. Знаю, что близко, но вдруг встретится медведь?

Она вздохнула, резко опускаясь в кресло, стоящее впритык к столу. От внезапной тряски новый карточный домик, уже насчитывающий два этажа, снова рухнул. Виктор Иванович с раздражением швырнул оставшиеся карты на руины своего произведения.

— В старом мире парни твоего возраста уже учились водить машину. А теперь только ягодки собирать… — проворчал он, хотя за Гурием уже захлопнулась дверь.

Со всех сторон их небольшое жилище окружал лес. Высокие ровные сосны и ели росли плотно, кустарники и травы стелились сплошным покровом, нигде не было тропинок. Старик всегда тщательно следил, чтобы поблизости не оставалось никаких следов человеческого пребывания, хотя зелёных не было слышно уже много лет. Гурий предполагал, что они решили, будто уничтожили остатки человечества, и сами наконец вымерли. Но Виктор с ним не соглашался.

«Уж поверь, — говорил он, — эти ублюдки всё знают. Пока в каком-нибудь болоте дышит хоть одно разумное существо, они не успокоятся».

Погремев ведром и убедившись, что дно не собирается отваливаться, Гурий решил первым делом заняться малиной. В её заросли, находящиеся довольно близко от дома, медведи уже давно не захаживали, зная, что неподалёку обосновались люди. Впрочем, от случайного мохнатого прохожего он был не застрахован, поэтому бабушка Ева неустанно напоминала ему об оружии.

Добравшись до малинника, Гурий небрежно поставил ведро и присел на траву. Не успел он сорвать и пары ягод, как понял, что выбрал не самое лучшее место: крупные муравьи тут же ринулись в атаку, решив, что человек угрожает их подземному городку. Гурий вскочил с досадливым возгласом и стряхнул с себя насекомых, которые уже успели оставить несколько укусов.

Муравейник был прямо около его ноги: небольшая насыпь земли и мелкой хвои. Ещё чуть-чуть — и беднягам муравьям пришлось бы бросать повседневные дела и срочно приниматься за восстановительные работы. Гурий отступил назад и присел на корточки. Ему всегда нравились социальные насекомые, их чёткое разделение труда, создающее впечатление некой осознанности. Конечно, он знал, что муравьёв вряд ли можно назвать разумными, но всё же для него колонии этих малюток упорно ассоциировались с человеческой цивилизацией, о которой он слышал только в рассказах.

Гурий слегка сдавил ягоду, так, чтобы выступил сок, и осторожно положил её перед муравейником. Двое рабочих особей тотчас побежали на сладкий запах, вскоре подтянулись ещё несколько. Они забавно шевелили усиками, будто недоумевая, откуда взялось внезапное угощение и нет ли в этом подвоха.

Гурий бросил ещё одну спелую малину чуть поодаль, чтобы её обнаружил один из разведчиков и рассказал остальным. Хотя ягода не лежала на пути насекомых, цепочкой спешащих куда-то, не прошло и пары минут, как образовалась новая дорожка из муравьёв-фуражиров, готовых наполнить найденной пищей свои зобики и вернуться в муравейник, чтобы накормить королеву, а затем и нянек со строителями.

От мысли, что благодаря небольшой помощи работягам теперь не придётся взбираться на куст лишние несколько раз, Гурий слегка улыбнулся.

— Надеюсь, вы, ребята, когда-нибудь научитесь писать книги и… как его там? Задокументируете наше существование, вот, — прошептал он, бросая на землю третью ягоду. — А может, среди вас уже появились те, кто думает, будто и муравьи не достойны жизни?

Глубоко в малиннике или где-то за ним послышался шорох. Гурий замер. Он опасался даже повернуть голову и потому до боли скосил глаза, пытаясь увидеть источник звука. Судя по тому, как закачались и затрещали ветки кустов, это было довольно крупное животное — навряд ли взрослый медведь, но вполне возможно, детёныш. А рядом с маленьким медвежонком всегда должна быть мать. Бабушка Ева не уставала напоминать, что опаснее медведицы с выводком в лесу никого не встретить.

Гурий медленно потянулся к ружью, но прежде, чем он успел дотронуться до него, из-за куста выглянула серая желтоглазая морда. Взгляд крупного волкособа казался укоризненным, едва ли не обиженным, будто зверь был разочарован тем, что его не узнали по походке.

— Ну ты и гад, Мишка! — возмутился Гурий. — Не мог гавкнуть пару раз, а не подкрадываться?

Пёс то ли фыркнул, то ли чихнул, а затем игриво склонил голову и улёгся на бок, подставляя для почёсываний мохнатый живот. Потрепав густую шерсть, Гурий нащупал на шее Мишки ошейник и крепко закреплённую на нём записку. Он развернул её, не обращая внимания на ворчание животного, настроенного на нежности.

«Людмила пропала. Ищем восьмой день. Передайте Георгию, Жанне и Бакиру».

Гурий мчался домой так быстро, будто в письме был призыв о помощи, а не уведомление, хоть и печальное, но не требующее ничего. Мишка бежал рядом, недовольно потявкивая, но понимая, что сейчас не лучшее время подвернуться под ноги или дурашливо тяпнуть за штанину.

— Да сколько ж можно?! — взвыл Виктор Иванович и в сердцах ударил кулаком по останкам очередного карточного домика, который рассыпался от резкого хлопка двери.

Запыхавшийся Гурий, ни слова не говоря, протянул старику записку.

— Что случилось? — испуганно спросила прибежавшая на шум Ева, отряхивая с рук мелкие комья земли.

Лицо Виктора словно окаменело. Он, не моргая, смотрел на клочок бумаги, во взгляде не читалось ни намёка на какие-либо эмоции. Старушка заглянула ему через плечо и тихо ахнула, прижав ладонь к губам.

— Сообщу девочкам, — прошептала она и поспешила наверх.

Виктор Иванович медленно откинулся на спинку кресла. Записка с хрустом смялась в его подрагивающем кулаке.

— Вот так, мой мальчик. Так и приближается конец человечества.

— Может, она ещё жива! — воскликнул Гурий. — Прошла всего неделя, пока рано сдаваться!

По лестнице послышались неуверенные шаги — это спускались Диана и Белка, игнорируя попытки Евы поддержать их под руки. Старик мельком взглянул на них и снова опустил голову.

— Значит, Людмила погибла? — тихим голосом спросила Диана, садясь рядом с ним.

— Погибла? — Виктор мрачно усмехнулся. — Нет уж, голову даю на отрез, что её убили зелёные. Добрались-таки, сволочи!

Гурий со злостью ударил по колену кулаком.

— Да не верю я! Откуда здесь им взяться? Тётя Люда могла сломать ногу или упасть в овраг…

— Или её загрызли волки, — поддержала Белка. — Их так много в последнее время…

Виктор Иванович резко подался вперёд, его глаза горели таким гневом, будто он был готов задушить всех, посмевших спорить.

— Будь я проклят, если поверю в несчастный случай, — прошипел он. — Такого бойца и лидера, как Людмила, не было и не будет! Ей ни зверь не страшен, ни…

Старик вдруг поник, так и не закончив фразу, съёжился и обхватил голову руками.

— Потеряв её, мы всё равно что потеряли половину людей, — его севший голос был еле слышен.

Диана протянула дрожащую руку, чтобы дотронуться до спины Виктора Ивановича, но в следующим миг передумала и отдернула её. Белка и вовсе не поднимала глаз, как будто боялась навлечь гнев. Казалось, только бабушка сохраняла хладнокровие. Она наклонилась к старику, настойчиво заглядывая в его лицо, хотя он попытался отстранить её от себя и даже грубо прикрикнул. Но вопреки ожиданиям, Ева не стала подыскивать сочувственные слова, а принялась отчитывать его, словно это поведение было какой-то блажью.

— Прекрасно понимаю, что тебе тяжело принять её смерть, но хотя бы не накручивай себя и других! Посмотри на детей, им и так несладко!

— Где тут дети? — машинально вскинулась Белка, но тут же в смущении замолкла, не став, как обычно, напоминать, что и она, и Диана не первый год как совершеннолетние.

— Да, Людмила всегда была сильной и ловкой, — продолжала старушка, — однако не стоит забывать, что возраст рано или поздно берёт своё. Ей больше пятидесяти! Сердце не то, кости не те! Банальное давление может…

— Не может! — рявкнул Виктор Иванович и с такой силой шмякнул ладонью по столу, что в нём с треском надломилась какая-то тонкая дощечка. — С кем угодно, только не с ней! Эта женщина в одиночку расправилась с шатуном, имея один лишь нож! А какие она устраивала вылазки! Мы выносили огромные количества припасов под носом у патрульных дронов, и ни разу — слышишь, бабка, ни разу за все сорок лет, что я её знаю — не случалось ничего, с чем она не могла бы справиться. А дерьма случалось — захлебнёшься! И после всего этого ты думаешь, что Людмилу прикончил какой-то сердечный приступ?!

— Да, гринпис тебя побери, думаю! — со злостью закричала Ева. Когда она переходила на повышенные тона, её голос резко менялся: от обычной мягкости не оставалось и следа, а каждое слово звучало, как раскатистое проклятие.

Гурий обхватил голову обеими руками, прижимая ладони к ушам, и зажмурился. Ему тошно было смотреть на искажённое лицо Виктора Ивановича, на рассерженную бабушку, растерянных Диану с Белкой, и уж тем более — слушать эти крики.

— Хватит уже! — взмолился он, хотя совсем не был уверен, что на его слова хоть кто-то обратит внимание. — Вы даже не знаете наверняка, мертва она или нет!

Как и ожидалось, никакой реакции не последовало: старики переругивались, не замечая больше ничего вокруг. Только Диана бросила сочувственный взгляд напоследок, прежде чем они с Белкой ушмыгнули обратно наверх.

За дверью жалобно скулил Мишка, не понимая, почему люди кричат вместо того, чтобы покормить его, пробежавшего, между прочим, приличное расстояние.

Потеряв терпение, Гурий вскочил и вклинился между Виктором и Евой, у которой от ярости уже начали трястись плечи.

— Заткнитесь вы наконец! — заорал он прямо над ухом у разошедшейся бабушки.

Это возымело действие. Ева перевела дыхание и отвернулась, а старик продолжал буравить взглядом её затылок.

— Нужно помочь искать тётю Люду, — твёрдо сказал Гурий.

Виктор Иванович уставился на него таким взглядом, будто разом перестал понимать, кто он такой.

— О чём ты вообще? Иди, займись ягодами и не говори ерунды!

Гурий обернулся, надеясь найти поддержку у бабушки, но та только покачала головой.

— Нет, малыш, это плохая идея. Перевалить через Ящера, чтобы помочь в поисках трупа? Да мы с дедом сами умрём по дороге!

— А если она ещё жива?!

— Жива? Вряд ли. Прошла неделя. Её в любом случае уже обглодали звери.

Не зная, какие доводы ещё привести, Гурий с отчаянием переводил взгляд с Евы на Виктора.

— Сопляк! — Белка впервые за долгое время сама окликнула его. Она даже не дошла до лестницы, будто каждый шаг у неё был на счету, и с первого этажа виднелся только кусок её юбки.

— Давай сюда, — скомандовала девушка.

— Оглох, что ли? — старик нетерпеливо подтолкнул Гурия в спину. — Двигай, раз позвали.

Злобно проворчав ругательство, за которое в другое время получил бы подзатыльник, Гурий с неохотой поплёлся наверх. Стоило ему отойти, как Ева и Виктор Иванович снова принялись браниться, с каждым словом всё больше повышая голос.

Белка плотно закрыла дверь и с размаху плюхнулась на кровать вниз лицом. Диана съёжилась в углу, обхватив руками колени.

— Жалко Людмилу, — еле слышно проговорила она.

Её глаза даже не покраснели, что уж говорить о слезах — едва ли она могла полноценно почувствовать утрату, а если и могла, то ей с Белкой было чем это пресечь.

— Если жалко, то пойдём её искать, — буркнул Гурий, прекрасно понимая, что никто в этом доме не сдвинется с места. Ни Виктор с его больным коленом, ни бабушка Ева, давно принявшая конец человечества, ни уж тем более девчонки, которые и до реки-то доходили со скрипом — никто, кроме него самого. А много ли толку от одного?

— Ага, сейчас, только сумку возьму, — промычала Белка. — И побежим через гору собирать кости. Неделя туда, неделя обратно, фигня-то какая…

— Это тебе неделя, а я за два дня доберусь.

— Ну вот и иди.

— Ну вот и пойду!

Гурий отвернулся к стене и принялся старательно отковыривать щепки с потемневшего бревна.

— Всем как будто плевать на тётю Люду, — пробормотал он, стараясь не дать влаге в глазах перерасти в слёзы. — Ладно бабушка, но я думал, хотя бы Виктор Иванович…

Диана издала то ли всхлип, то ли нервный смешок.

— Это Виктору Ивановичу плевать? Балда…

— А что, не похоже? — рявкнул Гурий. — Глаза разуй: он приплёл зелёных и проклинает их, а о том, чтобы помочь тёте Люде, и не думает!

— Где уж тебе понять такие вещи… Не дорос, — устало сказала Диана. Она со вздохом легла, устроив голову на руке Белки, и вперилась застывшим взглядом в потолок. — Муха сидит. Убей.

Гурий мельком посмотрел на жирную муху со сверкающей зелёной спинкой, но даже не подумал выполнить просьбу. Сидит и сидит. В такое время ещё бы из-за насекомых беспокоиться…

Сквозь продолжающееся переругивание стариков слышался жалобное повизгивание пса. От дикого отца ему досталась только серая шкура, а характер и повадки — от матери, ласковой, вечно подлизывающейся овчарки с умильной улыбкой. Когда эта собака была ещё жива, её красили под волка, прежде чем отправить другой группе с письмом или посылкой, а с появлением полукровки с естественным серым мехом всё стало гораздо проще.

— Куда? — Белка схватила Гурия за рубашку, едва тот дёрнулся в сторону выхода.

— Мишку покормить, — буркнул он.

— Подождёт твой Мишка.

Гурий без особого труда вырвался из её хватки — подрагивающие руки Белки теперь едва ли могли удержать даже зайца.

— Ну хоть стариков не трогай! — крикнула ему вслед Диана.

Недалеко от дома, там, где не так много толстых корней ветвилось под землёй, был вырыт погреб. Он был тщательно выложен из камня, обработанного вручную, и укреплён настолько прочно, насколько может это сделать человек, живущий посреди дикой тайги. Виктор Иванович следил за состоянием стен внимательнее, чем за собственным здоровьем. От этого был толк — погреб стоял, по его словам, уже двадцать лет.

Внутри хранилась провизия — в основном, соления, но были и свежие продукты, которые предстояло съесть в ближайшие дни.

Гурий достал несколько ломтей вяленой зайчатины. Мишка вряд ли бы этим как следует насытился, но переводить целый обед на здорового волкособа, который прекрасно умел самостоятельно добывать пропитание, было глупо. Требовалось просто поощрить пса за проделанную работу.

Почуяв запах мяса, Мишка забил хвостом-метёлкой. Его дикие предки наверняка перевернулись в своих волчьих могилах, глядя, как он радостно повизгивает перед человеком.

Гурий бросил ему угощение, которое пёс тотчас поймал, щёлкнув зубами в воздухе. Раздалось громкое чавканье. Расправившись с мясом в пару укусов, Мишка положил голову на колени присевшего рядом Гурия и уставился ему в лицо жёлтыми глазами.

— Ты меня до инсульта доведёшь, старая кошёлка! — крик прозвучал так близко, будто Виктор Иванович стоял прямо здесь. Бревенчатые стены совершенно не приглушали звуки.

— Да хоть так угомонишься! — рявкнула Ева. — Хватить стучать по столу, ты в нём дыру пробьёшь!

Гурий почувствовал такую острую обиду и гнев, что неосознанно сжал в кулаке мохнатый хвост, от чего животное дёрнулось и заскулило.

— Ненавижу вас, — прошептал он. — Злобные, эгоистичные маразматики. Только бы поорать друг на друга.

Казалось бы, кричать громче невозможно, но старики продолжали раз за разом побивать все рекорды не только своего круга, но и всего животного мира.

— Уймись, говорю! Хочешь что-то ударить — врежь себе по лбу!

— Ты вообще понимаешь, что происходит, склеротичная идиотка?! И тебя ещё волнует стол?!

— Да, кретин ты безмозглый! И сейчас этот стол, который стоит и служит нам, важнее твоей Людмилы, которая, чёрт возьми, мертва!

Гурий вскочил, от ярости еле переводя дыхание. Ему хотелось растерзать с хрустом костей и хлюпаньем крови, которые принесли бы большое удовлетворение, сперва Еву, а затем Виктора. И заодно растоптать треклятый стол.

Он с бессильным рыком взмахнул кулаками в воздухе и завопил:

— Твари! Сдохните, твари!

Старики как будто не услышали или просто не обратили внимания, не замечая ничего, кроме бесчисленных грехов друг друга и грозящего пойти на дрова стола.

— Я так больше не могу! — взвыл Гурий. — Пошли нахрен отсюда!

Он схватил Мишку за ошейник и хотел было потащить его прочь, но всё же пересилил желание немедленно убраться как можно дальше. Даже растеряв почти всё самообладание, он не мог позволить себе уйти без оружия.

Его руки дрожали от злости, но он всё равно, с трудом сдерживаясь, чтобы не наброситься с кулаками на Виктора и бабушку Еву, взял ружьё и захватил из погреба кусок мяса, уверенный, что до вечера домой не вернётся.

Диана спрятала голову под сложенное втрое одеяло, зажала уши ладонями, но голоса стариков всё равно гремели и гремели, вызывая боль в висках.

— Дай медок, — пробормотала она, высунувшись наружу.

Белка не отреагировала. Она сидела в углу, прижавшись щекой к стене и как будто внимательно смотрела на крупную щепку, торчащую в двадцати сантиметрах от её носа. Казалось, она заснула с открытыми глазами, не обращая внимания на ссору, продолжавшуюся внизу.

Диана толкнула подругу ногой, и та встрепенулась.

— Что?

— Дай медок.

Белка подползла к краю кровати и принялась шарить по полу, позвякивая чем-то металлическим. Прошло не менее трех минут, прежде чем она наконец протянула Диане небольшую банку с мутной жидкостью и шприц.

— Это же сахарок, — устало вздохнула та.

— А ты что хотела?

— Медок.

Белка снова свесилась с кровати, осматривая разбросанные вещи.

— Закончился. Надо новый варить…

Диана встряхнула головой, поморщившись от усилившейся боли, и медленно села. Она опёрлась ослабевшими руками на колени, чтобы придать им твёрдости.

— Ладно, пусть будет… Господи, когда же они заткнутся?

— Уже заткнулись, — сказала Белка, опять облокачиваясь на стену.

— А я их слышу, — возразила Диана с долей растерянности, но всё же, по большей части, равнодушно.

Её подруга слабо усмехнулась, прикрыв глаза, покрасневшие от сухости.

— Если бы они кричали, ты бы не слышала меня. Я говорю шёпотом.

На протяжении минуты Диана сосредоточенно пыталась разобрать, доносятся ли снизу голоса, и наконец неуверенно кивнула.

— Кажется, медка надо поменьше, — резюмировала Белка, отковыривая со стены раздражающую щепку.

Гурий шел вдоль реки, то и дело пиная попадавшиеся на пути камни. Они отлетали в воду, но всплески были едва различимы в шуме бурных потоков. Речка была небольшой, но быстрой, и вихляла по лесу на протяжении многих километров. Названия её никто не знал, поэтому в обиходе её именовали просто Рекой, а при общении с другими семьями — Хвостом, потому что она протекала вдоль длинного горного хребта, части внушительного массива, прозванного Ящером. Куда она впадала — нельзя было сказать наверняка. Виктор Иванович утверждал, что это приток Енисея, того, который протекает где-то дальше к северу (а может и к западу, но уж точно не к югу) на что бабушка Ева только качала головой. За Ящером, в нескольких днях пути, уже долгое время безо всяких перемещений жила группа Людмилы, состоявшая из шестнадцати человек, вторая по численности в этих лесах. Гурий всегда восхищался этими людьми — именно они обеспечили припасами всех выживших в тайге на многие десятилетия. Когда ещё не закончились массовые уничтожения, они успели вынесли из городов целые ящики лекарств, кое-каких инструментов, а главное — оружия. Гурий сжал в руке ремень ружья, перекинутый через плечо. Ему ещё не доводилось из него стрелять — это было на случай крайней опасности, которой, благодаря Виктору и Еве, их небольшая семья успешно избегала.

Выстрелы он слышал нечасто. Это случалось зимой, когда капканы и охота с арбалетами не обеспечивали семью достаточным количеством мяса. Если наступал откровенный голод, Виктор Иванович и бабушка Ева уходили в чащу и возвращались со здоровенной тушей.

Речка вывела на пологий волнистый откос, куда Гурий на протяжении нескольких лет периодически приходил посмотреть нору с лисятами. Он пытался прикормить мать семейства костями и жилами, но та не проявляла никакого желания подружиться и, наверное, только благодаря лени не перетаскивала детей в другое место.

Гурий по привычке подошёл к знакомой кочке. Нора, опустевшая прошлой весной, уже заросла и даже отдалённо не напоминала то уютное, хорошо скрытое лисье гнёздышко, откуда иногда высовывались остренькие носы. Отчего-то захотелось плакать, хотя так грустно не было даже когда он впервые обнаружил, что нора брошена.

— Подумаешь, лисы, — проворчал Гурий. — Просто глупое зверьё.

И тут же он понял, что тоскует вовсе не по ним. Когда-то давно он повёл сюда Людмилу, пришедшую по делам к Виктору и Еве. Несмотря на то, что женщина торопилась обратно к своей группе, она с интересом выслушала все рассказы про лисят и их мать и задержалась почти на полдня. Хотя они и виделись раз в несколько лет, тётя Люда проявляла к Гурию больше участия, чем его семья: бабушка постоянно отмахивалась, ссылаясь на занятость, а Виктор Иванович просто не умел никого слушать дольше двух минут.

— То ли дело ты, Мишка, — Гурий потрепал волкособа по шее. — Жаль только, речь не понимаешь.

Пёс склонил голову на бок и уставился на прямо в глаза. По крайней мере, притворяться умным собеседником у него получалось отлично, пока разговор оставался односторонним.

— Были раньше такие люди — психологи, — поведал Гурий заинтересованному Мишке. — Приходишь к ним, платишь деньги и говоришь целый час, а они слушают. Вот ты был бы хорошим психологом.

— Гав! — охотно подтвердил пёс.

— Представь: человек приходит с проблемой, час о ней говорит, а потом сам же её и решает. Психолог только кивает и задаёт вопросы «А вы как думаете?» «Почему вы так поступили?»

— Гав?

— Ага, именно так! Давай, спроси, что меня беспокоит.

Мишка ничего не спросил, но удобно устроился на мягком мху и положил голову на лапы, давая своим видом понять, что готов к сеансу.

— В чём моя проблема? Да в том, что я, блин, говорю с собакой, потому что психологов не осталось!

Гурий с досадой швырнул сосновую шишку о ствол.

— Врачей не осталось! Полицейских, строителей, учёных, космонавтов! Никого, нахрен, не осталось!

Слёзы всё-таки потекли. И хотя здесь не было, перед кем стыдиться, Гурий съёжился и уткнулся лбом в колени, пряча лицо.

— Некому спасти тётю Люду, — всхлипнул он.

Тёплый язык мягко прошёлся по пальцам. Мишка заскулил, не понимая, чем так расстроен человек.

Виктор Иванович больше не кричал. Он не бросал яростные взгляды на Еву и на любой источник звука, не шептал ничего под нос, не сжимал кулаки. Даже не строил карточный домик.

Когда бабушка со стуком поставила рядом с ним кружку ежевичного компота, он даже не повернулся.

— Зря мы тогда отделились от группы Людмилы, — глухо проговорил старик.

Ева тихо присела рядом.

— Думаешь, всё бы лучше сложилось?

— Не знаю.

— Нет, мы правильно поступили, — покачала она головой. — Каково было бы мальчику расти там? Ты же помнишь, как смотрела на него Людмила после смерти Тани… А Диана с Белкой? Людмила их не приняла, прогнали бы и Георгий, и Жанна, и Бакир. Без нас они бы не выжили.

Виктор тяжело вздохнул, жмуря уставшие глаза.

— Какая теперь, к чёрту, разница… Нам всем уже недолго осталось. Я всегда знал: если зелёные вернутся, только Людмила сможет нас спасти. А сейчас… Раз уж они убили её, то в два счёта перебьют и всех остальных.

Бабушка Ева то ли согласилась с его точкой зрения, то ли просто устала спорить.

— Пей компот, — мягко сказала она, — пока мухи не слетелись. Сладкий, будто с сахаром.

Застонала скрипучая лестница — это Диана, едва разбирая дорогу перед собой, пыталась спуститься на первый этаж. Не заметив ступеньку, она едва не скатилась вниз, но успела уцепиться за перила, которые, впрочем, уже были не очень надёжны и опасно пошатывались. Виктор сколотил их года два назад, и они должны были бы пока держаться крепко, но пара кое-как отёсанных палок вряд ли могла долго выдерживать наваливающиеся всем весом тела.

— Ну и куда ты? — с неудовольствием спросила Ева.

— Где мелкий?

В голосе девушки слышалась тревога.

— Ушёл куда-то, — пожал плечами Виктор, выглянув в окно и убедившись, что поблизости мальчика нет.

— Сколько времени? Я боюсь, он мог решить пойти за гору…

— Он, конечно, дурак, но не настолько, — возразил старик. — В одиночку через Ящера? Ему же не пять лет!

Бабушка Ева выскользнула за дверь, торопливо обошла вокруг дома и через минуту вернулась обратно.

— Мишки тоже нет, — сообщила она.

Диана низко опустила голову и села прямо на грязную ступеньку.

— Он ведь говорил, что хочет пойти искать Людмилу… А я пропустила мимо ушей. Надо было раньше вам сказать. Вдруг он заблудится?

— Ерунда! — жёстко отрезал Виктор Иванович. — Мальчишка просто разозлился и ушёл бродить по окрестностям. У него достаточно извилин, чтобы не самоубиться таким идиотским способом!

Старик был прав лишь отчасти — Гурий действительно не собирался безрассудно бросаться на помощь группе Людмилы, однако, погрузившись в размышления, давно уже выбрался за пределы относительно безопасных окрестностей. Конечно, он не мог не заметить, что зашёл уже в довольно отдалённые места, но из безотчётного упрямства продолжал идти вперёд.

«Не успеешь домой до темноты!» — в голове периодически пробивался голос разума.

«Да плевать, — отвечал ему Гурий. — Я же по реке иду, тут не заблудишься, даже если очень захочешь».

«Тебя звери сожрут!»

«Ну и пусть сожрут. Может, хоть тогда бабушка что-нибудь почувствует. Или я тоже для нее стану не важнее стола?»

Временами он ненавидел Еву за циничность, и сейчас чувствовал это острее, чем когда-либо. Человек, лучший человек из всех, кто только мог существовать, пропал, вероятно, навсегда — и враз стал для неё не стоящим даже гнилой деревяшки. Но ещё больше Гурия приводила в ярость реакция Виктора.

— Тупой старикашка! Только и может, что чесать языком, а на деле бесполезнее, чем… чем…

Не сумев подобрать сравнение, он разозлился ещё больше. Ему вспомнились рассказы про старый мир, где дети ходили в школу, читали книги и наверняка не испытывали недостатка слов.

«Лучше бы Виктор Иванович умер… Или бабушка Ева».

Гурию не только не стало стыдно за промелькнувшую мысль, напротив, он почувствовал какое-то воодушевление от того, что хотя бы у него сохранилось понимание правильного и неправильного. Ни Виктор, ни Ева, ни Диана с Белкой этого не понимали. Вернее, могли, но не хотели. Им было всё равно.

«Почему я отличаю хорошее от плохого, а они нет? — со злостью подумал Гурий. — Уже на людей не похожи… Эгоисты, которые только и думают, что пожрать, и меня хотят таким же сделать! А вот хрен вам! Я знаю, как будет справедливо, и всегда буду знать. Если бы можно было вернуть тётю Люду, а взамен отдать кого-то из них, я бы это сделал без раздумий».

Он продолжал идти, всё ускоряя шаг. До сумерек оставалось чуть больше часа, а обратный путь, тем более вверх по хоть и пологому, но всё же склону, занял бы определённо больше. Однако Гурий и не думал поворачивать назад, распаляясь всё сильнее от мыслей о лицемерии своей семьи.

Если его и разорвут звери — какая разница? Станет ещё на одного человека меньше, окончательное вымирание приблизится ещё на шаг. Оно всё равно неизбежно с таким-то отношением людей друг к другу!

Гурий уже не старался сдерживать слёзы, которые теперь отчасти приносили гневное удовлетворение. Раз он плачет, значит, он человечен. Не превратился в животное, которое, в отличие от других зверей, лишь умеет разговаривать и стрелять из ружья.

В ботинок попал камешек. Как бы Гурий ни стремился хоть немного восстановить разрыв между разумом и инстинктами, ему пришлось поступить, как обычному животному — остановиться и устранить причину дискомфорта. Чёртов мелкий осколок булыжника вынудил его задержаться на месте, когда так хотелось идти быстрым шагом, непрерывно, почти бежать… Стоило ему остановиться, как упрямство, гнавшее всё дальше и дальше, внезапно улетучилось. Освободившееся место вновь занял голос здравого смысла, который тут же принялся отчитывать Гурия за импульсивность и глупость.

Гурий натянул ботинок — эту обувь каждый год мастерил Виктор Иванович, не переставая ворчать, что дети растут так, будто пытаются вымахать высотой с кедр — и со вздохом выпрямился.

— Ладно, Мишка, пора возвращаться.

Пёс никак не отреагировал. Настороженно подняв уши, он уставился немигающим взглядом на густой кустарник, растущий по другую сторону реки. Гурий снял с плеча ружье и сделал осторожный шаг вперёд, пытаясь разглядеть то, что почуял Мишка. Может быть, так копошилась всего лишь птица или мелкий зверёк, но с тем же успехом в таких зарослях мог засесть и медведь. Подойдя к псу поближе, Гурий услышал, что тот приглушённо рычит — звук был такой низкий, что в шуме реки его было почти не разобрать. Такую реакцию могло вызвать только крупное и опасное животное.

«Медведя — между глазом и ухом, кабана… Куда там было?..» — он попытался вспомнить правила, которые бабушка Ева не уставала повторять по семь раз на дню.

Мишка зарычал громче и вдруг с лаем сорвался с места, метнулся вперёд, но не перебежал реку, а остановился у самой воды, гавкая все яростнее.

«Да что там за зверь такой?» — испугался Гурий.

— Ко мне! — приказал он псу, опасаясь, как бы тот случайно не попал под пулю.

И вдруг из-за кустов раздался человеческий голос. Совсем молодой, явно не принадлежащий никому из группы Людмилы, где самому юному было тридцать пять.

— Пожалуйста, не стреляй!