Три месяца лета

Ника Высоцкая (2024)

В школьные годы Алан Хэмиш не давал мне покоя своим задиристым характером. Терпеть его не могу! Но в девятом классе он неожиданно для всех учащихся исчезает. Неужели этот кошмар прекратился? Думала я, оставшиеся учебные годы. Но на втором курсе вуза, на летней практике — судьба свела нас вновь. Она — будущий психолог. Он — проблемный ребенок из интерната, желающий обрести свободу. Чувственная история двух поломанных личностей которые волей судьбы становятся заложниками обстоятельств, где им придётся научиться работать в паре. Иначе оба рискуют остаться ни с чем. И лишь три месяца лета способны изменить их судьбы на 180 градусов.

Глава 3

Доверие — как способ манипуляции

Или нет?

Алан

Тусклые лучи солнца вяло пробирались сквозь потрескавшиеся окна, заклеенные малярным скотчем. Гул за обшарпанными стенами не прекращался всю ночь, и я вновь чувствовал себя разбитым, снова открывая глаза в ненавистном мне месте.

Уже четвертый год я вижу одну и ту же картину перед глазами.

Отец и мать пьяные в стельку выясняют отношения на нашей крохотной кухне. Летит посуда, гремят бутылки, я слышу крик, переходящий в слезы. Пыль столбом рассыпается от стен, которые за столько лет впитали в себя ненависть и страдания их жителей.

Следующий слайд.

Мама плачет и умоляет людей в форме остановиться. Отец с безумной улыбкой на лице тянет ее в дом. И вот я уже на пороге интерната, где меня встречает женщина преклонных лет, говоря гадости про моих родителей и пытающаяся вселить в меня желание жить.

Эта женщина на протяжении четырех лет вносила весомые поправки в мою память о родителях, гордо заявляя, что я им не нужен. Да кому я нужен такой? Абсолютно бесполезный, тупо существующий и создающий проблемы всем вокруг ребенок.

Как ни странно, именно это место мне принесло множество и положительных моментов, хотя и ужаса я здесь хапнул сполна.

Здесь я обрел несколько друзей, это Майк и Нейтон. Они старше меня на два года и в отличии от меня, родителей у них нет. Нашей обычной рутиной постепенно становились тусовки с неограниченным количеством алкоголя и беспредметными драками со всеми подряд, кто не уважал наше мнение. Курить я так и не бросил. Сигаретный дым, лечил мои раны, а поскольку их с каждым годом становилось все больше, бросать эту привычку я не намеревался.

В мой последний год здесь, я решил слегка отойти от пьянства и драк, уделив внимание работе, так как всякого рода пособия уже сходили на нет в силу моего быстро летящего ввысь возраста.

Утешением теперь чаще становился американо в кофейне Маяк у самого побережья океана. Черный кофе, такой же черный, как мое сердце, думал я. И все чаще стал проводить именно здесь вечера, вплоть до закрытия заведения, а после гулял по берегу, думая о своей жизни и как глубоко я погряз в собственных страданиях. И лишь память о том злосчастном дне застилала пеленой мой разум. Слезы матери и улыбка отца.

Они предали меня.

Оба.

В один из таких вечеров я обнаружил небольшую лачужку. Заброшенную, старую, и явно никому не принадлежащую. Возможно, это был рыбацкий домик, а может здесь и вовсе не жил человек, но после нескольких посещений, я слегка преобразил ее, дабы хотел обрести свое логово, укромное место, в котором я буду скрыт от посторонних глаз и устоявшихся правил.

На стенах висели рыболовные сети, посередине лежал серый плед и пару подушек, маленький столик и лампа, работающая на батарейках.

Заросшая снаружи мхом, она абсолютно не привлекала внимание окружающих, что давало мне преимущество для сокрытия ее от лишних глаз.

Рутина сегодняшнего дня — это зайти с утра в кофейню Маяк, взять свой горячий черный кофе и сесть у берега в своем логове, размышляя о будущем. Будущем, которого я так страшился. Возвращаясь назад в интернат, я нередко сталкивался со старшими парнями и у нас завязывались драки. Тогда стены моей лачужки видели меня в самых ужасных проявлениях. До жути пьяным, с разбитыми костяшками и синяками на теле и с белоснежной сигаретой в зубах. Каждый раз, закуривая новую, я чувствовал, как травлю свое нутро, но также чувствовал, что заслуживаю этого.

Были и ясные дни, когда удавалось разгрузить больше вагонов и я получал более весомые деньги, чем те копейки, которые мне доставались обычно. Тогда я прятал их именно там, в моем «собственном доме» и возвращался назад в ненавистный интернат.

Оставалось всего ничего, три месяца до моего выпуска из него. Но главным условием было — получить хорошую рецензию от психолога, чтобы к интернату не было вопросов. И тогда бы я смог уйти из этого разрушающего личность места. Уже навсегда. Так же, как я ушел от родителей. Но у судьбы видимо на все свои планы.

И как бы ты не старался, что бы ты не делал и как бы не хотел светить, ты продолжаешь гореть. Гореть так неистово, что после тебя и пепла не останется, лишь грустные воспоминания о проблемном мальчике.

Казалось, куда хуже.

Но теперь мое и без того унылое будущее зависело от единственного человека, которого я обижал без причины с самого детства, сливая на него весь негатив и боль, лишь бы не мне одному было плохо. Детская психика, она ведь такая хрупкая и, если рядом не окажется никого, кто смог бы помочь — ты обречен на провал. Глубочайший провал в своей жизни.

Амелия Эванс — маленькая девочка, которой повезло родиться в любящей семье получала от меня столько боли, сколько не получал никто из моего окружения в те дни. Я отравлял ее жизнь и искренне верил, что поступаю верно, ведь если делают больно мне, то эту боль я не буду держать в себе.

Ведь именно так поступал отец с матерью. Напившись до беспамятства, он ни раз бил ее и оскорблял. Мне доставалось тоже. Ведь если любишь — вытерпишь всякое. Так говорила мать, когда я пытался ее защитить от отца. И поскольку я получал много боли, мне хотелось ее разделить хоть с кем-то. И этим кем-то оказалась именно она.

Я всегда искренне завидовал ее нескончаемому позитиву, чувству справедливости и самое главное тому, что у нее есть семья. А так, как дарить любовь меня не научили, я дарил боль. И верил, как и верю сейчас, что это правильно. Разделить боль с кем-то куда приятнее, чем разделить радость. Радость — может быть лицемерной. Каждый вложит в нее свой смысл, а вот боль — она объединяет людей. Это трудные времена, которые ты можешь пройти не в гордом одиночестве, а с кем-то, кто так же как и ты знает цену счастью.

Желание побыстрее исчезнуть из этих давящих стен угнетало меня, и я то и дело срывался на младших. Устраивал драки и скандалы, а вечером с чувством минимального удовлетворения сидел на мягком диване кофейни и пил горячий кофе.

Вот и сегодня я планировал посетить мои места силы, но для начала нужно было выйти из интерната незамеченным.

Тяжелее всего приходилось осознавать, что мои следующие тридцать вечеров пройдут в компании Амелии. А если учесть тот факт, что она гребанный мозгоправ — все становится куда печальнее. Встретив ее вчера, меня ослепила ярость, которой я не испытывал уже давно. Эта девочка напоминала мне тяжелые времена в доме родителей. Она будто давила на свежие раны и засыпала их сверху солью. Нет, она была не виновата в этом, хотя бы отчасти. Но я не мог с собой ничего поделать, ведь контроль эмоций — моя слабая сторона. Которая ни один раз мне помогала.

Надеюсь, что за время нашей пропасти в общении она не изменилась. Мне не хватало кого-то вроде нее.

Спустившись по водостоку со второго этажа здания интерната я пробежал несколько километров в сторону берега. К моменту, как я достиг своей конечной точки, солнце уже стремилось упасть за горизонт, окрашивая небо в розовые оттенки.

Усаживаясь поудобнее на уже «своем» диване в Маяке, я проверил телефон. На экране висело уведомление, сообщение с адресом кофейни.

Ее номер был у меня, и я намерен договориться с ней на то, чтобы эта девчонка не копалась в моей душе, ведь бередить прошлое — всегда неприятно.

— Эванс, кофейня Маяк. 30 минут. Жду. — я отправил сообщение и убрал телефон в карман.

Опустив голову на стол, я слегка задремал, а когда очнулся, ощутил легкое касание на моем плече.

Я смутился.

— Какого черта? — начал я отбиваться спросонья, но заметил ее.

Ярко голубые глаза тревожно смотрели на меня, ожидая нападки. Язык ее тела говорил об этом явно.

— Я взяла американо, надеюсь ты его пьешь. — тихо проговорила она, отпуская мое плечо и падая рядом на сидение.

— Значит, кофейня? Нам нужно более уединенное место, чтобы начать терапию.

Я возмущенно вскинул брови.

— Терапию? Я не больной. Выбирай слова.

Амелию это ни капли не возмутило, она лишь скромно ответила:

— Извини, но называю вещи своими именами. — она пожала плечами.

Я уже начал злиться, как бариста принес нам наши напитки и поставил чашки на стол.

— Приятного отдыха! — произнес он и улыбнулся Амелии.

Я раздраженно цокнул и закатил глаза.

— Бери кофе и идем. У меня есть место, которое идеально подойдет для копания в моей башке. Она нахмурилась и скрестила руки на груди.

— Одной чашки кофе нам хватит? — хмурое выражение лица сменилось улыбкой, а я словил раздражение. Ее попытки наладить контакт вызывали во мне чаще злость, чем желание начать с ней общаться.

Я молча встал с дивана и взяв в руку свой напиток, направился к выходу, не оглядываясь.

Она, как я и хотел, последовала за мной.

Практически в полной тишине мы добрались до моей любимой части побережья. Туда, где скромно возвышалась над песочным убранством моя лачужка. Амелия изначально не поняла, куда я веду ее и с опаской оглядывалась.

Я ловко забрался во внутрь дома и протянул ей руку, так как чтобы попасть в мою обитель, надо было по камням забраться выше и не промочить ноги, случайно оступившись.

Она недоверчиво протянула свою руку, и я силой дернул ее во внутрь. Ругаясь, она перепрыгнула через пропасть между камнями и оказавшись внутри, победно вкинула ладони вверх. Меня позабавил этот жест.

— Не хоромы, но я люблю это место. Особенно в это время дня. Солнце почти село, а значит скоро начнутся сумерки, а дальше нашему взору откроется звездное небо. Ну в общем сама увидишь. — я небрежно провел ладонью по волосам, отбрасывая их назад. Амелия восторженно вздохнула, осматриваясь вокруг.

— Здесь очень хорошо, Алан. Напоминает мне одно место. Ты, часто здесь бываешь? — ее светлые глаза изучали мои движения, закрыт я или открыт. Эти мелочи я подмечал быстро.

— Не сканируй меня, Эванс.

— Алан, пожалуйста, у меня есть имя. — настойчиво попросила она, аккуратно потянувшись за чашкой кофе.

Я демонстративно закатил глаза, а после достал из кармана сигарету и вставил ее между зубов. Пламя от зажигалки опалило края бумаги и табак начинал тлеть, источая уже знакомый мне аромат. Я сделал глубокую затяжку и выдохнул дым высоко над головой, хижину наполнил горьковатый туман.

Амелия закашлялась и недовольно посмотрела на меня.

Мне было все равно на ее недовольства. Сигареты спасали мне жизнь. Хотя все твердят об обратном.

— Ты можешь не курить при мне? Этот дым, он очень вредный. — прокашлявшись произнесла она.

— Лия, я не обязан выполнять твои требования. Не нравится — высунь голову в окно. — и я выдохнул дым прямо ей в лицо.

Надо было видеть ее реакцию. Она резко соскочила с места и начала размахивать руками. Я поднялся за ней. И тут она своими маленькими пальчиками вырывает сигарету из моего рта и кидает ее в просвет между камней. Сигарету уносит волной, а в воздухе все еще стоит аромат гари.

— Ты совсем с ума сошел! Если ты хочешь получить свою дурацкую справку, веди себя нормально! Я не смогу тебе помочь, если ты продолжишь вести себя как урод. Детство прошло, Алан и мы уже давно не дети. — переведя дух, она продолжила — Не курить в моем присутствии, не пить алкоголь и вести себя адекватно — вот мои условия. Она громко топнула ногой. Половицы издали тихий скрип.

Все еще кипя от злости, я начал было кричать, но осекся. Уж больно мне хотелось быстрее свалить из этого интерната.

— Я и так нормальный, но похоже у нас с тобой разные понятия нормальности. — скрестив руки, я вернулся в сидячую позу. Амелия последовала моему примеру.

Не без труда Амелия вернула себе самообладание и решила продолжить диалог.

— В какой роли тебе будет проще довериться мне? Когда я твой психолог или… — я поднял руку в сторону протеста.

— Давай без этой ерунды пожалуйста. Если ты продолжишь так дальше — ничего не выйдет. Я и так тебе не особо то доверяю, а тут еще эти приколы с пациентами и врачами.

Она шумно выдохнула и облокотилась спиной к стене, собрав ноги ближе к себе, сгибая колени.

— Я тебя услышала, как хочешь. Что ж, так это твое место силы? — неожиданно спросила она. Заметив мое смятение, она добавила.

— Расслабься, я просто хочу поговорить. Как с человеком. Знакомым. Если чувствуешь прилив гнева или раздражения — сосчитай до десяти и сделай три глубоких вдоха и выдоха. Должно стать легче. — она улыбнулась.

Этим советом я воспользовался тут же, потому что не привык видеть ее улыбку.

Выдох.

Спасибо. — неожиданно для себя выдал я.

Она удовлетворенно кивнула и продолжила смотреть на меня, ожидая ответа.

— Это — не место силы. Это убежище, логово. Место тишины, где я — это я. Пусть тебе кажется это бредом, но приходя сюда, я чувствую, что здесь нет оценочных взглядов, здесь нет ничего, только голые стены. Но теперь появилась ты и мне тяжело перестроиться. — скрепя сердцем выдавил из себя правду.

— Позволь провести одну практику? — тихо спросила она.

Все эти психологические штучки не вызывали доверия, но я все же согласился, раз уж привел ее сюда.

— Я хочу, чтобы ты закрыл глаза. И пару минут посидел в тишине. Твоя задача не реагировать на мои действия, если они будут, а запоминать чувства, которые возникают. Когда придет время закончить — я скажу стоп. Дальше мы делимся мыслями и обсуждаем почему так происходит. Готов?

Естественно, я не был готов, но кивнул. Хотелось поскорее закончить этот бред.

Сев в позу лотоса, я закрыл глаза и погрузился в тишину. Сначала не происходило ничего. Было тихо и даже дыхание Амелии я не слышал. Но спустя минуту, я почувствовал ее рядом. Невербально. Она не касалась меня, не говорила ничего, но я ее чувствовал. Испугавшись, я открыл глаза.

Она сидела чуть ближе, чем до того, как я закрыл их.

— Я же просила, закрой. — потребовала она.

Я подчинился.

Эксперимент так эксперимент.

Еще минуту все было тихо и тут я почувствовал ее тонкие маленькие пальцы у себя на плече. Я судорожно вздохнул, не ожидая такую бурю нарастающих эмоций.

— Тише, я рядом. — ее ладонь сжала плечо крепче и слегка погладила его.

Чувство тепла начинало нарастать, и я испугался нового прилива эмоций, поэтому резко вскочил на ноги, тем самым напугав Амелию.

— Так, я поняла. Без касаний. Что ты почувствовал? — она продолжала спокойно сидеть и смотреть на меня снизу вверх.

— Мы можем закончить? Я не хочу. — отрезал я.

Ее взгляд слегка изменил тональность. Голубые глаза казалось, чуть потемнели, но она не ушла, а лишь взяла в руки чашку с американо, отпила пару глотков и произнесла: — Чувствовать что-то кроме боли — это нормально.

Я сел на край порога, свесив ноги к валунам, где волны слегка бились о камни.

Поднял голову вверх и начал считать звезды. Всегда так делал, когда хотел уйти от неприятного разговора.

— В качестве исключения. — она села со мной рядом, буквально в паре сантиметров и повторила за мной позу. А затем протянула мне открытую пачку сигарет. Я удивленно посмотрел на нее, пытаясь понять секрет. Ведь чем больше я делал ей зла, тем с большим принятием она относилась ко мне. Раньше я ненавидел ее за это, но сейчас, встретив ее через четыре года интерната, я почувствовал нечто родное. То, что всегда было рядом. А поскольку эти чувства для меня были в новинку, я пытался всячески от них избавиться. Я подкурил сигарету, но выдыхал дым в противоположную сторону от Амелии.

Она благодарно кивнула и отвела взгляд к звездам.

— Как ты себя ощущаешь?

— Я не могу выразить. Да и не хотел бы, наверное. Мы можем оставить все как есть и просто посидеть? — постарался не сильно язвить.

— Как тебе будет удобно. И она облокотила голову на дверной проем.

В тишине мы просидели по ощущениям часа два. Амелия молча смотрела на волны, звездное небо и украдкой переводила взгляд на меня. Когда наши взгляды встречались, поначалу она улыбалась, но после нескольких моих безразличных ответов, ее взгляд стал холодным.

— Комфорт. Я бы, назвал это чувство так. — громко произнес я.

От неожиданности Амелия вздрогнула.

— Думаю, для первой встречи достаточно. Поможешь мне добраться домой? — ее голубые глаза в полумраке казались уставшими. Голос был тихим и спокойным. С одной стороны я понимал, что пора расходиться, но с другой, мне действительно было комфортно. Не хотелось возвращаться в интернат.

Конец ознакомительного фрагмента.